скачать книгу бесплатно
Он хохотнул:
– Чайки, Марья! Чайки!
Добродушные глаза жены сделались «по чайнику». Ещё не веря, но, уже улыбаясь, женщина припала к прохладному оконному стеклу.
– Где? Ой, правда! Лапушки! – Взволнованный голос её потеплел. – Ну, летите, летите сюда! Мы вас не обидим!
Появившись откуда-то со стороны Медвежьей горы, налегая крыльями на ветер, чайки – их было штук семь – плавно хороводили над озером. И вдруг стремительно свалились вниз и влево. Будто услышали Марью Дорофеевну. Они пролетели так близко под окнами – даже видно было, как подрагивает розоватое оперение; закатное солнце подкрасило. Красные лапы, как цветы, прижаты к пушистому брюшку.
– Розовая чайка? – радостно спросила жена.
– Откуда? Обыкновенная.
– Розовая!
– Ага! – насмешливо сказал он. – За розовой чайкой надо походить, ноги побить. А ты хочешь, чтобы она к тебе в форточку залетела?
– Хочу.
– И я не против, Марья. Но так ведь не бывает.
Обрадовавшись птицам, хлюпая мокрым носом, жена прошептала:
– Весна! О, господи, как я соскучилась…
Храбореев верхней губой до носа дотянулся. Стиснув зубы, прошёлся по комнате. Глаза его, только что весело гулявшие за окном, сделались тусклыми, скучными.
– Может, вернемся в Тулу? – неуверенно предложил он.
– Зачем? Чтобы оттуда через полгода снова сюда улететь? Как в позапрошлом году… – Вздыхая, Марья Дорофеевна отрицательно покачала головой, куда вплелась не по годам густая рваная полоска белизны. Солнце, светившее за окном, так озарило голову жены – седина вдруг показалась розовой.
– Эх, ты! – Он погладил жену по волосам. – Чайка моя… чайка розовая.
Марья Дорофеевна зазвякала посудой.
– Давай к столу.
Отойдя от окна, Северьяныч открыл холодильник и с молчаливым остервенением нахлестал себе водки. Позвенел, поиграл тёмно-ореховым ногтем по граненому стакану.
– Надоело на заводе! Сдохну от скуки. Или сопьюсь.
– Ну, так не пей. Сколько держался! Я не могла нарадоваться…
– И я бы рад, да только это… врачи рекомендуют. Храбореев кисловато улыбнулся. – Без водки, говорят, нельзя на Севере…
– Ну, конечно! Не один уже без водки помер тут!
– А ты как думала? Мне мужики в курилке рассказали. Доктор в морге показал два трупа. Один покойник пил, а второй – ни капельки… Доктор говорит, вот, посмотри, какие вены у того, кто пил – эластичные, будто резиновые. А вот, глядите, мол, какие вены у того, который берёг своё здоровье…
Жена поморщилась.
– Фу, ну что ты за столом болтаешь? Как самому-то не противно?
– Противно, – тихо сказал он о чем-то своём. – Только начинаю привыкать, вот что печально.
Слепое раздражение просило выхода. Собираясь выпить и закусить, он вдруг отодвинул тарелку, на которой колыхался кусок бледновато-розового мяса.
– Оленина опять не доварена! Сколько тебе говорить?
Женщина в недоумении заглянула в кастрюлю. Потыкала вилкой.
– Я хорошо варила. Долго.
– Переварила, значит!
Жена от растерянности выронила вилку – та зазвенела, покатилась по полу.
– Вот и угоди тебе, – сказала, наклоняясь.
Он глазами впился в её затылок.
– Что ты вечно стараешься, чтобы слово твоё было последним?
– Ну что ты! – Марья Дорофеевна выпрямилась. Вилку на стол положила. – Не дай же бог, чтобы слово моё было последним. Я пожить ещё хочу.
– Ты прекрасно понимаешь, о чём я… – Он ещё больше разгневался. – И не надо со мной таким тоном… Говоришь, ё-моё… как с придурком лагерным.
