Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.)

ГОРОДСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ И ТЕМПЫ РОСТА ГОРОДОВ В ЕВРОПЕ, 1300–1500 ГОДЫ

Модели успеха города

Оставим в стороне политический аспект, связанный с разделением терминов «коммуна», «город», «город-резиденция» и др. Суть городской цивилизации заключается в разделении труда, тогда как аграрная экономика характеризуется самодостаточностью отдельной общины. Город, это скопление людей, которые в получении своего пропитания зависят от продуктов, поступающих извне (Вернер Зомбарт), естественным образом становится местом изобретения иных моделей потребления, а, следовательно, и жизни.

Типология городов, которую широкими мазками обрисовал Макс Вебер, имеет три модели успеха, зачастую сочетающиеся друг с другом. Обратимся, прежде всего, к городу ремесленников, такому как Шартр – город рынков и экономическая столица региона Бос. В пригородах, разрастающихся за городскими стенами в XI веке, в больших количествах селятся ремесленники. Инновации данной модели возникают у русла рек, где происходит выделка кожи и шерсти до тех пор, пока эти виды деятельности не будут разведены. Богатство города находит яркое воплощение в строительстве собора Нотр-Дам, а также в значительности кафедрального капитула, состоящего из 72 членов (!), чьи доходы были одними из самых высоких во всем королевстве. Можно догадаться, что столь благоприятные обстоятельства не могли не сказаться на письменной культуре, вне зависимости от ее связи: с епископами, капитулами, многочисленными монастырями, мелкими школами или престижной школой при кафедральном соборе[14].

Вторая модель, которую представляют города, добившиеся самых грандиозных успехов, – город-центр торговли и, прежде всего, крупной торговли. Это характерно для Италии в эпоху, когда люди из Западной Европы, во главе с итальянцами, прочно осели в Византии и в крупных центрах Восточного Средиземноморья, где они контролировали торговлю. На севере ганзейской сетью руководят Брюгге, Любек и Лондон. Брюгге в XIV веке – место транзита шерсти и таможенный склад ганзейских городов: этот период процветания продолжается при бургундских герцогах (после 1384), когда присутствие или близость двора способствует развитию интеллектуальной и художественной деятельности. Наряду с людьми книги (переписчиками, каллиграфами, миниатюристами, книготорговцами, а затем и печатниками) свою деятельность развивают художники во главе с Ван Эйком (ум. 1441) и Мемлингом (ум. 1494)[15]. На внутренних территориях роль центров обмена, регулирования и перераспределения товаров и ценностей играют города крупных ярмарок, от ярмарок Шампани до больших итальянских, французских (Лион), испанских (Медина-дель-Кампо) и немецких (Франкфурт-на-Майне). Подъем таких городов, как Лейпциг в XV веке, также связан с их центральной функцией в обмене товарами, в данном случае между германским и славянским мирами.

Третья модель – княжеский город, в котором одновременно находятся более или менее богатый и пышный двор и административные службы, контролирующие определенные территории. В срединной Франции вокруг долины Луары в эту схему вписываются такие города, как Нант, Анже или Бурж. Остановимся на мгновение на этом последнем примере. Для историка понимание рождается из диалектического взаимодействия разных уровней анализа, взаимодействия крупных образований на локальном уровне, которые в свою очередь выступают в качестве иллюстрации и увеличительного стекла. Траектория развития Буржа подтверждает общую эволюцию, при этом иллюстрирует переход от одной успешной модели к другой. Могущественный галльский город в римскую эпоху стал столицей провинции Аквитания. Во время распада древнеримского мира крепостные стены защищают город от набегов. Многие здания указывают на значение Буржа как религиозной столицы, еще более усиленное тем, что он стал резиденцией примаса Аквитании. В эпоху возрождения городов в X веке основываются приходы (Сент-Бонне) и «бурги» – поселения, которые выстраиваются вдоль пути к городским воротам и принимают растущее население, которое, в свою очередь, осваивает новые ремесла. В 1093 году здесь возникает культурный центр – бенедиктинское аббатство Шезаль-Бенуа, чья богатейшая библиотека будет полностью реорганизована в 1488 году аббатом Пьером дю Ма, а позднее частично отойдет бенедиктинцам ордена св. Мавра[16].

