скачать книгу бесплатно
– Тем, что знает, что хотел сказать писатель и вообще любой творец. А когда мы с ней не соглашались, она говорила: «Возможно, но Белинский понял Пушкина иначе!». И тыкала нам этим Белинским в каждом сочинении. Ненавижу Белинского. И ее. И школу.
Я начала ржать, и пара человек стрельнули в меня неодобрительными взглядами.
– Прости, пожалуйста, так это твоя детская травма.
– Поэтом может стать только раненая душа, – вздыхал он, и я не знала, плакать мне или снова смеяться. А он продолжал, не замечая выражения моего лица: – И вообще это фигня. Сейчас все фотографы, камера позволяет сделать такие снимки, что они сходят за искусство. А оно, между прочим, сложнее. Возьми, например, писательство. Там тебе никакие гаджеты не помогут, если нет стиля.
Я снова закатила глаза и отвернулась от него. Макс продолжал что-то бубнить уже самому себе. Гид, к счастью, не ссылалась на Белинского, и я стала слушать ее дальше:
– Хогарт подобен невидимому наблюдателю или даже ангелу-хранителю Амстердама. Неслышно он проходит по этим улицам и снимок за снимком впитывает город и его людей в свой объектив, создавая единую таинственную историю. Так что, быть может, и вы случайно попадете в его летопись мгновений, пройдясь сегодня по улицам Амстердама… кто знает, – эффектно завершила она свою речь.
Ее тут же стал окликать кто-то из экскурсантов, атакуя вопросами о том или ином снимке. В зале стоял гудящий шепот и царило возбуждение. Я наблюдала подобное уже не раз, поэтому просто прохаживалась туда-сюда, надеясь где-нибудь найти и портрет самого фотографа. Макс, шедший за мной, в какой-то миг остановился у одного из снимков. Тогда я побрела дальше одна.
Я обнаружила в фотографиях Хогарта нечто новое. Грусть. Теперь она сквозила чуть ли не в каждой его работе в каких-то незначительных деталях – освещении, людских лицах, тенях…
Я помнила, что раньше в фотографиях витало много спонтанной радости. Он любил тайком поснимать туристов, местных гопников и одиноких девушек. Все прошлые фото были как маленькие замочные скважины в чужую жизнь.
Теперь снимки напитались совершенно новой, тягучей меланхолией. Людей на них больше не было. Зато были пейзажи и снимки утреннего или вечернего Амстердама. Таким духом печали, бывает, веет от одиноко горящей свечи, которую забыли погасить и она горит в ночи ни для кого в своем восковом одиночестве… Снимая пустые улицы, он точно показывал нам тех, кто их покинул.
Иногда мне казалось, я угадываю то, что он только слегка приоткрыл в своих работах.
Что-то произошло. Не с городом. С ним.
В толпе его поклонников я никто, но мне было не все равно, что с ним.
Хогарт облекал абстрактные понятия в форму, находил для всего верные пропорции. С ним, мне казалось, я начинаю видеть больше. Возможно, возвращение в Амстердам и его выставка слились для меня в единое целое, как встреча с дорогим другом, перед которым не надо открываться, ведь он сам все видит. И знает, как дать тебе ощущение своей близости.
Неизвестно откуда у меня появилась уверенность, что встреть я Хогарта в реальности, моя жизнь круто изменилась бы. Мы друг друга поняли бы в первые же секунды, ведь его мысли всегда находят отражение во мне. Каждый тешит себя такой мечтой об идеальном друге и если не находит его в своем окружении, то обращает поиск на то, что хотя бы дарит радость…
Эта мысль была не очень веселой, и я постаралась ее отогнать, переключившись на окружающий мир.
Макс уже растворился. Я обернулась, чтобы иметь представление, где он. Он нашелся чуть поодаль, у того самого кленового листа, и, подбоченившись, говорил с каким-то японцем.
– I’m firmly convinced that it is Photoshop![5 - Я твердо убежден, что это фотошоп! (англ.)] – донесся до меня его яростный голос.
Японец испуганно кивал. Я фыркнула и пошла дальше. Не хотелось их отвлекать.
