скачать книгу бесплатно
– И смотреть тут нечего.
Тишка вздохнул и, сунув снова в рот свой серебряный рубль, побежал сгонять в кучу гусей, рассыпавшихся по поляне.
– Вася побрёл куда глаза глядят.
Был полдень долгого майского дня. В церковной роще галдели в гнёздах грачи. Парк за один день превратился в гигантский шатёр листвы, земля покрылась яркой зеленью. Вдали блестел пруд, и в светлом воздухе особенно отчётливо выступал барский белый дом тяжёлого старого стиля, с бельведером.
Над головой Васи, играя, поднялись откуда-то взявшиеся бабочки – жёлтая и огненная. На них стремительно налетел сорвавшийся с ближайшего дерева воробей, но ни одной не поймал и только расстроил их игру. Где-то в парке щёлкали неугомонные соловьи. Со стороны невидимого села доносилось пение петухов. По небу плыли целые эскадры белых облаков.
Но всё это не занимало, не рассеивало мыслей Васи. Всё это, столь привычное и дорогое, теперь было ему не мило. Он должен был вернуться и понести своё наказание.
Вот и гульёнковская церковь. Сама белая, она просвечивает через сетку молодой листвы белоствольной берёзовой рощи.
Около неё, под берёзами, виднеется два-три каменных, поросших мхом памятника и целая россыпь простых деревянных крестов над могилками – большими и малыми.
Вот и старый кирпичный склеп. Вася остановился перед ним. Тут лежат и дед, и прадед Васи. В этом же склепе три года назад похоронены его отец и мать. Над их могилой у самого входа – плиты из чёрного мрамора. Они заняли последние места.
Склеп закрыт тяжёлой железной решёткой, выкованной на веки вечные гульёнковским кузнецом Ферапонтом. На решётке висит огромный замок.
Вася приник лбом к холодному железу двери и глядит в склеп, где из темноты постепенно возникают надгробья его предков. Он долго смотрит на чёрные блестящие плиты, и вдруг ему становится жалко самого себя. Он опускается на колени, ещё сильнее прижимается лбом к решётке, его охватывает чувство одиночества, и горючие слёзы бегут по лицу…
Глава 4
Ночь в омёте
Тихий весенний вечер спустился на землю. Сумерки уже готовы были перейти в ночь. Над огромным зеркалом пруда дымился лёгкий, заметный только издали туман.
В парке пели соловьи, то совсем близко, так близко, что Васе были слышны их самые тихие коленца – едва уловимое дрожание воздуха, то так далеко, что до него едва долетало лишь их щёлканье.
Хотелось и есть и спать. Для этого нужно было идти домой. А он решил никогда, никогда больше туда не возвращаться. Всё равно рано утром он уйдёт пешком в Москву, где живёт его дядюшка Максим. А потом он поступит в корпус.
Но где переночевать? Где раздобыть хоть немного еды? Чем кормиться в дороге? Милостыней? Нет. Так легко себя выдать. Обратят внимание, задержат и отправят назад. Ах, зачем он отдал свой рубль Тишке? Как бы он ему теперь пригодился!.. Но ещё не поздно. Придётся предложить Тишке что-нибудь другое.
Вася осторожно пробирается к птичьему двору и тихо стучит в крохотное оконце Степанидиной избы. Нижняя часть оконца быстро поднимается кверху, словно там только и ждали его стука. Из окна боком высовывается голова Тишки.
– Кто? – спрашивает Тишка.
– Я, – шепчет Вася. – Тише! Твоя мать дома?
– Нет, ушла в господский дом.
– Зачем?
– Понесла твой давешний рубль, – мрачно отвечает Тишка. – Лушка, ябеда, донесла, мать отняла и теперь вот пошла сдавать.
Значит, о рубле не приходится и говорить. Это облегчало бремя, лежавшее на душе Васи, но ещё больше осложняло положение. Но всё равно он уйдёт…
– Где ты был? – спросил Тишка. – Тебя ищут, весь парк обшарили, в дубовую рощу ходили. Теперь тётушка послала поднимать деревню. Послали на Проню, к рыбакам, за неводом. Будут заносить в пруд: боятся, что ты утонул.
– Пусть ищут, – сказал Вася. – Нет ли у тебя хлеба?
– Найдётся, – отвечал Тишка, не выражая никакого удивления по поводу такой просьбы барчука.
Он втянул обратно в окно свою голову и через минуту протянул Васе краюху кислого чёрного хлеба.
Вася взял хлеб, поспешно отломил большой кусок и сунул его в рот. Хлеб оказался вкусным.
Вася повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал тихие всхлипывающие звуки, идущие откуда-то из глубины неосвещённой избушки вместе с запахом птицы и кислой хлебной закваски.
– Кто это у тебя там хлюпает? – спросил он с удивлением.
– Лушка ревёт.
– Почему?
– А я её оттаскал за волосья. Кабы не она, так никто и не узнал бы про твой рублёвик.
– Так ей и надо. Не доноси!
