Сакура любви. Мой японский квест

Устроившись на безупречно чистом сиденье с обтянутым алой тканью подголовником, в ожидании отправления я достал из рюкзака конверт с письмом Амайи и документами.

Собственно, я собирался продолжить чтение «Гика в Японии», но перед этим решил бросить взгляд на загадочную книжку еще более загадочного автора, поскольку его имя нигде не значилось.

«Последние дни Кузнеца».

Из краткого предисловия я понял, что Кузнец – и есть автор; он начал записывать свои размышления, когда узнал, что ему остался лишь год жизни.

Единственная важная вещь теперь – это моя решимость жить. Жить и писать об этом.

Ибо один год – слишком малый срок для жизни. Но вместе с тем, вне всяких сомнений, год – это слишком большой срок для прощания.

Едва я успел дочитать эти строки, как поезд тронулся.

Року (6)

六

Как только поезд выскочил из туннеля, за окном потянулась бесконечная вереница блочных домов, складов, жилых кварталов и отелей… Хотя, по идее, мы должны были находиться далеко от Токио, столичные предместья казались продолжением городской застройки.

Пока мы ехали по окраинам, я не отрывал взгляда от тысяч освещенных окон.

Каким бы нелепым это ни казалось, я представлял себе, что Кузнец может выглядывать из одного из этих окон. Амайя никогда не рассказывала мне ни об этом писателе, ни о его самиздатовской книге, но ее последней просьбой стало «найти Кузнеца» – причем найти его в стране с населением сто двадцать семь миллионов!

Выходные данные на титульном листе отсутствовали; соответственно, я не мог даже узнать, когда ее опубликовал человек, которому оставался год жизни. Может, закончив свой опус, он перебрался в Японию? Приехал сюда умирать, никому не известный, чтобы близкие никогда не смогли найти его тело? Наверное, в какой-то момент он уничтожил свои документы. Это был лишь один из вариантов развития событий.

Я мог понять, чем эта история поразила Амайю, вынужденную остаться и вести борьбу с болезнью то в больнице, то дома. Борьбу, которую она проиграла.

Вновь накатила тоска, но тут мое внимание привлек пассажир с европейскими чертами лица; мы ехали с ним в одном вагоне, заполненном в основном японцами. Он был худым и долговязым, из высокого воротника свитера торчала голова с ежиком темно-русых волос. Угловатое лицо показалось мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где его видел.

В течение нескольких минут мое внимание перескакивало с безграничного городского пейзажа на этого типа, который, мельком бросая взгляды в окно, царапал что-то в блокноте – похоже, делал заметки для репортажа.

В какой-то миг в голове у меня щелкнуло. Дабы проверить свою догадку, я убрал книжку о Кузнеце в сумку и достал «Гика в Японии». Одного взгляда на обложку хватило, чтобы убедиться: европейского вида попутчик был ее автором.

Эктор Гарсиа отвел глаза от окна, будто красный цвет переплета, расчерченного на квадраты с фотографиями, привлек его внимание. Заметив, что я смотрю на него, он поднял большой палец, словно говоря: «Да, это я».

Никогда в жизни я не был ничьим фанатом, но тут вдруг почувствовал непреодолимое желание попросить у него автограф. Раз уж судьбе было угодно свести нас в одном вагоне, несмотря на бесчисленное количество других вариантов, нельзя было упустить свой шанс.

Усевшись перед ним, я протянул книгу. Казалось, он вовсе не был раздосадован, что его уединение нарушили. Пока он ставил подпись, мне пришла в голову мысль, что его несколько скованная поза и сдержанная мимика типичны более для японца, нежели для уроженца Средиземноморья.

Мне представилось, будто он возвращался на этом поезде из поездки к своим близким.

Эктор Гарсиа не поинтересовался, откуда и куда я еду, так что правила вежливости требовали от меня встать и вернуться на место, но я не удержался от вопроса:

– Ты пишешь в блокноте следующую книгу?

С подобием улыбки он серьезно ответил:

– Не знаю, получится ли из этого книга… пока я только записываю разные штуки.

«Штуки… – повторил я про себя. – Это как ничего не сказать. И Кузнец записывает штуки. Вопрос в том, какого рода штуки».

Словно прочитав мои мысли, он вдруг добавил:

– Всякие вещи, которые я узнал после тридцати… Когда мне исполнилось тридцать, я записал тридцать уроков, усвоенных мной за эти годы. Это было давно, а теперь я фиксирую то, чему научился за последнее время. И намереваюсь делать так каждый год, – заключил он.

