Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга первая

скачать книгу бесплатно


– Чисто теоретически, время было у всех, включая меня.

– Но нашли героин в ее чемодане.

– К несчастью, – он помолчал немного и продолжил: – Это мог сделать любой. Да элементарно, заплатить горничной за ключ и войти, когда ее не было в номере.

– Кстати, про отсутствие в номере… – Ротман медлил. – Cудя по всему, времени было достаточно в ночь перед отлетом. По словам Лии, Вера вернулась под утро. Странная осведомленность, не находишь?

– Более чем… – он пристально посмотрел в глаза начальнику. – В этом разговоре есть смысл? Мне все это непросто дается, если начистоту. Можно поставить галочки и разойтись.

– Дан, я не против помочь…

– Только не знаешь как, – он горько усмехнулся. – Не забывай, я без пяти минут адвокат, понимаю, что к чему. Свобода Веры не особо волнует начальство, им главное поскорее замять скандал. Они больше озабочены уроном репутации, чем какой-то стюардессой. Через пару дней от нее поспешат откреститься, напомнив, что расследованием уголовных дел занимается правосудие, и будут наблюдать: выплывет, не выплывет. Пойдет ко дну, скажут, что сама встала на этот путь, выплывет, станут утверждать, что очень рады и не сомневались в ее невиновности. От тебя они хотят получить подтверждение тому, что остальные шестеро – чистенькие. Вот и весь расклад.

– Что я могу для тебя сделать? – он испытал бессилие и вместе с тем облегчение от того, что Дан, прекрасно улавливая ситуацию, не ждет от него невозможного.

– Ты можешь проверить дела всех членов экипажа через полицию? Тщательно проверить?

– Конечно. Может удастся найти зацепку.

– Спасибо, – он кивнул. – И еще, мне необходим отпуск.

– Я и сам думал предложить. Работник из тебя сейчас…

– Она хотела остаться в Ханое, не хотела возвращаться… – неожиданно произнес он, – зачем я остановил ее?

– Дан, – постарался успокоить его начальник, – все еще может нормально закончиться.

***

После этого разговора Ротман признал: симпатия к подчиненному эмоционально вовлекала его в это дело, и поспешил взять себя в руки, отметив, что необходимо быть жестче, дабы не терять здравомыслия. Проанализировав реакцию Дана и его слова о «непосредственности и искренности» Веры, он укрепился в мысли, что полагаться на них было бы неосмотрительно. Дан был умным парнем, но эта девушка умудрилась в столь короткий срок задеть его за живое. Он испытывал к ней вполне понятную слабость, неизбежно отразившуюся на его восприятии.

Последним участником истории, посетившим его кабинет, был Ноам. Он был взволнован, удручен и выглядел очень уставшим. «Еще один неравнодушный», – подумал было Ротман, но, присмотревшись внимательнее, понял, что в данном случае женские чары Веры не могли оказать привычного влияния: парень был явно нетрадиционной ориентации.

– Ее подставили, – не успев войти, выпалил он, – бесчеловечно подставили.

– Давай по порядку, – вздохнул Ротман. – Как давно ты знаком с Верой?

– Мы познакомились во время полета, но это не столь важно…

– Неужели?

– Первое впечатление, как правило, самое верное, потому что ничто не влияет на нас в эти минуты, – убежденно сказал он, и Ротман не мог не отметить про себя, что что-то в этом есть.

– И какое она произвела на тебя впечатление?

– Не знаю, часто ли вам рассказывают о Вере как о коллеге, мне это кажется важным: с ней очень приятно работать. Она не увиливает, выполняет свою часть работы, не пытаясь, в отличие от некоторых, переложить ее на остальных. Кстати, с ней этот трюк не проходит – она незамедлительно ставит на место. Понимаете, в определенные рабочие моменты становится очевидным, с кем имеешь дело: Вера не мелочится, если надо – помогает, причем совершенно непринужденно, ее не надо просить. Очень вежлива, отзывчива, легкий в общении человек. Когда находишься много часов в таком замкнутом пространстве, очень важно, чтобы с человеком было комфортно.

