скачать книгу бесплатно
После требуемой по правилам эксплуатации 72-часовой работы блока под нагрузкой был подписан акт передачи энергоблока в постоянную эксплуатацию, и по этому случаю был устроен большой банкет в рабочей столовой посёлка Назарово. Я, впрочем, как и вся наша бригада, в течение 72-часовой работы энергоблока не уходил со станции, спал по два-три часа на столах в рабочей комнате и питался кое-как. На банкете наливали по сибирскому обычаю по полному гранёному стакану крепкой 56-градусной местной водки. Помню только, что когда заиграла музыка и начались танцы, в ход пошли все поварихи, официантки и посудомойки, старые и молодые, стройные и хромые. Потом помню, как качались огни нашего посёлка из стороны в сторону. А потом ничего не помню, говорят, что за нами шла бригада и подбирала всех потерпевших крушение. Очнулся я утром в своей постели, весь облёванный. Но мои товарищи были настолько тактичны, что мне никто ничего не сказал, как-будто ничего не произошло. А мне было очень стыдно. Утешало лишь сознание того, что я такой был не один. С тех пор по жизни я до такой степени никогда не напивался.
А вокруг посёлка расстилалась первозданная тайга. Зимой я любил ходить на лыжах. Зайцы-беляки выскакивали прямо из-под ног, до последней минуты надеясь, что я их не замечу. А огненно-красная лиса, видя, что я без ружья, даже не пряталась от меня, а только выдерживала безопасную дистанцию. Летом мы купались в холодном Чулыме, который был перегорожен небольшой плотиной для подачи охлаждающей воды на электростанцию. В этой запруде мы ловили на спиннинг вкуснейшую и теперь почти забытую рыбу нельму и тайменя. Весь улов приносился в общагу, и наши женщины-сотрудницы варили на всех вкуснейшую уху. Осенью пытались охотиться. Сопки становились красными от ягод дикой красной смородины и брусники. Отъевшиеся тетерева, потревоженные нами, долго разбегались и взлетали с трудом, как тяжёлые бомбардировщики. Мы стреляли в них, они падали в густой кустарник, и отыскать их без собаки было практически невозможно. Поэтому мы вскоре отказались от охоты. А я, когда подстрелил рябчика и увидел, как к нему подлетела его пара и начала биться над ним в отчаянии и плакать, навсегда оставил охоту.
Мои исследования на пароперегревателе не были закончены на Назаровской ГРЭС. Вскоре после сдачи в эксплуатацию энергоблок был поставлен на устранение неполадок, но в Сибирской энергосистеме случилась крупная авария, и понадобилось срочно поставить энергоблок под полную нагрузку. Пуск и набор нагрузки, несмотря на категорические возражения главного инженера, проходил аварийно ускоренно, в нарушение всех режимов, так как на директора станции, как тогда говорили, «надавили» из обкома партии. Авария в энергосистеме грозила остановить движение на Транссибирской магистрали. В результате форсирования режима пуска тепловые компенсаторы расширения турбины не сработали. Ротор турбины сдвинул ротор вала генератора, возник огромный перекос магнитного поля генератора, и, как следствие, колоссальные вихревые токи, которые сожгли генератор. Блок был законсервирован на год до изготовления нового генератора, директора сняли и судили, ОРГРЭС не пострадал, так как турбогенератор не входил в нашу сферу обслуживания, а наши инструкции по пуску энергоблока были признаны независимой комиссией правильными и компетентными. Меня же перебросили на Приднепровскую ГРЭС. С тех пор я потерял след Валерия Бордюгова навсегда.
На Приднепровской ГРЭС я работал уже в качестве замруководителя группы цеха на объекте, поэтому мне пришлось заниматься уже всем спектром наших договорных услуг с электростанцией: предпусковая химводоочистка, химводоподготовка, конденсатоочистка, контроль качества конденсата прогрессивными методами анализа, а также продолжение исследований условий работы металла в пароперегревателе перлитного класса. Предпусковая химводочистка с новыми методами очистки стала развиваться очень интенсивно, так как фон от монтажных загрязнений и остатков технологической обработки металлов очень долго сохранялся в пароконденсатном контуре и в условиях прямоточного котла мог привести к образованию отложений на внутренних поверхностях труб, особенно в переходной зоне.
На Приднепровской ГРЭС мы применили промывку на базе лимонной кислоты, и она показала неплохие результаты и пошла в серию на других энергоблоках, позже на других объектах мы стали внедрять предпусковую обработку с добавкой гидразина. В то время гидразин был составляющей ракетного топлива. Химические процессы при промывке с гидразином и лимонной кислотой были принципиально разные, но главной целью обеих технологий было растворение или перевод окислов металла в другую, легко вымываемую форму, и создание защитных плёнок на поверхности очищенного металла. Кроме химической обработки важно было гидравлически удалить все механические примеси. При монтаже в паро-водяной контур энергоблока попадают и грязь, и глина, и песок, и телогрейки монтажников, и сварочные электроды и так далее.
Мне на Приднепровской ГРЭС пришлось создать специальный У-образный экспериментальный контур в натуральном размере пароперегревателя, на котором мы провели эксперименты по определению порога перепада давления, при котором происходит пробивание пробки из грязи. От этих результатов зависел выбор промывочных насосов и расчёт сечения промывочных линий контура при проведении химводоочистки. Весь процесс проектирования промывочного контура надо было консультировать в проектном институте, который находился в Харькове, и мне приходилось туда часто мотаться.
В наших работах по конденсатоочистке и водоподготовке главная задача состояла в проверке качества, надёжности и эффективности новых, закупаемых по импорту ионообменных смол. Наша промышленность, как всегда, отставала, и по рекомендациям наших ведущих НИИ по импорту закупались пробные партии ионообменных смол, а мы, ОРГРЭС, должны были испытывать эти партии в производственных условиях и давать окончательное заключение о целесообразности применения этой конкретной смолы в широких масштабах отечественной энергетики.
Нам также передавали новейшие иностранные приборы химического анализа повышенной точности (пламяфотометры, спектрофотометры) для производства высокоточных анализов или экспресс-анализов и внедрения этих методов на электростанциях. На этой ГРЭС нами были также закончены исследования по металлам пароперегревателя перлитного класса, и они пошли в серийное производство. Конечно, я не мог конкретно участвовать во всех перечисленных работах, для этого работала целая бригада инженеров, техников и лаборантов ОРГРЭС, но будучи замруководителя группы на объекте, я обязан был вникать в суть всех проводимых работ, и это существенно расширяло мой инженерный диапазон технических знаний и опыта.
Наши жизненные условия на Украине были несравненно лучше, чем в Сибири. Во-первых, пускаемый в эксплуатацию энергоблок был установлен на давно построенной и действующей электростанции. Поэтому при ГРЭС был хороший и обустроенный посёлок примерно на десять тысяч человек, а рядом было ещё большое богатое село. Я с удовольствием вспоминаю моё пребывание на этом объекте, близкое к условиям проживания в какой-то курортной зоне. Посёлок и гостиница, в которой мы жили, стояли прямо на берегу очень широкого в том месте Днепра. Напротив на том берегу раскинулся вдоль Днепра Днепропетровск. Зимой мы жили или в гостинице, особенно, если удавалось забить одноместный номер, или в приличном общежитии. Летом я со своим шефом снимал прямо на берегу Днепра в селе хату в абрикосовом саду. Утром до работы я купался, потом шёл собирать упавшие за ночь созревшие мягкие и сочные абрикосы, а вечером я потягивал с кем-то в саду местное полусухое вино под названием напивсолодка и закусывал абрикосами.