Женщина вздохнула, опуская глаза.
– Всё. Молчу.
– Давно пора.
Он жадно выпил водки. Кадык утробно ухал, загоняя глоток за глотком. В груди полыхнуло ядовитым пожаром. В голове загудело. Он зубы затиснул от радости. Походил по квартире. Ладонью провёл по ребрам: что-то болело там, саднило… «Что надо, чёрт возьми? Отличная квартирка. Светлая, теплая. И обставлена – не хуже, чем у людей. И деньги лежат на книжке. Хорошо можно скататься в отпуск на материк. Что надо-то? – спрашивал себя. И отвечал: – Воли! Воли надо!»
Шикарные фотообои, уже заметно потускневшие, привлекли внимание Антона Северьяныча. Он постоял, разглядывая реки и озёра. Посмотрел на остроконечную вершину какой-то крутой горы, на которую карабкалась фигура путника, похожего на муравья.
«Вот так и я… – подумал он, – застрял на одном месте… Ищу виновных…»
Отвернувшись от крутой вершины, Храбореев подошёл к жене. Обнял. Прижался головою – к голове. И глубоко вдохнул родимый аромат. И полегчало вроде. И он отмяк. Много у него в характере накручено-наверчено, только там была одна великолепная черта: если не прав – никогда не будет гнуть гордыню.
Усмехнувшись, он вернулся к ужину.
– Что-то совсем я… Как профессор кислых щей.
И жена «оттаяла», уловивши перемену в нём. Стала себя поругивать:
– А может, правда, кислые? Может, я заболталась по телефону, не доглядела.
– Нормальные щи, – похвалил он. – Отличные. Плеснёшь на таракана – сразу дуба даст.
Марья засмеялась. Она любила его такого – с юмором, с широкой душой, на всех парусах пролетающей мимо житейских мелочей.
Храбореев ел быстро – так же, как работал. Отодвинув пустую чашку, он снова о чём-то задумался. Посмотрел за окно – точно прицелился.
– Мастаков на отстрел оленя приглашает.
– Наш сосед? А он что теперь – охотой занимается?
– Зачем? Летает. Он обещал потолковать кое с кем. Чтобы меня в бригаду взяли.
Жена помолчала, перебирая складки кухонного фартука.
– Ну, так иди, если нравится.
– В том-то и дело. Что-то я не очень… – Он поморщился. – Отстрел! Бедолаги переправляются по реке, а их колошматят с моторки… Нет, меня это не вдохновляет!
– А что же тебя вдохновляет?
– Розовая чайка! – Он улыбнулся. – На озёра пойти бы. Там артель рыбаков. Вот это – по мне.
И опять помолчала жена.
– Так иди.
Глаза его озарились радостью. Он папиросы взял.
– А ты?
– А я-то что? – Она смахнула крошки со стола. – Ты и мне предлагаешь заняться… отстрелом этим? Или рыбалкой?
– Я про другое… Как тебе-то здесь – одной? Будешь куковать, как в клетке…
Губы у женщины подрагивали.
– Делай, как знаешь. Я ведь вижу, ты изводишься! – Отвернувшись, она посмотрела за окошко. Глаза мокро взблеснули…
3
С артелью рыбаков он два года куролесил по Крайнему Северу. И летом, и зимою добывали чира, сига, пелядь, тайменя, муксуна. Душа наконец-то обрела желанную жгучую волю – среди безбрежного полярного пространства, диковато дивного хоть летом, хоть зимой. Летом, конечно, лучше здесь, только гнуса полно. Серой горячей золой насыпается проклятый – до крови, до костей, а то и до смерти загрызает не только человека, но и зверя, одетого шерстью. И все-таки летом работа шла с удовольствием. А зимою приходилось упираться, как на чёртовой каменоломне. До кровавых мозолей колотили пешнями, выдалбливая глубокие майны во льду, по ступеням спускаясь к воде.
