Сборник стихов. Том 2

И самоход с кабиной от камаза,

И трактора без знаков правят бал.

Здесь меряется дело на солярку

На сено и охотничий патрон,

А час потехи не на самогон,

А на гармонь под разговор и чарку,

На длинный стол и лишний табурет,

Приставленный к столу на всякий случай,

На лишний свитер, толстый и колючий,

Если замерзнет, кто легко одет.

Нежданный гость здесь как посланник бога,

Ему здесь зажигается маяк,

Если пылиться вдалеке дорога,

Или же фары ночью шарят мрак.

10 000 шагов

Каждый день 10 000 шагов

Проходить прописал мне мой врач,

Но маршрут не сказав, был таков.

Я пошел на удачу удач.

Были первые 300 шагов -

Размышления наедине

То про выброс на берег китов,

То про землеустройство в стране.

Мысли сбив кто-то взял за полу.

Это был мой давнишний сосед.

Он пришел постоять на углу

За китов в одиночный пикет.

Я побыл бы с ним вместе, но врач

Прописал не стоять, а идти.

Я услышал: "ОК, very much,

О китах поболтаем в пути."

А еще через 200 шагов

К нам прибился смешной мальчуган.

Оказался он очень толков,

У него был в кармане наган.

И студентка, в руках акварель,

А под трепетным сердцем дитя.

Оно там уже пару недель.

Она это не знала. Хотя…

И совсем пожилой гражданин,

Он когда-то был сам – китобой.

И за ним еще кто-то один,

И за ним еще кто-то другой.

Был на скейте лихой экстремал

И кумир тренировочных рамп,

Пару кличек он тут же мне дал -

"10 000 шагов", "Форест Гамп".

Разносили по городу слух

К нам ручьями стекался народ,

Мы прошли шагов тысяч до двух,

Появился вверху вертолет.,

Я с пути повернул бы домой

Уже сделав 5 000 шагов,

Только тот, кто шел следом за мной

Пристыдил за людей и китов.

10 000 шагов позади.

Впереди на дороге заслон,

О китах и не зная почти

Под присягой погон за погон.

Дальневосточный кот

Рыбацкая деревня. Дом на сваях

До середины съеденных водой,

Мостки – причалы в лодочных сараях

От дома в обе стороны стеной.

В одних из них распахнуты ворота,

Под потолком развешенная снасть,

Сеть на ремонте – тонкая работа,

Для пальцев солью съеденных – напасть.

Воздух в носу на вкус сушеной рыбы,

Дух мидий, позабытых день назад,

Не годные в еду и "за спасибо",

По их скорлупам мухи бороздят.

Рыбацкий кот лежит на солнцепеке,

Сморил на дрему княжеский обед,

Кефаль сверкая плещется в протоке,

Ленивому до рыбы дела нет,

Глаз не ведет, хвостом не зазывает,

Рыбешке этой кот предпочитает

Не беспокоить сон по пустякам.

Пусть перебьется что-то рыбакам.

Они бедны, состарены работой,

Обветрены штормами лица их,

Не балованы солнечной погодой

В широтах на безветрие скупых.

Едва, раз в год, улов зашедшей семги

Еще их держит в этих берегах

Застрявших, пудом соли в селезенке.

Они, как рыбы в собственных сетях.

Знать, эту жизнь так сотворили боги:

Дальневосточный краб всегда на дне,

Рыбак Дальневосточный – на волне,

Дальневосточный кот – на солнцепеке.

Героями не рождаются

В России все наоборот.

Героем стать нет инструментов,

Как перед стартом самолет

Во рвах, ежах и спецагентах

На взлет не наберет разбег.

Но пилотируем Навальным

Пойдет со взлетом вертикальным.

На что способен человек?

Обыкновенный мирный блогер,

Не Шрек, не Энакин Скайвокер,

Взбил как болтушку звездный клан.

Оно все всплыло на экран.

И вот, как сериал, запоем

Мы смотрим-смотрим, сперло дух,

То, что Навальный молвил вслух,

Рожденный будучи героем.

Пришельцы

В двенадцать ночи в поселке ночь.

Громоотвод, луна и тени,

Ни лай, ни стук, ни скрип ступени.