В июне сельчане продавали ароматную и вкуснейшую клубнику, которую сейчас уже не найдёшь на московских рынках. Продавали дёшево. Мы покупали на двоих или троих сразу целое большое ведро клубники, шли в магазин и покупали трёхлитровую банку сметаны, и вот только этим питались день или два. По воскресеньям мы договаривались с местными рыбаками, и они нам привозили местный утренний улов свежей днепровской рыбы. Наши женщины из бригады всё это жарили, и мы иногда устраивали пиры у нас в саду или брали лодку напрокат и уезжали на пикник. Вообще на Украине любят вкусно поесть, а потому и нас кормили в столовой отменно. Борщ так борщ, как говорится, ложка стоит. Осенью сельчане резали свиней, потом палили их туши соломой, и потом мы покупали у них вкуснейшую домашнюю колбасу. Зато зимы там были мокрые, бесснежные, слякотные. Меня мучили простуды и бесконечные насморки.
А какие там были местные девчонки, слов нет! Я к тому времени был уже разведён. Конечно, сквозь призму времени я теперь понимаю, что они за нами, москвичами и ленинградцами (на станции работал также коллектив из ленинградского ЦКТИ), как бы сейчас сказали, охотились. Во всяком случае они охотно шли на контакты и дружбу с нами. Мы все были молодые и, в общем, социально достаточно солидные люди. И с кем-то они достигали успеха, и в Москву, и в Ленинград периодически уезжали жёнами наших товарищей. Но, несмотря на их яркую привлекательность и завлекательность, всё это было не для меня. После развода моя бывшая долбала меня через комсомольскую организацию и моего отчима через его партком с требованием выделения ей отдельной жилплощади. В этой ситуации я и думать не мог привести иногороднюю к родителям в дом. Отмечу только, что жалобы бывшей сыграли свою положительную роль, и когда вдруг ОРГРЭС получил от Минэнерго многоквартирный кооперативный дом, мне предоставили однокомнатную квартиру вне очереди. Я выкупил её, деньги на неё были заработаны, и подарил её моей бывшей. Таким образом закончилась моя головная боль.
Время шло, был конец 1964 года, и я стал задумываться о своём будущем. Приезжая в Москву на побывку, я стал чувствовать, что приезжаю скорее в гости, чем домой. Я растерял всех знакомых и друзей, даже с Борисом Антошиным почти не виделся, так как мы приезжали в Москву из командировок в разное время и никак не могли состыковаться. Мы работали всё время на разных объектах. Правда, на его второй свадьбе я успел побывать. Вот при таком моём настроении ко мне обратился мой, но теперь уже бывший начальник отдела. Он, как я уже упоминал, защитил кандидатскую и вскоре перешёл на работу в строго секретный НИИ, который занимался разработкой атомных подводных лодок. Он пригласил меня на работу в свой отдел по исследованию и созданию компактных водоподготовительных установок получения пресной воды из морской воды для их использования на борту подводной лодки. Кроме того, он мне обещал, что ни в затратах на экспериментальные установки, ни в материалах не будет никаких ограничений. Защита кандидатской в течение двух лет не вызывала сомнений.
И я, конечно, загорелся. Подумал, и в очередной приезд в Москву поехал в это НИИ на собеседование, его прошёл, получил анкету, заполнил и отвёз в кадры НИИ. Анкеты в те времена были очень подробные, и не дай бог там что-то указать неточно или неконкретно. Ведь вот как интересно в жизни бывает – маленькая запятая может изменить всю дальнейшую жизнь человека. В анкете в графе «отец» я указал, что с 1942 отец с нами не живёт, и что с 1945 года я никаких сведений о нём не имею. Кадровика из сверхсекретного НИИ такое моё легкомысленное отношение к отцу не устроило, он меня пожурил и отправил разыскивать отца и заполнить анкету, как положено.
Я занялся этим только после следующего приезда в Москву, а в это время в Москве происходили совершенно новые для ОРГРЭС события. Минэнерго, ГКЭС и МВТ заключили ряд контрактов на поставку ряда энергоблоков во Вьетнам и Индию. Для их пуска требовались специалисты из ОРГРЭС. Короче, совершенно неожиданно для меня, а может, потому, что прошёл слух, что я собираюсь покинуть родной ОРГРЭС, мне предложили командировку на год специалистом от цеха в Индию на ТЭС Патрату. Вот это была ситуация! С одной стороны, я понимал, что если я уеду в Индию, я упущу блестящую возможность сделать научно-техническую карьеру. Но если я не поеду в Индию, то буду всю жизнь жалеть о том, что отказался от возможности посмотреть такую экзотическую страну. Да и платили там хорошо, за год можно было на автомобиль «Волгу» заработать и не только заработать, но и получить её без всякой очереди в системе «Берёзка». А это была несбыточная мечта многих молодых людей. И я решил положиться на судьбу.
Я разыскал отца, слава богу, тогда Мосгорсправка работала исправно. Заполнил анкету, но попридержал её и стал ждать результатов оформления для отъезда в Индию. Процедура была похлеще, чем при оформлении в «почтовый ящик». Комсомол тут же мне написал блестящую характеристику, моментально забыв, как они меня долбали за жалобы на меня моей бывшей. И всё-таки мой развод представлялся мне основным камнем преткновения. Но всё прошло быстро и удивительно гладко. По мудрому предвосхищению моего отчима, я подготовил полную информацию по политическим партиям в Индии и к какой партии благоволит наша родная КПСС. Поэтому, когда меня вызвали на ковёр, то есть на собеседование в райком партии, и кто-то умудрился задать мне вопрос о политической ситуации в Индии, я им выдал такой фонтан знаний, что они забыли про другие вопросы и подписали характеристику. Так решилась вся моя дальнейшая жизненная судьба.
В Индию я улетел 11 июня 1965 года в возрасте двадцати восьми лет. Перед отлётом взял отпуск на две недели, который провёл в Крыму в Ялте. Это было ещё самое начало курортного сезона, вода в море холодная, купальный сезон ещё не начат, и потому гостиницы были не заполнены. Я поселился на окраине Ялты в относительно новой гостинице «Массандра». Гостиница расположена недалеко от морского порта, и я, проходя мимо входа в порт, увидел плакат, приглашавший на морскую прогулку на теплоходе «Россия». Теплоход «Россия» был самым крупным нашим теплоходом на Чёрном море. Он достался СССР после войны по репарации от Германии, там теплоход носил имя самого Гитлера. Теплоход курсировал обычно между Сочи и Одессой, и на него невозможно было попасть. А тут можно было осмотреть легендарный теплоход, да ещё сходить на нём в море на четыре часа. Я долго не раздумывал и на следующий день к одиннадцати утра был в порту.
Пассажиров на экскурсию оказалось очень мало, но судно точно по расписанию отошло от причала. Я начал подниматься по многочисленным лестницам на верхнюю палубу и тут я увидел молодую женщину, красавицу, я бы сказал, красавицу особого, строгого, королевского типа. Но самое поразительное было то, что я был знаком с этой женщиной, и мало того, в которую в недавнем прошлом был влюблён. Я познакомился с ней на свадьбе моего институтского друга Бори Антошина. Она была подругой новой жены Бориса. Я пытался тогда за ней ухаживать, но она была замужем, мне дали понять, что крепость неприступна. Через некоторое время она уехала с мужем в Сибирь, и след её совершенно затерялся.