От ремесел к коммерции: в Бурже постепенно развивается деловая и торговая деятельность горожан, которые сначала активно занимаются ремеслами, связанными с производством шерсти (разведение овец в берришонской Шампани): ткачеством, окрашиванием и торговлей (на ярмарках). Превосходство города, как мы видим, основано на господстве над сельской местностью и на образовании специализированных торговых сетей. Его усилению способствуют и политические факторы: в 1100 году Бурж входит в королевский домен, в конце XII века завершено строительство новых обширных крепостных стен, а самое главное, проводится реконструкция собора Сент-Этьен (1195). Капитул владеет богатой библиотекой, расположенной в специально обустроенном для этой цели помещении над ризницей (1417)[17]. Количество церквей растет, закладывается фундамент новых религиозных учреждений. Апогей достигается в эпоху «города-резиденции», когда Жан, брат короля, получает герцогство Берри в удел и делает Бурж своей столицей (1360). Он возводит в нем дворец вместе с Сент-Шапель, освященной в 1405 году. Образуется герцогская администрация, а сам герцог становится меценатом и коллекционером, собирает великолепную библиотеку.

В XV веке богатство торговой городской верхушки, ее связи со двором и с королевской администрацией, а также ее роль покровителя искусств иллюстрирует карьера Жака Кёра (Бурж, 1395/1400 – Шио, 1456) и продвижение династии Лальман – по всей видимости, переселившихся из-за Рейна в XIII веке. Лальманы, которые поначалу торговали сукном, со временем получают важные финансовые должности (сборщики податей в Нормандии и Лангедоке) и закрепляют за собой должность мэра города Буржа. Участвуя в транспортировке произведений искусства из Италии в Амбуаз (1495), а также в ряде проектов королей в регионе, они собирают коллекцию иллюминованных рукописей и устанавливают отношения с Клеманом Маро (который напишет их эпитафии), а также с печатником и книготорговцем Жоффруа Тори. Их резиденция, украшенная в итальянском стиле, в начале XVI века одна из самых пышных в городе. Эксплицит рукописи «Иудейских древностей» Иосифа Флавия, законченной в 1489 году, проливает свет на отношения между семейством меценатов и переписчиками (в данном случае Николя Гомелем) или художниками-миниатюристами:

Здесь кончается XX и последняя книга иудейских древностей […], которую заказал переписать благородный Жан Лальман, главный сборщик податей в Нормандии […] своему скромному и преданному слуге Николя Гомелю…[18]

Завершается возвышение города основанием Людовиком XI в 1463 году университета, который стал одним из главных учебных заведений королевства в эпоху Возрождения. Тем не менее Бурж ожидает период застоя, вызванный пожаром 1487 года, упадком ярмарок (не выдержавших конкуренции с Лионом), повторяющимися бедствиями, отъездом двора и пресечением династии герцогов Берри… Мы могли бы привести и другие примеры: в Бурже, так же как в Пуатье и других городах, на первом этапе развития преобладают общие факторы, прежде всего демографического и экономического характера, а на втором этапе уже факторы более «политические».

Сила письменности[19]

Основная перемена, которая наблюдается в мире письменной культуры, начиная с XI века, это его постепенное открытие обществу. Прежде письменный язык оставался уделом Церкви, в особенности монастырей, располагавшихся в сельской местности: отныне он проникает в общество, поначалу в мир городов, затем, в меньшей степени, в мир замков и даже малозначительных городских поселений. Это изменение вызвано развитием образовательных структур, рационализацией политики и подъемом торговли и возвышением городской буржуазии. Город становится исключительным пространством для воплощения инноваций и в свою очередь извлекает из подъема письменной культуры определенные выгоды для утверждения и развития собственной власти: письменные документы, права собственности, бухгалтерские ведомости, регистрационные списки и, наконец, книги – все это появляется именно в городе. Его архивы – это своеобразное место «памяти горожан», преимущественно на народном языке, которое конструируется в противовес «памяти аристократов», образованной картуляриями в замках и монастырях. В дальнейшем в городах находятся технические специалисты по письму и делопроизводству, каковыми являются нотариусы, юристы, администраторы, крупные купцы, преподаватели и их ученики. Процесс сопровождается фиксацией письменного права. Мало-помалу эти специалисты по письму интегрируются в систему городских профессий, как это происходит в Ниме в 1272 году с юристами и врачами.