Ни ветер, спрятавшийся прочь.

От мертвой тишины невмочь.

Мерещится, хрустят колени,

И на руке, как на измене

Колотит маятником "swatch".

Вдруг яркий свет. Пришельцы? Сталкер?

Нет. Милицейские мигалки

Плясать ступили в хоровод.

Регулировочные палки

Как жала тянутся вперед

Как шершни жадные на мед.

Оратор

Душевно убедительную фразу

Не записав забыл. Взамен ее

С трибуны льется только суровьё

Бодяжных слов под сладкую гримасу.

Минута за минутой, с четверть часа

Мы фразу ждем, не слушая чутье,

Напрасно, прозорливое свое,

Пойти в буфет пролить стакан Шираза.

А тот, все говорит и говорит,

Как на току глухарь, не видя зала,

Холеный и напыщенный на вид.

Очнулся. Это где-то прозвучало:

"Смотри, оратор, публика сбежала,

Не задержался даже трансвестит".

У Каланчевской платформы

Даже не спят, а сладко дрыхнут сони

Со сновидениями в голове,

Бомжи на гладко выбритом газоне

У Каланчевской станции в Москве.

В босые ноги въелась чернь под кожу

Цвета дорог, до самой до кости,

Распластанные, как на царском ложе,

Попавшемся случайно по пути.

В тени от крон холеных лип не жарко.

Дремотой сщурен самый бдящий глаз.

Сравнить с животными сафари парка

Невольно просится, в их тихий час.

Шум от Москвы внизу, как колыбелька

Мамаши хлопотливой морит в сон,

Будь отпуска денек, уж где неделька,

Лег прикорнуть и я бы на газон.

Сердце гопника

Банка пива по пути,

С галстуком рубашка,

Сердце гопника в груди,

Словно, в клетке пташка.

Позади давным – давно

Подворотни – драки,

Три напёрстка – казино,

Мусора‘ – собаки.

Нет отвисших у колен

Шаровар на кеды,

У мочой залитых стен

Под плевки беседы.

Не в карманах кулаки,

Не таят заточку,

Строят домик у реки

Для жены и дочки.

Смотрит солнце на газон

В плитку тротуара,

Что за звуки? Это звон -

Хипстера гитара.

Сердце гопника как гром

Застучало в уши.

Как собака за котом

Броситься бы. Ну, же!

Раскроить слащавый фас,

Растоптать гитару,

Ну, же! Нет. Не в этот раз.

Дней, так, через пару.

Перед закатом

Бывает тишина перед закатом,

Всё останавливается когда.

Туманом покрывается вода,

Отодвигая берега куда-то.

И только звук, один, в пределе взгляда

Идет из ниоткуда в никуда.

Это звучит, возможно, пустота

Или отлив, сползающий в фарватер.

Так хорошо, что ничего не надо,

Только бы слушать, слушать этот лад,

Как колыбельную из звездопада.

Разрушит идиллический закат,

Как ледяной водою из ушат

Ружейный залп и пушек канонада.

Русская мечта

Американская мечта.

В шесть лет на крышках лимонада

Свой первый доллар. В двадцать два

Свой первый офис в Колорадо,

Затем свой первый миллион,

Свобода, разум и лояльность,

Семья и в рамке Вашингтон.

Другое, русская реальность.

Начало то же. Первый рупь

В шесть лет на банках из под пива.

В шестнадцать, как не трудолюбь,

И в двадцать пять, как не лениво

На свалках их не собирай,

Под сорок лет все те же банки,

Пакеты с мусором, сарай

С макулатурою, да санки.

Волны

Бьются и бьются глупые волны,

Катят на берег и камень горы,

Водами моря были так полны,

Двигались строем, казались мудры`,

В пену и соль разбились. И ладно.

Кто их жалеет? Из нас, ни один.

В море их слезы тонут обратно.

Сколько их там уже в массе глубин?

Черные слезы, горькие слезы,

Те, что как нефть, неприятны на вкус.

Те, обезличенно безголосы,

Что не услышал бы и Иисус.

Впрочем, услышит, поздно ли, рано

Великодушно простит, и потом

В дно безымянного океана

Молча впитает, означив крестом.