Я давно пыталась узнать фотографа через его искусство. Какой он, этот Хогарт? Забавно: человек, чьего лица я никогда не видела, чьего голоса я никогда не слышала, стал для меня важен. Я хотела возвращаться к нему вновь. И, может, однажды сказать ему «привет» и, разумеется, «спасибо».
У самого входа висела последняя работа. Хогарт сфотографировал вокзал из окна стоящего поезда. На заднем плане были люди с чемоданами, служащие вокзала, а у самого окна стояла худая девушка, почти подросток – прямо напротив фотографа. От этого снимка веяло тягостным ощущением необратимости. Все было слегка смазанным и расплывшимся, но становилось понятно, что это не дрогнувшая рука, а слеза, застывшая в глазах уезжающего.
Здесь проскальзывала несвойственная для Хогарта сентиментальность, и разумеется, эффект слезы – постановочный. Специальный фокус камеры или, как сказал бы Макс, «явный фотошоп!».
Но после предыдущих снимков пустых улиц и одиноких аллей присутствие человека в таком ракурсе казалось излишне откровенным. Разрозненные части сошлись в историю о прощании.
Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Ощущение было весьма… странным. Мне хотелось повести плечами, как будто я могла сбросить с себя взгляд, как нечто материальное.
Слегка повернув голову, я осмотрела толпу позади меня. У небольшой арки, прислонившись к стене, стоял высокий парень в черном. Он резко выделялся среди всех, и что-то в голове щелкнуло: это он смотрел.
Пол-лица скрывали непроницаемые стекла темных очков. Длинная тонкая цепь, свисающая с его джинсов, тускло поблескивала звеньями. Руки небрежно засунуты в карманы, черные волосы слегка откинуты назад… Демоничен, нечего сказать. Наблюдатель вытянул шею и смотрел исподлобья. В его позе было что-то развязное, наглое и бесстрашное.
Сложно было судить о выражении его лица, так как я не видела глаз. Виднелись лишь тонкие сжатые губы, а по непроницаемой поверхности очков скользили неясные блики.
Я смерила его в ответ скептическим взором и отвернулась. Наверняка из тех посетителей, что вместо фотоискусства предпочитают живую натуру… Постояв еще пару мгновений перед «6:00 a.m.» (именно так назывался последний снимок), я снова стала слоняться вокруг, но уже не могла думать о Хогарте и его работах, спиной ощущая, что меня рассматривают, как музейный экспонат. Даже не видя его глаз, я могла сказать – это был какой-то очень странный интерес. Не так парни пялятся на симпатичную девушку.
Так разглядывают препарированных зверушек на операционном столе.
Я не понимала, является ли мое чувство, что за мной следят, реальным или надуманным, но почему-то ноги стали ватными и захотелось скрыться.
Не выдержав, я нырнула в толпу, и сгрудившиеся люди отделили меня от чужого внимания. Вот только сталкера мне не хватало, хотя негласный девчачий кодекс гласит, что это признак популярности.
Быстро отыскав Макса, который теперь слонялся в одиночестве и распугивал японцев, я требовательно дернула его за рукав.
– Пошли отсюда.
– Уже наскучило? Ну, я так и думал… – протянул он.
– Просто хочу проветриться. Сюда я еще вернусь перед отъездом. Какая у тебя культурная программа?
Макс хмыкнул:
– У меня тут есть парочка друзей, настоящие гении вечеринок. Предлагаю к ним наведаться и сократить нашу невинность и неискушенность ровно наполовину.
– Давай, звони им, – махнула я рукой и вывела Макса из галереи через служебный вход.
* * *
– Представляешь, мы сейчас идем, а за нами откуда-нибудь наблюдает объектив фотокамеры и делает тысячу снимков…
– Не знаю насчет Хогарта, но вон тот парень за нами определенно следит.
Мы остановились у какого-то магазина.
– Кто? – поинтересовался Макс.
