Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

бережно, затаив дыхание, «сдувая пылинки» и трепеща от восторга. «Ювелирная нюансировочка! Супертюнинг! Нейронный поцелуй!», – любовно шептал он, «ловя микроны» на вращаемых тумблерах резонатора, и «мониторя» состояние девушки.

Неудивительно, что он «влюбил в себя» Кузовлёву. И в дальнейшем периодически «подогревал» навязанное чувство влюблённости. Но то, что без проблем можно было обеспечить в Москве, начисто отпадало в российских провинциях – резонатор в карман не положишь.

Очутившись в уральской глухомани, Листратов горевал, что без нейронной подпитки Милена становилась всё менее управляемой. Вот и сейчас Кузовлёва, услышав его словесный отпор про то, что Москва слезам не верит, заплакала, пряча от него свой тонкий и прекрасный профиль, не внимая его увещеваниям. А её горе было для Георгия стократно горше собственного. Он остановился, прижал голову Милены к своей груди, ощущая тугой комок горячего сочувствия, стянувший горло, и принялся неумело утешать любимую, не в силах подобрать нужных слов:

– Солнышко моё! Умоляю, не надо…Тебе же нельзя нервничать…Не надо…Ну…

– Гоша, Гошенька, Гошунчик, мой хороший! – уже рыдала она. – Пойми, мне не жалко, что я умру, мне нашего Кешеньку жалко, Кешеньку!…

– О, гос-споди! – простонал Листратов, подняв глаза к небу. –

Перестань, Милаша. Перестань немедленно! Тебе нельзя. Перестань, и слушай меня. Я кое-что придумал. Хоть это и небезопасно. Но куда деваться…

– Да? Ты что-то придумал? – вслед за ним с надеждой подняла кверху лицо, мокрое от слёз, молодая женщина.

– Да, я придумал. Завтра я куплю фальшивые документы на «толчке» этого долбанного Кудымкара. За большие деньги их подделывают так, что не отличишь от подлинных. И под этим прикрытием мы доберёмся до Владивостока с комфортом.

4

«Гоп-менеджер» Пакостин «забил косячок» и лениво потягивал дурман из самокрутки. Он возлежал на пышной перине под балдахином, а три вульгарно раскрашенных шлюхи, обряженные под скво15 из индейского племени сиу, возбуждали в нём похоть. Одна кончиком языка трогала у него левый сосок, вторая – правый, а третья (судя по замедленной реакции – «натуральный тормоз в кубе») натужно размышляла на тему о том, найдётся ли аналогичный «положительный раздражитель» и для неё.

Девки работали вяло, без азарта, без фантазии и выдумки. Они ползали по нему, словно умирающие осенние мухи. Так «бабки» приличные «шалавы» не отбивают. И Вован Палач подумал, что он не зря велел соорудить «прикид» для зажравшихся потаскух, обрядив их «под скво».

– Скволочи! – возмущённо заорал он. – Вы чё, в натуре? Я обкурился или вы? Чё вы мне тут вместо балдёхи отмаз устраиваете?! Или вам по репам настучать?

«Скволочи» зашевелились. Третья сразу нашла то, что плохо искала. Ответственная работа пошла веселее. Пакостин, «как бы», уже начал «ловить кайф», когда зазвонил мобильный телефон, лежавший на подушке. Главный «гопник» скосил глаза, по высветившемуся на дисплее номеру определяя, кто звонит. И тут-то

он догадался: кейф упорно «не ловился» по той причине, что вожак «гопоты» подспудно ждал этого звонка.

На связь из Перми вышел браток Адольф Шранк, которого в

банде звали Твёрдый Шанкр, а также (на блатной лад толкуя его имя) Адольф Гитлерович или Гитлерович, а то и просто Фриц.

– Ну, чё скажешь, революционный сифилитик? – заорал «гоп-менеджер» в трубку, отбрасывая шлюх, и тут же вдогонку смачно выругавшись в адрес дебильной «третьей», так как та, отлетая от него, едва не прихватила в зубах кое-что от тела главаря.

– Партизан из леса носа не высунул, – шифрованно доложил связной относительно беглеца Листратова. – На рынке его пасли до закрытия. Как рынок закрыли, мы ошивались вкругаря. Ща в Перми

уже двенадцать ночи. Может, отложим до утра? А то тута ментура чего-то курсирует, а мы, как вши на бритой макушке…Боюсь, запалимся…

– Погодь, гитлерюгенд, – остановил его главарь. – Дай прикинуть член к носу.

