скачать книгу бесплатно
А вот и заветные заросли. Пес настороженно огляделся. Никого. Быстренько пару раз копнул. Показался краешек заветного пакета. Шарик потянул зубами и извлек содержимое на свет. Ба! На дне сиротливо отсвечивала дочиста обглоданная кость в компании нескольких слипшихся карамелек.
Обескураженная дворняга аж взвизгнула от возмущения.
– Что за жизнь собачья! Ничего оставить нельзя без присмотра. Воистину, край воров и жуликов! – и он бросился к знакомой легавой.
Мадам возлежала там же и в той же позе.
– Ну, что в этот раз, юноша, вас интересует?
– Меня «интересует», кто сожрал мои припасы, – начала возбужденная жертва вероломства. – Никто, кроме нас двоих, не знал, где я прикопал свой провиант.
– А я предупреждала: «Инфляция». Кстати, французы говорят: «Что знают двое, знает свинья», – увернулась от обвинений высокомерная легавая.
– Понял. Не дурак, – оскалился лишенец. – Встречу Пятачка, ужо начищу ему рыло! Бывай. И Шарик опрометью бросился к схрону, здраво рассудив, что остатки лучше, чем ничего.
Растерзанный пакет виновато подрагивал на ветру беспомощными лохмотьями. Точь-в-точь жертва маньяка-насильника.
– Да что же это твориться?! И пяти минут не прошло! – возопил от возмущения голодный пес.
– А это, Шарик, называется ДЕФОЛТ! Или – ДЫМ БОЛТ! Как тебе больше нравится, – прозвучал ехидный голос откуда-то сверху. – Крррасавчик…
Шарик медленно тащился по разбитой проселочной дороге. Живот подвело. От голода звенело в ушах. Вспомнился плакат в заброшенном сельском клубе. На нем бывший вожак двуногих с характерным прищуром вглядывался в самую душу посетителей и наказывал поднятым перстом: «Учиться, учиться и учиться!».
О пище духовной и не очень
– Сукой буду, говядину тащит! Не меньше двух кило. Куда ему столько? Вон зад какой отрастил. Аж заносит. Розу ветров сбивает.
Дневной зной скрылся за мачтами уцелевших после пожара сосен. Порхающая мелочь оставила тенистые шхеры ради хлеба насущного.
Пара охотничьих сук лениво следила за жизнью по «ту» сторону забора. Иногда они оживлялись, заметив, к примеру, дачника с большой хозяйственной сумкой.
– Давай, ты зайдешь спереди и как рявкнешь! Он сумку-то и выронит.
– Ну…
– Что ну? Кто ж потом из пыли дорожной, описанной поколениями графоманов (и не только), куски подбирать станет?
– Этот, Люська, станет. Я его знаю. Все вокруг раз по сто жен повыгоняли-переженились, а энтот все с одной, все с одной. Подберет – не побрезгует.
– Плохо. Ну да ладно – будем ждать. Может, какой пьяненький колбасу обронит или так угостит.
– Запросто. Они как выпьют – добреют и поболтать тянет. А кому душу-то излить?
– Жене?
– Ну, ты, Люська, и ляпнешь! Кто ж супруге сокровенное откроет? Про соседку, про тещу… Не-е, Люська, здесь нужен посторонний, но терпеливый собеседник. Желательно немой и с больной печенью. Лучше чужой собаки и не придумаешь. Сядешь напротив бедолаги, посмотришь в его слезливые глаза с пониманием, с участием, и – колбаса гарантированно твоя.
– Клево! А мой, подруга, непьющий…
– Да знаю я. Беда. Но родителей, Люсьен, как и спонсоров, не выбирают.
– А какая, Люсьен, нынче ситуация на рынке труда?
– Наиболее востребованы собаки аппортирующие и охранники.
– А что легавые уже никому не нужны?
– Толку-то от вас, уж ты не обессудь. Первые полдня ищите, а вторые – с подранком в салки гоняете. Убыток один.
– Так мы не для материальных благ, а для забавы. Не все в рот тащить, есть пища и духовная…
– Вот ты ее у бабули на ужин и закажи… Гостей только не приглашай, не надо…
– А ты какие, Люся, стихи любишь?
– Кулинарные.
– Например?
– Съела муха все варенье…
– Гадить ей до воскресенья.
– Зато сытая. А вам, мадам, какие вирши на ум приходят под шум дождя?
– Я помню чудное мгновенье…
– Явилась баночка варенья, – и Люська так вкусно облизнулась, что легавая сглотнула.
– Выходит, Люси, о чем бы мы ни рассуждали, все к еде возвращаемся. М-да, материя первична. А жаль…
За оставшееся дежурство никто более-менее достойный не нарисовался.
Лишь под занавес уходящего дня подруги обратили внимание на одинокого прохожего.
– Наш клиент.
Сутулый мужчина, загребая ногами, брел в сторону заката. За плечами армейский рюкзачок, а в нем многообещающе позвякивало.
Люська пролезла под забором и улеглась посреди дороги, тихонько подвывая.
– Грустишь? – прохожий огладил псинку. – Красивая.
Через минуту другую они сидели под старой черемухой, и мужчина неловко доставал содержимое.