И вот теперь она стояла передо мной совершенно одна на палубе теплохода в открытом море. Мы оба узнали друг друга и оба удивились и обрадовались совершенно необъяснимому стечению обстоятельств нашей встречи (вот уж точно судьба). Надо было ей прилететь в санаторий Ялты с Камчатки, а мне – из Москвы на отдых в ту же Ялту, надо было ей и мне в один и тот же день отправиться на прогулку на одном и том же теплоходе. Такая встреча могла быть только роковой. Конечно, мы больше не расстались. Мы провели вдвоём чудесное время, гуляли в парках, где всё цвело, ходили в кино на «Лимонадного Джо» и умирали от смеха, по вечерам пили местное шампанское и закусывали маринованными томатами (парадокс). На этот раз так сложилось на небе, что у нас случился роман, почти «Римские каникулы с принцессой в Ялте». Крепость пала, частично уступив моему мужскому напору, а главным образом потому, что в её семейной жизни к тому времени существовал серьёзный семейный разлад.
Каникулы пролетели очень быстро. Я улетел на юг в Индию, она – на север на Камчатку. Конечно, мы договорились снова встретиться и продолжить наши отношения. Но жизнь распорядилась иначе. Любовная лодка разбилась о быт. У женщины не было жилплощади в Москве, а у меня тоже. После жутких скандалов по поводу жилой площади моей первой жены, которая пыталась смешать с грязью не только меня, но и доброе имя отчима, я не мог, да и не имел никакого морального права привести на его жилплощадь новую жену. Женщина приняла тогда мудрое решение. Могу только сказать, что она давно живёт в Москве, давно вдова, но у неё замечательные дети и внуки, и она обрела своё женское счастье.
Помню, в Индию летел долго, часов девять. Тогда летали турбовинтовые тихоходные ТУ-114. Над Гималаями я боялся, что самолёт брюхом чиркнет вершины гор. В аэропорту Дели было плюс сорок пять градусов, никаких автобусов не подавалось, шли по лётному полю пешком и, когда я вошёл в здание аэропорта, где тоже не было никакого кондиционирования, я уже был мокрый как мышь. Из аэропорта мы ехали в машине без кондиционера, но с закрытыми окнами, так как ветер обжигал ещё сильнее и нетерпимее. После оформления документов в течение двух дней я из Дели полетел через всю Индию в Калькутту, там у нас был филиал торгпредства, и уже оттуда я должен был поездом ехать на место стройки. ТЭС Патрату находилось в северо-восточной части Индии.
По пути впервые я столкнулся с подленьким характером нашего чиновника. Случилось так, что в Дели меня посадили в самолёт, да ещё в бизнес-класс вместо не полетевшего этим рейсом заместителя торгпреда СССР в Индии. В Калькутте замторгпреда приехал встречать чинуша. Я его, русака, сразу вычислил и обратился к нему, пытаясь разъяснить ситуацию, что, мол, это я прилетел вместо замторгпреда. Чинуша и слушать меня не стал, заверещал что-то по-английски, развернулся и уехал. А я остался один с тяжелейшим чемоданом и под подозрительными взглядами полицейских.
Пока в торгпредстве Калькутты разобрались, кто прилетел, и прислали за мной машину, прошло часа четыре. В Калькутте климат был другой: температура всего плюс тридцать, но стопроцентная влажность, так что по спине всё время бежал ручеек пота. Так получилось, что в торгпредстве я задержался на неделю, встречался там с тем чинушей, но он и не подумал передо мной извиниться. После наших доброжелательных отношений в командировках по Союзу мне это казалось омерзительным: бросить человека, только что прилетевшего в чужой город, в чужой стране, не оказав ему никакой помощи. Таких чиновников в системе МВТ я потом встречал много, надо было привыкать.
О тогдашней Индии и моих впечатлениях об этой стране можно много писать, но это не тема настоящего рассказа. Поэтому ограничусь лишь самым главным на мой взгляд. ТЭС была расположена на плоскогорье, на уровне примерно тысячи метров над уровнем моря, поэтому летом там стояла сухая жара до плюс сорока – сорока пяти, а зимой мы отдыхали, днём было плюс двадцать – двадцать пять, а ночью иногда всего плюс пятнадцать-восемнадцать. Слава богу, мне повезло, и основные мои предпусковые работы прошли в зимнее время. Наших специалистов на объекте было с учётом семей человек шестьдесят-семьдесят. Семейные жили в коттеджном посёлке в домах на четыре семьи, а мы, холостые, жили в отдельно стоявшей гостинице. У каждого из нас была скромная, но отдельная комната с кондиционером. Кормила нас бригада индусов и кормила неплохо. Даже борщи научились варить. А питались мы за свой счёт в складчину, но деньги за постой в гостинице с нас не брали, так как это было оговорено контрактом.
Летом по ночам нас периодически атаковывали тучи насекомых (мотыльки, жуки и так далее). По утрам их накапливалось по ведру у каждого окна. Иногда к кому-нибудь заползал скорпион, и мы сбегались его вылавливать. Чуя свой смертный час, он верещал страшно, и мы его легко обнаруживали. Для дополнительной защиты у нас над кроватями висели защитные сетки. Встречалось много змей и на строительной площадке, и в окрестностях. Обычно они выползали ночью. Поэтому мы старались по вечерам никуда не ходить, а если надо было, то только с фонарём и только по асфальту. Утром, когда нас на автобусе везли на строительную площадку, на дороге нередко попадались раздавленные ночным транспортом кобры и удавы. К счастью, за время моего пребывания жертв от укусов у нас не было, а вот в Дели одна семья пострадала сильно и была срочно отправлена в Москву на лечение. Летом мы начинали работу рано, в семь утра, а с двенадцати до четырёх у нас была сиеста, и после обеда мы спали под кондиционерами. Потом снова работали до семи-восьми вечера.
Но даже и при таком режиме работать было тяжело, ведь на площадке не было никаких кондиционеров и многие, особенно люди в возрасте, заметно страдали от жары.
По работе ничего особо интересного не было. Мы поставили туда энергоблок мощностью 50 МВт с барабанным котлом далеко не головного образца. Правда, предпусковая очистка была самая передовая – с гидразином. Для монтажа схемы промывки блока мне пришлось пару недель сидеть с двумя индусами-сварщиками в барабане котла (а он в диаметре был где-то меньше, чем полтора метра) и следить за сваркой и монтажом труб, перекидывавших промывочный поток из одной секции испарительных труб котла в другую. Ну и атмосфера была у нас там в барабане! Думаю, нетрудно догадаться. Естественно, вся операция промывки и все подготовительные работы к ней легли на мои плечи, но мне помогали и наши шеф-монтажники и наши шеф-эксплуатационники. Мы в свою очередь им также помогали в некоторых вопросах монтажа и несли дежурство при пробных пусках.
Я в это время уже неплохо знал технический английский язык, так как учил его в институте и в ОРГРЭС, так как мне приходилось иногда заниматься переводами научных статей по интересовавшей нас тематике. Перед отъездом в Индию я успел пару месяцев побегать на курсы английского языка, так что умел объясняться на уровне твоя-моя с индусами, чем выделялся среди наших спецов. В нашем штате было две переводчицы, но их обычно разбирали шеф-монтёры, но по вечерам одна из них занималась со мной английским, улучшая мою разговорную речь. В общем, все инструкции по моей части для индусов я написал по-английски сам, переводчица их только слегка подкорректировала.