Тени

Так складываются порою тени

В сарае от предметов на гвоздках,

Другое, чем собачки и олени,

Рельефы до мурашек в волосах.

Чужой и Нечто, Фреди Крюгер, Хищник,

Вий, Челюсти акулы, Клоун злой,

В хоккейной маске жлоб с бензопилой,

Вампир… Но, апогей всему – гаишник

С радаром на треноге из костей,

С добычей рядом ставшей на колени

И тянущей ему стопу рублей.

Так складываются порою тени.

Мне виден искаженный барельеф

Начальника в день выплаты получки,

Суровой тещи ненасытный зев,

Детей голодных поднятые ручки,

Поникшую красавицу жену,

Ее слезу, невидимую глазу,

И где-то далеко в шкафу, одну

Под слоем лет родительскую вазу.

Зажмуриться и выключить бы свет.

Владивостоковская Миллионка

Купеческий фасад Владивостока,

За ним мещанские дома кольцом,

Дворы, дворы. За ними видит око

Последний мало-мальски сносный дом.

За ним барак в барак, как шестеренки,

Ночлежки и приюты для бомжей,

И, наконец, трущобы Миллионки

Под маревом китайских фонарей.

Без улочек, приляпаны друг к другу

Притоны и курильные дома,

Над крышами их, мостики по кругу

Петляют, ненадежные весьма.

Прямо на них, разделывают тушку,

Бросая тут же, под ноги кишки.,

В хмельном угаре лапают подружку,

Помой плещут и с утра горшки.

Отрыгивает с ночи Миллионка

Труп проигравшегося морячка,

Какого-нибудь фраера, подонка,

Блатного, или просто чужака.

В его карманах шарят мародеры.

Одежду рвут. До драки за сапог.

Уволокут затем и тело в норы

Под Миллионку, под Владивосток.

Там где секретные ходы Триады

Прорыты под домами между свай,

Вокруг грунтовых вод, одной лопатой,

Связуя Миллионку и Китай.

Яблочный сок

Снегири на яблоне в феврале

С белым-белым инеем на крыле?

Нет же! Это яблоки, вопреки

Всем ветрам, подвешены как снежки.

Не сорвал не скушал их человек,

Не упали с осени в первый снег,

С мармеладной кожицей в холода

Превратились в камушки изо льда,

И звенят качаются, как стекло.

Соберу их всех, отнесу в тепло

Отогрею и, предрассудков без

В сепаратор их положу под пресс.

Как вино у девушки из под ног

Потечет в кувшин из под пресса сок,

Светлый как янтарь и густой как мед,

И хмельной, признаюсь уж, наперед.

Утро

Молчат в тумане сопки острова,

Уснули сосны на груди утеса

Сморенные дурманом сенокоса

Медовых трав подвяленных едва.

По горизонту тонкая канва

Рельефы обозначила белесо,

Мурашками поежилась береза,

О новом дне послышалась молва.

Первый комар запел под кроной ели.

С ним в сладкой полудреме, еле-еле

Настраивая в тембры голоса,

До первенца луча за пол часа

Защебетали птицы из постели

О снах про неземные небеса.

Поле желтых одуванчиков

Каждой весной встают в зеленом поле

Сто тысяч одуванчиков-солдат,

Солдат, которые в земле лежат

Не по своей и не по божьей воле.

У каждого ресницы лепестки

Желтее солнца. В небо, что есть мочи

Торопятся во всю смотреть их очи

Вытягивая шеи-стебельки.

Спешат отцвесть. Пушинкой невесомой

Им только раз в году разрешено

С попутным ветром залететь в окно

Их, в дальнем далеке, родного дома.

Немцов мост

Немцов мост.

То ли ты, то ли я, то ли он

В полный рост

У бордюра стоит, окроплен

Кровью роз,

Вниз стекают они как ручей

Горше слез,

Вопиют громче слов и речей.

И угроз

Ленточки

Цоколи белые обледенелые,

Крыши и матовые купола,

Голуби мокрые, вороны серые

В небе безликом из боя стекла.

Черные липы, кусты по обочине

Ровно по шнурке посажены в ряд,

В доски, как в гробики заколочены

Статуи в парке шеренгой стоят.