«Странно, – отметил Ротман, – о ее профессиональных качествах почти никто не упоминал», – и, вспомнив многочисленные отзывы о холодности и высокомерии, в очередной раз мысленно сказал себе: создается впечатление, будто речь идет о разных людях. А между тем, этот парень, Ноам, казался неглупым, искренним и, в отличие от многих других, прекрасно обосновывал свое мнение.

– Скажи, Вера с остальными членами экипажа так же взаимодействовала?

– Абсолютно. Она, в отличие от некоторых особ, разделяет профессиональное и личное. Да у нее никакой антипатии к ним не было, она их в первый раз видела и относилась как к временному явлению. Они ее явно невзлюбили и не очень-то пытались это скрыть.

– Кто они? И в чем, по-твоему, причина?

– Лия, Моран, ну Таль еще. Причина… Вера это другое… во всем: внешне, поведение, отношение, которое она вызывает. Для них она как инородное тело, вот и пытаются укусить, опустить, прогнать.

– Ты упомянул, что она ставит на место, когда на нее пытаются переложить работу. Каким образом?

– Это надо видеть… нет, голос не повышает, скорее говорит еще тише. Может холодно посмотреть и, отвернувшись, отойти. Например, Моран вместо того, чтобы разносить чай, сплетничала, а Шели не могла из-за этого уйти на перерыв, Вера нашла ее в кухне бизнес-класса, с улыбкой вручила чайник и поднос со стаканами, развернулась и вышла, а Шели увела с собой.

– Почему ты убежден, что ее подставили?

– Потому, что у нее не тот характер. Она не в силах провернуть подобное: слишком прямолинейная и очень эмоциональная. Она бы как-то выдала себя.

– Эмоциональная? – уточнил он. – Скрытая, контролирует эмоции – вот привычная характеристика.

– Потому и контролирует, что эмоциональная, – Ноам улыбнулся. – Вы видите, какое отношение она вызывает? Тут хочешь не хочешь, дабы не заклевали, прогнешься и станешь, как все, или научишься защищаться. Ее отстраненность – маска, не более того. У нее неслабый характер, но поверьте, она по – детски непосредственна и при всей своей женственности очень трогательна.

– Перед тобой, я так понимаю, она сбросила маску.

– Да она за нее не очень держится, когда видит искреннее отношение. Я же говорю, она эмоциональна, непосредственна. У нее все эмоции отражаются в глазах, когда она расслабляется.

Ротман снова закурил. Второй человек говорил о ее искренности, но если к словам Дана стоило отнестись с изрядной долей скептицизма, Ноама заподозрить в неадекватном к Вере отношении было непросто. Его мнение было ценно хотя бы потому, что он был одним из тех, кто не воспринимал девушку в качестве конкурентки, она была не в силах задеть его самолюбия или пробудить банальное влечение. И он был явно неглуп.

– И еще, – продолжил Ноам, – Вера умна. Она не стала бы так рисковать.

– За одну такую перевозку платят тысячи долларов.

– Дело не в этом, – Ноам покачал головой. – Даже если вы сомневаетесь в ее моральных качествах, поверьте, она умная, здравомыслящая девушка. С такими данными у нее были все шансы удачно выйти замуж, если уж вы напираете на материальный интерес. С тем же Даном у нее все было бы серьезно…

– Это не аргумент. Они только познакомились, серьезно или нет, говорить рано.

– У Веры не может быть несерьезно. Она, как снайпер: долго присматривается, прицеливается и попадает в цель. В общем, не стала бы она рисковать жизнью ради нескольких тысяч.

– А кто, по-твоему, мог это сделать?

– Те, для кого норма подставлять. Лия, Моран, Таль, возможно, Ирит… – Неожиданно он сказал упавшим голосом: – Я все время думаю, как она там… Вера, которая на другой конец света везет за собой арсенал кремов, – в грязной тюрьме, в окружении преступников. Если вы можете хоть как-то помочь, сделайте это…

Для Ротмана этот разговор стал своего рода недостающим фрагментом пазла. С какой целью Ноам, не будь он полностью убежден в ее невиновности, принялся бы столь рьяно защищать почти незнакомую девушку? Он говорил о Вере, рисуя яркий психологический портрет. Надевает маску, чтобы защищаться… становится непосредственной, почувствовав доверие… Это звучало убедительно и отчасти объясняло столь противоречивые мнения: вполне возможно, многие видели ту Веру, которой она была с чужими, с посторонними. Может, поэтому слова хорошо знакомых или тонко чувствующих ее людей полностью совпадали?

