скачать книгу бесплатно
– В этом мире, – сказал Гелион, – ничего нового уже нельзя открыть. Наша Земля – стара. И все достижения учёных – лишь объяснения достижений наших предков. А потому, мой друг, мы живём во время, когда человечество уже получило все знания, которых только могло достичь.
Так говорил Гелион три тысячи лет назад.
Мы жили спокойной и насыщенной жизнью: много работали, много проводили времени друг с другом – нам было о чём поговорить. Так проходили годы, пока мы становились всё взрослее и взрослее до тех пор, пока нас уже можно было назвать мужчинами. И своё будущее мы видели хоть и как в тумане, несмотря на предсказания оракула – но сквозь мглу неведения, до наших глаз пробивались светлые лучи. Мы стали бесстрашными.
Прошло столько времён – все те моменты слились воедино. Годы кажутся мне теперь за секунды. Они пролетали быстрее, чем садилось солнце на горизонте. И ещё быстрее – в один момент всему был положен конец.
Мы думали, что это будет простая прогулка – сотни или тысячи таких мы уже проходили и всё всегда заканчивалось гладко. Но тот раз – перечеркнул все предыдущие и определил мою судьбу на многие столетия вперёд.
С первого взгляда место, к которому мы пришли, казалось самой обыкновенное норой. Может, такой она и была. Но когда мы пришли – для Гелиона, а значит и для меня, она перестала быть таковой. Ему хотелось проверить, чья это была нора. Я к тому времени видел их уже достаточно, чтобы с первого взгляда сказать, что она была змеиной.
Он осмотрел землю вокруг этого отверстия, которое уходило не вглубь, а как бы под подушку почвы. Гелион долго ходил вокруг неё, явно мучаясь вопросом, произнести вслух который он либо не мог решиться, либо просто не хотел.
Пока он занимался не пойми чем, я сел на землю и стал подбрасывать камни, чтобы поймать их в воздухе – я готов был сделать что угодно, лишь бы убить время, пока мой друг убивает себя всякими бредовыми идеями в голове. Я знал, что скорее всего, Гелион скажет мне засунуть руку в нору, чтобы проверить свою теорию. Я же – просто не смогу ему отказать. В те времена: я вообще не умел говорить «нет» и потому часто страдал. И кого ещё я мог винить в этом, кроме самого себя?!
Я думал: сколько же времени ему понадобится, чтобы подойти и спросить меня. Я смотрел на него деланно равнодушными глазами и не мог не заметить, как он всячески старается не поворачиваться в мою сторону.
Наконец, он не вытерпел этого внутреннего одиночества и подошел ко мне.
– Итак, по всему видно, что это кроличья нора.
Раз он так говорит – значит, нора точно змеиная. Хоть мы и были лучшими друзьями – с ним лучше всегда быть начеку.
– Если нам повезёт, то мы сможем поймать кролика в его собственной норе – разве не отлично?!
– Может быть.
Мне с самого начала не нравилась эта идея.
– Но для этого – нам нужно проверить: действительно ли эта нора кроличья. Так что, засунь туда руку и всё станет ясно.
– А если кролик укусит?!
– Не укусит. Просто протяни туда руку – как можно глубже. Скажи, что ты там чувствуешь; и всё станет ясно.
Что ему будет ясно – не знал ни я, и никто. Но я всё равно сделал это. В те времена, мне было всё равно, что со мной может произойти. И я не боялся ничего.
Я входил в неё медленно: сначала только по ладонь, затем по локоть и наконец по плечо. Чем глубже я заходил в неё – тем земля становилось на ощупь плотней и холодней – может быть, до этой темноты возможно было даже дотронуться. Я ждал укуса: кролика, змеи или какого-либо другого существа, обитающего в норе. Если хозяина в это время не было дома, то я должен был уже нащупать что-нибудь, что дало бы представление о владельце этой дырки в земле. Но это надеялся и Гелион.
Но ничего такого не происходило. Мои пальцы проходили всё дальше и дальше, и не ощущали никакого сопротивления на своём пути. И вот, когда я уже не мог засунуть её ещё глубже, моя рука самими кончиками пальцем нащупала какой-то предмет. Сначала, я подумал, что это конец норы; но я ошибся. Предмет оказался намного плотнее земли, и я заметил, что если сделать над собой усилие и попытаться засунуть руку ещё глубже – то предмет можно было бы придвинуть к себе, схватиться за него и вытащить наружу.
– Ты на что-то наткнулся?
– Сейчас, там что-то есть.
Я сделал всё, что мог, чтобы залезть ещё глубже. И в конечном итоге, мне удалось схватить этот камень(?) всей ладонью и вытащить его наружу.