Задумавшись, я осознал, что вряд ли смогу назвать восемнадцать вещей, которые усвоил с момента появления на свет божий. А разве человек приходит в этот мир не для того, чтобы учиться?

– Мне бы очень хотелось узнать хоть одну из этих тридцати вещей, которые ты понял, – отважился я.

Нана (7)

七

Эктор глубоко вздохнул, словно стараясь извлечь эти жизненные правила из глубин своей памяти, и начал:

– Одна из самых важных вещей, которым я научился, – никого не критиковать. Совершенно бесполезное занятие. Хочешь быть счастлив – сосредоточься на том хорошем, что есть в людях. А следующее мое открытие – перемены будут сопровождать тебя на протяжении всей жизни… Если ты собираешься улучить спокойный момент, чтобы что-то сделать, то будь готов к тому, что тебе придется осуществлять задуманное, свою безумную идею, в эпицентре бури перемен.

Мне вспомнился Кузнец, возможно уже погребенный в безымянной могиле на каком-нибудь японском кладбище с непроизносимым названием.

– Опыт имеет большое значение, – продолжал Эктор, – потому что память о пройденных дорогах придает уверенности. Но порой следует забыть про опыт и довериться интуиции. Еще одно из записанных мной правил гласит, что ты можешь позволить себе не спешить, если будешь каждый день делать шаг к своей цели, пусть даже самый маленький шажочек. Японцы называют это кайдзен[11]. Вот, например, чего от жизни хочешь ты сам?

– Не знаю… Как бы странно это ни прозвучало, я приехал в Японию ради исполнения мечты другого человека. Я даже живу на чужие деньги. Разве это не странно?

– Как посмотреть… Ты любил этого человека?

– Очень. Она была моей лучшей подругой. Но ее уже нет, и мне безумно…

– Не стоит жалеть, – прервал он. – Лучше любить и потерять, чем не любить вовсе. Это еще один закон.

Все эти мысли вихрились и сталкивались у меня в голове, как резиновые шарики, отскакивающие от стенки. Вряд ли мне удастся много запомнить, но меня это не волновало. Редкая удача – вести беседу с самим автором «Гика»! Кроме того, я надеялся, что озвученные им жизненные правила сохранятся в безднах моей памяти и в нужный момент придут на помощь.

– Я тебя не утомил? – поинтересовался Эктор.

– Вовсе нет! Я бы с радостью еще послушал о том, что тебе удалось узнать.

– Некоторые вещи кажутся самоочевидными… – пробормотал он. – Но это не значит, что нужно ими пользоваться каждый день. Например, важно понять, что иметь время намного важнее, чем иметь деньги. Если вдруг обанкротишься, всегда остается шанс, что в один прекрасный день ты вновь разбогатеешь, но потерянный день уже не вернешь никогда.

– С этим я согласен. Но что означает для тебя потерянный день?

Эктор, поколебавшись, ответил не сразу:

– День потерян, если ты ничему не научился, даже если в результате ошибся.

– Это как?

– Совершать ошибки – это лучший способ учиться, при условии, что ты не станешь повторять их из раза в раз.

Ясно, что сейчас прозвучало еще одно жизненное правило. Собственно, я уже сбился со счета, сколько их прозвучало.

– Еще до того, как мне исполнилось тридцать, я пришел к любопытному выводу насчет проблем, которые больше всего на нас давят. Видишь ли, самые сложные и тяжелые проблемы в твоей жизни ты все равно не решишь, как бы ни старался. Лучшее, что ты можешь сделать, – успокоиться и не переживать по их поводу. А кроме того…

Эктор сделал паузу, отвлекшись на картинку за окном: мы проезжали мост, и по нему бежал сломя голову какой-то клерк с портфелем.

– Вещи, которые сейчас представляются тебе самыми важными, те, которые держат тебя в чудовищном напряжении, с течением времени покажутся сущей ерундой. Таким образом, если с серьезными проблемами ты ничего поделать не можешь, а мелкие – это абсолютная чушь, полная чепуха… тогда к чему беспокоиться? Намного лучше посвятить свое время созиданию. Созиданию хороших воспоминаний.

– Воспоминаний?

– Да, в итоге все, что ты делаешь и переживаешь, обратится в воспоминания, но их качество напрямую зависит от того, как ты выстраиваешь свою жизнь сейчас.

Устав от этого каскада откровений, Эктор Гарсиа замолчал.

Наш «Нарита-экспресс» уже подъезжал к токийскому вокзалу, и я поспешил спросить:

– Конечно же, счастье зависит от того, как ты живешь в настоящий момент… Но что, если ты не знаешь, что делать с собственной жизнью?