Была зима – начало ноября. Солнце по утрам ещё вставало, к полудню заползало на горбушку неба, но делало это с трудом, с неохотой.
Артель остервенело вгрызалась в очередную майну. Мужики запарились, но инструмент из рук никто не выпускал. Косились на бригадира – широкоплечего долговязого белоруса по фамилии Канюшина. Неутомимый бугай. Выносливый. Голыми руками на сорокоградусном морозе Казимир Канюшина запросто гайки крутил, налаживая мотонарты. Сети вытаскивал, когда подледным ловом занимался. Рыба к рукам прирастала, а ему хоть бы хны.
У него, артельного атамана, всегда в первую голову была забота о «казаках». Переставая махать кайлом, осаживая себя, Казимир поглядел из-под густых бровей, обмётанных нитками инея. Отбросил инструмент. А вслед за ним и остальные это сделали.
– Перекур! – пробасил Канюшина. – Травитесь, чертяки.
Сам артельный атаман не курит. Зарёкся с той поры, когда чуть не сгорел. Давненько это было; в ту пору только что закончилась полярная зима; праздник по поводу встречи первого солнца – хэйро – отшумел по северным городам и посёлкам. Канюшина вместе с другими рабочими, вахтовиками прилетел на газоконденсатное месторождение. Но какая там работа после праздника? Распухшие головы трещали у всех с похмелюги. Ну, полечились маленько в вагончике – выпили у кого что было «в закромах». Закурили, блаженствуя. Казимир захрапел на кровати – аж стекло в окошке задрожало. Папироска выпала. Сначала тряпка тлела на полу, потом вагончик задымил. Канистра с бензином стояла в углу, как на грех. Жахнуло так, что босиком бежали по сугробам… И вот с тех пор – как бабка отшептала – бросил курить Канюшина. «Лучше румку водки или спирту садануть, чем сосать эту гадость!» – говорил Казимир.
Храбореев любил пофилософствовать во время перекура.
– Зимний способ ловли применялся ещё нашими прадедами, – сказал, кивая на майну. – Но тогда-то хоть понятно было – соль дороже золота. Зимой ловили, чтоб не солить. А теперь-то зачем упираться? Соль дешёвая.
Бригадир не уловил намека.
– Ты куда это клонишь?
Северьяныч ухмыльнулся.
– Летом бы ловили да солили, а зимою – отдыхай, ребята.
– Ага! – Атаман хохотнул. – Иди, скажи начальству.
– Ты – бугор, тебе и говорить.
Канюшина «бугром» недавно стал. Немного возгордился руководящей должностью. Походка изменилась, осанка и даже цвет лица. Рожа теперь у Казимира – постоянно красная. Если не от мороза, так от «румки» спирту. Маленькие светлые глаза у бригадира будто серым мохом обросли – бровями занавесились. Шевеля бровями, он выпрастывал глаза – смотрел сурово. Начальника изображал. Но поговорить с ним интересно – это факт.
Храбореев спросил:
– Слышь, бугор, а как они раньше ловили? Предки-то.
– Ставными сетями.
Глядя на озеро, Северьяныч пытался представить ловлю ставными сетями.
– Ума не приложу. Как они управлялись?
Затаив ухмылку, Канюшина пошевелил лохматыми бровями.
– А потому что – нечего прикладывать.
– Что «нечего»?
– Ты говоришь – ума не приложу…
Храбореев засмеялся.
– Один ноль. А если тебе, Казик, есть, что прикладывать, – Храбореев постучал по своей шапке, – расскажи тогда. Прочти ликбез.
– Уговорил. Значит, так. Брали тетиву… – Казимир показывал на пальцах. – Брали норило…
– Кого-о?
Артельный атаман развел руками, что-то изображая:
– Длинный тонкий шест у них имелся, так называемое «норило», для продёргивания тетивы ставных сетей. При помощи такого «норила» подо льдом тянули тетиву от лунки к лунке.