Пакостин стал «чесать репу», то есть, перебирать варианты дальнейших действий. Шранка он отправил в Пермь «срочняком» в виду доноса, поступившего с Урала. Весточка оказалась – ценнее некуда.

«Тупой фраер» Листратов и не предполагал, что лидеры криминального мира на периферии имеют агентурную сеть, не уступающую той, которой располагает КГБ в Москве. Их осведомители пристроены в гостиницах, орудуют на вокзалах, шныряют в злачных местах, фланируют в местах скопления людей. Потому, стоило Листратову в поисках «ксивы» сунуться на «толчок» в Кудымкаре, как он наткнулся на одного из уголовников, уже снабжённого примерной «наколкой» на него. «Урка», не располагая в провинциальном Кудымкаре поддельным паспортом с «клеймом качества», но и не в силах удержать «Партизана», посоветовал тому ехать в Пермь, «на барахолку». И снабдил подробными устными инструкциями.

От Кудымкара до Перми рейсовым автобусом можно добраться часа за три, на такси – того меньше. Однако, «Партизан» не появился на вещевом рынке в Перми ни вчера вечером, где его поджидала пермская «новогопная братва», ни сегодня.

– Слушай сюда, Шанкр, – после минутного раздумья решился Вован. – Филонить опосля будете. Ты пару-тройку долботрясов втихую раскидай по периметру толчка, а остальных пусти по скопам. И без кипежа пошмонайте там. А по утряне – опять на толчок. И так – до второго пришествия Партизана. Покеда я не дам отбой. Усёк?…Давай!

Змей отключил телефон и опять начал «чесать репу». Затем, спохватившись, «засмолил косячок» и заорал девкам, сбившимся в

кучу в дальнем углу комнаты:

– Ну вы, скволочи, подь сюды! Ща я вам засандалю по самые бакенбарды!

5

Листратов стал стреляным воробьём. Ожегшись на молоке, он дул и на воду. Потому из Кудымкара в Пермь он и Милена отправились не прямой дорогой, а кружным путём. Заметая следы, они сначала поехали северной автомагистралью – в Соликамск. В Соликамске путники заночевали, а уж затем, удостоверившись в отсутствии слежки, взяли курс на краевой центр.

Сидя в комфортабельном автобусе, мчавшемся с севера Пермского края к югу, Милена по-детски радовалась открывающимся перспективам.

– Ура, мы поедем в спальном вагоне! – счастливо шептала она на ухо Георгию. – Чистая постель, уют, горячая пища – благодать!

– Благодать, благодать, – уверил её мужчина. – Пожалуйста, потише, моя хорошая.

– В спальном?!

– В спальном, в спальном….Умоляю тебя, потише, моя хорошая.

Слушая щебетание любимой, Листратов поражался тому, до чего пластичен человек, до чего быстро он привыкает к переменам. Взять его же Милену: коренная москвичка, выросшая в элитной семье, а неделя скитаний привела её в эйфорию от предвкушения элементарных удобств.

Милена, притихнув после неоднократных просьб Георгия, задумалась. И задумалась, сколь ни удивительно, приблизительно на ту же тему, что и он. «Боже правый, как меняет беременность женщину, – размышляла она. – Раньше меня волновало устройство мира, будущее человечества, а с зарождением моего милого Кешеньки, вселенная сузилась для меня до масштабов нашей семьи. Пристроиться бы нам с Кешенькой и Гошенькой, а остальной мир – не суть. Да пропади пропадом вся эта толкотня локтями!…Ничего, всё образуется. Ой, какая я стала трусиха! А какая капризная и раздражительная!…»

Милена была первым, единственным и поздним ребёнком в семье академика Андрея Ивановича Кузовлёва. Когда она появилась на свет, её отцу стукнуло сорок девять. Увы, но маму на этом свете дочь не застала, потому что та скончалась во время родов. С ней девочка познакомилась заочно: по рассказам Андрея Ивановича, а также благодаря видеотеке и семейным альбомам.

В пятилетнем возрасте, в десятый раз рассматривая фотографии с изображениями молодой очаровательной женщины, Милена впервые осмысленно спросила отца:

– Папа, а почему мама Лена умерла?

– …Кхе-кхе, – закашлялся Кузовлёв. – Я же тебе давеча говорил, что она умерла при родах.

– Она рожала меня?

