скачать книгу бесплатно
– Быть агрессивнее, только и всего. Вот, прочти письмо.
– Мама, патенты принадлежат отцу. Пусть распоряжается ими, как сочтет нужным.
Инид надеялась, что конверт на дне сумки – потерянное заказное письмо от корпорации «Аксон». Утраченные предметы иной раз чудесным образом возникали как в ее доме, так и в сумке. Однако в этом конверте было первое письмо с уведомлением, которое и не думало теряться.
– Прочти, – попросила она, – сама увидишь, что Гари прав.
Дениз отставила баночку кайенского перца, которым сдабривала салат Чипа. Инид, заглядывая дочери через плечо, в сто первый раз перечитывала письмо: то ли в нем сказано, что ей запомнилось?
Уважаемый мистер Ламберт!
Корпорация «Аксон» (Ист-Индастриал-Серпентайн, 24, Швенксвиль, Пенсильвания) уполномочила меня предложить Вам единовременную выплату в размере Пяти тысяч долларов ($ 5000,00) за передачу в полную, исключительную и неотчуждаемую собственность означенной корпорации прав на национальный патент № 4.934.417 (Электрополимеризация лечебного ферроацетатного геля), единственным и первоначальным владельцем которого являетесь Вы. Руководство корпорации «Аксон» сожалеет о невозможности предложить Вам более высокое вознаграждение. Собственный ее продукт находится на стадии раннего тестирования, и нет никаких гарантий, что данное приобретение со временем окупится.
Если условия, обозначенные в прилагаемом Лицензионном Соглашении, для Вас приемлемы, будьте добры подписать и заверить у нотариуса все три экземпляра и выслать их мне не позднее 30 сентября.
Искренне Ваш
Джозеф К. Прагер
Старший партнер «Брэг Нутер и Спей».
Это письмо почтальон доставил в середине августа. Инид спустилась в подвал, разбудила Альфреда, а он только плечами пожал: «Пять тысяч ничего в нашей жизни не изменят». Инид предложила написать в «Аксон» и запросить большую сумму, но Альфред покачал головой: «Мы истратим все пять тысяч на адвоката, а что толку?» Инид считала, что попытка не пытка, однако Альфред наотрез отказался. Надо хотя бы написать им, настаивала Инид, запросить десять тысяч… Альфред пронзил ее взглядом, и она замолчала. С тем же успехом она могла бы предложить ему заняться сексом.
Дениз достала из холодильника бутылку вина, словно подчеркивая полное свое равнодушие к столь важной для Инид проблеме. Иногда Инид казалось, дочь презирает все, что для нее имеет ценность. Разве не об этом говорят обтягивающие джинсы, сексуальный изгиб бедра, когда Дениз толчком захлопнула дверцу. И уверенность, с какой Дениз вонзила в пробку штопор, говорила о том же.
– Хочешь вина?
– Слишком рано! – Инид вздрогнула.
Дениз выпила вино будто воду.
– Насколько я знаю Гари, он посоветовал их надуть, – фыркнула она.
– Да нет… – Инид обеими руками потянулась к бутылке. – Капелюшечку, налей мне один глоточек. Честное слово, я никогда не пью в такой ранний час, никогда. Как ты не понимаешь, Гари задал вполне уместный вопрос: если компания только-только приступила к собственной разработке, с какой стати они вообще вспомнили про этот патент? Чаще всего в таких случаях авторское право попросту нарушают, вот что происходит. Слишком много! Дениз, мне не нужно столько вина! Потому что через шесть лет срок действия патента истекает, а значит, компания рассчитывает очень скоро получить большую прибыль, так Гари думает.
– Папа подписал соглашение?
– Да-да. Он сходил к Шумпертам и заверил подпись у Дейва.
– В таком случае ты должна уважать его решение.
– Дениз, он стал таким упрямым, неразумным. Нельзя же…
– По-твоему, он недееспособен?
– Нет-нет, все дело в его характере. Просто я не могу…
– Раз он уже подписал бумаги, чего Гари хочет от вас? – спросила Дениз. – Дело-то сделано.
– Да, наверное.