Солью и снегом обезображены

Автомобили из лужи в сугроб

Копятся в пробки, чихают разлажены,

Месиво лепят на бампер и "стоп".

Ленточки-символы с лета повязаны

И позабыты, в антеннах видны

Не развиваются, сделались грязные,

Траурно черные, цвета войны.

Мир встанет на место

Чего не боится птица?

Она не боится ветра,

На крылья к нему ложится

Верстая миль километры.

Чего не боятся звери?

Они не боятся воли.

Они выгрызают двери.

Они убегают в поле.

Чего не боятся рыбы?

Они не боятся цели,

На нерест и в мель, и в глыбы

Идут до рубцов на теле.

Чего не боятся пчелы?

Они не боятся пули,

А тысячей, их уколы

Иной раз спасают улей.

Чего не боятся люди?

Должны не бояться слова.

Как только в них смелость будет,

Мир встанет на место снова.

Питерцы в память о сотрудниках Шарли-Эбдо

Поребрик. Машина наряда.

Салон, в нем четыре бушлата,

Четыре наметанных взгляда,

Под бронзой натертых кокард

Застыли за миг, как "на старт".

Притушена ближняя фара,

Снег тает на ней в виде пара,

И в слякоти ног тротуара

За жижей шипованных шин

Бдит место размером в аршин.

Под цоколем две-три лампадки,

С десяток гвоздик на брусчатке,

Записка в картонном подпятке,

Два тоненьких слова, как нить:

"Свободу" – под ним – "не убить!"

Мысли на воду

На эту пару дней моя квартира

Тут, над водой, в устье проспекта Мира,

Где у Колхозной сдавлена река

В последние крутые берега.

Как хорошо, что нет моста, ни брода,

И лодки не кидают якоря,

Сюда уединиться от народа

Еще возможность есть, так говоря.

Присесть на камень на полоске пляжа,

Смотреть как мимо движутся в воде

Под гнетом собственного такелажа

Дум, мыслей и идей, другие, те.

Круги расходятся в воде под шелест,

Понятна суть: "Тебя, о Водоем,

В течении, косяк за косяком,

Приветствуем, идущие на нерест".

Народный совет

Слова простого народа

Про кризис и про обед.-

Эй, если, вдруг, у кого-то

К столу ни куска хлеба нет,

Тогда народный совет:

Откинь икру с бутерброда.

Плюс один

+1 на кресте аптеки

На углу, на Никитском с Тверской.

+1 колесо в телеге,

+1 на ухаб в мостовой,

+1 на долги банкрота,

+1 на пустой бутерброд,

+1 "ура" идиота

И булыжник в чужой огород,

+1 седина на темя

+1 нарушенный ГОСТ,

+1 на летнее время,

+1 пограничный блок-пост,

+1 анекдот подпольный,

+1 дорогой магазин,

+1 всегда не довольный,

Странно как, что всего +1.

Быстро меняется мир

Быстро меняется мир,

Дом мой становится тир,

Сад-огород – полигон,

Теща на кухне – ОМОН.

Друг, сослуживец, сосед,

Байкер, рыбак и поэт -

Каждый четвертый стукач,

Каждый, в душе их, палач.

Кровь на испуг пригубя,

Каждый теперь за себя.

Ночь через ночь снится сон:

Скошенный низко газон,

Входит лопата на штык,

Яму копает мужик,

Землю кладет в стороне,

Люди вокруг, в тишине

Просят простить за грехи.

Некто читает стихи,

Сытый, холеный на вид,

Делая вид, что скорбит.

Видимо он – это я.

Мне наплевать, что земля

Будет ли пухом тому,

Кто опускается в тьму

Ямы, на паре тросов.

Амен ему и фак офф.

В меньшинстве

Мы в меньшинстве. Нас только три. На десять

Циничных провокаторов лжецов,

Наивных легковеров простаков,

И тех, кому плевать. Как нас уравновесить?

Все очень просто. Нужно быть смелей.

Да что смелей. Бесстрашней троекратно,

И трижды постараться, мыслить стадно

Хотя бы трех разубедить людей.

Страшно начать? Начав, уже не страшно.