– Конечно тебя, глупышка. Кого же ещё? – прижал к себе дочурку Андрей Иванович.

– А почему она умерла? Ведь другие женщины рожают и живут.

– У неё, солнышко моё, было больное сердце. И она была не операбельна.

– Не опе-рабельна?

– Ей нельзя было делать операцию на сердце.

– А…А если бы она не рожала меня, то…то осталась бы жить?

– Наверное…

– Зачем же она стала рожать…меня?

– Затем, голубушка ты моя, что тебя она очень-очень любила. Даже больше, чем себя.

– Разве так бывает?

– Как видишь, бывает.

– А ты меня как любишь?

– Так же, как мама.

– Ты меня в честь мамы назвал Миленкой?

– Почти. У нашей мамы Лены была бабушка Милена. Она словачка по национальности. И наша с тобой мама Лена мечтала, что если родит девочку, то назовёт её в честь бабушки. Так вот и появилась у меня Леночка-Миленочка, – поцеловал отец дочку в лобик.

Переваривая детским умишком информацию, Милена

помолчала, а затем возобновила расспросы:

– А какая была наша мама Лена?

– Очень-очень красивая! Ты – вылитая она.

– А ещё?

– Весёлая и общительная.

– А ещё она, какая была?

– Добрая. Не просто на словах добрая, а и в поступках. Мама объединяла людей. И они тянулись к ней. Она постоянно приводила сокурсников к нам домой. Студенты – народ преимущественно…м-м-м…небогатый. А я уже был доктором наук и возглавлял лабораторию. Вот мама приведёт сокурсников, и кормит их. И у нас всегда шум и смех стоял до потолка. Потом, когда мамы не стало, не стало и этого живого общения.

– А ты?

– Что я?

– Разве ты не добрый, как мама? Я же знаю, что ты добрый.

– Не злой, – согласился Андрей Иванович. – А всё ж, подобно маме, целый мирок согреть теплом своей души не способен. А мама твоя, подобно солнышку, готова была весь мир одарить.

– Целый мир?! – поразилась девочка.

– Ну, на счёт целого мира я хватил лишку, – усмехнулся отец. – Таких людей не бывает.

– Ни одного, ни одного?

– Ни одного, ни одно…Хотя постой…Чуть не обманул! За всю историю человечества был один такой человек.

– Кто?

– Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты. Он был сыном всей Земли. И в тот миг его любили почти все, а он любил всех землян.

– А где он?

– Разбился в полёте.

– Разбился…Он что, плохо умел летать?

– Да нет. Он потому разбился, что родился слишком рано. Не приспело тогда его время: люди тогда были отчуждены, и не готовы к тому, чтобы объединиться в одну дружную семью. Но запомни, Миленка моя, что оно, светлое время, вот-вот наступит. И явится самый человечный человек, что объединит всех людей в одну добрую дружную компанию…

Отрываясь от воспоминаний, Милена прерывисто и почти по-ребячьи вздохнула: мечтала выйти замуж за нового Гагарина, а получила то, что получила. И придётся ей биться за своё женское счастье с тем, кого ниспослала судьба.

В Пермь автобус прибыл согласно расписанию: в двенадцать пятьдесят. Переходя трамвайные пути по пути от автовокзала к торговым рядам, Милена ухватилась за левое предплечье Георгия. Левой рукой Листратов и без того тянул тяжёлый дорожный баул на колёсиках, но за правую руку он строго-настрого держаться жене запретил – она у него всегда должна быть свободной, чтобы при необходимости выхватить оружие. В кармане курточки-ветровки у него лежал импульс-шокер.

На базаре Георгий оставил жену возле павильона администрации рынка, ещё раз наказав, чтобы она ни в коем случае никуда не отлучалась, а сам двинулся дальше. Милена сопроводила его взглядом, присела на баул, и намеревалась, уж было, прикрыть уставшие от нервного напряжения веки, как вдруг что-то подспудно кольнуло её. Она встрепенулась, отыскала удаляющуюся фигуру мужа и…обнаружила, что за ним следует сомнительного вида мужик уголовного вида. Да к тому же этот мужик подал какой-то условный знак ещё одному субъекту сходной с ним наружности, и тот пошёл с другой стороны от Листратова.

Молодая женщина одновременно ощутила и тревожный укол под сердцем и то, как резко шевельнулся Кешенька в её лоне. Кузовлёва с одышкой поднялась с баула, потянув его за собой, и поспешила за различимой только для неё троицей. Она брела подобно сомнамбуле, не замечая встречных, и лишь инстинктивно прикрывала живот, оберегая сынишку от толчков.