– Так о чем речь?
– Ни о чем. Ты права, – вздохнула Инид. – Ничего не поделаешь. – Хотя на самом деле вопрос оставался открытым.
Если бы Дениз не стояла горой за отца, Инид решилась бы признаться, что Альфред передал ей заверенные у нотариуса экземпляры соглашения и поручил по дороге в банк опустить их в почтовый ящик, а она сунула бумаги в отделение для перчаток (где конверт пролежал несколько дней, прямо-таки излучая вину), а потом улучила время, когда Альфред дремал, и перепрятала конверт понадежнее – в кладовке, в шкаф, за банками неудобоваримых джемов и поседевших от старости паст (кумкват[21 - Кумкват – цитрусовый плод вроде апельсина, с желтой мякотью и сладкой кожурой.] с изюмом, пьяная тыква, корейские изыски), вазами, корзинками, кубиками цветочных удобрений и прочим барахлом, которое уже нельзя использовать, но выбросить жалко. В результате этого бесчестного поступка они все еще могли вытянуть из «Аксона» солидный лицензионный куш, а потому было жизненно важно отыскать повторное, заказное письмо от корпорации и спрятать его, пока Альфред не выяснил, что жена ослушалась его и обманула.
– Кстати, – допивая остатки вина, сказала Инид, – мне кое в чем нужна твоя помощь.
Дениз ответила вежливым «хорошо», но недостаточно быстро и недостаточно сердечно. Инид давно уже поняла: что-то они с Альфредом проглядели в воспитании дочери. Не сумели привить младшенькой великодушие и бодрую готовность помочь.
– Как ты знаешь, последние восемь лет кряду мы ездили на Рождество в Филадельфию, – продолжала Инид. – Но теперь мальчики Гари подросли, и, наверное, им было бы приятно сохранить воспоминания о Рождестве у бабушки с дедушкой, вот я и подумала…
– Черт! – донеслось из гостиной.
Отставив бокал, Инид бросилась вон из кухни. Альфред сидел на краешке шезлонга, высоко подняв колени, сгорбившись, сокрушенно созерцая останки третьего бутербродика. Хлебная гондола не доплыла до рта, выскользнула из пальцев, упала на колени, оставив там следы своего крушения, свалилась на пол и замерла под креслом. С подлокотника свисала влажная шкурка обжаренного красного перца, вокруг каждого ломтика оливок, попавшего на ткань, расплывалось маслянистое пятно. Пустая гондола лежала на боку, являя глазу пропитанное желтым соком и покрытое коричневыми пятнами нутро.
Дениз с мокрой губкой в руках проскочила мимо Инид и присела на корточки возле Альфреда.
– Прости, папа, – сказала она, – с такими бутербродами трудно справиться, как я сразу не подумала!
– Дай мне тряпку, я уберу.
– Да нет, лучше я. – Дениз смахнула в ладонь кусочки оливок с колен и бедер отца. Руки Альфреда метались в воздухе возле головы дочери, словно он норовил ее оттолкнуть, но Дениз действовала быстро и, подобрав с пола ошметки бутерброда, понесла их на кухню, где Инид решила отхлебнуть еще ма-аленький глоточек, но второпях плеснула в бокал довольно-таки щедрую капелюшечку и поспешно выпила.
– В общем, я подумала, если б вы с Чипом присоединились, мы могли бы еще разок, самый последний, собраться все вместе на Рождество в Сент-Джуде, – закончила она свою мысль. – Что скажешь?
– Я приеду туда, где будете вы с папой, – откликнулась Дениз.
– Нет, я все-таки хочу знать твое мнение. Хочу знать: тебе этого хочется? Может, для тебя что-то значит в последний раз встретить Рождество в доме, где ты выросла? Тебе это будет приятно?!
– Могу сразу тебе сказать: Кэролайн ни за что не согласится уехать из Филадельфии, – ответила Дениз. – Пустые мечты. Если хочешь увидеть внуков на Рождество, придется тебе поехать на Восток.