На свет появилась початая бутылка и надкушенный ломоть «черняшки».
– Чем богаты, – он запрокинул голову, а хлеб отдал собачке.
Люська покосилась на рюкзак – в нем явно было что-то еще.
– Это Мандельштам. Послушай.
Солнечный диск исчез в бездонной копилке времени.
Друзья, ведь они были уже друзьями, не заметили, как к ним присоединилась легавая.
Мемуары от первого лица
– Привет, подруги! Я тут оставлял рукопись на редактуру. Вот зашел узнать, как продвигается дело, – Шарик, не спрашиваясь, просочился в калитку, сел в хозяйский шезлонг и закинул ногу на ногу.
От такой наглости спаниель Люська подавилась вишневой косточкой и принялась судорожно глотать вечерний воздух.
Удар мощной лапы промеж лопаток вернул ее к жизни.
– Мерси, – выдохнула Люська сквозь слезы, – этот урод доведет таки меня до кондрашки.
– Право, Люсьен, выбирай выражения, – укорила легавая спасительница. – Гость, все же…
– Вижу, что не Санта Клаус, – Люська с трудом отдышалась. – Щас я ему откорректирую рукопись. Эй ты, Дюма-отец, видел когда-нибудь литер ЗЮ? Нет? Через пять минут можешь посмотреться в зеркало!
Небрежно повязанный бант на шее борзописца сник, словно колокольчик в жару, с лица исчезло выражение снисходительного пофигизма, Шарик привстал и попятился к выходу.
– Если еще не успели, так мы не в претензиях. Можем и в другой раз зайти.
– Отчего же в другой, хорошо и в этот, – спаниель, покачивая бедрами, приближалась к незадачливому прозаику. Ее мягкая походка и улыбка во все лицо могли обмануть кого угодно, только не дворнягу. Ему вдруг ужасно захотелось бежать, куда глаза глядят, сломя голову, как в детстве от приближающейся грозы. Но ноги его не слушались – они стали ватными. Лапы приклеились к влажному чернозему, словно муха к свежему повидлу. Бедолага пытался было отвести глаза от пронзительного взора волоокой охотницы, но тщетно!
Если бы не решительное вмешательство сердобольной легавой, участь начинающего литератора могла оставить незаживающую рану в чувствительных душах пьющих дачников.
– Полноте, Люси, не уподобляйся оголтелым критикам. Вспомни: «Души прекрасные порывы…»
– Во-во. Именно это я и вспомнила, – передние лапы спаниельки методично сжимались и разжимались, будто она одновременно качали обе кистевыми экспандерами. – Страсть как люблю дебютантов.
В этот критический момент раздался оглушительный хлопок заведенного, наконец, старенького «Запорожца», и подруги обернулись в сторону истеричного фальцета. Привычка охотниц реагировать на выстрел сохранила молодой талант для благодарных потомков. Шарик очнулся и опрометью выбежал на улицу.
– Ну, что же вы, Шарик, так рано покидаете нас. Мы даже не успели обсудить вашу рукопись, – легавая была сама предупредительность. – Не робейте, проходите. Люсьен более на вас не дуется. Правда, Люсьен?
Спаниель благосклонно качнула головой и выразительно посмотрела на дворнягу. Ее жест можно было трактовать по-всякому: от «добро пожаловать» до «у меня хорошая память».
– Экзекуция откладывается, – понял Шарик и немного успокоился. – Разве что ненадолго…
Литературный кружок расположился на открытой веранде, стилизованной под архитектуру чеховских чтений. Хозяйка водрузила на стол самовар-медалист, корзинку с баранками и вазочку со злосчастным вишневым вареньем.
– Ну-с, приступим, – легавая водрузила на нос очки в черепаховой оправе. – Мы внимательно ознакомились с вашей рукописью, и вот что хотелось бы отметить:
Во-первых, название сего творения вполне конкретное: «Мемуары от первого лица», а правдивые факты вашей насыщенной биографии ограничиваются фразой «родителей я не помню». Далее идет сплошной литературный вымысел.
Шарик:
– Приведите примеры, плиз.
Легавая:
– Извольте. Взять хотя бы «… первую золотую медаль я получил на выставке в Санкт-Петербурге, штат Колорадо…».
Шарик:
– И что же вас здесь смущает?
Легавая:
– Административная принадлежность упомянутого города.
Шарик:
– И?
Легавая:
– Наша многострадальная Родина до такого счастья еще не дожила.
Шарик:
– Мелочи. Дело не за горами.
Легавая:
– Или вот еще «…моя первая жена – гончая, урожденная чихуаухуа…»
Шарик:
– Ну и чем вам моя хуняшечка не угодила?
Легавая:
– Мы ничего против миниатюрных собак не имеем, но эта порода – декоративная и зверей НЕ гоняет.
Шарик:
– Позволю с вами не согласиться: моя, хоть, и крошечная была, а гоняла меня, аки зверь лютый. Земля ей пухом – упарилась.
Легавая:
– Ну, хорошо. В третьей главе вы упоминаете: «…от деревенского охотника разило декадентским коньяком и дорогими кубинскими сигарами…»
Шарик:
– Я патриот и не переношу иностранщину.