– Да не парься, я вот тоже не знаю, – признался мой собеседник. – Don't worry, be happy[12], и не забывай мазаться солнцезащитным кремом.

Хати (8)

八

На гигантском столичном вокзале, хаотично устроенном, с запутанной планировкой, я успел несколько раз заблудиться, пока наконец не нашел линию Яманотэ, чтобы сесть на поезд до Уэно. Именно там моя ушедшая из жизни подруга забронировала мне комнату.

Следующим вызовом моей сообразительности стала задача разобраться, какой из десятков выходов из этого лабиринта мне нужен. На мою мольбу о спасении отозвался какой-то старик: покрутив в руках распечатанный листок с билетом, он вывел меня к некоему подобию перекрестка дорог, а над головой высилась скоростная магистраль.

Морщинистой рукой он указал на тротуар по другую сторону рельсов и, махнув, попрощался.

«Ты в Токио», – не слишком убежденно сказал я себе, ожидая зеленого сигнала светофора. Посреди улицы писклявым голоском кто-то рекламировал свой товар, периодически к шуму присоединялся пронзительный звон – знак для слепых, что можно начинать движение по переходу.

День уже клонился к вечеру, когда я, с рюкзаком на плечах, добрался до улочки, кишащей ресторанчиками и круглосуточными магазинами. Мне уже было известно, что они называются «комбини»[13]. Слово это я узнал из японского романа «Мини-маркет»[14], прочитанного перед отъездом. В нем повествуется о безысходной жизни продавщицы одного из таких магазинчиков. Невольно я задумался о своем отце.

Несколько раз я, не заметив, проходил мимо своего хостела и в конце концов обнаружил его в небольшом тупике. Маленький навес, похожий на цирковой шатер, вел к крошечной стойке администратора, где я впервые расплатился иенами в качестве залога за ключ. И еще в сто пятьдесят иен мне обошлась бутылка воды в автомате.

Комнатка поразила меня своей теснотой: там едва помещалась кровать, судя по размеру рассчитанная на ребенка, и миниатюрный телевизор. Туалет представлял собой пластиковую кабинку, напоминающую капсулу космического корабля.

Совершенно разбитый, я скинул одежду и рухнул на эту кроватку, которая помимо своих крошечных размеров оказалась еще и весьма жесткой.

Глаза я открыл только в два часа ночи. За шесть часов я основательно выспался; судя по всему, какое-то время мне предстояло страдать от смены часовых поясов. При свете ночника я еще раз перечитал список желаний Амайи.

1. Погладить опущенное ухо Хатико.

Эту задачу мне удалось решить довольно быстро. Я видел фильм с Ричардом Гиром, а в «Lonely Planet» читал, что основной достопримечательностью Токио является как раз памятник этому верному псу. Находится он на восьмом выходе станции Сибуя, и это станет первым местом, куда я отправлюсь рано утром.

До рассвета оставалось еще несколько часов.

Сна не было ни в одном глазу, и я решил ответить на дюжину сообщений в Ватсапе, три из них прислал отец. Потом я прочитал статью о подлинной истории Хатико. Она изрядно отличалась от голливудской киноверсии.

Университетский профессор, которому пес хранил верность всю жизнь, взял его к себе в 1924 году. Собака каждый день провожала хозяина до станции Сибуя и ждала его возвращения после занятий с будущими инженерами-агротехниками в Токийском университете. Потом они вместе шли домой.

Этот ритуал не остался незамеченным для персонала станции и окрестных торговцев.

В статье фигурировала фотография настоящего Хатико – обычный блохастый пес, ничего особенного. И да: одно ухо у него висело.

Через полтора года профессор внезапно скончался от инсульта прямо во время занятий. И уже никогда ему было не суждено приехать на станцию, где его ждал четвероногий друг породы акита-ину.

Хатико не вернулся домой ни в тот день, ни после. Сидя на станции Сибуя, он десять лет ждал появления своего хозяина.

Автор статьи пытался привнести критический взгляд на эту ситуацию, утверждая, что верность хозяину – не единственный мотив собаки. Хатико так прославился в своем районе, что каждый день получал вдоволь колбасы и прочих вкусностей. Поэтому он сидел там из корыстных соображений.

Удивительно, но, когда устанавливали бронзовый памятник, сам Хатико был еще жив и принял участие в церемонии открытия.

Последний факт меня изрядно позабавил: я представил себе этого плутоватого барбоса, поглощающего деликатесы после открытия собственной статуи.

Глаза начали слипаться, и я потушил свет в надежде еще немного поспать.