В связи с тем, что наша советская сторона поставила неполный комплект оборудования для химлаборатории, меня одного без переводчика послали в Калькутту дозакупать лабораторную мелочь. Впервые я жил один в иностранном отеле, бродил бесконтрольно по городу и даже ужинал в местных ресторанчиках. У входа в отель вечером меня обычно поджидали проститутки, белый человек (а я в отеле, по-моему, был единственным белым человеком) им представлялся лакомым куском, но они не знали, что я не англичанин, и не знали, как мы были идеологически накачаны и запуганы. Какие там проститутки! Нам запрещались любые контакты с иностранцами, кроме служебных. Правда, когда торгпредские сотрудники пригласили меня в закрытый английский клуб, оказалось, что там свободно можно общаться с англичанами, и я тут же полез в бассейн играть с ними в водное поло, а потом они хвалили меня за хорошую игру, и мы вместе пили разбавленное льдом виски. Но это можно было делать только в присутствии и под наблюдением торгпредских козырьков, а отдельно ни в коем случае нельзя. Можно было вылететь на родину в двадцать четыре часа.
В Индии меня поразила колоссальная разница в жизненном уровне людей. Невообразимо красивые и богатые дворцы местных князьков и толпы людей, у которых не было ничего, кроме как набедренной повязки, которую на ночь они снимали с себя, чтобы одну половину использовать как подстилку, а другую – как одеяло. И спали они прямо на улице под навесами подъездов дворцов. На меня сильное впечатление произвели местные кинотеатры. У них уже тогда демонстрировали широкоэкранные американские фильмы со стереозвуком. Например, «Полковник Лоуренс». Такого качества кино появилось у нас лет на двадцать позже. И в то же время на ТЭС Патрату все строительные работы велись исключительно с использованием ручного труда.
Мужчины долбили кирками красную глину местной почвы, выкапывая ямы под фундаменты, трассы трубопроводов и так далее и насыпали её в корзины, а женщины ставили корзину с землёй себе на голову и так шли сплошной цепью друг за другом до места, где создавалась какая-нибудь насыпь. Ни бульдозеров, ни экскаваторов. Строительство велось медленно, и я в течение своего срока успел только осуществить предпусковую промывку котла, но так и не дождался пуска блока со сдачей его в эксплуатацию.
Но у нас была и культурная программа. Я съездил на экскурсии в знаменитый, описанный в романе Драйзера «Стоик», город Бенарес, расположенный на берегу среднего Ганга. Там мы увидели йогов и их поразительные позы, укротителей змей, слонов, на которых наши женщины охотно катались. Священные коровы, украшенные цветами, упорно пробирались в триста храмов, расположенных вдоль берега Ганга. Коровы находили там множество вкусных цветов, принесённых паломниками, и коров никто не трогал, а наоборот, уступали им дорогу. Тысячи полуголых паломников, некоторые из них обсыпанные пеплом, располагались на лужайках около реки. Ганг здесь широкий, полноводный, и мы прокатились по нему на большом баркасе. Были хорошо видны костры со сжигаемыми покойниками на берегу Ганга и стаи собак, растаскивающие обугленные куски останков, и тут же сотни паломников купались в священном Ганге и пили воду из него. Картина фантастическая.
Мы съездили также в знаменитый храм Солнца (нами прозванный храм Любви), стены которого были украшены фигурами мужчин и женщин в сексуальных позах. Это были остатки религии, в которой зачатие человеческой жизни считалось проявлением высшего божества.
А небольшой компанией мне удалось съездить также в город Бубанешвар, расположенный в 200 км к югу от Калькутты на берегу Бискайского залива. Там я впервые и единственный раз в жизни купался в Индийском океане. Сейчас это не удивительно и многие отдыхают в Гоа, но тогда шёл всего лишь 1965 год. Мы остановились в отеле, построенном ещё англичанами. Пляж был бесконечный, пустынный и состоял из ослепительного, почти белого песка, а вода была очень агрессивная и жгла глаза. Рыбаки недалеко от нас вытащили сеть и показали нам морских ярко-жёлтых полосатых змей, после чего мы бултыхались в воде только по пояс. Бубанешвар знаменит своими храмами изумительной красоты, которые мы осмотрели снаружи, потому что изнутри в них не было никаких помещений, кроме маленькой комнаты-пещерки. Смотреть не на что.
При поездках на экскурсии и в окрестностях нашей ТЭС в первую очередь бросалась крайняя нищета сельского населения, среди детей было много рахитов, взрослые страдали от туберкулёза. В больших городах люди отличались от сельского населения коренным образом. Они даже были светлее по цвету кожи. О своих поездках я снял четырёхчасовой фильм на американской цветной плёнке (отчим мне подарил механическую портативную кинокамеру), но удивительно – в Москве мои друзья и родственники почти не проявили к нему интереса.
Ещё мне запомнились изумительного вкуса бананы, манго и папайя, такие фрукты в Москве не попробуешь даже сейчас, а тогда всё это было впервые и в диковинку. Из других продуктов мне также особенно запомнились «Ред чикен» – это цыпленок гриль в красном перце, обжигавший рот, и омары, которых я впервые попробовал в Калькутте.
На обратном пути в Союз, находясь в Дели, я мечтал съездить в Тадж-Махал, но это мне не удалось. Накупив в подарки полудрагоценных камней, которые там тогда стоили копейки, сшив костюм из блестящего и очень модного тогда материала и купив ботинки из крокодиловой кожи (знай наших), я отбыл в Союз. И очень потом жалел, что вместо костюма я на эти же деньги мог купить и не купил шкуру тигра или леопарда, что послужило бы мне на долгие годы напоминанием об этой экзотической стране. Тогда такие сувениры продавались в ряде лавок Дели. Несмотря на то, что много позднее я участвовал в неоднократных сделках на поставку по импорту из Индии в больших количествах блочных отопительных котлов, мне ни разу не пришлось посетить эту страну вновь.
Прошло шесть лет моей кочевой жизни, и я начал ею тяготиться. «Энергомашэкспорт» (система Минвнешторга), от которого я уезжал в командировку в Индию, брал меня к себе на работу. Наши поставки энергоустановок за рубеж в это время начали бурно развиваться: в соцстраны, в Индию и во Вьетнам. Для осуществления этих проектов требовалось расширение штатов во Внешторге и в ГКЭС. И эти организации активно набирали инженеров, а для специалистов, побывавших за рубежом, была открыта зелёная улица. Но требовалась безукоризненная характеристика, и ОРГРЭС сказал мне, отработай за Индию два года и тогда можешь увольняться. Это было справедливо, и я на ОРГРЭС не таил обиду.
Меня направили на Змиевскую ГРЭС, что в 70 км от Харькова вблизи от реки Северский Донец, в качестве руководителя группы на объекте. Набор вопросов, которыми мы занимались, был всё тот же: предпусковая промывка блока, водоподготовка, конденсатоочистка, водный режим блока, включая внедрение передовых химанализов. Мы тесно работали с Харьковским проектным институтом. И к моей бригаде был даже прикреплён одно время постоянный представитель института для оперативного решения всех проектных переделок.
Помню, особенно мы мучились с конденсатоочисткой. В этой установке впервые опробовались в качестве первой ступени очистки механические фильтры с использованием целлюлозы. Сама по себе идея применения в системе конденсатоочистки уловителей механических примесей была правильной и необходимой, так как механические примеси быстро забивали ионообменные фильтры, которые выводили из конденсата химические растворённые в воде примеси, способствовавшие образованию отложений на внутренних стенках труб котла. В этих условиях ионообменные фильтры требовали более частых регенераций, что удорожало их эксплуатацию и приводило к сокращению срока жизни ионнообменных смол, которые были дорогими. Обычно для предварительной очистки устанавливались простые песчаные фильтры. Но их обслуживание было весьма трудоёмким, а работа – не очень эффективной.