Это оказался вовсе не камень. Мы очистили с него землю и увидели, что это была чаша, сделанная из металла зеленоватого цвета. Гелион смотрел на неё в моих грязных от земли пальцах, не видя ни них, ни моей руки, ни меня самого. Всё, что заняло его внимание, весь спектр его интересов и весь мир в ту минуту – была эта чаша из неизвестного зелёного металла. Ещё немного поцарапав её ногтями, я разглядел на ней сюжет из мифа о Тине, сражающимся с демоном Тухулку – правителем преисподней. Эта древняя этрусская легенда: мой народ верил, что эта кровавая битва идёт от начала времён и будет длиться до самого конца. Этруски верили, что живя на земле, человек помогает в этой битве Тину – богу жизни; а умирая без должной церемонии, которую провести могут лишь жрецы из Цери – встаёт после смерти на сторону Тухулку – демона, принимающего облик всего самого страшного, что есть в этом мире. Поэтому, этруски так много времени уделяли церемониям, ритуалом погребения и волшебным рисункам на стенах своих гробниц; или же просто на чашах и амфорах. Моя семья занимается этим искусством уже много поколений, и я знал о нём достаточно, чтобы сказать наверняка: эта чаша – шедевр, каких есть лишь единицы во всём подлунном мире. Сокровище, достойное одних лишь царей. Когда-то великие мастера изготовляли их, на одну чашу готовые потратить полжизни. Теперь, мой народ занят изготовлением оружия, чтобы защитить себя от варваров, от греков и самых своих кровных врагов – римлян.
– Эта чаша – святая, – сразу сказал Гелион и посмотрел на меня, – ты знаешь, что это значит?
Конечно же, я знал.
– Вода и вино из этой чаши – становятся волшебным лекарством; или смертельным ядом – зависит от самой чаши и того, кто из неё пьёт.
Слова, которые он произнёс – присутствовали почти в каждой легенде про великие чаши; но до этого дня никто из живущих на земле не смог бы доказать мне, что они существуют на самом деле.
Гелион задал только один вопрос:
– Кто будет первым?
В ответе на него – нечего было и сомневаться.
Мы вернулись в город и набрали из колодца воды. Отойдя в сторону – подальше от любопытных глаз – Гелион наполнил кубок чистой водой до краёв и протянул его мне. И я знал: либо в нём окажется лекарство, которое навсегда избавит меня от всех болезней; либо в нём окажется яд, я напьюсь его и погибну.
Перед тем, как сделать глоток: я решил на всякий случай вспомнить всё, что произошло в моей жизни. Вначале: было ничего; а затем, появились моя дружба с Гелионом. Не очень богатая на события жизнь. А что могло бы ждать меня дальше? Участь, которая постигла моего отца и моих старших братьев, которые отправились в другие города, чтобы заниматься всё тем же гончарством?! Сидеть целыми днями над кувшинами и амфорами, и вычерчивать на них красивые сюжеты из жизни легендарных предков, но и не мечтать повторить их подвиги?!
В легендах говорится, что иногда выпивающие из чаш хотят напиться яду больше, чем излечиться от всех болезней. С каждым из нас в жизни происходит хотя бы одно событие, которое вполне могло бы стать легендой. И этот момент для меня настал. Если вода окажется ядом – я буду тем, кто во имя чудес не отказался и от смерти.
Я выпил всю ледяную воду из чаши однимглотком, чуть не подавившись. Капли падали с моих губ на землю и я смотрел вниз. Но ничего, кроме адского холода, я не почувствовал.
– И как?
Я покачал головой.
– Ничего.
– Теперь, моя очередь выпить.
Он снова наполнил чашу из неизвестного зелёного металла до краёв так, что вода выходила закрай. Он застыл на какое-то время и затем решился. Опустошив чашу вновь, он тоже ничего не почувствовал. И тогда я увидел, как Гелион разозлился – он никогда не впадал в ярость настолько сильную, как эта. Он бросил взгляд на чашу, а затем выбросил её в колодец. Ещё никогда до этого я не видел его таким. Это был новый Гелион – разочарованный в чудесах.
Он не хотел разговаривать и отвечать на мои вопросы – простые слова, которыми я пытался его успокоить, больше не значили для него ничего. Он разозлился так, что чуть не набросился с кулаками на невинного прохожего, который просто остановился рядом и спросил, как у нас дела. Но мне удалось его успокоить – он был вне себя настолько, что я легко схватил Гелиона за руки и его же приёмами уложил на колени своего друга. Только после этого ему кое-как удалось привести себя в порядок и с притворным лживым раскаянием глядя в глаза окружающим – он направился домой, даже не попрощавшись со мной.
