скачать книгу бесплатно
Я шел с Машей по шоссе. Мимо нас проносились автомобили. До Мелитополя оставалось минут двадцать на машине. Кажется, я шокировал её тем, что отправились мы не в Грецию и не в Рим; не в Нью-Йорк или хотя бы Пекин. А в Мелитополь. Но я решил, что это будет неплохой разминкой перед тем, как мы вместе отправимся в Москву. Что правда, сейчас думать и мечтать о столице Западной Российской республики – более, чем просто глупо. Нам нужно думать, как прибавить бы шагу, чтобы добраться до черты Мелитополя хотя бы до ночи.
– Скажи, мы ведь с тобой всё равно ни о чём не говорим, – внезапно начал я, – ты правда не поверила ни одному моему слову?
– И ты мне скажи: тебе нужно, чтобы я верила или чтобы слушала?
– И то, и то – я бы принял с благодарностью. Но больше всего мне нужно, чтобы ты меня понимала, – я вовремя заметил, что мой голос чуть не сорвался на крик и вовремя его приглушил, – больше – мне ничего не нужно.
– Чего ты вообще пристал ко мне – завёл меня чёрт знает куда?! Если бы я не знала, что ты безобиден как мышка – то давно от страха убила бы здесь. А ты ещё и решил, что я должна тебя понимать.
– Это историю я рассказываю не в первый раз.
В пяти сантиметрах от моего плеча пронеслась машина, чуть не сбив меня с ног потоком ветра.
– Я делаю это всё, потому что собираюсь уйти – далеко; мне всё больше и больше кажется, что мой жизненный путь вот-вот оборвётся.
– Найми себе психоаналитика – тебе это в две копейки обойдётся. При чём здесь я?!
– Ты нужна мне.
– Зачем?
На этот вопрос я не нашел ответа. Может быть, я действительно просто теряю время.
Но Маша, внезапно, решила меня успокоить:
– Ты взял меня в это путешествие для того, чтобы рассказать свою историю. А я – согласилась слушать. Половину ты уже рассказал.
– Нет, это даже не начало – так, только вступление.
– Ладно, неважно. Ты ведь взял меня, чтобы вместе скакать галопом по городам, верно?
– Можно сказать и так.
– И читать мне свои истории?
– Да.
– Так давай просто продолжим ехать. Ты будешь говорить, а я буду слушать. И не будем больше ссориться – как и договаривались. Идёт?
– Да. Я только об этом и мечтаю. Но не знаю, – слова, которые я подготовил для ответа, внезапно рассыпались и я никак не мог собрать их воедино, – мне кажется, я начинаю забывать собственную жизнь. О некоторых моментах я умалчиваю; другие – наоборот – не знаю почему, додумываю. Боюсь, я не смогу сразу вернуться к истории обо мне и Гелионе. Все эти годы – она лежала в далёком чулане моей памяти. Я не прикасался к ней. А сейчас, вынув её наружу, я обнаружил, что она вся в пыли. У меня в голове мечутся столько мыслей. Вся эта длинная история, которую я собираюсь тебе рассказать – на самом деле, она состоит из нескольких историй из разных времён, когда я жил и выживал. Я бы соврал тебе, если бы сказал, что все события в этом рассказе происходили в чёткой закономерности – друг за другом. К моим годам любому становится ясно, что представлять себе время в виде прямой линии – неправильно и глупо. Время – это спираль; и в ней легко заблудиться. Мне было бы легче, если ты позволишь мне отложить историю о Гелионе и его убийстве на потом. Я ещё успею её рассказать. А пока, мне хотелось бы оставить её незаконченной и приступить к следующему этапу моей жизни – идёт?
– Мне бы ещё тебя понимать – эх, много же ты от меня требуешь. Ну ладно, тебе решать – твоя ведь история. Я уже поняла, что ты не успеешь мне её рассказать полностью до того, как мы дойдём до Мелитополя.
– Это невозможно. Я могу рассказывать её без остановок – но тогда у тебя всё в голове всё тоже превратиться в кашу – поэтому, лучше не торопиться.
– Вот и отлично. Вижу, ты изменился в лучшую сторону после нашей последней встречи. Так что, с тобой вполне можно провести время. К счастью, у нас его более чем достаточно.
– Если твой парень-официант не против.
– Муж-официант. С какой это стати тебя стало интересовать его мнение?! И да, не думаю, что он против, раз в награду он получит пару чемоданов с деньгами.