Вдали послышались людские голоса. Это, должно быть, из деревни уже шёл народ разыскивать его, Васю. Он перелез через изгородь и, прыгая по грядкам Степанидиного огорода, разбитого позади избушки, слышал, как хлопнула подъёмная рамка оконца, спущенная рукою Тишки, и всё стихло. Только далеко где-то без устали скрипел колодезный журавель.
Из-за ближнего леса показалось пылающее зарево. Вася знал, что это восходит луна и что надо спешить.
Он побежал.
Когда Вася добрался до гумна, луна уже подымалась над лесом, и стало светло, как днём. Омёты[6 - Омёт – сложенная в кучу солома, скирд. – Прим. ред.] старой соломы стояли здесь длинными порядками, как дома в городе. В узких проходах между омётами было сыро, темно, но от соломы отдавало приятным дневным теплом и запахом спелого зерна.
«Вот омёт, из которого берут солому для хозяйства, – на него можно без труда влезть»… Вася зарывается в солому по горло, достаёт из-за пазухи остатки Тишкиной краюхи, доедает её и смотрит на луну, которая незаметно для глаза, а всё же довольно быстро поднимается кверху, что видно ещё и по тому, как укорачивается тень от омёта.
Где-то в соломе шуршат мыши. Между омётами носятся совы, которые то падают на землю в погоне за шныряющими там мышами, то снова поднимаются. Медленно движется луна по безоблачному небу, бесшумно снуют совы. Над головой Васи проносятся со звонким криком невидимые кулички.
В соломе тепло. Сонная истома охватывает Васю, и он быстро засыпает, подложив локоть под голову.
Глава 5
Пегас-предатель
Вася слышит сквозь сон какие-то странные звуки. Солома вокруг него начинает двигаться. Его лица касается что-то холодное и сырое. На грани сна и яви он не может понять, что это. Но ему делается страшно, и он просыпается.
– Пегас!
Огромный, серый в чёрную крапинку, отцовский лягаш[7 - Охотничья собака из породы легавых. – Прим. ред.] Пегас вертится вокруг него, видимо, очень довольный тем, что разыскал так хорошо спрятавшегося Васю. Ему не впервой такая игра, хоть, правда, на этот раз пришлось искать дольше обыкновенного. И Пегас лижет Васю в самые губы.
Вася укладывает Пегаса рядом с собой и прижимается к собаке, которую теперь считает своим единственным товарищем в бегстве, своим сподвижником и другом.
– Только молчи, Пегас, никому не рассказывай, где я, – говорит он собаке.
Луна уже склоняется к горизонту. В той стороне, где находится деревня, слышится пение предрассветных петухов. Уже можно различить бурые массивы соседних омётов и бесшумно вертящихся между ними сов. Поля курятся лёгким туманом. Должно быть, скоро рассвет. Вася прижимается покрепче к собаке и снова засыпает. Он не слышит, как Пегас осторожно оставляет его, спускается с омёта и исчезает.
Пёс бежит крупной деловитой рысью, где по дороге, где прямиком по луговине, направляясь к господскому дому и стараясь ничем не отвлекаться. Но иногда его носа касаются такие завлекающие запахи, что никак нельзя не остановиться и не порыться носом в росистой траве, отчего, впрочем, все запахи сразу исчезают, и хочется только чихать.
Но вот из-под его ног выпрыгивает холодный мокрый лягушонок. Этого Пегас никак не может пропустить. Он на ходу ловит его передними лапами и, брезгливо подбирая свои брудастые губы, прихватывает лягушонка одними зубами, трясёт головой изо всей силы и забрасывает его куда-то в траву.
У парадного подъезда Пегас видит стоящих в нерешительности женщин, бурмистра[8 - Бурми?стр – доверенный от помещика староста над крестьянами (при крепостном праве). – Прим. ред.] Моисея Пахомыча и кучера Агафона, которых узнаёт по запаху ещё издали. Он приветствует их усиленным помахиванием хвоста.
Нянька Ниловна, завидев собаку, говорит:
– Вот и Пегас. Где ты гонял, непутёвый? А ну-ка, поищи барчука! Ищи, ищи!
Пегас любит эту привычную для него игру. Он поднимает морду кверху и издаёт глухой басистый лай:
– Гав! Гав!
– Ищи, ищи, Пегасушка, барчука.
Пегас продолжает гавкать, поворачиваться в сторону, откуда только что прибежал, а Ниловна всё подзадоривает его:
– Ищи, ищи!
«Чего там искать!» – хочет сказать ей Пегас, но не может. «Гав, гав!» – и он устремляется в сторону гумна.
Вася просыпается от громкого лая и от горячих лучей солнца, бьющих прямо в лицо. Вокруг него стоят на омёте нянька Ниловна, Жозефина Ивановна, бурмистр Моисей Пахомыч, сама тётушка Екатерина Алексеевна.
Приснится же такая чепуха!
И он снова закрывает глаза, но солнце мучительно жжёт, и Пегас продолжает лаять в самое ухо. Плеча Васи касается чья-то рука, и он слышит голос няньки:
– Батюшка, Василий Михайлович, проснись! Разве здесь место почивать?
