скачать книгу бесплатно
– Почему?
– Ну хотя бы потому, что меня нет, – туманно пояснил он. – В отличие от всех остальных действующих лиц предстоящего этому миру финала, я – не настоящий бог. Так, наваждение, нечаянно осуществившаяся мечта неукротимого Вершителя по имени Мухаммед.
– А откуда вы знаете о Вершителях? – обомлел я.
– Невелика тайна. Но термин я позаимствовал из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек. Так проще договориться.
Я вспомнил синоним слова «конец», несколько минут назад извергшийся из божественных уст, и виновато потупился. Но Аллах не обращал внимания на мое смущение.
– У почитающего меня народа есть миф об абдалах, так называемых «скрытых святых», тайно управляющих миром, – продолжил он. – О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Этот переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть, – рано или поздно, так или иначе. Неудивительно, что он подошел к концу – вас много, а ваши желания, как правило, куда более нелепы, чем бесхитростные просьбы прочих детей человеческих. Что же касается меня – бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…
– Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал?!
– Ну да. А что тут такого? Вспомни собственные наваждения, – усмехнулся он.
– Наваждения? Хотите сказать, что все, что со мной происходит…
– Я вообще ничего не хочу сказать. Но говорю, поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать.
– Ладно, но почему бы вам самому не сразиться в этой Последней битве? Если вас нет, значит, вы неуязвимы и можете спокойно развлекаться – чего ж еще?
– Если я возглавлю одну из армий в грядущей Последней битве, это будет очень плохо для всех. В первую очередь для меня самого, поскольку наваждение не имеет права вмешиваться в так называемые «реальные события». А Последняя битва – самое что ни на есть реальное событие, можешь мне поверить. Если я отягощу себя активным участием в делах людей и богов, я стану слишком настоящим и никогда не обрету свободу, сладкая тень которой уже давно дразнит меня своими неописуемыми очертаниями.
– Да, это уважительная причина, – признал я. – Но с какой стати вы решили, будто из меня получится хороший заместитель главнокомандующего?
– А почему бы и нет? Ты вообще идеальный заместитель. Ты просто рожден для того, чтобы доводить до конца чужие дела. Между прочим, именно поэтому тебе никогда не удавалось привести в порядок собственные. Строго говоря, у тебя вообще нет своих дел. Только чужие, зато их ты можешь улаживать с пугающей легкостью.
– И то верно, – задумчиво согласился я.
Возражать не очень-то хотелось. У меня было достаточно поводов сделать примерно те же выводы касательно своей загадочной способности улаживать чужие проблемы. При этом страшно вспомнить, сколько лет я угрохал на жалкие попытки перевернуть мир, прежде чем понял, что мне вообще не стоит выпендриваться, убеждая себя и окружающих, будто у меня могут быть какие-то там «собственные дела».
– А гибель мира, который уже давно перестал быть твоим, – и есть «чужое дело», которое просто необходимо довести до конца, – подытожил Аллах.
– Ладно, допустим. И что от меня требуется?
– Повести за собой мое воинство. То есть, еще проще: помочь Мухаммеду, который уже готов выступить в поход. Кто-то из нас должен быть рядом с ним. Он даже не может покинуть свою могилу, пока его не позовут. А позвать его могу только я. И еще ты. Для него это не имеет значения.
– Как это – не имеет значения? – насторожился я.
– Что, не верится? А вот послушай. Люди моего народа любят пересказывать историю о том, как однажды Мухаммед был у меня в гостях…
– Уже смешно, – мрачно откликнулся я.
– Возможно. Тем не менее. Считается, что в ходе его визита я скрывался за занавеской, поскольку никто из людей, даже Мухаммед, не может лицезреть мой облик. Когда перед Мухаммедом появилось блюдо с угощением, он сказал, что ему неловко есть одному. И тогда из-за занавески появилась рука и взяла с блюда горсть риса. Мухаммед узнал в ней руку своего родича по имени Али – твою руку, Макс! Не могу сказать, что эта история правдива, но как метафора она вполне годится.