Фильтры, которые мы опробовали, могли быть автоматизированы. А их качество улавливания было выше. Принцип был простой. Целлюлоза в виде каши прямым ходом воды наносилась на сетку-барабан слоем определённой толщины, а после загрязнения слоя обратным током воды смывалась в отдельный бак и там промывалась. При наладке работы целлюлозных фильтров обнаружилась проблема равномерности распределения слоя целлюлозы на сетке барабана. Гидродинамика потока. Мы долго искали конфигурации направляющих для достижения равномерности потока. Режим потока, то есть величина расхода воды также играла свою роль в гидродинамике потока. И всё-таки в конце концов мы довели дело до ума.
Бригада у меня была небольшая, человек десять: инженеры, техники, лаборантки. В Индии я таки накопил на «Волгу», съездил за ней на Горьковский автозавод, а потом приехал на ней на Змиевскую ГРЭС. Летом мы иногда выезжали на берег Северского Донца. Помню, там было множество окопов, оставшихся после войны. В них росло множество маслят, а на каждом квадрате двадцать на двадцать метров мы насчитывали по несколько стабилизаторов и множество осколков от фарфоровых бомб. Это был восточный берег реки, наш берег. В 1942 году там были страшные бои. Харьков дважды переходил из рук в руки, немцы тогда в 1942 победили и попёрли на Сталинград, но у них уже не хватало металла на бомбы, и они вынуждены были применять фарфор. Мои сотрудники туда, на пикник, шли пешком, а «Волга» везла продукты и выпивку, обратно бригада не желала идти пешком, и «Волга» везла всех десятерых одновременно. Как умещались в машине, непостижимо, но знаю, что двое обычно ехали в багажнике.
В июне 1968 года мне уже шёл четвёртый десяток, у меня уже было собственное отдельное от родителей жильё (отчиму после всех скандалов моей бывшей жены предоставили отдельную квартиру), но у меня не было семьи и не было в Москве круга знакомств, того социума, без которого человек испытывает одиночество. Конечно, в длительных командировках я сходился с некоторыми сотрудниками из ОРГРЭС по взаимным симпатиям. Но командировка заканчивалась, мы разъезжались в разные стороны, и симпатии ослабевали. Я понимал, что перспектива дальше мотаться по командировкам меня больше не устраивает, я, как говорится, прошёл этот путь до конца. Я понимал, что время меня поджимает и, если я хочу начать всё сначала, откладывать дальше нельзя. Идти в науку уже было поздновато, да и связи с организациями с адресами «почтовый ящик» были утеряны. Конечно, были предложения из проектных организаций, но провести остаток дней за чертёжной доской меня не очень устраивало. Меня по-прежнему упорно тянуло посмотреть мир. Значит, Внешторг, работа там давала шанс посмотреть мир, что окончательно предопределило направление моего выбора. Начиналась новая, тяжелейшая и интереснейшая эра моей жизни.
Борис Антошин следовал за мной в кильватере. Через полгода после моего отъезда в Индию, он, будучи повторно женатым, уехал от ОРГРЭС во Вьетнам на два года, потом продлился ещё на год, а потом, вернувшись, переводом был направлен на работу в ГКЭС и много лет проработал во Вьетнаме, где, на мой взгляд, потерял много здоровья, уж больно климат был там тяжёлый и гиблый.
Индия, Бхубанешвар. 1966 г.
Землекоп
Заклинатель змей
Бенарес, слоны
Инструктаж инженера-индуса
Общий вид строительства электростанции
Индия, Калькутта, 1965 г.
Глава 4
Экономист внешней торговли
Так называлась моя специальность в дипломе, который я получил после окончания вечернего отделения Академии внешней торговли, и тем самым официально получил второе высшее образование. Но это событие имело место в феврале 1981 года, а изложение моё прервано в 1968 году. По-правде говоря, я долго размышлял, стоит ли продолжать изложение второй части моей трудовой деятельности. От большой энергетики я отошёл, специальные глубокие инженерные знания, полученные мной в ОРГРЭС, мне в Министерстве внешней торговли (далее сокращённо МВТ или Внешторг) не понадобились, и я в дальнейшем для большой энергетики не сделал практически ничего. Но два соображения перевесили мои размышления в пользу продолжения изложения.
Во-первых, в системе внешнеторговых отношений продолжили свою трудовую деятельность по крайней мере, насколько мне известно, не менее четырёх человек нашего курсового выпуска, а именно Штродах Алексей, Антошин Борис, Яковлев Аркадий и я. Двое из нас, к моему сожалению, уже ничего не смогут оставить нам на память.
Во-вторых, я знаю, какое представление о нас, так называемых «белых воротничках», то есть о сотрудниках министерств иностранных дел, внешней торговли и ГКЭС существовало в тогдашнем советском обществе.
Я хорошо помню фильм, вышедший на наши экраны где-то в середине восьмидесятых годов, где рассказывалось о проведении крупной внешнеторговой сделки на поставку труб большого диаметра для строящегося газопровода в СССР. В основу фильма была положена реальная сделка на поставку труб, которые мы не производили, а ежегодно закупали в Европе на многие сотни миллионов долларов многие годы. Я вспомнил об этом фильме только потому, что там изобразили работу внешнеторговых служащих как прекрасную идиллию, где люди сидят в просторных офисах, пьют с утра до вечера кофе и курят американские сигареты, ведут с иностранцами приятные разговоры, а затем едут за границу, подписывают контракты, ходят на приёмы, в рестораны и так далее.
Так вот, во-вторых, я думаю, надо рассказать правду о том, как мы жили, как использовали свои институтские знания и как работали и чувствовали себя в этой на самом деле очень жёсткой системе. Конечно, у нас у четверых судьбы сложились по-разному, и я буду рассказывать про себя, но система была одна, и все четверо мы через неё прошли.
Чтобы читателям было более понятно, о чём идёт речь, я сделаю некоторую краткую вводную о построении самой системы внешней торговли.
Минвнешторг представлял собой, во-первых, само министерство, которое состояло из главков по основным направлениям деятельности министерства: правовоедоговорное, финансово-валютное, конъюктура и цены, конечно, планово-экономическое, импорт и экспорт и так далее. Главки занимались общими вопросами регулирования внешней торговли и построением внешнеторговой политики СССР. Принципиальная разница между МВТ и ГКЭС (Госкомитет по экономическому сотрудничеству) состояла лишь в том, что МВТ оперировало за наличные деньги, а ГКЭС работало на основе государственных займов, предоставляемых СССР в основном развивающимся странам. МВТ и ГКЭС были государственными органами и не осуществляли непосредственной коммерческой деятельности с иностранными партнёрами. Вся оперативная коммерческая деятельность была возложена на внешнеторговые объединения, которые были хозрасчётными предприятиями и зарабатывали средства на своё содержание за счёт комиссионных отчислений от внешнеторговых сделок. Таких объединений при МВТ и ГКЭС было более сотни.
Такая система построения внешней торговли в советском государстве была не случайной. Она позволяла избежать ответственности государства от неисполнения каких-либо внешнеторговых сделок или от покрытия убытков зарубежной компании, понёсшей убыток по вине нашей стороны. Согласно международному праву, ответственность за неисполнение или нарушение условий сделки несёт только та сторона, которая выступала в сделке самостоятельным юридическим лицом, и её ответственность ограничивается только собственностью этого юрлица. Контракты подписывали объединения, у которых из имущества были только столы и стулья и небольшие счета оборотных средств.