Такой город, как Валансьен, один из главных и самых богатых городов Эско, около 1240 года уже имеет организованную архивную службу. Город состоит в постоянных письменных сношениях с соседними городами (Сент-Аман, Ле-Кеснуа, Турне и Камбре), но также и с другими, более удаленными (Гент и Брюгге, Ипр, Ат, Нивель, Брюссель, Аррас)[20]. Опираясь на хартии – рукописные документы – 1114 года и 1302 года, Валансьен систематически расширяет свой контроль над местностью, состоящей примерно из трехсот мелких городов и деревень. Навязывая им свою интерпретацию деревенских хартий, в письменном виде заставляет принимать новые обычаи и в конечном счете создает структуру, предвосхищающую итальянское контадо, как, например, во Флоренции[21]. Именно во Флоренции компания «Скарселла», основанная семнадцатью купцами в 1357 году, еженедельно посылает в Геную и Авиньон почту, которая доходит в течение двух недель, а на севере ганзейские отделения имеют корреспондентскую сеть, покрывающую всю торговую географию, от Лондона до Новгорода… Наряду с разделением труда, инструментом, позволяющим городу утверждать свое превосходство, становится практика письменной записи и регистрации. Первое и решающее преимущество городу дают контроль над экономикой и новые технологии коммуникации и управления, которые, в свою очередь, обеспечивают накопление ресурсов (включая материальные).

Подтверждения завоевания окружающей местности этим «пишущим городом» можно найти в иконографии. Вот «Вифлеемская перепись», перенесенная Брейгелем в деревушку в зимней Фландрии: нигде никаких намеков на культуру письменности, только фигуры чиновников, посланных из «резиденции», которые обосновались на постоялом дворе, откуда, вооружившись своими книгами, проводят перепись жителей и, как можно предположить, собирают подати[22]. На картине Питера Брейгеля «Деревенский адвокат (Крестьяне у сборщика налогов)» представлена похожая сцена, но относящаяся к гораздо более позднему времени (1620): адвокат, по всей видимости, остановился на постоялом дворе, где принимает посетителей, практически погребенный под массой всевозможных бумаг, некоторые из пришедших к нему крестьян принесли с собой птицу в качестве оплаты. На стене висит «Альманах» (календарь), возможно, как символ системы измерения времени, связанной с письмом и письменной работой: от «естественного» времени года и религиозных праздников переходят к времени административному (налоги!) и финансовому (подсчет долгов и процентов). Эту гипотезу подтверждают стоящие на столе песочные часы: юристу платят за время, которое он потратил на то или иное дело. Важны все детали, обозначающие разрыв между деревенским обществом и современностью, подчеркивающие владение письмом, переход к другому восприятию времени и изобретению другой модели труда. Именно категории, связанные с письмом, со все большей очевидностью укрепляют господство города, его чиновников и торговцев над сельским миром[23]. Город – это место, в котором изобретается новая модель труда, в частности труда интеллектуального, в отношении которого на протяжении веков и даже еще в XIX столетии будет стоять вопрос, прилично ли его оплачивать или нет.

