скачать книгу бесплатно
Он отвел глаза и обратился к остальным:
– Когда умирает король, всякое может случиться… Молитесь за меня, пока я буду отсутствовать.
II
К полудню второго дня пути приор Филип находился уже в нескольких милях от епископского дворца. От волнения у него похолодело внутри. Он лихорадочно думал, как объяснить епископу, откуда он узнал о готовящемся заговоре. Ведь тот может и не поверить ему или, поверив, потребовать доказательств. Но, что еще хуже, эта мысль пришла ему в голову только после того, как они расстались с Франциском, – не исключено, хотя и маловероятно, что епископ сам поддерживал заговор и участвовал в нем, будучи близким другом графа Ширинга. Известно немало случаев, когда епископы ставили свои личные интересы выше интересов Церкви.
Епископ может прибегнуть к пыткам, чтобы заставить Филипа открыть его источник информации. Конечно, на это у него не было права, но ведь и права участвовать в заговоре против короля у него тоже не было. Филип вспомнил орудия пыток, которые видел на картинах, изображавших ад. Рисовать такие картины художников вдохновляли подземные тюрьмы лордов и епископов. Филип не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы принять мученическую смерть.
Когда он заметил впереди людей, бредущих по дороге, его первым желанием было съехать с дороги, чтобы избежать встречи, ибо он ехал один, а вдоль дорог частенько шныряли разбойники, которые не остановятся перед тем, чтобы ограбить монаха. Но тут он различил две детские фигурки и одну женскую. Семья опасности не представляла, и он перешел на рысь.
Подъехав ближе, он увидел, что это были высокий мужчина, маленькая женщина, юноша почти такого же роста, что мужчина, и двое ребятишек. Их бедность бросалась в глаза: никакой поклажи и одеты в тряпье. Мужчина был крупный, но изможденный, то ли изнурительной болезнью, то ли голодом. Он с беспокойством взглянул на Филипа и, что-то забормотав, прижал поближе к себе детей. Сначала Филип принял мужчину за пятидесятилетнего старика, но теперь видел, что ему за тридцать, а на лице застыла тревога.
– Ох ты, монах! – воскликнула женщина.
Филип строго посмотрел на нее. Женщина должна молчать до тех пор, пока не заговорит муж, и хотя не скажешь, что «монах» звучит грубо, вежливее было бы сказать «брат» или «отче». Женщина была лет на десять моложе, и ее глубоко сидящие золотистые глаза делали ее внешность весьма привлекательной. Но от нее как будто исходила опасность.
– Добрый день, отче, – поздоровался мужчина, словно извиняясь за бесцеремонность жены.
– Благослови тебя Господь, – миролюбиво ответил Филип. – Ты кто?
– Том, мастер-строитель, ищу работу.
– И, вижу, не можешь найти.
– Это правда.
Филип кивнул. Обычная история. Ремесленники-строители часто вынуждены пускаться на поиски работы и никак не могут ее найти, так как новые дома строят немногие. Такие мастера нередко останавливались на ночлег в монастырях. Если недавно закончили работу, уходя, они оставляли щедрое подношение, а тщетно побродив по дорогам, порой так нищали, что и предложить-то ничего не могли. Но милосердие обязывает каждому давать приют.
Крайняя бедность этого человека бросалась в глаза, хотя жена его выглядела не так уж плохо.
– Что ж, – сказал Филип, – сейчас время обеда, и у меня в суме есть кое-что съестное, а делиться с ближним – святая обязанность, так что, если ты и твоя семья не побрезгуете разделить со мной трапезу, на том свете мне зачтется, да и вам хуже не будет.
– Ты очень добр, отче, – сказал Том и взглянул на женщину. Она чуть заметно пожала плечами, затем кивнула, и он, более не колеблясь, добавил: – Мы с благодарностью принимаем приглашение.
– Не меня – Бога благодарите, – привычно ответил Филип.
– Благодарить надо крестьян, что платят церковную десятину, – подала голос женщина.
«Ну и язва», – подумал Филип, но промолчал.