Милена не знала, что ей предпринять и каким образом выручить мужа. Она следовала за тайной процессией и, разрываясь от противоречивых побуждений, не решалась на конкретный шаг. Её колебания продолжались до поворота к тупику, образованному старыми металлическими контейнерами. Именно там, где уже было меньше народа, первый уголовник, нагоняя Листратова, обозначил для напарника жест, будто бы предлагая нечто открутить. И тогда Милена закричала.

– Гоша!…Гошенька! – прерывисто закричала она. – Беги! Они…Они за тобой! Берегись!

Кузовлёва хотела выкрикнуть ещё, но не тут-то было: кто-то сзади обхватил её за шею, зажал ей рот и поволок прочь.

Голос Милены муж различил бы и в многомиллионном гомоне. Услышав её вопль отчаяния, он в мгновение ока развернулся затравленным волком, а правая рука с зажатым в ней импульс-шокером у него уже была на изготовке. Первый уголовник коршуном кинулся на него, и тут же, поражённый невидимым и бесшумным разрядом страшной силы, опал бездыханной дохлой курицей в метре от цели. Листратов слепо водил стволом в направлении толпы, полукругом отхлынувшей от него, не ведая в кого надо стрелять. При этом он хрипел: «Ну, кого ещё пришить?…Тебя?!…Или тебя?! Или тебя?!» И люди в страхе пятились и шарахались прочь.

Наконец, не совладав с психическим прессингом, исходившим от незримого врага, Георгий бросился бежать к металлическим контейнерам и железобетонному забору. Тотчас за ним кинулся второй уголовник, а также ещё пара сообщников, выделившись из скопления людей. Оглянувшись на бегу, Георгий приостановился и лихо, «влёт» срезал ближайшего преследователя – тот деформированной обмякшей биомассой растёкся по асфальту. Остальные налётчики, оценив столь устрашающий исход, застыли в оцепенении. И их промедление предрешило исход погони: беглец жуком-скарабеем шустро вскарабкался на контейнер, с него прыгнул на высокий забор, с забора – на землю…И след его простыл!

6

Оказавшись за территорией рынка, Листратов вспугнутым гепардом пересёк оживлённую транспортную магистраль, едва не попав под колёса автомобиля, бежал вдоль грязной речушки низом большого лога, поросшего кустарником. Затем он выбрался к железной дороге и возле переезда сел на рейсовый автобус, следовавший за город. Лишь очутившись за окраинами Перми, Георгий пришёл в себя.

«А Милена? – задался вопросом он. – Что с нею? А если?…А вдруг? Да ведь я предал её…Да нет, не предал. Ничего страшного, – приглушал изменник терзания души. – Какой с неё спрос? Она же не при делах. И…И моя милая девочка вернётся в Москву. В её положении такой исход вовсе не плох…»

Увещевания увещеваниями, ан вот так запросто режиссёр не смог оставить Пермь. Да ко всему прочему возникла неразрешимая проблема того, в чьи грязные лапы попала Милена. Если КГБ – это одно, если… – это совсем другое. Ко всему прочему, второе предположение выглядело более вероятным с учётом внешнего вида тех, кто на рынке нападал на Листратова. Оттого Георгий и двинулся не дальше на восток, а кружным путём стал пробираться к центру города.

К рынку он прибыл под вечер. И едва не напоролся на засаду: какие-то тёмные личности прогуливались на подступах к базару. Помозговав, Листратов поступил хитрее. Он обследовал территорию с дальних подступов – с верхних этажей домов, располагавшихся вокруг рынка. Оттуда наблюдателю открылась безрадостная картина: собственно «толкучка» была уже пуста, по периметру её патрулировали милиционеры, а в подворотнях толкались уголовные элементы, живо напомнившие ему тех, кто недавно за ним гнался. Милены, естественно, он нигде не разглядел.

Не придумав ничего путного, с наступлением темноты Георгий в волчьем одиночестве направил стопы свои к Тихому океану.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БУДЕТ ТАК, КАК НЕ ХОЧЕТ НИКТО…

Глава первая

1

Посол США в России Уэйн Хантер с супругой Камиллой давали дипломатический приём по поводу завершения визита помощника президента по вопросам национальной безопасности Джона Маккоя.