– Подождите, – попросил я. – Как я могу быть родичем Мухаммеда? Я не настолько стар, чтобы фигурировать в мифах и легендах. И потом, я не так уж хорошо знаю историю своей семьи, но вполне очевидно, что мы с вашим Мухаммедом – люди разных национальностей.
– При чем тут твоя национальность? – вздохнул Аллах. – Ты говоришь ерунду и готов тараторить до вечера, лишь бы заглушить настойчивый шепот собственной памяти, которая твердит тебе, что когда-то мы с тобой были хорошими друзьями. И в те дни тебя действительно звали Али. Ты боишься этих воспоминаний, да? Они разрушают последний бастион твоего здравого смысла.
– Какой «последний бастион»?
– Твердую уверенность в том, что тебя зовут Макс и тебе недавно исполнилось тридцать три года. Кажется, ты готов до последней капли крови сражаться за право и дальше полагать куцый фрагмент своей биографии исчерпывающей информацией о себе.
– Не понимаю, – упрямо сказал я.
– Ничего страшного. Когда-нибудь поймешь.
– А как меня зовут на самом деле?
Смешно сказать, я всерьез боялся получить ответ на этот вопрос. Казалось бы, что может изменить имя, упорядоченный набор звуков, изобретенный людьми для того, чтобы как-то обращаться друг к другу?
Но Аллах только покачал головой.
– Как тебя только не зовут. Впрочем, как тебя зовут на самом деле, я не знаю. Боюсь, что вообще никак. Ты – очень древнее существо. И когда-то бесконечно давно ты нашел способ убежать от смерти, которая до сих пор страшит тебя чрезвычайно.
– Какой способ?
От всех этих откровений меня колотило так, что от попытки внятно произносить слова скулы сводило.
– Это был простой и гениальный способ. Ты выучился быть наваждением. С тех пор ты позволяешь всем кому не лень – людям, богам, другим Вершителям – снова и снова придумывать тебя. А в те дни, когда тебя звали Али, ты был моей собственной прихотью. Я выдумал тебя, чтобы ты помог мне справиться с Мухаммедом, а Мухаммеду – с дэвами, драконами и прочими напастями, которые он сам же и выдумывал с удивительным проворством. Разумеется, они тут же обретали плоть. Мухаммед был очень могущественным Вершителем. Лучшим из всех, кого мне доводилось видеть в деле… Хочешь сменить тему?
Я молча кивнул. К этому моменту я был почти уверен, что умру, если услышу еще хоть слово о своем славном прошлом. Или, чего доброго, действительно вспомню все эти вещи, о которых он начал говорить. Почему-то мне казалось, что это будет даже хуже, чем смерть.
Мой собеседник великодушно умолк. Я взял банку с тоником. Рука противно дрожала, но я собрался с силами, поднес жестянку к губам и мелкими глотками допил остатки горьковатого лимонада. Когда я поставил пустую банку на стол, рука вела себя вполне прилично. Так мило с ее стороны.
– Ладно, – вздохнул я. – Может быть, все, что вы говорите, и все, о чем вы, к счастью, умолчали, – правда. Не хочу об этом думать. Не сейчас. Но в настоящий момент я не ощущаю себя таким уж могущественным существом. И как, интересно, я буду воскрешать этого вашего мертвого Мухаммеда, вести за собой солдат, готовых умереть за мою улыбку, отдавать приказы и все в таком духе? Куда уж мне.
– Об этом не беспокойся. Если ты примешь мое предложение, я передам тебе свою связку ключей от человеческих сердец – в дополнение к твоей собственной. Я хочу сказать, что тебе предстоит получить в дар мое могущество. Все или почти все.
– Могущество – обременительная штука, – откликнулся я.
– Твое – может быть. Но не мое. Тебе понравится, обещаю.
– Да? – удивился я. – Ну, поглядим… А что за воинство мне, собственно говоря, предстоит возглавить?
– Они просто люди, – мягко сказал Аллах. Немного подумал и добавил: – Мертвые люди. Те, кто уже давным-давно умер, и те, кто все еще жив. Но их дух спит так крепко, что их тоже можно считать мертвыми.