– Ты бы согласилась разделить со своим мужем-официантом вечность?
– Я бы ни с кем не согласилась её провести. Бесконечность – штука исключительно личная. Раз твоя история про бессмертие, то ты тем более должен это знать.
– О да.
Нам навстречу, со скоростью не меньше ста километров, ехаламашина. Внезапно она остановилась на обочине в пяти шагах от нас. Из неё вышел водитель и спросил:
– Это вы заказывали такси?
Маша повернула голову в мою сторону.
– А что?! – удивился я, – ты ведь не думала, что я заставлю тебя ночью тащиться пешком до Мелитополя?! Садись в машину – нас ждёт лучший отель города.
– И зачем всё это?
– Чтобы было.
– Лучший в твоём понимании – это тот, в котором тараканы не набрасываются на людей, а просто мирно проползают мирно?
– Если нам повезёт, в нашем номере вообще не будет насекомых.
– Это уж вряд ли.
Мы сели в машину. На удивление быстро, она доставила нас куда надо. Мы заселились в номер и только завидев кровать, Маша сразу упала на неё, притворившись мёртвой. Я же долго не мог уснуть – глядеть в потолок часами стало для меня привычным занятием. Я вышел на балкон подышать свежим воздухом. В небе необъяснимо ярко горели звёзды.
Я думал о своей истории. Наверное, единственный способ бороться с воспоминаниями – это рассказывать их снова и снова – пока они полностью не утратят весь свой смысл и не приобретут новый. Эти я и займусь завтра. А пока, стоит ненадолго забыть, где я нахожусь. Не в городе, а во вселенной – где же ещё.
Этой ночью: все звёзды улыбались лишь мне одному.
Разрушение Первое
Некоторые люди пишут прощальные записки, чтобы другие думали, что они собираются уйти из жизни. Но на самом деле, они просто уходят.
Что вы знаете про Аппия Примула?
Что известно каждому порядочному гражданину великого города Рима про Аппия Примула?
Почти ничего – и это стоило ему немалых усилий. Даже те, кто не впервые слышат это имя могут с уверенностью сказать только одно: это человек – изменник; как и многих других, его трудно винить в том, что он родился в своё время.
Зато его отца – Флавия Тиберия – весь Рим знал, как последнего из истинно благородных людей; не именем, но своими действиями.
Говорят (и он сам так говорил мне, хоть и трудно было проверить его слава на истину), что отцом его был легендарный Флавий Стилихон – один из последних римских военачальников – один из последних, кому улыбались боги, посылая ему победы над ордами варваров. Ходили легенды, что Флавий зачал его от медиоланской шлюхи в одном из своих походов. Сам Флавий свою мать и отца не видел в глаза – но охотно считал легенды за истину.
История его семьи покрыта белыми пятнами, неточностями, а местами – откровенными небылицами.Но никто даже из самых бесстыдных сплетников не стал бы отрицать, что происхождение семьи Флавия не помешало ему стать благородным человеком и совершить множество подвигов во имя Рима во времена, когда вечный город более всего нуждался в этом.
В битве на Каталаунских полях он стоял рядом с Флавием Аэцием. Начиная от простого наёмника, отец Аппия Примула стал одним из самых преданных преторианцев личной гвардии великого полководца. В тот день Аэций достиг триумфа и разбил армию Атиллы. Флавий Тиберий вернулся в Рим вместе с Аэцием. Он верил, что эта победа – возродит утраченное величие империи и орды варваров в страхе сложат своё оружие перед римскими легионами. Но Фортуне было угодно другое. Император отдал приказ о казне Аэция – он был слишком силён и слишком талантлив, чтобы оставаться в живых. Народ Рима верил, что Аэций станет вторым Юлием Цезарем. Но вместо этого последний человек, который мог остановить Атиллу и варваров – был казнён.
Когда Аэция не стало, Рим был обречён. Какая ещё судьба может ждать страну, избавляющуюся от лучших своих полководцев?! Но к тому времени – Флавий Тиберий был уже стариком. Он имел право смотреть без сочувствия на город, умирающий от рук его собственных граждан.
Когда в следующем году король вандалов – великий и ужасный Гейзерих – подошел к Риму, город сдался без боя в обмен на то, что вандалы не будут устраивать бойню. Не осталось героев, способных держать меч против врага. Две недели вандалы ходили по улицам между семью холмами и грабили его, забирая всё, что жалко было сжечь. Когда не осталось ничего – они просто ушли, оставив римлян наедине со своим позором – живых и бесполезных.