Я вглядывалась в бледные витринные отражения, но тот тип словно сквозь землю провалился. Перед нами были разномастные голландские башмачки да магнитики с марихуаной. За моей спиной шли, переговариваясь и смеясь, самые разные люди, но наблюдателя из фотогалереи уже было не различить. Он точно растворился меж ними всеми в одну секунду.
Еще мгновение назад мне казалось, что я видела скользящую тенью фигуру в черном. Парень следовал за нами от самой галереи, и всегда в отражениях. Я ни разу не видела его вблизи, но натыкалась на далекие зеркальные вспышки. Это походило на преследование призрака.
– Я видела его только недавно, – упрямо сказала я, не замечая, что напряженно сжимаю стакан с кофе и тот вот-вот обольет мне руку.
– Тебе почудилось, – раздраженно отмахнулся Макс. – Давай быстрее, а то опоздаем.
– На вечеринки такого рода никогда не приходишь поздно, – хмыкнула я.
Вечерело. По небу багровыми дорожками разбегались вытянутые облака и наползал вечерний холодок. Друзья Макса весьма бурно отреагировали на его звонок и обещали закатить нечто умопомрачительное.
Мы шли по запутанным улочкам, но меня по-прежнему не покидало неприятное ощущение, что за нами следят. Пару раз я снова ловила в витринах знакомое бледное лицо в темных очках, выныривающее откуда-нибудь в самый неожиданный момент… Улучив возможность, я развернула Макса к очередной витрине какого-то магазина фетиш-костюмов и наконец смогла ему показать нашего преследователя.
Он шагал на противоположной стороне улицы, уцепившись большим пальцем за карман джинсов, а другой рукой свободно помахивая. Даже в вечернем полумраке он не снял очков.
– Вот, – шепнула я. – Это он.
– Откуда ты его вообще взяла? – Макс слегка поморщился, пытаясь разглядеть его получше в отсвечивающих огнях.
– Он идет за нами от самой фотогалереи и уже изрядно меня достал.
– Тот в черном?
– Угу, с длиной цепочкой на ремне.
– Выглядит как гопник… Но, по-моему, это просто совпадение. Может, у него бабушка в этом районе живет.
Я закатила глаза.
– Крутая бабушка, наверняка владелица одного из этих кофешопов.
– А почему нет? Бабушки разные бывают.
– Потому. Потому что я всегда чувствую, когда за мной следят.
Прозвучало странновато, но я не могла подтвердить это ничем, кроме внутреннего ощущения абсолютной необоснованной правоты.
Мы оторвались от витрины и двинулись дальше. Я пила остывший кофе и напряженно смотрела в затылок этому молодому человеку, который уже пересек канал и теперь шел впереди нас. Его спина маячила впереди в свете фонарей. Он даже не таился.
– Где натренировала интуицию? – поинтересовался Макс.
– Слушай… просто смоемся от него и все. Меня это нервирует.
Я вновь вгляделась в толпу впереди, но, как и следовало ожидать, парень уже исчез. Когда я держала его в поле зрения, мне было немного спокойнее. Казалось, видя его, я могу контролировать события. Но стоило ему испариться, и таинственная опасность, таившаяся в его облике, растекалась всюду. Ее уже нельзя было охватить взглядом.
Мы свернули. Это был двор жилого дома с одиноко горящим тусклым фонарем. В окнах под мощный бит отплясывали люди.
– Ну, вот и пришли, – отрапортовал Макс, звоня в дверь. – Сашок тут учится – вернее, курит дурь целыми днями. Дорвался, как уехал… Я тебе про него рассказывал.
Никакого Сашка я не помнила, но уже было все равно.
Я напряженно топталась на крыльце за его спиной. В глубине дома что-то оглушительно бумкнуло, и через мгновение на крыльцо упал прямоугольник света. Несколько пар рук буквально втянули нас в дом. Жар, царящий внутри, обрушился так внезапно, что в первый миг мне показалось, что я просто задохнусь.
От музыки сотрясались стены и полностью пропадало ощущение реальности. Друзья Макса и еще куча незнакомого народа с криками втолкнули нас в гостиную, где происходило танцевальное буйство. Хаотично двигались полуобнаженные тела, а в воздухе крепчал резкий запах прелости и алкоголя. К общему тяжелому аромату приплетались терпкие дымки с разных концов домашнего танцпола.