– Дениз, я спрашиваю, чего хочешь ты. Гари говорит, у них с Кэролайн еще ничего не решено. Мне нужно знать, будет ли для тебя Рождество в Сент-Джуде чем-то по-настоящему, по-настоящему важным. Ведь если мы все решим, что для нас важно в последний раз собраться всей семьей в Сент-Джуде…
– Мама, если тебе удастся это организовать, я не против.
– Мне понадобится всего лишь небольшая помощь на кухне.
– Я помогу тебе на кухне. Но я смогу приехать дня на два-три, не больше.
– А на неделю?
– Нет.
– Почему?
– Мама!
– Черт! – вновь донеслось из гостиной, когда что-то стеклянное, вероятно ваза с подсолнухами, ударилось об пол и, судя по звуку, развалилось на куски. – Черт! Черт!
Нервы Инид были на пределе, с перепугу она сама чуть не выронила бокал, и все же очередное несчастье – что бы там у Альфреда ни случилось – даже порадовало ее: теперь Дениз хотя бы отчасти поймет, с чем ей приходится изо дня в день, с утра до ночи иметь дело дома, в Сент-Джуде.
Вечером того дня, когда Альфреду стукнуло семьдесят пять, Чип, сидя в одиночестве на Тилтон-Ледж, искал сексуального удовлетворения в объятиях красного плюшевого кресла.
Начало января, заросли вокруг Свалки сочились сыростью тающего снега. Плотские подвиги Чипа освещало лишь зарево над супермаркетом в центре Коннектикута да мерцание электронных табло домашней техники. Стоя на коленях перед шезлонгом, он принюхивался к плюшу, скрупулезно, дюйм за дюймом, в надежде отыскать аромат Мелиссы Пакетт, который мог же сохраниться в обивке и восемь недель спустя. Он так усердно нюхал, что обычные, хорошо знакомые запахи – пыль, пот, моча, застоялый табачный дым, едва уловимый след женщины – смешивались, становились неразличимыми и приходилось поминутно прерываться, прочищать нос. Чип зарывался губами в ямки с пуговицами, сцеловывал из них скопившиеся волоконца, пыль, крошки и волоски. Он определил три местечка, где ему мерещился аромат Мелиссы – во всех случаях недостаточно резкий, небезусловный, и после долгого и изнурительного исследования выбрал наиболее вероятное из этих мест, возле пуговицы чуть пониже спинки, сосредоточив на нем свое обоняние. Одновременно Чип обеими руками надавливал на другие пуговицы; прохладный плюш, соприкасавшийся с его пахом, чуточку напоминал кожу Мелиссы, и, в конце концов, ему удалось до такой степени убедить себя в реальности ее аромата, в реальности реликвии, еще находившейся в его власти, что он сумел довести акт до завершения. А потом скатился со своей покорной рухляди и остался лежать на полу со спущенными штанами, уткнувшись головой в сиденье шезлонга. Еще час прошел, а он так и не поздравил отца с днем рождения.
Чип выкурил одну за другой две сигареты. Включил телевизор, кабельный канал с непрерывным показом старых мультфильмов «Уорнер бразерс». Синеватое мерцание экрана осветило груду конвертов, которые он всю неделю, не вскрывая, швырял на пол. Три письма от нового декана, зловещее послание из преподавательского пенсионного фонда и еще один конверт из отдела, ведавшего распределением жилья, с надписью «Уведомление о выселении».
Несколькими часами ранее, потратив уйму времени на то, чтобы обвести синей шариковой ручкой все заглавные «М» в первой части «Нью-Йорк таймс» месячной давности, Чип пришел к выводу, что у него обнаруживаются явные симптомы депрессии. Поэтому, услышав телефонный звонок, он решил, что человек, страдающий депрессией, так и будет сидеть, уставившись на экран, закурит очередную сигарету и, не выказывая никаких эмоций, полюбуется очередным мультиком, а со звонком пусть разберется автоответчик.
Вообще-то первая его мысль была вскочить на ноги и пойти к телефону, с легкостью уничтожив плоды прилежной растраты целого дня, – эта мысль ставила под сомнение подлинность его страданий. Не умел он до конца утратить желания и контакт с реальностью, как депрессивные пациенты в книгах и кино. Когда Чип приглушил телевизор и поспешил в кухню, ему показалось, он неспособен даже на такую малость, как по всем правилам развалиться на куски.