Изюминку данному вечеру придавало то, что в нём также принимала участие американская знаменитость – негритянская певица Кэти Рассел, в порядке увертюры уже успевшая «вживую» исполнить гимн своей страны. Делегацию России на данном рауте представляли секретарь Совбеза Николай Андреевич Коданский, заместитель министра иностранных дел Подкозырников и посол России в Штатах Полонский.

Раут был в самом разгаре. Хозяева и гости были навеселе. Прилично навеселе. Исключение составляли обслуживающий персонал, служба охраны, посол России в США худосочный старик Полонский, страдавший желудком, и…Александер Дик. Он не принимал непосредственного участия в общем веселье. Точнее, вообще не принимал. В том числе – ни капли спиртного. Он сидел в секретной комнате, откуда вёл наблюдение посредством скрытой камеры за интересующим его «объектом». К таковому принадлежал Коданский. И внимание к нему со стороны Дика было не констатирующим, не праздным, а направляющим.

Да-да, именно так. К сегодняшнему вечеру спецслужбы США провели капитальную конспиративную «артподготовку» в отношении Коданского, об истинной подоплёке которой тот и не подозревал.

Штаты, стремясь посеять раскол в правящей партии России, а

через неё и вообще в стране, нащупывали деструктивное звено в руководящих структурах. Первым подступом к цели явилась, казалось бы, совершенно несущественная деталь. Агентура донесла Дику, что Николай Андреевич, обычно гулявший на лоне природы с болонкой, внезапно завёл здоровенного бульдога. Кому ж, как не профессиональному психологу было знать, что это верный признак неудовлетворённых властных амбиций. Коданский, некогда отиравшийся в качестве «вертухая» (надзирателя) в колонии для преступников-трансвеститов, внезапно «попал в струю» и последнее десятилетие неуклонно поднимался по карьерной лестнице. А аппетит, как известно, приходит во время еды.

Заняв пост секретаря Совбеза, Коданский уже через год не преминул издать большим тиражом опус, претенциозно озаглавив его «Железная безопасность». С точки зрения мировоззренческих, словесных и прочих достоинств – так себе книжонка. Однако профессионал Дик прочёл её с громадным интересом и в очередной раз убедился, что оптимальный литературный жанр для бывшего политика – мемуары, а для здравствующего политика – молчание. И проблема совсем не в том, что в книжных раглагольствованиях вольно либо невольно кого-то обидишь или наживёшь врагов, а в том, что автор «раскрывается» подобно боксёру, от усталости низко опустившему руки. И тогда немедленно начинают зиять бреши, сквозь которые можно нанести разящий удар. Так и Николай Андреевич, обильно цитируя Черчилля и «железного» Феликса Дзержинского, для Дика недвусмысленно обнажил свой «комплекс Наполеона».

Дальнейшая аналитическая работа над личностью Николая Андреевича показала, что между ним и главой правительства России Зарукиным Геннадием Петровичем возникли разногласия тактического порядка. Если Зарукин занимал умеренные политические позиции и строго ориентировался на соблюдение ортодоксальной буржуазной законности, то Коданский принадлежал к праворадикальному крылу правящей партии, отстаивающей интересы крупного капитала и жёсткие методы борьбы с оппозицией. А частные противоречия, при умелом манипулировании, было посильным «взрастить» до ранга стратегического конфликта.

Практическая разработка Коданского началась с захвата на Ближнем Востоке российских дипломатов псевдомусульманской группировкой экстремистского толка, нелегально финансируемой ЦРУ. На этом и погорел бывший председатель КГБ генерал армии Пырванов, который предпринял силовую акцию, высадив десант на территории суверенного государства – своего рода российский фарс на американскую «Бурю в пустыне». Вылазка оказалась авантюрой: террористы одного дипломата убили, скрывшись с остальными заложниками. Погибло и несколько десантников. Вспыхнул международный скандал, который неожиданно легко удалось погасить Коданскому. Он же дипломатическим путём добился освобождения оставшихся в живых работников диппредставительства.

С аналогичной «талантливостью» он «снял острые углы» по инциденту второстепенного порядка между Россией, США и Европой, упрочив свой имидж миротворца.

И всякий раз Запад хвалебно преподносил его персону, вбрасывая пропагандистский продукт через отдельные так называемые неправительственные общественные организации, функционирующие в России. К ним умело подключались западные интернет-ресурсы, теле- и радиоголоса, а также и прозападно настроенный телеканал «666» Рокецкого, ведущий трансляции на всю страну. Их слаженный хор как по нотам разыграл ставку на Коданского. И наоборот, подлинные и мнимые промахи премьер-министра Зарукина этой же камарильей раздувались до глобальных масштабов.