А случаи или попытки предъявить претензии к государству со стороны частных иностранных фирм были. Вспомните про случай с нашим легендарным парусником «Крузенштерн», который зашёл с визитом во французский порт, и его попытались арестовать по иску частной компании «Нога». Фирма действительно имела претензии, поставив нам в те суровые годы начала девяностых продовольствие, а им эту поставку не оплатили. Но у неё ничего не вышло, так как корабль принадлежал государству, а оно не отвечает по частным сделкам. Французы, разобравшись, корабль отпустили. Кстати, работая в «Газпроме», я имел контакты с «Нога», вернее, они пытались подкопаться под «Газпром», но мы их быстро раскусили и отшили. Это были те ещё коммерческие прохиндеи, и, если их кто-то из наших и надул, жалеть их не стоит.
Каждое внешнеторговое объединение было организовано по образу и подобию министерства. Костяк составляли так называемые конторы, которые состояли из восьми-десяти сотрудников, а иногда и до пятнадцати человек. Контора была основной оперативной единицей, которая выполняла внешнеторговую сделку от самого начала и до самого конца, то есть до получения товара при импорте или до поставки товара за рубеж при экспорте. Руководил конторой директор, и кроме секретаря в состав конторы входили товароведы или инженеры и инокорреспондентки (переводчицы). Выполнять эту работу конторам помогали отделы: планово-экономический, юридический (условия договора на сделку), транспортный (перевозка товара из страны в страну) отдел конъюнктуры и цен (определяет и утверждает цену сделки), валютно-финансовый (условия платежа сделки), технический и ряд других.
Все объединения были разделены строго по видам товаровам. В соответствии с видом товара в каждое объединение набирали либо товароведов (в сырьевые объединения) либо инженеров из промышленности в технические объединения. И если товароведы принимались в основном из числа выпускников МГИМО, которые имели определённые знания в области коммерческой деятельности, то инженеры, за исключением тех, кто окончил дневное отделение Академии внешней торговли, не имели никакого представления о внешней торговле и должны были обучаться всему уже в процессе производства. Обучение в системе МВТ было организовано отлично. Я ниже расскажу об этом на своем примере.
Товаровед или инженер конторы были основной рабочей лошадкой, которая исполняла весь процесс торговой сделки, начиная от получения планового задания на приобретение или продажу товара, входящего в его номенклатуру, и заканчивая поставкой товара покупателю при экспорте или получением товара советским заказчиком при импорте. Ему в этой работе помогали так называемая инокорреспондентка (выпускница иняза с хорошим знанием иностранного языка, она вела всю переписку на иностранном языке), а также все вышеперечисленные отделы объединения, в которых работали профессионалы: в области права – юристы, финансисты, грузоперевозчики, специалисты по рынкам и ценам и так далее. Прежде чем подписать контракт на куплю-продажу с иностранным партнёром, проект контракта, подготовленный инженером конторы, проходил экспертизу во всех отделах, и без визовой подписи проекта контракта руководителем каждого отдела подписать такой контракт с иностранным партнёром было невозможно, права не имел никто.
МВТ к финансовым, то есть к банковским и валютным операциям по расчётам с иностранными партнёрами отношения не имело. Этим занимался банк Внешней торговли. Таким образом, была создана система с многоуровневым взаимным контролем и ответственностью и с разделением функций, вот почему за все семьдесят лет существования монополии в СССР на иностранную валюту и внешнюю торговлю в этой системе крупных хищений не было и не могло быть. На моей памяти осудили только одного замминистра МВТ (Сушкова) и его помощника (Кузьминых) на восемь лет только за то, что они принимали подарки в виде различной электронной техники и не сдавали их в хозотдел, как это предусматривалось инструкцией по обращению с подарками. По теперешним временам: посадили за копейки.
А ныне у бравого генерала, бывшего главы Московской области, уводят из-под носа миллиард рублей бюджетных средств, и никто не отвечает. Громов и сейчас – член нашей Верхней палаты, уважаемый человек. Уж коли начал, позволю себе маленькое лирическое отступление по поводу современного тотального расхищения бюджетных средств. Существующая сейчас система распределения бюджетных средств и их бесконтрольного расходования, на мой взгляд, идеальна для расхитителей. Последние примеры: стоимость строительства стадиона в России в пять-десять раз превышает стоимость строительства стадиона аналогичной вместимости и технической вооружённости в Канаде или Южной Америке; один километр полотна современного шоссе в десять раз дороже, чем в Европе; а при строительстве нового космодрома на Дальнем Востоке открыты хищения на миллиарды рублей и так далее.
И это не удивительно. Представьте себе, что в каком-то Тьмутараканске градоначальником или мэром сидит дядя Ваня. Он отучился кое-как в школе, а потом пошел в госслужащие, двадцать или тридцать лет пресмыкался перед разного рода начальниками и, наконец, дослужился до уровня князька маленького уезда. И вот вдруг из Москвы ему приходит депеша, что его уезду выделяется 100 млн рублей, и, конечно, прикладываются строгие инструкции, на что расходовать и как расходовать эту сумму. Дядя Ваня на радостях думает: «Ну да, потом отчитаемся или, в крайнем случае, отсидим, а сейчас…». А сейчас у всех по-разному крыша едет: один живёт до сих пор в двухкомнатной хрущобе, поэтому покупает квартиру в центре городка или особняк, или загородный дом; кто поумнее, приобретает квартиру в Москве; а более крутые – квартиру или дом в Европе, а кто и замок. Например, бывшая министр сельского хозяйства живёт в старинном замке на Лазурном берегу. А Россия на 60 % от общего потребления завозит продовольствие по импорту. Другие покупают мерседесы или майбахи, ну и так далее.
Вот и сейчас, когда я пишу эти строки, по ТВ в последних известиях передают, что арестован губернатор Сахалинской области. При обыске обнаружено около миллиарда рублей в различной валюте наличными и установлено наличие собственности в виде недвижимости: три элитные квартиры в Москве и дача в Подмосковье стоимостью 130 млн рублей. А почему нет? Сам трачу, сам и контролирую. Самое интересное, что отсидит, а всё награбленное останется за ним, и дальше будет жить припеваючи. Таков существующий закон, уж не воры ли его принимали.
С отменой монополии внешней торговли в России возникло такое явление, как «откат». Оно сейчас полностью охватило торговлю и не только в сфере торговых операций в области бюджета, но и во внешнеторговых операциях. Схема такой операции проста. Тот же условный дядя Ваня, опасаясь изымать деньги на собственные нужды непосредственно из бюджета, придумывает следующий ход: он призывает продавца товара, на покупку которого выделены бюджетные деньги, и сообщает ему, что он согласен купить товар именно у него, но на определённых условиях. Товар стоит один рубль, а дядя Ваня покупает его за два, продавец получает два на свой счёт, но берёт себе один рубль, а второй рубль отправляет на личный счёт дядя Вани в России или в Швейцарии.
Продавец ничего не теряет и гарантированно получает заказ. Ну, а если откажется, то найдётся другой.