Младенцу тоже страшен первый вдох,

Младенца тоже извлекли врасплох,

Младенцу тоже было все вокруг не важно.

WiFi

Звать меня – Сергей,

Звать меня – Богдан,

Звать меня – Андрей,

Звать меня – Иван.

Мне 17 лет,

Средний вес и рост,

Я блондин и брюнет

Моя жизнь – репост.

Компьютер – мой храм,

Интернет – мой рай,

Моя Родина там,

Где есть WiFi.

Полцарства за коня

Эквиваленты цен на труд простой

Между моим колхозом и Москвой

Разбалансированы, будь здорово.

Не шутка, не архаика в два слова

Суть лозунга "Пол царства за коня".

Постричься отвели в Москве меня

К стилисту итальянцу на Арбате.

Претензия не к стрижке, а к оплате.

В моем уме измерилась она

В обмен на 45 мешков зерна,

На 18 уток с потрохами,

Или на 20 кроликов с маслами,

Но, впрочем, где уж в кролике масла,

На два барана или два козла,

Включая печень, легкие и почки,

Одну свинью плюс протьвень холодца,

На тысячу сто сорок два яица,

Что по объему три четвёртых бочки,

На пол коровы, или треть коня

На 22 колхозных трудодня

В семи потах и до седьмой отдышки.

Реально, может быть все это в стрижке?

На нет

Надо же, как я одет!

Каска и бронежилет.

С пушкой мой кабриолет.

В небе следы от ракет.

В зареве взрывов рассвет.

Кем-то на древко надет

Флаг, непонятный на цвет.

Мушка, за ней на просвет

Движется чей-то берет.

Кто это? Как он одет?

Берци и бронежилет.

К локтю опущен манжет,

Локоть лег на парапет,

Как оберёг, под браслет

Всунут невесты портрет.

Целится то же в ответ

Выстрел на выстрел. И… Свет!

Странный, как холод комет.

Вдруг, ничего больше нет.

Практический совет

Практической совет, как примирить между собой

Национал-предателя с диванным патриотом.

Стоит до драки спор у вас за каждым бутербродом

Внутри семьи, как маленькой, так средней и большой?

Вам заключить необходимо договор такой:

Пункт первый. Если, по прошествии хотя бы года,

Заасфальтируют село и двор до огорода,-

Дивано-патриотами тогда быть всей семьей.

Пункт номер два. Если, в течении того же срока,

Лишат вас заработанных пособий или льгот,

Задержат выплат пенсии, тогда наоборот,

В национал-предательство широкая дорога.

Подписан договор, пусть времечко себе идет,

Спор перестанет в тягость с этих пор вам быть, ей богу.

Люк на дне Фонтанки

Неподалеку Аничковый конь.

Где внешний поворот реки Фонтанки,

На отмели, на глубине в ладонь

Лежит античный люк, его останки.

Чугунный низ, дубовый верх. В доске

Просматриваются следы подковы.

Прохожий в шляпе, куртке-пиджаке

Харкнул плевок за парапет швартовый.

Попал, как раз, над люком из доски.

Его плевок, наверно, что-то значит.

– Нет, по воде не разошлись круги.

День и сегодня будет без удачи.

Криосон

Прощайте, люди-горемыки,

Я вас покинул, погружён

В тысячелетний криосон

Под грезы ветра земляники.

Там слушать аудиокниги,

Мои, устройством оснащен,

Проспал бы лет и миллион,

И было бы всё чики-чики.

Но…

Подняв врасплох, сказали речь,

Вложили в руку светомеч

И бросили в чужую битву.

Кого рубить? Кого беречь?

Каким богам читать молитву?

Не разбираюсь. Всех под бритву!

Завяжу

Завяжу со стихом. Надоело

Открывать душу людям. Плевать им.

В интернете закрою разделы.

Отзову новый том из печати.

Завяжу я и с сельским хозяйством.

Скажем так, что земля победила

Только в купе с моим разгильдяйством.

Так что все с молотка, даже вилы.

Завяжу и с кино и с театром,

А особенно, с этим, последним.

Даже в следущей жизни, на вряд ли,

Дам себя так легко поиметь им.

Завяжу, может быть, и с футболом.