***

И вот прошли две недели. Произошедшее обсуждалось теперь не только в стенах компании, но и за ее пределами. История получила широкую огласку в прессе, и если в первых статьях имя стюардессы не упоминалось, то в последние дни оно стало достоянием общественности. Коллеги Веры, анонимно комментируя личность подозреваемой, считали личным долгом подчеркнуть ее амбиции, а шопинг в Нью-Йорке, обсуждаемый в деталях и претерпевший пугающие метаморфозы, упоминался так часто и в таких вариациях, что создавалось впечатление, будто Вера работала как бы между прочим, в перерывах между посещением бутиков на Пятой Авеню. Скандал набирал обороты, и один из политиков высказался крайне жестко: в случае доказательства ее вины обвиняемая, которая не могла не понимать, чем рискует, должна быть наказана по закону страны, в которой совершила преступление. Не стоит защищать ее на государственном уровне, ибо что общего может быть у правового государства с наркопреступницей? – вопрошал он. К счастью, подобное мнение утонуло в других, более человечных: даже если она виновна, утверждали дипломаты и политические деятели, необходимо сделать все возможное, чтобы в отношении девушки не применили высшую меру наказания – смертную казнь.

В дверь постучали.

– Дан, – Ротман обернулся, – я тебя ждал.

– Нулевой результат, да? – тихо произнес Дан, поймав взгляд начальника.

– К сожалению. У меня в полиции хорошие контакты, проверяли тщательно. Чисто.

– Не удивительно, – помолчав, сказал Дан. – В авиакомпанию не попадешь с заведенным делом. Скорее всего, на него или на нее вышли уже во время работы.

– Темное дело, – начальник вздохнул. – Я почти уверен, что ее подставили. Только какая от этого польза? Хуже всего то, что наркокурьер, испугавшись, будет еще долго сидеть тихо или вообще прекратит свою деятельность. Тогда ее непричастность не доказать.

– Надо действовать с другой стороны, – задумавшись, отметил Дан.

– Если понадобится помощь, дай знать. Запиши телефон моего друга в полиции, поговори с ним. Мало ли…

– Спасибо, – он кивнул. – Еще вот что: я увольняюсь.

– Я думал, ты останешься до декабря.

– Я тоже так думал, но вся эта история… Ты читал заявление гендиректора? Я понимаю, бизнес есть бизнес, но речь идет о жизни человека. Могли занять нейтральную позицию, а поспешили от нее отделаться, как от ненужной пешки, и пальцем не пошевелили, чтобы не допустить клеветы со стороны сотрудников в прессе. Представь, что переживает ее семья.

– Позвонить им что ли, поддержать? – неуверенно предложил Ротман.

– Я им передам. Спасибо тебе.

– Что планируешь делать?

– Помочь ей.

Ротман улыбнулся. В очередной раз молодой человек не разочаровал его. Откинувшись на спинку кресла, начальник службы безопасности закурил последнюю сигарету. Он думал о Вере и спрашивал себя, хватит ли у нее сил пережить кошмарную неизвестность и ужасы тюрьмы, и о Дане, о том, в какой неподходящий, чудовищный момент судьба приготовила ему встречу с этой необычной девушкой. Она, вероятней всего, возлагает надежды на тех, кто поспешит забыть о ее существовании, она пока не догадывается, что осталась почти одна, и в проведенные в Ханое фатальные дни встретила человека, готового бороться за нее, человека, на которого сможет опереться в чудовищной битве за жизнь. Чтобы вытащить ее из этой передряги, ему понадобится чудо. В чудеса полковник давно не верил, но в этот момент он искренне пожелал, чтобы в этой истории с помощью неравнодушия, сострадания и силы духа свершилось одно большое человеческое чудо – справедливость.

Глава 4. Элена

Бывают люди – растения,

люди – звери, люди – боги.