Застегнув штаны, он включил свет и поднял трубку.
– Алло?
– Что происходит, Чип? – Дениз не теряла время на приветствия. – Я только что говорила с папой – ты еще не звонил ему!
– Дениз! Дениз, с какой стати ты так кричишь?
– Я кричу потому, что расстроена. Потому что сегодня папе исполнилось семьдесят пять, а ты не позвонил ему, даже открытку не послал. Потому что я отработала двенадцать часов и только что позвонила папе, а он переживает из-за тебя. Что происходит?!
Чип с изумлением услышал свой смех:
– Работу я потерял, вот что происходит.
– Не получил постоянную ставку?
– Хуже, меня уволили. Не дали даже дотянуть последние две недели до сессии. Экзамены за меня примет кто-то другой. Я не могу оспорить это решение, не вызывая свидетеля, а если попытаюсь хотя бы поговорить со свидетелем, это станет лишней уликой против меня.
– Какой еще свидетель? Свидетель чего?
Чип вытащил из ведра бутылку, проверил, нет ли там хоть глоточка, и снова отправил в помойку.
– Моя бывшая студентка утверждает, что я ее преследую. Я, дескать, вступил с ней в связь и написал за нее курсовую работу в номере мотеля. Я не могу поговорить с ней без адвоката, а адвоката нанять не могу, потому что мне больше не платят. Если я попытаюсь сам повидаться с ней, меня арестуют за приставание.
– Она лжет? – спросила Дениз.
– Маме с папой про это говорить не стоит.
– Чип, она лжет?
На кухонном столе распростерся номер «Таймс», в котором Чип обвел кружочками заглавные «М». Наткнуться на этот предмет теперь, несколько часов спустя, – все равно что припомнить сон, вот только воспоминание о сне не затягивает проснувшегося человека обратно в дремоту, а вид испещренной кружочками статьи, посвященной значительным сокращениям финансирования «Медикэр»[22 - Медикэр – федеральная программа медицинского страхования.] и «Медикейд»[23 - Медикейд – программа медицинской помощи, финансируемая совместно федеральным правительством и властями штатов.], пробудил в Чипе то самое ощущение неприкаянности и неутоленной похоти, ту тоску по тупому беспамятству, которая не так давно заставила его обнюхивать и тискать шезлонг. Ему пришлось строго напомнить себе, что акт с шезлонгом уже состоялся, что он уже испробовал этот путь к утешению и забвению.
Сложив «Таймс», он швырнул газету поверх переполненного мусорного ведра.
– У меня не было секса с этой женщиной.
– Ты знаешь, я многое готова понять, – заметила Дениз, – особенно такие вещи.
– Сказано же, я с ней не спал.
– Повторяю: в данной сфере абсолютно все, что ты ни скажешь, встретит у меня полное понимание. – Она многозначительно откашлялась.
Если б Чип хотел исповедаться кому-то из близких, младшая сестренка подходила на эту роль лучше всех. Колледж она бросила, брак не сложился, так что Дениз кое-что понимала в разочарованиях и темной стороне жизни. Однако, кроме Инид, никто в семье не считал Дениз неудачницей. Университет, который она бросила, был престижнее того, который закончил Чип, а ранний брак и недавний развод придали Дениз эмоциональную зрелость, которой брату остро недоставало. Вдобавок Чип подозревал, что, работая по восемьдесят часов в неделю, Дениз успевает прочесть куда больше книг, чем он сам. За последний месяц, будучи весьма занят (в частности, он сканировал фотографию Мелиссы Пакетт из альбома абитуриентов и пристраивал ее голову к порномоделям из интернета, а затем совершенствовал этот образ пиксель за пикселем – когда возишься с пикселями, время летит незаметно), Чип не раскрыл ни одной книги.
– Произошло недоразумение, – тусклым голосом сказал он. – Похоже, они только и ждали повода меня уволить. Мне отказали в законном разбирательстве.