Только под вечер я вспомнил, что вода из чаши – имела какой-то необычный вкус, непохожий ни на один из тех, что мне когда-либо приходилось пробовать; но он был слабым – сложно было сказать, на что тот был похож – скорее, на что-то среднее между недожаренным мясом и сырым овощем. Поэтому, я сразу не придал этому никакого значения.
Все мои мысли на остаток дня были полностью посвящены одному Гелиону и его внезапной вспышке ярости. Я понимал его чувства о том, что чаша оказалось самой обыкновенной, несмотря на металл, из которого была сделана и магические рисунки. Но всё это – никак не могло быть поводом для того, чтобы довести одним этим Гелиона до состояния голодного демона, сорвавшегося с цепи.
Но затем, я решил от мыслей перейти к действиям и направился к Гелиону домой. Дверь он открыл; но сразу после этого, прижался к какому-то углу и заслонил лицо руками. Меня встретили его родители: отец Гелиона никогда не терял каменного взгляда торговца, никогда не отступающего ни перед чем. Его жена была такая же – женщина без сомнения мудрая, но до отвращения жестокая. Вместо слов приветствия, он сказала мне:
– Тебе не стоило приходить. Гелион с самого рождения получал всё, чего хотел. Ему стоит немного погрустить и не разговаривать ни с кем. Это должно сделать из него настоящего человека, а не духа из песка и ветра. Ты ведь тоже не раз разочаровывался. Просто оставь его – и он придёт в себя другим человеком.
Отец ничего не сказал. А я просто не стал отвечать. Я сел рядом с Гелионом и взял его за руку. Я пытался завязать с ним разговор о том, что произошло. Затем, я сделал попытку поговорить о чём-нибудь другом, о чём мы всегда могли вести беседы часами. Ничего. Я начал затрагивать самые болезненные темы, теперь уже с единой целью – выдавить из него хоть слово. Но он был как скала, которую сколько не бей палкой – останется на своём месте.
Я беспокоился за него и уже собрался остаться вместе с ним ночевать. Но его отец угостил меня отваром из горьких трав, взял меня за плечо и попросил уйти.
– Мы сами позаботимся о своём сыне, – сказала мать Гелиона, – можешь больше не приходить.
– Думаю, он придёт в себя уже завтра. Тогда-то вы и встретитесь, – сказал его отец, – а пока, не думаю, что тебе следует здесь оставаться.
Он тоже глядел на меня не моргая. Я в последний раз бросил взгляд на своего друга. Мне казалось, что я продолжаю смотреть на него, даже когда дверь перед моим лицом захлопнулась и наступила ночь.
А под утро – его нашли убитым в поле, неподалёку от города.
У меня не было никаких оснований связывать чашу с его смертью. Уж больно это походило на самое простое совпадение. Я бы конечно не стал связывать два эти происшествия, если бы не то, что произошло со мной в ночь его смерти.
Мне не спалось. Не помогали ни отцовские отвары, ни приношения в жертву богам двух комаров. Моё тело было тяжёлым, а сознание усталым – как после трёх бессонных ночей. Но как-то провести это бездонное ночное время я должен был. Оставаться дома было мучительным и я решил выйти на улицу.
Вейи, которые мы с Гелионом изучили вплоть до последнего камешка и днём, и ночью – теперь казался мне до боли одиноким. Я единственный(?), кто не спал в эту ночь; и пока все, кого я знал мяли своими тяжёлыми телами постели – я был изгнан самим собой из собственного дома на улицу и обречён топтать его каменные и земляные улочки в компании безмолвных площадей, домов и переулков – до рассвета ли?..
И я шел так: в никуда, по кругу; упивался своим безумным одиночеством, пока на углу одной из улиц не встретил его.
У него был ястребиный клюв и клубок змей на голове вместо волос; но тело у него было человеческое, хоть и напоминало больше скалы мускулов, которыми обладают одни лишь боги и герои; из одежды на нём была лишь набедренная повязка. Его голос был как рёв льва и плач младенца; как шелест листвы и раскаты грома. Описать это невозможно, но достаточно один раз услышать, чтобы запомнить это на всю оставшуюся жизнь.
– Это ты тот, кто достал мою чашу из норы и выпил из неё воды? – спросил он.
Я набрал в грудь как можно больше воздуха и ответил:
– Да. Это был я.
– Но ты ведь был не один, – чуть не закричал он так, будто собирался расплакаться, – ты был не один, с тобой был ещё кто-то.