    Жан Поль (Иоганн Пауль Фридрих Рихтер)

Каждый день Вера отмечала в календарике, который мысленно рисовала на бетонной стене, число, а рядом день своего пребывания в тюрьме. Календарик становился все более видимым, ее воображение даже создавало ему фоновые картинки. Каждый день новые. Сегодня, отмечала она, 25 августа, восьмой день тюрьмы, пятнадцатый со дня ареста. У этого дня новая картинка: летнее море, каким она запомнила его в начале августа, сидя с Олей в любимом кафе на берегу. Синее, удивительно спокойное, утопающее в лучах солнца. Повсюду играла музыка, раздавался смех, пляжная жизнь кипела. Оля решила в очередной раз сесть на диету, и Вера, из солидарности отказавшись от молочного торта с ягодами, ела арбуз. «Когда я вернусь домой, первым делом пойду в наше кафе и закажу целый торт на двоих, на этот раз Оля составит мне компанию! – улыбнулась Вера. – Этот торт станет заставкой моего календарика завтра», – решила она. В последние дни Вера часто вспоминала такие, казалось бы, несущественные моменты, не переставая удивляться, насколько обыденными и непоколебимыми казались они ей. А сейчас странно было представлять, что в том кафе также играет музыка, девушки отказываются от сладкого, решив срочно похудеть на три килограмма, ни капли не сомневаясь, что этот десерт останется таким же досягаемым и через день, и через неделю, и через месяц, раздается смех, кто-то с кем-то знакомится, на песке толпы загорающих, жизнь идет своим чередом. Только ее в этой жизни уже нет. «Ничего, – сказала себе Вера, – скоро это снова станет моей реальностью».

После последнего допроса произошли изменения, причиной которых, вероятнее всего, послужило ее состояние. Следователь, как бы он не пытался продемонстрировать обратное, не хуже ее понимал: последствия ее «булимии» – лишь вопрос времени, долго она не протянет, а учитывая тот факт, что подозреваемую нежелательно доводить до крайне плачевного состояния прежде чем будет вынесен приговор, он, не улучшая условий, нашел своеобразный выход из ситуации: в последние два дня, сразу после завтрака, Веру уводили на тюремные работы, которые продолжались почти до вечера. Так как причиной ее вынужденной «булимии» стал зловонный воздух нового местожительства, после завтрака, покидая камеру, она начинала дышать нормальным воздухом – еда усваивалась, обедала она в рабочей тюремной комнате, порог камеры переступала несколько часов спустя. Таким образом, Вера начинала физически возвращаться в более-менее человеческое состояние, оставив обмороки позади.

Грязная тяжелая работа оказалась несравнимо предпочтительнее бесконечных дней в темной камере, пробуждавшей в Вере смесь ненависти и отвращения. Едва оказавшись в плену этого ненавистного замкнутого пространства, Вера почувствовала: любой выход за его порог станет праздником, а чтобы увидеть дневной свет, она готова была выполнять любую работу. Страшнее темноты, обреченности и смрада ее конуры для нее переставало что-либо существовать. Мир с пугающей быстротой сжимался до рамок этого бетонного квадрата. Соседки по камере также производили на нее угнетающее впечатление: молчаливые, сгорбленные, казавшиеся обреченными, уже не люди, а почти тени. Они говорили тихо, словно пугаясь собственных голосов, двигались с трудом, сжимались от приближающихся голосов и криков. Веру предпочитали сторониться, а единственная понимавшая английский девушка – Нгует, внешне походила на раненую птичку, чья искалеченная душа отражалась в полном слез взгляде. Она часто дрожала, целыми днями плакала, скрючившись на своей подстилке, и почти каждую ночь кричала во сне, за что получала неизменные пинки от сокамерниц. Вере было жаль девушку, и, глядя на нее, она не переставала гадать, кто, почему, за что и, главное, как довел ее до подобного состояния? Так, день за днем, Вера начала осознавать, что царившая в камере атмосфера обреченности и даже легкого безумия отравляет не меньше, чем зловонный воздух и отсутствие нормальной пищи. Она заставляла себя абстрагироваться от происходящего, не уставая повторять, что окружающее для нее – явление временное, еще немного и она покинет этот жуткий сон. Причислять себя к этим несчастным ей и в голову не приходило, и она ждала… каждый день, не забываясь ни на секунду, она ждала новостей, а ночью убеждала себя, что завтра к ней наконец придут представители консульства или компании, и она наконец узнает, как обстоят дела. Но неизвестность тянулась, расползалась и начинала давить со страшной силой.