Вася в тревоге вновь открывает глаза. Теперь тётушка, поддерживаемая под руку Жозефиной Ивановной, стоит рядом с ним. У неё встревоженное, посеревшее лицо и воспалённые глаза. Как и нянька, она не спала всю ночь.
– Ах, – говорит она ему по-русски, – какие огорчения причиняете вы мне, какой же вы упрямый, Базиль! Немедленно идите домой!
– Иди, батюшка, иди, – вторит ей Ниловна, беря Васю за руку.
– Идите, Базиль, домой, идите, – говорит по-французски Жозефина Ивановна.
– Иди, барин, иди, – повторяет за всеми кучер Агафон.
И даже Пегас, который так легко предал Васю, смотрит теперь на него с укоризной своими ясными золотистыми глазами, прыгает вокруг него и лает.
Вася спускается с омёта на землю.
Хотя солнце жжёт и роса на соломе давно уже высохла, и нет больше сов и тумана, но Васе холодно. По всему телу разливается дрожь, голова мутна и хочется лежать.
Вася покорно следует за Ниловной, которая не выпускает его руки.
А впереди всех шагает тётушка Екатерина Алексеевна в своём чёрном плаще с капюшоном. Шаги её решительны и против обыкновения быстры.
Она думает о Васе. Она думает о том, что уже давно решено. Мальчику надо учиться. Правда, больше приличествовало бы отпрыску столь славного рода служить в гвардии, но Гульёнки давно уже не дают таких доходов, как прежде. Пусть мальчик идёт в Морской корпус. Не только в гвардии, а и во флоте служить царю для дворянина почётно. Да и покойный Михаил Васильевич того желал, и дядюшка Максим не против. Быть по сему!
И тётушка Екатерина Алексеевна решила не медлить далее и сегодня же отправить нарочного в Москву к дядюшке Максиму Васильевичу, чтобы ждал Васю к себе, а кузнецу Ферапонту наказать, чтобы приготовил к дальнему пути старый матушкин тарантас.
Глава 6
Расплата
Однако не так скоро, как предполагала тётушка, пришлось Васе покинуть родные Гульёнки.
Холодная весенняя ночь, проведённая им в омёте, не прошла для него даром.
Вот уже три дня, как Вася лежит в постели, в жару и полузабытьи.
В господском доме стоит тревожная тишина.
В комнатах пахнет аптечными снадобьями.
Уездный лекарь Фердинанд Фердинандович, немец в огромных очках, с золотыми кольцами на всех пальцах, поставил Васе пиявки, положил на голову лёд в воловьем пузыре, дал выпить бальзама и велел настежь открыть окна в комнате больного.
На четвёртый день Васе стало лучше. Температура упала. Он сбросил пузырь со льдом и спросил сидевшую около него няньку, что с ним было.
– А то, батюшка, – ответила нянька, – что страху я натерпелась за тебя нивесть сколько. Разве можно дворянскому дитю ночевать в омёте? Чай, ты не пастух и не Тишка.
Вася ничего не сказал. Говорить ему не хотелось. Жар в теле теперь сменился упадком сил и сонливостью.
Сквозь лёгкую дремоту Вася слышал срывающееся побрякивание колокольцев пробегавшей мимо дома тройки, потом звонкий говор их вдали, постепенно удалявшийся.
«Наверное, повезли Фердинанда Фердинандовича в Пронск», – подумал Вася и даже хотел спросить об этом няньку, но жаль было спугнуть овладевшую им приятную дрёму.
Пришла тётушка, зябко кутаясь в шаль, несмотря на тёплый вечер.
– Ну что, как? – спросила она у няньки.
– Спит, – шёпотом отвечала Ниловна.
Вася слышал всё это, но нарочно покрепче зажмурил глаза и начал дышать шумно и ровно, как спящий.
Тётушка отдала несколько распоряжений няньке и вышла.
Вася открыл глаза. В комнате стоял густой сумрак. В окно сквозь молодую листву огромного дуба, росшего у самой стены дома, просвечивало ещё не совсем потухшее вечернее небо с робкими, едва наметившимися звёздами. Иногда лёгкий, не ощутимый в комнате ветерок налетал на дерево, перебирая листву, и замирал.
В ногах у Васи, на табуретке, сидела Ниловна. Старушка, не спавшая уже несколько ночей, с трудом боролась со сном. Иногда она роняла голову на грудь, но быстро открывала глаза и старалась бодриться. Затем её голова снова клонилась на колени или на бок. Но каждый раз, не встречая опоры, старушка пугливо просыпалась, чтобы через минуту снова куда-то валиться всем корпусом.
Васе стало жалко няньку, и он подсунул ей под бок одну из своих подушек.
Старушка, качнувшись в эту сторону, упала на подушку и крепко уснула.
Вася начал думать о тётушке, о дяде Максиме, о том, что он напишет ему письмо и будет просить взять к себе в Москву. Ведь он никогда ещё не был в Москве!