– По правде говоря, ничего ужасного тут нет, – сказала Дениз. – Подумаешь, университет!
– Мне казалось, я был на своем месте.
– По-моему, как раз хорошо, что ты оказался не на своем месте. Кстати, как у тебя с финансами?
– Почему ты спрашиваешь?
– Одолжить тебе денег?
– Разве у тебя есть деньги?
– Конечно. И тебе стоит поговорить с моей приятельницей Джулией. Она работает на одного кинопродюсера. Я ей рассказывала насчет твоей идеи: «Троил и Крессида» в Ист-Виллидже. Она предложила тебе позвонить, если ты возьмешься писать.
Чип покачал головой, словно Дениз стояла рядом на кухне и могла его видеть. Несколько месяцев назад они обсуждали по телефону идею модернизировать какую-нибудь из менее известных пьес Шекспира. Неужели Дениз приняла это всерьез, неужели она сохранила веру в него? Невыносимо!
– Так как же насчет папы? – спохватилась она. – Ты что, забыл про его день рождения?
– Я утратил чувство времени.
– Не хочу тебя грызть, – сказала Дениз, – но учти: твою рождественскую посылку распаковывала именно я.
– Скверно вышло на Рождество, да?
– Пришлось здорово поломать голову, пока разобрались, кому что предназначено.
Снаружи поднялся теплый южный ветер, от которого снег на заднем дворе таял все быстрее. Догадка, осенившая Чипа в тот миг, когда зазвонил телефон, – о том, что его несчастье рукотворно и произвольно, – снова померкла.
– Так ты позвонишь ему? – не отставала Дениз.
Не отвечая, он положил трубку, отключил звонок и прижался лицом к дверному косяку. Проблему рождественских подарков Чип решил буквально в последнюю минуту: второпях повытаскивал с книжных полок залежавшиеся приобретения, завернул их в фольгу и перевязал красными ленточками, стараясь не думать, что скажет, к примеру, его девятилетний племянник Кейлеб, получив комментированное оксфордское издание «Айвенго», которое могло претендовать на роль подарка лишь потому, что Чип так и не удосужился снять с него целлофановую упаковку. Углы книг сразу же порвали фольгу, Чип намотал еще один слой, но тот неплотно прилегал к нижнему, и в результате свертки получились мягкие, шелушащиеся, как луковицы или слоеные булочки. Чип попытался нейтрализовать этот эффект, облепив каждую упаковку наклейками Национальной лиги за легализацию абортов (как постоянный член этого достойного общества, он получил к празднику целый набор). Плоды его трудов выглядели неуклюжими, словно изделия ребенка или умственно неполноценного, и он поспешил запихать их в старую коробку из-под грейпфрутов и отправил экспресс-почтой Гари в Филадельфию. Он точно избавился от груды мусора, отвратной, мерзостной, вынес ее на помойку и хоть какое-то время мог пожить в чистоте. Но три дня спустя, вернувшись домой в рождественский вечер после долгих двенадцати часов в «Данкин донатс» в Норуолке, Чип столкнулся с новой проблемой: прибыли подарки от родных: две коробки из Сент-Джуда, бандероль от Дениз и еще одна коробка от Гари. Он решил открыть посылки в постели, а в спальню загнать их пинками вверх по лестнице, что оказалось не так-то просто: прямоугольные предметы не катятся по лестнице, они застревают на ступеньках и сваливаются обратно. Вдобавок, если бандероль чересчур легкая, то, сколько ее ни пинай, она не взлетит. Однако Рождество лишило Чипа остатков мужества – на автоответчик Мелиссы в колледже он наговорил просьбу позвонить ему на автомат в «Данкин донатс», а еще лучше, лично явиться из родительского дома в соседнем Уэстпорте, и лишь к полуночи изнеможение вынудило его признать, что Мелисса звонить не станет и уж точно не придет, – так что теперь он был просто физически неспособен нарушить правила изобретенной им самим игры или положить ей конец, не достигнув поставленной цели. Совершенно ясно, что разрешены только настоящие сильные удары (категорически запрещено подводить стопу под конверт бандероли и продвигать его вперед