Раздарю вымпела и трофеи.

Разошлю все мячи по спортшколам.

Будут ребра и кости целее.

Завяжу слать подарки знакомым,

Им и так было, бедным, не ловко

Передаривать с праздником новым

Мне назад их, сменив упаковки.

Завяжу собирать по субботам

Закадычных друзей у камина

На бутылку шираца с пинотом

И барашка в печи с розмарином.

Завяжу в узелок эти строки

Чтобы бросить в горящее пламя.

Ухожу, господа, в бандерлоги,

Встав под желто-лазурное знамя.

Ответ Александру Невзорову

НЕВЗОРОВСКИЕ СРЕДЫ 01 11 2017, цитата 33:23 "Никому не приходило в голову, что голландские сыры будут вытеснены сыроподобной продукцией местных фермеров, которую не всяким трактором еще и раздавишь". (Александр Невзоров).

Во благодарность за эфир

И Вашу ласку против шерсти

Позвольте подарить Вам сыр.

Хотите, сварим его вместе.

Напоим и накормим скот,

Почистим хлев и примим роды,

Задобрим фермерских господ:

Дождь, солнце, ветер, непогоды,

С годами вырастим луга

Фламандские засеяв травы.

Вы покрутили у виска?

Здесь не Голландия, Вы правы.

Не много истин в молоке,

Все проявляются на белом

Нагретые на очаге

Под суеверным сыроделом

В метаморфический момент

Формирования рикотты,

Ещё не сыр, а компонент,

Но позади и пол работы.

Пройдёт один, второй сезон,

Под сводами сырой пещеры

Наш с Вами сыр, созреет он,

Шероховатый, жесткий в меру,

Хорош под аккомпанемент

Lambrusco Modena, к примеру.

PS. Приму как комплимент,

Не оскорбившись на минутку,

Про "всякий трактор" прибаутку..

Стихи не о России

Дон Морто из Сорренто

Когда священник был живой,

Его, в деревне под скалой,

Где море плещется лениво,

Все называли Доном Виво.

Когда он умер, рыбаки,

Руля домой на маяки

С ним повстречались в устье порта,

Ему дав прозвище Дон Морто.

В ту ночь ушла улова часть.

В другую ночь опять напасть.

Дон Морто – призрак в лунном свете,

Запутал рыбакам все сети.

По воле Бога или Чёрта

На третью ночь дух Дона Морто

Нагнал волну и разбросал

Рыбачьи лодки возле скал.

С дарами полные ладони,

Пошли с их семьями к Мадонне

Просить защиту рыбаки,

Мол, грешным знак дай, помоги!

Она рецепт дала им вскоре,

Палить из пушки трижды в море

Три ночи лунные подряд,

И не скупиться на заряд.

И веселиться, что есть мочи,

Как в карнавал, три эти ночи.

Едва исполнится обряд,

Уйдёт Дон Морто в рай ли, ад.

Легенда – быль, а быль легенда.

Есть деревушка близь Сорренто,

Где бьют салютом и сейчас

По Дону Морто всякий раз

Как умирает их священник.

Бьют с пятницы по понедельник

И веселятся, пьют-едят.

Все так, как требует обряд.

Брюгге

На башне с часами

И с колоколами

Почетный звонарь

Звонит в инвентарь.

Вибрируют звуки

Над городом Брюгге,

Используют шанс

Войти в резонанс.

Наскоком, откатом

Витрин с шоколадом,

Запело стекло

Сменить ремесло.

Но стойкий кондитер

Тряпицею вытер

В стотысячный раз

Окно от проказ.

Пивные стаканы

Вставая под краны

Рискнули опять

На пену пенять.

Захныкала тара

Сменить пивовара,

Но замкнутый босс

Не слышит их слез.

Вода на канале

В унылой печале

Тайком от людей

Клянёт лебедей.

А лебеди хором

Все лодки с мотором

Под аркой мостка

Берут на га-га.

Темны и суровы

Над ними альковы

У Астрид в саду,

Там, где на виду

Стоят писсуары,

Поют мемуары,

Ничто не тая

В бок плещет струя

В тон с колоколами

На башне с часами

Где брюжский звонарь

Звонит в инвентарь.