Дяде Ване говорят: «Извините, но существует закон, по которому надо торги устраивать и доказать, что на торгах выбран самый выгодный для государства поставщик товара». А дядя Ваня, к примеру, отвечает следующее: «Моя жена оформила фирму, и она даст предложение на поставку товара по два рубля пятьдесят копеек, а фирма моей тёщи – по три рубля». Так что всё будет тип-топ и беспокоиться не о чем, а у Счётной палаты до всех руки не дойдут». Такое российское явление, как бизнес-леди, жёны или любовницы чиновников весьма широко распространено, хотя и семейный бизнес такая же не редкость. Вспомним жену Лужкова, Батурину, или любовницу бывшего министра обороны. Существует, конечно, и множество других форм отката. Откат процветает как во внутренней хозяйственной деятельности, так и во внешней торговле, и для иностранных партнёров это величайшая головная боль, так как такие операции другими государствами наказываются очень строго. Откат – это позор России.
Государство делает вид, что борется с хищениями. Сначала даёт возможность украсть, а потом ловит воров. Глупее не придумаешь. Государство усиливает и расширяет следственные органы, прибавляет оклады независимым судьям. Воры тоже не скупятся (а тех, которые скупятся, иногда сажают) и подкупают полицию, следственные органы и судей. Так создается коррупция, и она правит нами.
Семидесятилетний опыт работы МВТ показывает, что государство при желании может создать систему, в которой априори не будет хищений и коррупции. По крайней мере в области бюджетных средств, а частные компании сами позаботятся о честном бизнесе.
На примере монополии МВТ, например, можно отделить всех чиновников всех уровней от бюджетных средств, введя монополию на расходование этих средств только через определённый орган, в котором уровень взаимного внутреннего и внешнего контроля может быть доведён до совершенства. Кроме того, в такой орган можно набрать или обучить грамотных коммерсантов, которые смогут защитить интересы государства. Причём этот орган тоже должен быть отрезан от живых денег. Деньги должен платить спецбанк по контрактам, заключённым органом. Но наше государство почему-то не хочет этого делать.
Я не случайно сделал это отступление. Мой последующий рассказ будет в основном о том, чему я посвятил вторую половину своей жизни, и мои цели и цели моих товарищей были прямо противоположны существующему в настоящее время положению в торговле машинами и оборудованием. Все наши усилия были направлены на оптимизацию каждой сделки с целью максимальной экономии валюты для государства, но без потери качества закупаемого оборудования. Причём интересно, что именно за это (по сути самое трудное) нам денег не платили, нами руководило только чувство гражданской ответственности и профессиональной гордости. Ниже я разъясню это общее положение на конкретных примерах.
Сейчас, оглядываясь на прошлое, кажется, что я и мои коллеги, как Дон Кихот, напрасно сражались с ветряными мельницами и наши усилия не были нужны нашему обществу. Но не надо забывать, что мы работали в других условиях, что перед нами ставили определённые задачи, и мы искренне верили, что делаем для нашей Родины благое дело. Конъюнктурный отдел «Машиноимпорта», который контролировал все цены закупаемых объединением машин и оборудования и в котором я проработап много лет, ежеквартально и ежегодно подводил итоги сделок по импорту машин и оборудования на предмет уторгования цен по торговым сделкам. Получалось в целом, что скидка с цен предложений продавцов товара составляла от 10 до 15 %. При годовом объёме импорта «Машиноимпорта» в размере 500–600 млн вапютных рублей получалась экономия для нашего государства в размере 50–80 млн рублей ежегодно. Повторяю, мы гордились этим, потому что это было результатом больших усилий и професиональной подготовленности и несмотря на то, что премии нам за это не полагались.
Итак, в начале 1968 года я принял трудное, но окончательное решение покончить со своей кочевой жизнью и уйти из ОРГРЭС. Куда? В науку было идти поздно. Мне шёл тридцать второй год. Время было упущено. Желание посмотреть мир за железным занавесом не угасло. Решение принято: Внешторг. Но куда, в импорт или в экспорт? Покупать легче, чем продавать. Покупаем товары в основном в развитых странах, продаём свой товар в основном в развивающиеся.
Решаю попытаться пойти в импорт. В системе МВТ импортом энергетического оборудования занимается внешнеторговое объединение с названием «Машиноимпорт» (далее МИ), а в нём – контора энергосилового оборудования. Я, как специалист-теплоэнергетик, мог быть принят на работу во Внешторг по импорту только в эту контору. Но «Машиноимпорт», в отличие от наших экспортных объединений, которые бурно развивались в то время пропорционально развитию нашего экспорта и которые соответственно активно набирали новые кадры, был организацией старой с устоявшейся структурой и кадрами. Туда, как говорится, с улицы не брали и пополняли свои кадры в основном за счёт инженеров, окончивших дневную Академию внешней торговли, либо работниками спецслужб, процент которых был в «Машиноимпорте» всегда довольно значительным в силу постоянных связей МИ с капстранами.
Пришлось обратиться к отчиму, просить замолвить за меня словечко, чтобы поставили меня в лист ожидания. Ознакомившись с моей анкетой, где было указано, что я успел поработать в капстране, ему не отказали. Это был первый и последний раз, когда я воспользовался связями и положением моего отчима. Он тогда был в должности замторгпреда СССР в ЧССР (номенклатурная должность ЦК партии). Примерно через полгода освободилась вакансия в конторе «Энергосила», я прошёл собеседование и был зачислен на должность старшего инженера с окладом 160 рублей. С учётом подоходного налога и алиментов сыну получалось 100 рублей в месяц, ровно столько, сколько я получал в самом начале своей трудовой деятельности в ОРГРЭС в 1960 году. Можно сказать, я начинал свою жизнь снова и, как говорится, почти с чистого листа и материально и морально, и я это почувствовал очень быстро. Привык зарабатывать не менее 300, а тут 100, да ещё требовалось быть на работе в чистой свежей рубашке, в галстуке, в приличном костюме и обуви.
МИ располагался в здании МИД на Смоленской площади, где я проработал двадцать три года. Сидели тесно. Вся контора «Энергосила» во главе с директором, замом, секретаршей, пятью инженерами и тремя инокорреспондентками располагались в одной комнате площадью около тридцати квадратных метров. Примерно по два с половиной квадратных метра на человека. Два телефона на всех: у директора и секретарши. Для встреч и переговоров с иностранцами существовало четыре маленьких прокуренных конурки (но и это на всё объединение, примерно на десять контор и шесть отделов), в которых стоял стол на шесть человек и шесть стульев, более ничего.
Мне достался участок котельного оборудования, в котором с технической точки зрения не было ничего интересного. Страна производила сама всё для крупной энергетики. Помню, у меня был контракт на поставку из Румынии локомобилей, это примитивный паровозный котёл прошлого века с не менее примитивной паровой машиной. Локомобили у нас использовались для маслобоек, сушилок и других сельскохозяйственных нужд.
У каждого инженера был план импорта, и он отвечал за его выполнение. Это была главная задача, так как только в случае выполнения плана инженер мог рассчитывать на небольшую премию. Характер работы мне показался неинтересным. Простая обработка текущей бумажной информации, типа, например, сколько железнодорожных вагонов прошло с маркировкой моего контракта через погранстанцию ЧОП сегодня и внесение этих данных в учётную карту контракта. Творчества никакого. Ох и тяжело мне было привыкать к этой тупой и изнуряющей канцелярской работе. По особенностям образа своего мышления я был более склонен к решению узких, но глубоких задач, а здесь требовались способности к освоению, обладанию и управлению большой массой информации без её глубокого анализа, что в принципе мне было не интересно.