легким толчком или приподнимая), поэтому рождественский подарок Дениз он гнал вверх по лестнице со всевозрастающей яростью; в итоге конверт порвался, выплюнул набивку из перемолотой газеты, зато Чип сумел подцепить разорванный бок носком ботинка, ловко подкинул конверт, и тот, описав красивую дугу, упал всего на ступеньку ниже площадки второго этажа. Теперь бандероль упорно отказывалась перевалить через выступ последней ступеньки. Чип пинал, лупил, драл конверт каблуками. Внутри среди обрывков красной бумаги блеснул зеленый шелк. Плюнув на правила, Чип подтянул конверт на верхнюю ступеньку, прогнал его, будто мячик, по коридору и бросил у своей кровати, а сам вернулся за остальными подарками. Их он тоже успел основательно раскурочить, прежде чем выработал удачный способ: подкидывать немного вверх и, пока посылка еще в воздухе, подбивать ее снизу так, чтобы она сразу летела через несколько ступенек. При очередном ударе посылка от Гари взорвалась, во все стороны разлетелись пенопластовые прокладки. Бутылка в пузырчатой обертке покатилась вниз по ступенькам. Это был марочный калифорнийский портвейн. Чип отнес бутылку в постель и начал новую игру, чередуя глотки из бутылки и распаковку посылок. От матери – она, похоже, думает, что он до сих пор вешает в Сочельник чулок перед камином, – Чип получил коробку с надписью «Подарочки в чулок», а в ней множество мелких пустяков, каждый в отдельной упаковке: бутылочка с каплями от кашля, миниатюрная фотография Чипа-школьника в потемневшей бронзовой рамке, пластиковые флаконы с шампунем, кондиционером и лосьоном для рук из гостиницы в Гонконге, где Инид с Альфредом останавливались одиннадцать лет назад по пути в Китай, а также два деревянных эльфа с расплывшимися улыбками и серебряными петельками в черепушках, чтобы повесить их на елку. Под эту гипотетическую елку предназначались более крупные подарки, которые Инид уложила в другую коробку и завернула в красную бумагу с изображением Санта-Клауса: спаржеварка, три пары белых «жокейских» трусов, большущий леденец на палочке и две думочки из набивного ситца. От Гари и его супруги Чип, помимо портвейна, получил хитроумную вакуумную пробку, чтобы остатки вина в бутылке не выдыхались, как будто у него когда-нибудь оставалось в бутылке вино. От Дениз в обмен на «Избранные письма Андре Жида» (хорошо хоть стер с форзаца постыдное свидетельство того, что на редкость невыразительный перевод обошелся ему всего в один доллар) Чипу досталась красивая ярко-зеленая шелковая рубашка, а от отца – чек на сто долларов с письменной инструкцией купить, чего сам пожелает.
Рубашку он носил, чек оприходовал, вино выпил в постели в ту же ночь, но прочие подарки от близких так и лежали на полу в спальне. Набивка бандероли перекочевала на кухню и, смешавшись с пролитой на пол водой, обернулась грязным месивом, которое Чип растащил на ногах по всему дому. Хлопья пенопласта сбились кучками по углам.
На Среднем Западе скоро пробьет половину одиннадцатого.
«Привет, папа, с днем рождения! У меня все в порядке. Как дела в Сент-Джуде?»
Нет, чтобы позвонить, нужно как-то взбодриться. Зачерпнуть энергии. Однако телевизор доставлял такие эстетические и политические мучения, что даже под мультфильмы Чип не мог не курить и докурился до острой боли в груди; другой отравы дома не имелось, даже кулинарного хереса, даже микстуры от кашля, а его эндорфины, мобилизованные на извлечение наслаждения из плюшевого шезлонга, разбрелись в разные стороны, точно вымотанные боями войска, смертельно изнуренные требованиями, которые Чип предъявлял им в последние пять недель, и разве только сама Мелисса во плоти могла бы вновь призвать их к оружию. Необходимо поднять дух, слегка взбодрить нервы, но под рукой не было ничего, кроме старой «Таймс», однако на сегодняшний день с него вполне хватило заглавных «М» в кружочках.