Кю (9)

九

В детстве мне приснился кошмар, который врезался в мою память на долгие годы. Босой я шагаю в пустоте. Внезапно на белом, как холст, небе проявляется бескрайний лабиринт с тысячами извилистых дорожек, вновь и вновь раздваивающихся и множащихся.

Каким-то образом в том сне я понимаю, что передо мной картина моей будущей жизни. Стоит мне перестать быть ребенком, все усложнится и будет даваться с огромным трудом.

Я проснулся в ужасе и заплакал. В то время мама еще жила с нами, но отец услышал меня первым и пришел посидеть со мной. Протянув стакан молока, он погладил меня по голове.

Помнится, я сказал:

– Папа, я хочу быть старым.

– Это почему?

– Хочу быть как дедушка. Он уже прожил свою жизнь и теперь может не волноваться.

Услышав это, отец засмеялся, а когда заметил, что я обиделся, объяснил:

– Жизнь дедушки близится к закату. Разве ты не хочешь прожить свою?

– Я боюсь заблудиться, – с трудом выдавил я, вспомнив лабиринт.

В то первое утро в Токио, рассматривая на станции Инаритё карту метро с бесчисленными ответвлениями, я вдруг вспомнил свой детский сон.

Следуя указаниям служащего, который немного говорил по-английски, я приобрел проездную карточку «Pasmo» с кредитом в три тысячи иен. Я приложил ее к сенсору, створки турникета открылись, пропуская меня к линии Гинза – оранжевой линии, ведущей прямо в Сибую.

Мне хватило предусмотрительности не заходить в метро до девяти утра. Уж очень не хотелось, чтобы специальные служащие в белых перчатках утрамбовывали меня в набитый человеческой плотью вагон, как доводилось видеть в документальных фильмах.

К этому часу большинство жителей Токио уже вкалывают на своих рабочих местах. Когда прибыл желтый состав, я даже ухитрился сесть.

Под экранами с непрерывно мелькающей рекламой сидели женщины среднего возраста, безупречно одетые, причесанные и накрашенные, словно собирались на праздник. Все, как одна, склонились над своими телефонами.

На другом сиденье, неудобно скорчившись, без задних ног дрых мужик в костюме, будто его угораздило накануне поучаствовать в попойке века. Неплохая идея для репортажей в блоге Эктора Гарсия о людях, спящих в метро. Некоторые принимали прямо-таки акробатические позы.

Пребывая в некоем счастливом возбуждении, я повторял странные названия остановок: Канда, Мицукосимаэ… Тораномон… Омотэсандо… Наконец мы прибыли в Сибую.

Станция, где мне предстояло выполнить свою первую миссию, казалась таким же лабиринтом, как мой детский кошмар, но, по счастью, маяком мне послужил указатель, снимавший всякие сомнения:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Здесь и далее японские слова транслитерируются в соответствии с системой Поливанова. – Примеч. ред., если не указано иное.

2

Ямадзаки Сокан (1464–1552), Цуген Дзякурей (1322–1391) – японские буддийские монахи и поэты.

3

«JR» («Japan Railways») – «Японские железные дороги» (англ.).

4

«Стардаст» («Stardust») – «Звездная пыль» (англ.).

5

«Одинокая планета» (англ.).

6

Эктор Гарсиа (Кирай) «Гик в Японии. Вдохновляющий гид по миру аниме, манги, дзена и каваий» (2011).

7

«ANA» – аббревиатура от «All Nippon Airways». – Примеч. автора.

8

Эдамàме – вареные или приготовленные на пару прямо в стручках незрелые соевые бобы.

9

Кандзи – японские знаки (иероглифы), заимствованные из китайской письменности, которые в основном используются для выражения понятий. – Примеч. автора.

10

По правилам «Японских железных дорог» по приезде в страну туристы должны обменять ваучер, купленный за пределами страны, на проездной документ – «JR Pass».

11

Кайдзен – японская философия или практика, которая нацелена на постепенное и непрерывное улучшение всех бизнес-процессов, начиная от производства и заканчивая управлением персоналом, а также на улучшение всех аспектов жизни.

12

«Don't Worry, Be Happy» (англ. «Не беспокойся, будь счастлив») – песня 1988 года американского музыканта Бобби Макферрина.

13

Комбини – мини-маркеты крупных торговых сетей, открытые в любое время суток, где можно не только купить еду и алкоголь, но и пополнить счет телефона, отправить посылку, снять деньги в банкомате и т. п.

14

Книга издана на русском языке под названием «Че-ловек-комбини» (2016). Автор – Саяка Мурата.