Хотя письменность распространяется все шире, она по-прежнему остается уделом технических специалистов и меньшинства. В городе, а еще больше в сельской местности, «объявления» все еще производятся через оглашение, и глашатай остается персонажем из повседневной жизни: его задача как «публиковать» решения властей, так и являться их представителем, донося их слова – отсюда определенная пышность, использование униформы или, по крайней мере, отличительных знаков, таких как гербы. Один из персонажей «Алтаря святого Бертена» зачитывает перед собравшейся за стенами города толпой указ на пергамене, на котором свисающая красная печать удостоверяет полномочия издавших его властей (1459)[24]. А в 1515 году эрцгерцог Австрии пишет из Брюгге магистрату Валансьена, чтобы сообщить о мире, заключенном с Францией, и приказать оповестить об этом «в месте, в котором у глашатаев принято оглашать и объявлять»[25]. Но помимо устной речи, мы отныне имеем дело с логикой «бумажных империй» (Маклюен), этих систем власти, в которых переменчивость «software» (бумага и в особенности сам знак) сочетается со все большим могуществом и богатством. Рост урбанизации сопровождается и усиливается подъемом искусственной среды, среды знаков и распространения письменной речи, а затем и печатного слова. Добавим, что сегодня мы вступили в новую фазу абстракции через знак, фазу генерализации виртуального.

Город как место развития культуры

В обществе, которое по большей части является аграрным и феодальным, города сами становятся пограничьем, где встречаются разные миры. Они превращаются в точки соприкосновения и обмена не только товарами, но и текстами, людьми, опытом, идеями и репрезентациями, образами жизни, технологиями, даже эстетическими формами. Инновации рождаются прежде всего из новых социальных и политических парадигм: термин «буржуа» в этимологическом смысле обозначает жителя «бурга», а затем, шире, того, кто занимается деятельностью, не вписывающейся в традиционное деление общества на три части. Буржуа не живет непосредственным трудом на земле, он – не духовное лицо и не рыцарь. По отношению к религиозным орденам и феодальным структурам он вписан в иную перспективу: город буржуазии образует пространство горизонтальной солидарности индивидуумов, занимающихся одной и той же деятельностью, в противоположность вертикали власти, характерной для феодализма и его пирамидальной системы. Поначалу подчиненный власти одного или нескольких сеньоров, светских или церковных, город, по мере того как он становится могущественнее и богаче, в XI и XII веке начинает признаваться в качестве оригинальной и сравнительно автономной единицы – коммуны.

Ядро городской идентичности заключается в том, какое место в ней отводится труду и богатству, которое можно заработать этим трудом. Однако, повторимся, труд – это также письмо и владение знаками. Коммерция и в еще большей мере крупная торговля, а также ремесло предполагают владение письмом, помогающим вести корреспонденцию, производить учет, регистрировать и отслеживать заказы, короче, вести дела, хотя бы и на ограниченном уровне. Портрет менялы, с его письмами, учетными книгами, а иногда и с несколькими рукописями, в большей или меньшей степени роскошными, – классический мотив в живописи рубежа XIV–XV веков. Жена с картины Квентина Метсю «Заимодавец», написанной в 1514 году, листает рукописный украшенный миниатюрами часослов, открытый на «Часослове девы Марии»[26]. «Книга нарядов» Маттеуса Шварца представляет нам богатейшего Якоба Фуггера в его привычной обстановке, за работой вместе с секретарем. Секретарь, сидя за столом, на котором разложены учетные книги, вносит изменения в гроссбух. На полу разбросана только что вскрытая корреспонденция. На заднем плане каталожные ящики, в них полученные письма разложены по городам, с которыми ведутся дела – Рим, Венеция, Офен (Буда), Краков, Милан, Инсбрук, Нюрнберг, Антверпен и Лиссабон. Нигде ни малейших следов самих товаров, но всюду «писанина»: способность быстро получать, контролировать и обрабатывать информацию – вот что отныне гарантирует успех. Напомним, что с 1400-х годов крупнейшие итальянские купцы посылают не менее 10 000 писем в год[27]. Портрет купца или финансиста в эту эпоху представляет его в анфас, в подбитом мехом роскошном наряде, с кошелем и парой деловых писем в руках. Везде письменность представляется в двойной перспективе – польза (труд) и отличие (богатство и «otium»).

То, что применимо к меньшинству, применимо отныне и к большинству.

Жизнь в этой обстановке, в те времена исключительная, накладывает специфический отпечаток на быт и социальные связи. Жить в тесноте, ходить на работу, когда прозвонит колокол, привычно пользоваться деньгами, питаться купленными продуктами, быть в курсе событий, даже далеких, ибо город – место взаимодействия и обмена: все это способствует рождению того живого, индивидуалистского и рационального городского духа, появление которого специалисты отмечают, начиная с XII века[28].