Передо мной стоял не кто иной, как сам демон Тухулку – лгать ему было опаснее, чем прыгать с обрыва в бездну.
Внезапно, мне захотелось спать. Веки мои стали тяжелее камня и у меня не осталось никаких сил защищать Гелиона, взяв всю вину на себя.
– Да. Со мной был мой друг.
– Он выпил из моей чаши первым?
– Нет, ужасный Тухулку, первым из неё выпил я.
– Это ты был тем, кто бросил мою чашу в колодец?
– Если ты тот, о ком слагают легенды, то ты сам должен знать это. Нет, это был не я. Но кто – я не скажу тебе, Тухулку.
– Ты совсем не боишься меня?
– Те, кто встретили тебя один раз – уже не увидят рассвета. Так чего мне бояться теперь, раз не уйти мне от тебя живым?!
Я так и сказал ему; и чуть не свалился от бессилия перед ним на землю. Если бы я упал – то потерял бы сознание: заснул ли тогда бы навсегда?! Но вместо того, чтобы оскорбиться, демон нашел мои слова смешными.
– Небо, – указал он пальцем, толстым как колонна, на звёзды, – разделено на шестнадцать частей между шестнадцатью богами. Земля разделена на сотни частей между сотнями народов. А загробный мир и мир духов – всецело в моей власти. И я – не мелочный убийца, если ты так думаешь обо мне. Мне не нужна твоя жизнь. Я зол, потому что спрятал на земле чашу, выпивший один раз из которой – станет бессмертным. Один человек тысячи лет тому назад уже находил её – и живёт до сих пор. И будет жить дальше. Я зол, потому что первый, кто нашел самое бесценное сокровище этого мира – выбросил её в колодец, который не простоит и сотни лет. Но я – вовсе не виню тебя; я злюсь только на твоего друга. Ты же – не сделал ничего, что не должен был. Поэтому, я дам тебе то, о чём никто из живущих не смеет и мечтать – память. Твоё тело не умрёт и будет помнить всё, что происходило с ним за все годы, которые тебе предстоит прожить. И только спустя тысячи лет, когда ты найдёшь второго бессмертного, ты вместе с ним выплатишь все долги на этой земле. Когда вы оба станете свободными – бессмертие покинет вас и вы превратитесь в прах. Я давно ничего подобного не делал с людьми. Интересно, что выйдет из этого на этот раз.
И с этими словами, демон преисподней исчез. А мне не оставалось ничего, кроме как с пустыми глазами сделать самый разумный и правильный поступок за очень долгое время – отправиться спать.
Интермедия Первая
Смотри внимательно.
Сцена из окна придорожной закусочной: большая птица срывается с ветки и налету хватает когтями маленькую птицу. Та из последних сил пытается спасти свою жизнь и вырваться из объятий смерти; но большая птица своим огромным клювом в несколько ударов сносит маленькой голову. И они обе летят вниз, оставляя за собой воздушный след из маленьких и больших перьев, окрашенных кровью. Насладившись трапезой, большая птица улетает, оставляя за собой лишь комок раздробленных костей.
А я – делаю глоток кофе и разворачиваюсь к Машеньке, вернувшейся к моему столику со стаканом молочного коктейля в руке и трубочкой во рту.
– Ты выглядишь грустным. Задумался над чем-то?
Я поворачиваю голову в сторону окна и тут же отворачиваюсь, глядя теперь в кофейное пятно на столе.
– Да так – ничего особенного.
Жестокость природы – никогда не удивляла и не поражала меня.
А о моём собственном образе жизни – моей жестокости к самому себе – можно было уверенно сказать одно: прожигать свою личную бесконечность – это моё любимое занятие. Я ненавидел свободное время – оно для меня как проклятие. Но другого – для меня просто не существует.
Однажды, я решил отправиться в Калифорнию – это был четвёртый или пятый раз в моей жизни. Ничего особенного не произошло – впрочем, как всегда. Только дуракам приходит в голову теперь говорить о приключениях, которые на самом деле – простая рутина, о которой и нечего говорить. В тот раз я прибыл в золотой штат в конце шестидесятых годов двадцатого века – мало кто помнит, какие это были времена – разве что, из учебников истории. Больше всего из этой поездки мне запомнился разговор с одним типом, отрастившим себе волосы до колен. И этот сумасшедший с первых своих слов показался мне чуть ли не самым разумным человеком на всём западном побережье. Я просто выпивал в баре, а он сидел рядом со мной в разноцветной рубашке. И тут ни с того ни с сего заговорил, обращаясь не ко мне, но будто к барной стойке, вентилятору над головой и всему Сан-Франциско в частности:
– Алкоголь – отличный антидепрессант; до поры, до времени, пока не станет сильнейшим депрессантом.