– А те, чей дух не спит?
– О, таких немного. Они-то как раз и будут твоими противниками в Последней битве. И еще те существа, которых люди называют «богами».
– Ого! Выходит, вы предлагаете мне стать предводителем «темных сил»? Вот уж спасибо, выразить не могу, как вы меня растрогали!
– Не болтай ерунду, – сухо сказал Аллах. – Нет ни «темных», ни «светлых» сил, нет никакой битвы «добра» со «злом». Это только у людей, среди которых ты довольно долго отирался, есть старая как мир глупая история о том, как «хорошие парни» сражаются против «плохих парней». Но эта младенческая сказка не имеет никакого отношения к реальному положению вещей. Нет ни «плохих», ни «хороших» парней. Есть только мертвые и живые. В нашем случае – не просто живые, а бессмертные.
– Ну, на мой вкус, мертвые парни – это и есть плохие парни, – сердито сказал я. – А бессмертные – хорошие. По-моему, все очень просто. Я, знаете ли, ненавижу смерть во всех ее проявлениях.
– Именно поэтому я рассчитываю на твое согласие, – Аллах упорно гнул свою линию.
– Ну и напрасно. Чего я точно не собираюсь делать, так это возглавлять армию мертвецов, и уж тем более «мертвых духом». Пусть себе катятся ко всем чертям, но без моего участия.
– Сначала дослушай, – попросил он. – Как ты думаешь, зачем вообще потребовалось затевать эту Последнюю битву?
– Понятия не имею. Может быть, непостижимые силы, от которых зависит сценарий всего происходящего, обожают батальные сцены. А может быть, они просто решили, что так романтичнее.
– Не без того, – совершенно серьезно согласился Аллах. – Но есть еще кое-что. Видишь ли, для мертвецов, населяющих эту прекрасную землю, эта битва – единственный шанс стать живыми.
– Как это?
– Сам не знаю, как. Речь идет о настоящем чуде, в сравнении с которым все прочие чудеса – всего лишь прикладная магия для кухонного пользования. Мертвые станут живыми, а бессмертные встретятся лицом к лицу со своей смертью. Вышло так, что именно у тебя есть шанс привести их на порог величайшего из чудес, а потом отойти в сторону и посмотреть, что из этого выйдет. Ты же из тех ребят, которые всегда отходят в сторону в конце каждой истории, верно?
Я невольно улыбнулся, потому что это было чистой правдой. И вдруг понял, что почти готов согласиться на предложение этого красавчика.
– Ладно, – вздохнул я. – Предположим – только предположим! – что я соглашусь участвовать в этой безумной затее. Но что бы вы там ни говорили о моей удивительной природе, мне по-прежнему кажется, что я – вполне обычный человек, из костей, мяса, сухожилий и прочей ненадежной чепухи. Я не бессмертный и не мертвый, ни телом ни духом – во всяком случае, я на это здорово надеюсь. Вам не кажется, что у вашей армии будет слишком уязвимый военачальник?
– А, ну это просто уладить, – отмахнулся Аллах. – Я могу подарить тебе очень много жизней. Не бесконечно много, но до конца кампании хватит. Что ты скажешь о таком числе? – он постучал ухоженным длинным ногтем по краю белой пластмассовой пепельницы, установленной в центре стола.
Только теперь я заметил, что на дне пепельницы нарисованы три аккуратные темно-синие шестерки.
– Ничего себе! – ухмыльнулся я.
– Это смешное число? – удивился мой собеседник.
– Еще бы, – подтвердил я. – Никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день мне предложат заделаться Антихристом. Да уж, нечего сказать, нашел себе халтурку на выходные.
– Антихрист – это термин из христианской религии? Ну да, припоминаю, кто-то вроде нашего Даджжала… – зевнул мой собеседник. И с неподдельным интересом спросил: – А вот что такое «халтурка»?
– Работа, – я пожал плечами. – Просто работа, которую можно сделать за короткий промежуток времени, в перерыве между основными занятиями, получить деньги и смыться, прежде чем в построенном тобой доме начнет рушиться потолок.