Целый месяц у Рима не было хозяина. Лишенных имущества, заработанного честным трудом за долгие годы, Флавий Тиберий всё равно был в числе тех, кто спасал нуждающихся от верной гибели. За это его и любили. За это четыре его сына всегда могли найти поддержку у римлян. Но вот пятого, по возрасту самого старшего – почти никто не знал в лицо. Он ушел от людей. И Флавий Тиберий долго не хотел придавать его существованию гласности.
Когда вандалы вошли в Рим, Аппию Примулу исполнилось тридцать лет. В день его рождения семья именинника лишилась всего, что имела, хоть и сохранила честь, достоинство и жизнь. Он разочаровался во всём, что было в этом мире; и добровольно исчез для общества и для тез немногих, кто его любил.
Рим – никогда не исчезал и не был разрушен до основания; всегда оставалось то, из чего город мог возродиться вновь и рассвести величием, пусть и лишившись империи. Даже в самые тёмные и сложнейшие из времён, люди здесь оставались жить. В эту животворную силу и верили те, кто приходил на смену старшему поколению. Но Аппий Примул и его отец Флавий Тиберий – не верили уже ни во что. Они ненавидели друг друга, хоть и были так похожи в свои зрелые годы.
Я хорошо помню ту красную осень: предпоследнего императора Рима Непота убрали в сторону и у самой вершины оказался Ромул. Первого римлянина тоже звали так же. В то время люди уже привыкли к трудностям, постоянному страху и отчаянию. Того, что было, уже никто не надеялся вернуть. Тогда и исчез Аппий Примул, оставив после себя лишь пустые надежды своего отца и клочок бумаги.
За день до этого, в доме Флавия Тиберия родился шестой сын. Его, по старой традиции, назвали двумя именами; но для римского слуха они звучали странно, хоть и с долей поэтичного. Полное имя младенца звучало как Тандемус Сперо Перн; но можно и просто Сперо. И Флавий Тиберий и Аппий Примул – они тоже в конце своих имён иногда добавляли Перн – это было имя их семьи. А Тандемус Сперо показывал, что общее со своей роднёй он имеет только последнее имя; что у него есть намного больше, чем имел его отец и старший брат. «Сперо» – с латыни переводится как «надежда»; а «Тандемус» – произошло от слова «тандем» – «в конце концов» или «наконец». Не нужно долго знать эту семью, чтобы ясно видеть: надежда давно забыл дорогу к их дому и только в мечтах о ней, жена Флавия Тиберия и его сыновья находят покой.
Рождение нового ребёнка – всегда большое счастье для семьи. Особенно для такого старика как Флавий Тиберий. Теперь, у него ещё один сын и сам он – ещё полон сил. Он радовался этой вести весь день и всю ночь, пьянея от воздуха. А под утра другая: его первый сын исчез и никто не знает куда.
Уже много лет Аппия Примула никто не любил – даже в доме его собственной семьи к нему всегда относились как к незваному гостю. Флавий Тиберий всегда винил себя в духовной болезни сына, потому всячески старался не думать о нём. Но теперь это было невозможно. Его разозлила весть о позорном бегстве. И первые мысли в его голове были те, которые бросают в спину уходящим врагам. Марк, его третий сын – жалел своего брата. Он боялся отца, который пришел в ярость от его слов. Именно Марк и сообщил Флавию Тиберию об исчезновении. Я стоял тогда рядом, а выглядел старый римлянин так, что легко можно было залезть ему в голову. В тот момент глаза его говорили больше, чем могли выразить все слова латинского языка.
– Он оставил записку, – добавил в самом конце Марк.
– Если она для меня – то порви её на части.
– Думаю, не стоит этого делать. Я прочёл её до конца и могу сказать, что он не обращается в письме ни к кому. Скорее, это послание ко всем римлянам – очень поэтичное послание. Мне кажется, вы должна его прочитать, отец. В конечном счёте, любил ли он вас или вы его – он был вашим сыном и неплохим человеком. И вряд ли вы его ещё когда-нибудь увидите.
Тогда Флавий Тиберий рассмеялся.