Хоть в этих слова и не было ничего для меня нового и уж тем более особенного, но они всё равно надолго засели где-то глубоко в остатках моих чувств и я решил поставить ему пиво. Между нами завязался разговор. По мере разговора, я поделился с этим незнакомцем, чьего имени я так и не узнал, самыми тяжёлыми вопросами, уже давно терзавшими мою старую гнилую душу. Тогда, он сказал:
– Если ты получаешь удовольствие от прожигания жизни – лучше всего тебе будет сделать какую-нибудь самую безумную и бесполезную для тебя штуку: выучи латынь, отправься в путешествие по Китаю без денег, напиши сборник стихов и сожги его, создай рок-группу…
И как я мог ему объяснить, что на момент нашего разговора всё, что он мне предложил (кроме последнего пункта, к которому я впоследствии не раз возвращался) я уже сделал; а некоторые вещи – даже не один раз.
После этого я понял, что говорю не с разумным человеком, а скорее со стеной, у которой меньше шансов меня понять, чем курице станцевать балет. Тогда же я понял, что разговор с любым человеком приведёт меня всё в тот же тупик: в один миг я пойму, что разговариваю и пытаюсь доказать что-то пустоте.
Тогда я расплатился за нас двоих и вышел из бара, больше не возвращаясь к этому вопросу. Некоторые вещи – следовало бы понять намного раньше, чем нам это удаётся. Но есть и такие истины, с которыми трудно смириться и за сотню лет. С этими словами я и хожу среди людей, не разговаривая с ними без крайней необходимости. Но теперь, мне стоит попытаться вновь завести этот разговор – постараться объяснить всё так, чтобы Машенька смогла меня понять. Моя главная задача – забыть всё, что меня ограничивает – и рассказать всё, как оно было, как оно и остаётся. По таким ведь правилам это работает?
– Ну что, как тебе начало моей истории? – спросил, наконец, я, заказав ещё одну чашку кофе.
– Ничего. Хорошая сказка. Я, конечно, не понимаю при чём здесь Древний Рим и прочая ерунда – мы ведь не на уроке истории. Я вот слушаю тебя – слушаю и всё жду, когда ты наконец скажешь мне то, что собирался сказать на самом деле?! Или ты серьёзно позвал меня с собой, чтобы рассказывать мне это: убийства, произошедшие три тысячи лет назад, демоны, оборотни, волшебные чаши…
– Там не было оборотней.
– А скоро будут?! Я уже не могу дождаться.
Я прикрыл лицо ладонью. Может, с самого начала это было ошибкой? Впрочем, чего я ожидал?! Что она поверит мне с первого слова?! Так всегда бывает, когда я пытаюсь говорить серьёзно: все либо думают, что я шучу, либо считают, что сочиняю сказки.
Страшненькая, но милая официантка принесла мне чашку кофе; времена идут, а они остаются всё такими же. По первому глотку я понял, что этот напиток – не стоит ничего.
И я разозлился: на кофе, на Машу, да и навесь мир; и стукнул кулаком по столу – неожиданно для всех, даже для самого себя. И вот спустя невыразимо долгие три секунды какого-то совсем уж дурацкого замешательства, я начинаю бубнить какие-то слова: извиняться, обращаясь то ли к Машеньке, то ли к страшненькой, но всё же милой официантке, которая всё равно уже слишком далеко, чтобы что-либо услышать. Лучше бы я этого не делал – тогда, мне удалось бы сохранить хоть какие-нибудь остатки достоинства. Добрая треть чашки вылилась, образовав вокруг себя лужу тёмно-коричневого цвета. Маленькие капельки кофепада проливались на пол.
– Прости, я немного перенервничал. Конечно же, ты можешь думать о моей истории, что угодно. Я ведь только затем, чтобы рассказать её – и ничего больше.
Я всё-таки сделал второй глоток, а за ним и третий.
– Но чего мне точно не хочется – так это продолжать наш разговор здесь. Я бы с огромным удовольствием очутился в каком-нибудь другом месте.
Кафе-бар «Чумацкий Шлях» затерян где-то по дороге от Запорожья до Мелитополя; то есть между самой задницей мира и ещё большей. Раньше здесь была степь; теперь двухэтажные поля, чтобы вырастить как можно больше всего. Если голоден – вероятность отравиться здесь на порядок ниже, чем в соседних кафе-барах. Но после обеда: единственное желание, которое возникает у тебя – убраться отсюда как можно дальше и скорее.