Я и опомниться не успела, как Макс усадил меня на какой-то диванчик.
– Я принесу выпить. Что будешь? – проорал он.
– Сам реши! – заорала я в ответ.
Он кивнул и ушел. Чьи-то загорелые ягодицы в коротких кожаных шортах плавно двинулись за ним, и я осталась одна. Обнаженные пары ног передо мной покачивались и сближались, и весь мир превратился в калейдоскоп мелькающих конечностей. В просветах между телами периодически мелькал другой диван, на котором расположилось несколько существ непонятного пола, запутавшихся в паутине собственных объятий.
Я прохладно относилась к вечеринкам подобного рода, хотя пару раз на них присутствовала. Мне нравилось просто наблюдать за происходящим. Участия я ни в чем не принимала, потягивая коктейль. Главное правило интроверта в общественных местах – если не знаешь, что делать среди людей, сядь у бара и прикинься загадочной.
Но сейчас не было даже любопытства. Я всегда ненавидела жженый запах марихуаны, меня от него выворачивало. В голове что-то вязко прокручивалось, и горло сдавило в предупреждающем спазме.
Рвота на таких вечеринках – естественное явление, но не хотелось начинать первой. Макс, как назло, словно испарился. Я не видела его у бара.
Или это давление? Еще в самолете была странная слабость…
Не чувствуя себя, я встала и пошла ко входной двери.
Надо было глотнуть воздуха.
Взгляд никак не мог сфокусироваться. Локти ощущали чьи-то тела. Сколько же их тут набилось… Смесь русского, английского и гортанного голландского.
«And he was like… and I was like… And it was like… OH MY GOD!»[6 - И он мне типа… И я ему типа… И все это типа… БОЖЕ МОЙ!]
«…Блин… Да я же тебя люблю …Блин…»
В любой другой момент я бы насладилась незамысловатым мультикультурализмом, который царил под этой крышей.
Потолок и пол менялись местами в глазах, и путь оказался довольно трудоемким…
– Извиняюсь, – пробурчала я, отталкивая от себя девицу в шипастом костюмчике.
Недоумевая, отчего мне так плохо, я все-таки вырвалась из гостиной, открыв дверь чуть ли не собственной головой.
С улицы повеяло приятным холодом, и это ощущалось как благословение. Моя сумка висела на сгибе локтя, а в руке я по-прежнему сжимала злосчастный стакан с недопитым кофе.
Дверь позади сама захлопнулась. Медленно я переводила дух, пытаясь осознать, что со мной происходит.
Все, стоп, стоп, стоп.
И мир стал замедляться.
Деревья и дома неспешно возвращались на свои места, все еще зыбко подрагивая перед глазами. Я присела на перила крыльца, кутаясь в жакет. Почему-то в глаза бросилось глубокое фиолетовое небо с посверкивающими то тут, то там крошечными звездочками.
«Надо же, звезды…» – рассеянно пронеслось в голове. Я давно их не видела.
Вокруг вдруг наступила абсолютная тишина. Даже звуки из дома почему-то стихли. Фонарь рассеивал на меня свой тусклый свет, а я все смотрела в небо, словно ждала чего-то.
Внезапно кто-то резко зажал мне рот и стащил с крыльца.
Небо перевернулось и исчезло.
Я даже не успела дернуться. На лице оказалась чья-то сильная рука, и человек, которому она принадлежала, грубо волок меня прочь от дома. Все произошло очень быстро. Со стынущим внутри ужасом я наблюдала, как крыльцо и тусклый фонарь уплывают все дальше и дальше. До меня еле доходил смысл происходящего.
Дверь дома резко открылась, и на крыльцо вывалились дружки Макса, а следом и он сам. В этот миг, как по щелчку, во мне вспыхнул отчаянный, жалящий огонь.
Надо было кричать, но я только смотрела на них широко распахнутыми глазами и… все. А они, хрипло посмеиваясь, о чем-то весело переговаривались. Послышался приглушенный звон стукающихся пивных бутылок.