– Очень хорошее определение, – уважительно сказал Аллах. – Да, примерно это от тебя и требуется. Но учти: «смыться» можно будет не раньше, чем «потолок» действительно начнет рушиться.
– Между прочим, я еще не дал согласия на эту авантюру, – напомнил я. – И не думаю, что…
– Не обманывай себя, Макс. Ты уже дал свое согласие, с самого начала. Если бы ты его не дал, тебе бы просто не позволили родиться. Мой разговор с тобой – обычная формальность. Заранее известно, чем он закончится, так что не растягивай это сомнительное удовольствие.
– Как это – не позволили бы родиться? – возмутился я.
– А вот так, – неопределенно объяснил он. – Как это всегда бывает.
– Между прочим, вы совершенно напрасно сказали, будто вам заранее известно, чем закончится наш разговор, – проворчал я. – Я уже почти согласился, а теперь… Теперь меня здорово подмывает сказать вам «нет».
– Говори, что хочешь, – мой собеседник хранил спокойствие. – Но учти, если ты сейчас откажешься, это не будет иметь никакого значения. Ты просто забудешь о нашей беседе, как забыл о прежних, – до поры до времени. Ты и сам не заметишь, как исчезнешь отсюда, окажешься дома и будешь совершенно уверен, что проснулся и не можешь вспомнить, что тебе снилось. А потом судьба снова приведет тебя сюда, и я появлюсь неизвестно откуда, и все начнется сначала. Мы с тобой ведем этот диалог чуть ли не с начала времен. Тебе еще не надоело?
Я был склонен полагать, что он говорит ерунду, разум мой шипел, как взбешенный кот: «Чушшшь!» – но мудрое, безгласное существо, по большей части дремлющее на илистом дне сознания, отлично знало, что Аллах говорит правду. Это существо знало и великое множество других, чрезвычайно полезных в данной ситуации, вещей. Но я не дал тяжелой волне воспоминаний накрыть меня с головой, поскольку был совершенно уверен, что это удовольствие будет стоить мне рассудка, если не жизни.
– Не нужно волноваться, – мягко сказал Аллах. – Ничего страшного не происходит. Наша встреча – просто часть твоей удивительной жизни, полной невероятных чудес. Ты же сам хотел, чтобы у тебя была именно такая жизнь, разве нет?
– Пожалуй, но…
– Никаких «но». Хотел – получай. Выпьешь еще кофе? – будничным тоном спросил он.
Я молча кивнул. Кофе его был воистину восьмым чудом света, и мне следовало пользоваться случаем.
– Ну вот и договорились, – подытожил мой работодатель.
Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что ни о чем мы еще не договорились и вряд ли когда-нибудь договоримся. Но тут же захлопнул свою болтливую пасть, поскольку понял, что звуки, которые способны издавать мои голосовые связки, ровным счетом ничего не изменят. Не только нечленораздельное бормотание припертого к стенке человека, но и самые могущественные заклинания бессильны, когда судьба по-настоящему берет тебя за глотку и пинками гонит вперед, в предначертанное.
Мною овладело оцепенение, впрочем, довольно приятное. Оно не было похоже на обычную минуту слабости, сопровождаемую внутренним стоном: «делайте со мной что хотите». Просто до меня наконец-то дошло, что не следует тратить силы на попытки принять какое-то решение. Все давным-давно решено, приговор несправедлив, но по-своему прекрасен и обжалованию не подлежит. Поэтому я просто молчал и ждал – что теперь?
– Теперь тебе предстоит один официальный визит. Тебя ждет Сфинкс. Она стережет твое оружие.
– Именно «она»? – уточнил я. – А разве Сфинкс женского пола?
– Ну да, а какого же еще? – Аллах немного помолчал и добавил: – Вообще-то сумасшедшая кошка совершенно помешалась на своей любимой игре в загадки, но это не беда. Может быть, она тебя убьет – что с того? Ну, останется у тебя шестьсот шестьдесят пять жизней вместо шестисот шестидесяти шести, тоже мне, проблема.