Но скучать мне не давали. Я пришёл в МИ в июне 1968 года, а уже в сентябре меня направили на годичные вечерние курсы повышения деловой квалификации, мы их называли «курс молодого бойца». В общем годовом торговом обороте «Машиноимпорта» импорт из соцстран занимал 85 % и только 15 % – из капстран.
Поэтому «Общие условия поставок товаров в СЭВ» надо было знать наизусть[2 - СЭВ расшифровывается как Совет экономической взаимопомощи. Это был торгово-экономический союз всех европейских стран социалистического лагеря. В нём торговля велась по единым правилам и на условные так называемые валютные рубли. Физически, в напечатанном виде, такой рубль никогда не существовал. Это была чисто расчётная единица.]. Любой контракт с соцстраной содержал все основные положения этих «Общих условий». Кроме того, этот документ, будучи международным, давал общие основные представления об основных правилах международной внешней торговли. Например, что понимается под ценой, гарантией, базисом и местом поставки товара, рисками утери товара, страхованием, местом перехода права собственности, видами платежа за товар, форс-мажором, претензиями, штрафными санкциями и так далее. Этот документ мы должны были знать, как «Отче наш».
После окончания «курса молодого бойца» я пошёл на курсы английского языка в системе МВТ. Меня после собеседования взяли на второй курс, так как курсы учили коммерческому языку, которого я не знал. Учился два года. Занятия четыре раза в неделю с восьми до десяти утра плюс обширные домашние задания на вечер. После этого два года вечерних расширенных курсов повышения деловой квалификации со сдачей экзаменов, затем трёхгодичные курсы немецкого языка и, наконец, три с половиной года на вечернем отделении Академии внешней торговли. Обучение в академии далось с большим трудом. Уходил на работу в восемь утра и приходил домой в десять вечера, а ещё были домашние задания и так четыре раза в неделю, в среду не учились.
Правда, академия мне мало чего добавила, это учреждение было сильно политизировано, и там мы больше долдонили о преимуществах развитого социализма и загнивании капитализма вместо того, чтобы более глубоко изучать банковские и валютные операции или международное торговое право или особенности биржевой торговли и так далее. Зато за эти одиннадцать лет обучения я дополнительно перенял опыт работы коммерческой школы МИ. Школы как таковой, конечно, не было, просто старшие товарищи учили нас классической коммерции в процессе производства. Например, как вести переговоры с иностранным партнёром, чтобы добиться своей цели, как вести переписку и соблюдать вежливость и уважение к партнёру и так далее, всего не перечислить.
То, что я прошёл такой объём обучения, было совсем не обязательно для рядового инженера объединения и даже многим было недоступно. Так, например, при знании одного из языков капстран (английский, немецкий и французский), второй язык капстраны изучать не разрешалось, можно было и предлагалось изучение второго языка – языка страны СЭВ. Мне разрешили, но за особые заслуги (смотри ниже). Для поступления в академию в МИ существовала очередь, так как по разнарядке в академию от МИ принимали по два человека в год. Чтобы попасть в лист ожидания, надо было быть на очень хорошем счету у руководства объединения и у руководства парторганизации. Человек, окончивший академию, становился элитным работником Внешторга. В академию принимали исключительно членов КПСС.
Во Внешторг я поступил беспартийным, так как из комсомола выбыл к тому времени по возрасту. В ОРГРЭС меня никто особо к вступлению в партию не склонял, там нужны были инженерные мозги, а не члены партии. В МИ мне объяснили, что вступать надо обязательно, мол, без этого никакого хода не будет, и поставили меня и тут на очередь. В партии строго блюли соотношение в составе партии рабочих и остальных слоёв общества, поэтому пока не наберут определённое количество рабочих, служащих не принимали, да и рекомендации надо было заработать.
В КПСС я был принят через два года после поступления в МИ, ну а до академии добирался ещё семь лет. Партийную работу я никогда не любил, поэтому долгие годы моим единственным партийным поручением было участие в дружине охраны общественного порядка. Алексей Штродах тоже был там. Нашей основной обязанностью было стоять в разграничительных цепях на Красной площади во время демонстраций трудящихся. Обычно по окончании демонстрации мы шли небольшой компанией отметить где-нибудь в забегаловке праздник, а уж потом разъезжались по домам. Иногда, особенно на 7-е ноября, стоять в оцеплении было очень холодно. Красная площадь продувается насквозь, и мы увлекались мальчишником и приходили домой навеселе и позже обычного, и нам всем влетало от домашних.
Но все эти годы я, конечно, активно работал, и карьера моя развивалась с переменным успехом. Разочарование в характере работы наступило довольно быстро. Ничего интеллектуального и интересного. Особенно меня раздражали некоторые определённые моменты. Например, погоня за выполнением плана. В конце каждого квартала директор начинал гонять нас по результатам поставок оборудования. На моём участке были только контракты с соцстранами на десятки миллионов валютных рублей. Когда контракты подписывались, весь объём разбивался по кварталам, и график поставки согласовывался с иностранным продавцом и являлся неотъемлемой частью контракта, а за нарушение сроков поставки в контракте предусматривались штрафные санкции.
Более того, в любой стране СЭВ существовала такая же плановая система, как у нас, и они точно так же, как и мы, были материально заинтересованы в выполнении плана, но производство есть производство и случались задержки. Директор с нас снимал стружку, как будто мы в чём-то виноваты. Мы писали глупейшие письма с просьбой ускорить отгрузку. Меня страшно раздражала бессмысленность этой работы. В ОРГРЭС, особенно в последние годы, я был руководителем и, находясь на объекте, не испытывал никакого давления со стороны руководства ОРГРЭС, а здесь при подготовке проекта любого контракта я чувствовал себя мальчиком на побегушках, которого возили мордой об стол во всех отделах. Конечно, они учили меня, но форма обучения была довольно жёсткой.
Очень раздражал и утомлял также порядок работы с иностранцами. Чтобы было понятно, в чём мы варились, опишу одну из процедур: порядок организации встречи с иностранцем в помещении МИ.
1. Заказать у секретаря генерального директора МИ время начала и завершения встречи и номер переговорной комнаты. Указать цель встречи.
2. Позвонить иностранцу (только с определённого телефона у секретаря ГД) и известить его о времени встречи и её продолжительности. Продлевать время встречи не разрешалось, так как в этой переговорной начиналась другая встреча. Укладывайся по времени как можешь, это твоя проблема
3. Отнести заявку на допуск иностранца в здание МИД-МВТ на центральный пост милиции, находившийся на центральном входе в здание, а МИ находился в части здания, выходившей на старый Арбат. Обе части соединены длинными подвальными переходами.
4. Встретить иностранца в центральном входе так, чтобы милиция на входе в здание, проверив заявку, передала иностранца из рук в руки.
5. После завершения переговоров проводить иностранца до выхода из здания через центральный вход и отметить у поста милиции о выходе иностранца из здания. И если какой-нибудь фирмач по своей наивности старался остаться в вестибюле здания, ссылаясь на то, что у него следующая встреча через полчаса в этом же здании, его, конечно, оставляли, но скандал милиция устраивала очень большой. Это было грубым нарушением (предполагалось, что иностранец мог следить в это время за входящими в здание МИД людьми).
6. По окончании переговоров производилась подробная запись беседы, а если встреча была с капиталистом, то заполнялась подробная карточка-вопросник на его персону.
7. Если иностранцу надо было отлучиться в туалет, то его надо было сопровождать туда и обратно.
8. Самое интересное заключалось в том, что нам категорически запрещалось узнавать иностранца на улице и здороваться или заговаривать с ним. И они это знали. Парадокс.