– Марк, я не видел его в лицо уже десять лет; а в глаза не заглядывал все двадцать – с тех самых пор, как вандалы покинули Рим, ему нет никакого дела до нас. И за всё это время у меня не возникало ни малейшего желания встречаться с этим хамом. К тому же, он не умер, а просто исчез – люди вечно куда-то пропадают, но часто возвращаются. Они уходят туда, где надеются найти своё счастье. Если это было его решение и он даже не сообщил о нём своей семье – то мы уже ничем не сможем ему помочь. Но я думаю, что он вернётся. Ведь он ненавидит людей. А как ему выжить, прячась от общества?! У наши деньги ему было комфортнее жить.
– Ему уже больше пятидесяти. Даже если он захочет, то может не вернуться.
– Тем более – не мальчик уже. И я не собираюсь плакать по самоубийце. И тебе советую выбросить лишний хлам из головы, Марк. Думаешь, я дожил бы до своих лет, если бы предавал всему так много значения?
– Просто прочитайте письмо, отец, – сказал Марк, оставив маленький свиток на столе, – вам всё станет ясно.
Он тактично поклонился в мою сторону, давая мне понять, что никогда не забывал о моём присутствии. После этого, он скрылся за дверью и вернулся к семье. Марк всегда умел исчезать бесшумно, будто это был не он, а ветер. Кажется, этим даром обладают все члены дома Пернов. От гостя остался только свиток на столе.
Флавий Тиберий не замечал меня. Он ходил по кругу и старался не смотреть на свиток. Он повторял про себя:
– Аппий Примул!.. Аппий Примул…
– Может, ты и мне разрешишь прочитать.
Наконец, он развернулся в мою сторону и удивлённо посмотрел на меня.
– Если хочешь. Но дай я пробегу глазами по нескольким строчкам. Марк сказал, что что-то поэтическое. Развлеку себя немного.
Он повторил имя своего первого сына:
– Аппий Примул… Ты ведь знаком с ним, друг мой? Видел хоть раз?
– Да, пару раз, но особо не говорил. Он ведь заходил сюда несколько лет назад, а я как раз был здесь в это время.
– О, конечно, как я мог забыть. Но ты не многое потерял, так и не поговорив с ним.
– Аппий ведь был затворником. Не думаю, что разговор с таким человеком принёс бы пользу – ни мне, ни ему.
Но Флавий Тиберий уже не слышал моих слов. Он бродил по строчкам глазами как заблудившийся путник в тёмном лесу. Учитывая то, как он относился к своему сыну, такой интерес нельзя было назвать нормальным. Его лицо потеряло здоровый цвет. Я уже начал переживать, что мне придётся провожать в мир иной ещё одного своего друга. Но как палкой не свалишь колонну, так и словам так просто не сбить с ног Флавия Тиберий, которого не смогли сломить даже готы.
Он дочитал до конца; положил свиток на стол и вышел из комнаты так быстро, как не смог бы ни один человек его лет. Эти жестом он давал мне понять, что я тоже могу его прочитать. Марк сказал, что оно не адресовано никому. Я прожил много сотен лет, сохранил свою тайну и видел самые невероятные вещи, какие только может подготовить для человека жизнь. Но вот читать записки, которые люди оставляют всему миру после себя – мне ещё не приходилось. Я раскрыл свиток. Глаза мои упали в текст. Незаметно для внимания, ладонь прижалась к закрытому рту. В письме было написано следующее:
«Слишком многим римлянам в наше время ничего не остаётся, кроме как умереть молодыми. Сложно поверить, но мне повезло. Три дня назад мне исполнилось пятьдесят лет. Если верить нашим завравшимся на заказ историкам, то всю историю нашей цивилизации можно разделить на двадцать две равные части, по полвека каждая. Когда я узнал об этом, то представил двадцать два старика, стоящих рядом друг с другом; двадцать два старых поколения римлян. И последним из них, по неведомым причинам, оказался я. Каждый из нас сам выбирал для себя, на что ему потратить свои пятьдесят долгих лет. Кто-то тратил всё впустую, на войны, на погромы, на грабёж – и годы проходили незаметно. Кто-то строил города и расширял границы. Но всё работало по одному неотвратимому правилу наследственности – всё, что принадлежало предыдущему – ставало собственностью следующего. И так двадцать один раз история успела прокрутить это колесо. И всё, чего достигли двадцать и один мой предшественник – досталось мне. Мне хватило бы одного прикосновения, чтобы превратить своё наследие в прах. Я не жалею о своей впустую потраченной жизни – мне жаль тех, кто придёт после меня. Я – первое римское поколение, которому нечего оставить для потомков. У меня есть только руины – когда-то, это был самый прекрасный город на Земле. Мы – вовсе не первая в истории цивилизация, переживающая собственную позорную гибель – до нас были десятки других. Три дня назад мне исполнилось пятьдесят лет; три дня назад история Рима подошла к своему концу. Может быть, для многих, это станет началом их историй. И это вовсе не конец римского народа. Ни у кого не хватит сил прогнать римлян из своего города. Люди и дальше будут жить здесь тысячи, десятки ли тысяч лет. Пусть все те, кто захочет остаться – останется и примет свою смерть ради новой жизни. Но я – не собираюсь жить в мире, который приходит после меня. Ни разу в жизни я не путешествовал. Я больше не могу себе позволить тратить время на то, чего я не хочу делать. Сегодня я исчезну. Двадцать лет не покидал улицы, где живу. Теперь, всё изменится. Я не хочу больше видеть этот город; не хочу знать о нём ничего. И вы тоже забудьте о нём – те, кто уже называет себя последними из римлян. Наша империя мертва; но мы – остаёмся жить в ней. Сегодня я исчезну. Я ничего и никогда не знал так ясно и так точно. Я направлюсь на север – в страну варваров, к руинам своего дома. Не ищите меня, римляне, будь вы моими детьми или отцами. Свои последние дни потратьте лучше на то, чтобы найти себя здесь»
Мне пришлось прочитать это письмо шесть раз, чтобы каждое слово приобрело для меня третий смысл – самый верный. Я успел выучить его наизусть и, как видишь, помню его до сих пор почти слово в слово. Оно – универсально для любого народа, оказавшегося в кризисе, из которого вынырнуть у него уже не получится. Разве что, просто вырезать несколько слов про римлян и вставить фразы про умирающий народ.
Универсальный призыв исчезнуть. Чтобы тебя не нашли. Никто. Нигде. Никогда.
Я испытал те же чувства, что недавно пронеслись в голове у Флавия Тиберия, после прочтения этого текста выбежавшего из комнаты. Не понял я только одного: куда это он направился, оставив меня здесь одного, наедине с письмом? Теперь, мне нужно его найти. Ведь я нужен ему. Он мне об этом не сказал – но меня и не нужно просить. Достаточно просто намекнуть; и я сделаю это.
Я прожил с Римом всю его историю: от начала – до самого конца. И я, как никто другой, понимал, что сказано в этих строчках, где слова указывают не на смысл текста, а показывают читателю путь, по которому следует пройти в поисках истины, которую нельзя передать словами, но к которой нужно стремиться в каждой букве. То же самое с нами проделывают все великие шедевры литературы. Я много времени провёл в римской библиотеке и прочёл их немало. Могу только представить и ужаснуться, до чего подобные тексты могут довести неподготовленного читателя, которым и был Флавий Тиберий.
Поэтому, я выбежал на улицу и бросился его искать, пробиваясь сквозь толпу, оставляя за собой лишь горячий след из людского недоумения – ведь в Риме уже давно почти никто так не торопится.
Я нашел его в доме, принадлежавшем когда-то Аппию Примулу.
Этот старик расхаживал взад-вперёд по комнате, бросая рассеянные взгляды на богатую мебель вокруг.
– Я бы предпочёл, чтобы меня оставили в покое, – нервно бросил он в мою сторону.
– Если Флавий Тиберий действительно захотел бы, чтобы его оставили одного – целому римскому легиону не удалось бы так просто пробраться к нему, – улыбнулся я, – что действительно случилось с тобой, друг мой?
Он подошел ко мне и доверчиво заглянул прямо мне в глаза:
– Ты прочёл письмо? – спросил он.
Я утвердительно кивнул.
– Мой сын – был прав; римляне действительно стали животными.
Мне показалось, что я ослышался.
– Я не помню, чтобы он говорил о чём-то таком.
– Он всегда знал это. И прекрасно понимал, в какую сторону всё катится. Как я мог всё это время быть таким дураком?! Истина лежала прямо у меня перед носом, но я упорно не замечал её. Мы – стали не лучше тех, с кем так упорно сражаемся. А может, даже и хуже.
– О чём ты говоришь?
Нет, я и правда не мог понять.
– Здесь, в этом доме, двадцать лет жил мой сын, почти не выглядывая за дверь; и лишь изредка соседи видели его в саду. И каждый день, как ты можешь догадаться, он смотрел в окно. Посмотри и ты туда.