– Но я не люблю, когда меня убивают, – возразил я.
– Просто у тебя еще никогда не было такого количества жизней в запасе. Кроме того, вполне может случиться так, что ты отгадаешь ее загадку. Время от времени они бывают настолько простыми – даже не верится! Словом, как-нибудь выкрутишься.
– А что потом? – с замирающим сердцем спросил я.
– Потом – по обстоятельствам. Скорее всего, тебе придется отправиться в Медину, чтобы призвать Мухаммеда, наступив на его могилу. Словом, сам увидишь. Только сделав первый шаг, можно приступить к следующему. Ладно, все улажено, так что теперь я, пожалуй, могу попрощаться.
– Попрощаться? – удивился я. – Но вы собирались как-то передать мне свое могущество. И некую загадочную «связку ключей» от человеческих сердец…
– Они и без того принадлежат тебе, – улыбнулся Аллах. – Просто до сих пор у тебя не хватало пороху переворошить свои кладовые. Ты бы здорово удивился, если бы узнал, на что можно наткнуться, взявшись за ревизию собственного имущества.
– А шестьсот шестьдесят шесть жизней? – недоверчиво спросил я. – Сомневаюсь, что они всегда были при мне. Я всегда очень остро ощущал собственную смертность.
– Твои шестьсот шестьдесят шесть жизней? Да, действительно, чуть не забыл, – согласился Аллах. Он взял со стола пепельницу и неожиданно сильным, молниеносным движением запустил ее в мою голову.
Последнее, что я запомнил, – его неестественно красивое бледное лицо, перекосившееся в жуткой, но бесшабашной ухмылке.
Я открыл глаза и огляделся. Под ногами искрился светлый песок, над головой расторопные распорядители текущего шоу уже натянули небесный тент цвета индиго. Как и джинсовая ткань, небесная синева изрядно поблекла под лучами южного солнца, выцвела до невнятной, но вполне обаятельной голубизны.
Наверное, было жарко, но в моем теле произошли какие-то удивительные изменения: о жаре я знал только теоретически, органы чувств равнодушно молчали. Я посмотрел на ослепительно-белый шар, застывший в зените, и обнаружил, что солнечный свет больше не заставляет меня щуриться: я мог бы часами смотреть на пылающее светило, если бы мне вдруг показалось, что это необходимо.
Я произвел беглый осмотр собственного тела, дабы выяснить, как обстоят мои дела. Дела обстояли довольно странно. Со мною что-то было не так. Вернее, со мной все было не так, и мне это нравилось, по крайней мере, пока.
Я сидел на теплом камне, словно специально созданном заботливой природой в полном соответствии со всеми тайными пожеланиями моей задницы. Ни одно из многочисленных мягких кресел, с которыми мне доводилось иметь дело на протяжении своей жизни, изобилующей короткими, но нежными встречами с удобной мебелью, не шло ни в какое сравнение с этим камнем.
Потом я с удивлением обнаружил, что мои плечи укутаны ярко-зеленым плащом. Знакомый, черт побери, оттенок. Неужели Аллах любезно одолжил мне свое барахлишко?
Понемногу, словно бы разгадывая кроссворд, я вспомнил наш разговор, его диковинное предложение, мои вялые попытки отвертеться от собственной судьбы и драматический финал собеседования: круглую белую пепельницу, стремительно летящую по направлению к моей горемычной роже.
Воспоминания не вызвали у меня никаких эмоций. Я подумал, что мне, пожалуй, следовало бы испугаться, потом – рассердиться, вспомнить о своей прежней восхитительной жизни, осознать, что она закончилась – скорее всего, безвозвратно! – и взвыть от боли и отчаяния.
Я немного подождал и понял, что представления не будет – ни страха, ни гнева, ни тем более отчаяния. Бедняги Макса, способного испытывать все эти немудреные переживания, больше не было. А если он и имелся в наличии, то тихонько сидел в самом темном уголке моего сознания и молчал в тряпочку. Оно и к лучшему.