Постепенно «скунсы» настолько укрепили веру недавнего «вертухая» в избранность и харизматичность, что тот осмелился объявить о выступлении в грядущие осенние выборы отдельным фронтом. Раскол в правящей коалиции стал фактом. Бесспорно, подлинной питательной почвой к тому стал спад в экономике и утрата популярности правительства в народе, но и без внешнего фактора и «пятой колонны» тоже не обошлось.

Дик не мог не дать оценку и тому факту, что в околокремлёвских кругах секретаря Совбеза обзывали не Коданским, а Конём Дамским (кто иронично, а кто и с завистью). Бывший надзиратель, имевший от природы крупное телосложение со столь же мощными причиндалами, и впрямь напоминал жеребца – племенного жеребца, действительно пользующегося успехом у слабого пола. И «конно-человеческий» фактор для американских спецслужб представлял пресловутую «тройку, семерку, туз», коими надлежало «козырнуть» в нужный момент.

Готовясь к сегодняшнему великосветскому приёму, «скунсы», конечно же, не упустили из виду голую физиологию «Жеребца» (под таким псевдонимом секретарь совета безопасности фигурировал в анналах ЦРУ). Они подкрепили его животные порывы и симпатию к Кэти Рассел тем, что певичка подарила новоявленному «надпоручику Ржевскому» платиновый диск с записью своих песен. Всё бы ничего – искусство свято, да вот только вокал негритянки функционировал в режиме, обработанном резонатором Листратова. Да-да, тем самым техническим устройством, что Листратов продал ЦРУ, а шпионское ведомство адаптировало под собственные запросы.

И сейчас, не полагаясь ни на кого, тёртый калач Дик лично управлял резонатором. Поэтапно он удостоверялся в том, что Конь Дамский попал «в стойло», «заржав» на Кэти Рассел. И ненасытная предстательная железа «правительственного аргамака», склонного к плотненьким «шоколадным девочкам», пульсировала всё интенсивнее.

2

К полуночи гости разошлись. В малой гостиной посольства из приглашённых остались лишь Коданский и худосочный старик Полонский. В принципе события развивались по сценарию. Угодник и обожатель женщин выслушал в исполнении американской поп-звезды романс на ломаном русском языке, запив это изрядным количеством виски. Затем он отпустил массу комплиментов сомнительного свойства в адрес Кэти и всячески стал стремиться «к интиму» с ней где угодно и при ком угодно. Дик с резонатором в засаде и Маккой с Камиллой Хантер в гостиной всемерно тому способствовали. Последняя парочка если и составляла общую компанию, то лишь затем, чтобы изолировать Коданского и Рассел от Полонского.

За последние полчаса Конь Дамский успел запустить дюжину сальных взглядов под подол Кэти и пару раз облапить её на диване в углу гостиной, чему певичка явно потакала. Словом, он вполне дозрел до того, что утащить её «в номера». Дозреванию способствовало и то, что Жеребец неделю пребывал «на голодном пайке», только-только завершив визит в Китай. Вернувшись же в Москву, он не смог связаться с Дианой Лонской – единственной, кто способен был сполна разрядить его мужской механизм. Специальный телефон связи с ней упорно молчал.

Увы, реализации домогательств Коданского к Кэти злостно мешал русский посол. Желудочник Полонский портил «всю обедню» Маккою и Дику. Худосочный старик за весь вечер не пригубил фужера, не «уелся» деликатесами и не упился кока-колой. Он и в туалет хотя бы на минуту не отлучился. Его и дрёма не брала. Противный язвенник уже раз пятнадцать звал Коданского откланяться. Дряхлый гастритник, видимо строго проинструктированный «гэбистами», неусыпно бдел за ветреным членом правительства. За вечер он не отлучился от Николая Андреевича далее, чем на дюжину шагов.

Мало того, старикашке и резонатор был нипочём! Ведь действие прибора основывалось на аутентичной мультипликации переживаемых эмоций, а Полонский был бесчувственнее египетской мумии. Единственное, что его отличало от трупа, так это то, что он периодически бубнил: «Николай Андреевич, пора и честь знать. Нас ждут. Николай Андреевич…». Судя по замогильному голосу зануды, его могли ждать только на кладбище.