Город функционирует как система воспитания определенной культуры, основанной на управлении знаком и распространением информации, в которую так или иначе вовлечены все его жители. Требования овладения пространством и временем вытекает из обязанности использовать фиксированные ориентиры для ведения корреспонденции и заключения контрактов, а также и для того, чтобы измерять объемы самого труда. Именно с этим связано распространение механических часов в наиболее передовых городах и регионах[29]: сначала в Италии (Орвьето и Милан), затем на бывших голландских территориях (Валансьен) в самом начале XIV века. Знаменитые часы на башне королевского замка в Париже были изготовлены в 1370 году мастером, приехавшим из Германии. Технология получает более широкое распространение около 1450 года: вспомним Большие часы замка короля Арагона в Перпиньяне, а также Виндзор, Прагу, Краков, не забыв при этом о множестве городов Южной и Средней Германии (Аугсбург, Нюрнберг, Франкфурт, Майнц). Эта география инноваций во многих отношениях, включая и организацию повседневной жизни, предвосхищает географию первых книгопечатен.

Другая важная характеристика городской цивилизации, имеющая отношение к нашей проблематике, состоит в подъеме не только коллективной солидарности, но и чувства индивидуальной ответственности. Каждый сам отвечает за то, как у него идут дела, и может быть подвержен определенной неуверенности, которая может даже перерасти в вопрошания религиозного толка. Отсюда развитие практик религиозной жизни, а также внимание к книге и утверждение новых практик чтения и новых «стилей жизни», в которых дает о себе знать чувство индивидуальности. Растет число личных и автобиографических повествований, и мы, например, видим, как такая персона, как Ульман Штромер (ум. 1407), крупнейший предприниматель Нюрнберга, один из первых заведший бумажное производство в Германии, оставляет рукопись на народном языке об истории своей семьи, точнее, конечно, будет сказать, об истории ее успеха[30]. Мы уже можем догадаться, как эти инновационные процессы, изученные Максом Вебером, поспособствуют на Западе расцвету городов и того специфического религиозного мировоззрения, которое соединяет в себе освоение грамоты, нововведения капитализма и чувство индивидуальной ответственности[31].

Однако необходимо подчеркнуть различия и относительный характер этого процесса: даже если город развивается, даже если начинает проявляться определенная географическая интеграция, процесс по-прежнему занимает скромное место по всей христианской Европе, и это место тем скромнее, чем дальше мы смещаемся к ее границам. Повсюду господствующим остается аграрное общество, в котором доминирует устная традиция. Даже в самом городе те, кто не умеет ни читать, ни писать, составляют большинство, пусть и слегка сократившееся. Наконец, одно дело уметь читать и писать, пусть даже кое-как, вести небольшую переписку, и совсем другое – владеть одним или несколькими томами духовных книг, а третье, что бывает крайне редко, – жить в обстановке, в которой есть множество книг самого разного толка и где освоение культуры через письменное слово – свершившийся факт. Мир книги, мир мастерских переписчиков, библиотек и первых специализированных книжных лавок все еще затрагивает лишь небольшое число людей.

Рынок образования

Начальное и среднее образование

Город – это школа. Но опять же не будем забывать, что образование затрагивает лишь небольшое меньшинство в обществе. Для подавляющего большинства образования как такового не существует, обучение происходит в лоне семьи и общины (деревня, приход), а у ремесленников – через ученичество. В этом мире книга и письменность, как правило, отсутствуют, хотя некоторая тенденция к их проникновению все же появляется. Некий Гибер де Ножан, живший в начале XII века, уже может написать следующие строки:

Во времена, непосредственно предшествовавшие моему детству, и во время оного, нехватка школьных учителей была такова, что их было почти невозможно найти в бургах. Даже в городах они находились с трудом. И что с того, что иногда они случайно попадались? Их ученость была столь мала, что не могла сравниться сегодня даже с ученостью блуждающих мелких клириков…[32]

Даже если мы ничего не знаем о глобальных результатах этого гигантского усилия, по оценкам, около 1450 года доля, умевших писать и читать среди населения Западной Европы, составляла 10–15 % с большими вариациями в зависимости от региона. В таком городе, как Реймс, около 1300 года обучение грамоте уже прочно пустило корни, и это образует один из элементов, позволивших городу утвердить свое превосходство над деревнями, почти сплошь неграмотными.

Письменность и книга выходят за рамки одного только церковного мира, но тем не менее монахи сохраняют ведущую роль в экономике образования, а, получив динамический импульс от реформы церкви, их школы активизируются еще больше. Бенедиктинская реформа начинается в середине X века в Клюни, затем появляются новые религиозные ордены: цистерианский, основанный в 1098 году монахами аббатства Молем, желавшими восстановить изначальный бенедиктинский устав. Премонстранты – конгрегация регулярных каноников, возникшая близ Лана в 1121 году, а после распространившаяся по всей Европе. Везде образование и книга занимают центральное место. Первая община картезианцев основана Бруно Кёльнским (ум. 1101) в Великой Шартрёзе (1084), а в первые десятилетия XII века создается и сам орден. Картезианцы принимают только молодых людей старше двадцати лет – возраст, в котором братья чаще всего полностью или частично завершают свое обучение. В своей деятельности они отводят большое место переписыванию рукописей, которые должны пополнить их библиотеку, чтению и экзегезе. Во всех этих монастырях можно найти библиотеку, школу, зачастую также мастерскую переписчиков, к которой иногда прикреплена переплетная мастерская, а позднее и мастерская ксилографии, и даже книгопечатня (во второй половине XV века). Под Парижем школа бенедиктинцев из Сен-Дени славится преподаванием греческого языка и богатой библиотекой аббатства, притягивающей к себе ученых мужей и студентов: здесь получает образование Сугерий и читает книги Абеляр. В конце XV века это собрание насчитывало около 1500 томов[33]. В Кёльне, городе св. Бруно, собор святой Барбары также известен своей богатейшей библиотекой[34].

Начиная с конца XI века и в XII веке также активизируется сеть школ при кафедральных соборах. Под руководством их директоров Шартр, Париж, Лан, Реймс, Бамберг, Фрайзинг, Кентербери и пр. должны сформировать компетентное духовенство, способное поддержать реформу капитулов, и, естественно, школы оснащаются библиотеками, порой весьма значительными. Эта модель распространяется по всей Европе вплоть до рубежа XVI века, а во Франции некоторые свидетельства таких библиотек и сегодня сохранились в Нуайоне, Байо или в Пуи. В Шартре каноники размещают библиотеку в фахверковом доме за алтарной частью и украшают ее читальный зал витражами с изображением преподаваемых в университете дисциплин (1411)[35]. В Испании библиотека создается при соборе Жироны, над клуатром, рядом со школой (1395). Библиотеки существуют при соборах Тортосы и Таррагоны, а в соборе Куэнки библиотека создается в 1401 году. В начале XV века в соборе Барселоны книги уже повсюду – в ризнице, в библиотеке, а также в двух шкафах, установленных на клиросе, и это помимо богослужебных книг, разложенных на аналое и пюпитрах, а также тех, что находятся в свободном доступе в церкви. А вот еще капитулярная библиотека Севильи, существующая с 1440 года, в которой библиотекарю поручено следить за сохранностью книг (1464). Епископские дары – важный источник поступлений, но следует также упомянуть дар Эрнандо Колумба, сына великого путешественника, который завещал собору свою огромную библиотеку в 15 344 тома (1539). Библиотека Леона основана в XV веке, библиотека при кафедральном соборе Саламанки в 1480 году. Большое число рукописных книг можно найти в церквях Овьедо, Мурсии или Хаки, хотя кафедральных библиотек там нет. Конечно, эти книгохранилища предназначались прежде всего для церковных служб и обрядов, но порой в них были и специализированные издания из других областей, особенно из области канонического права. Та же самая тенденция наблюдается на другом конце Европы, в Польше, где при соборах тоже существуют очень богатые библиотеки. Самая старая из них – библиотека Гнезно (XI век), а Краковская опись насчитывает 52 кодекса уже в 1110 году.