Они остановились на небольшой поляне, где лошадка Филипа могла пощипать жухлую зимнюю траву. Втайне он был рад представившейся возможности отсрочить опасный разговор с епископом. Строитель сказал, что тоже направляется в епископский дворец в надежде, что там требуются мастера для ремонта или же для строительных работ. Пока они беседовали, Филип тайком изучал семейство. Женщина казалась слишком молодой, чтобы быть матерью старшего парня. Он выглядел как теленок, большой и неуклюжий, и имел довольно глупый вид. Другой мальчик, помладше, смотрелся очень странно: у него были морковного цвета волосы, белоснежная кожа и ярко-зеленые глаза навыкате. Манера не моргая рассматривать вещи с отсутствующим выражением лица напомнила Филипу беднягу Джонни Восемь Пенсов, но, в отличие от Джонни, взгляд мальчика был удивительно взрослым и проницательным. Похоже, это такой же смутьян, как и его мать. Третьим ребенком была девочка лет шести. Время от времени она начинала хныкать, и тогда отец, смотревший на нее с ласковым участием, не говоря ни слова, тихонько ее похлопывал, стараясь утешить. Было видно, что он ее обожает. Один раз, будто случайно, он прикоснулся к своей жене, и Филип заметил, как в их взглядах вспыхнуло желание.
Женщина послала детей принести большие листья, которые можно было бы использовать в качестве тарелок, а Филип раскрыл свою переметную суму.
– Где находится твой монастырь, отче? – поинтересовался Том.
– В лесу. Отсюда один день пути на запад.
Женщина метнула на мужа короткий взгляд, а у Тома поползли вверх брови.
– Ты знаешь его? – спросил Филип.
Том выглядел смущенным.
– Должно быть, по дороге из Солсбери мы прошли неподалеку от него, – ответил он.
– О да. Но он стоит в стороне от большой дороги и заметить его невозможно, если не искать намеренно.
– А-а, понятно, – пробормотал Том, но мысли его, казалось, витали где-то далеко.
– Скажите-ка, – неожиданно спросил Филип, – не встретили ли вы на дороге женщину? Скорее всего, молодую… и, э-э, с младенцем?
– Нет, – ответил Том с безразличным видом, но Филип почувствовал, как он напрягся. – А почему ты спрашиваешь?
Филип улыбнулся:
– Могу рассказать. Вчера утром в лесу нашли младенца и принесли в мою обитель. Мальчик. Думаю, не больше дня от роду. Должно быть, ночью родился. Так что его мать, кажется, была неподалеку, так же, как и вы.
– Мы никого не видели, – снова сказал Том. – И что вы сделали с младенцем?
– Накормили козьим молоком. Похоже, оно пришлось ему по вкусу.
И женщина, и ее муж напряженно смотрели на Филипа. «Да, – подумал он, – эта история не может не тронуть человеческое сердце». Минуту спустя Том спросил:
– И теперь вы ищете мать?
– О нет. Просто спросил. Если бы я ее встретил, конечно, вернул бы ей ребенка. Но, судя по всему, она этого не желает и постарается сделать так, чтобы ее не нашли.
– И что тогда будет с мальчиком?
– Мы вырастим его в нашей обители. Он будет сыном Божьим. Меня самого так воспитали и брата моего тоже. Наших родителей отняли у нас, когда мы были совсем маленькими, и с тех пор нашим отцом стал аббат, а нашей семьей – монахи. Они нас кормили, одевали, обували и учили грамоте.
– И вы оба стали монахами, – с оттенком иронии сказала женщина, как бы намекая на то, что монастырской добродетелью в конечном счете движет корысть.
Филип обрадовался, что может ей возразить.
– Нет, мой брат покинул монашеский орден.
Вернулись дети, так и не найдя больших листьев – зимой это совсем не просто, – так что есть им пришлось без тарелок. Филип дал всем по ломтю хлеба и сыра. Они набросились на еду, словно голодные звери.
– Мы делаем этот сыр в монастыре, – сказал Филип. – Он вкусный, когда молодой, как этот, но, если дать ему дозреть, он станет еще лучше.
Они были слишком голодны, чтобы думать о таких вещах, и в мгновение ока покончили со своей едой. Филип взял с собой еще три груши. Он выудил их из сумы и протянул Тому. Тот раздал их детям.
Филип встал.
– Я буду молиться, чтобы ты нашел работу.
– Коли желаешь помочь, отче, – попросил Том, – сделай милость, скажи обо мне епископу. Ты видишь, в какой мы нужде, и сам убедился, мы люди честные.
– Хорошо.
Том помог Филипу сесть на лошадь.
– Ты добрый человек, отче, – сказал он, и удивленный Филип увидел в его глазах слезы.
– Храни тебя Господь.
Том еще на мгновение придержал лошадку.
– Тот ребенок, о котором ты рассказал… найденыш… – Он говорил тихо, будто не хотел, чтобы дети его слышали. – Ты… ты уже дал ему имя?
– Да. Мы назвали его Джонатан, что означает «дар Божий».
– Джонатан… Хорошее имя. – Том отпустил поводья.
Филип задумчиво посмотрел на него, пришпорил лошадку и рысью поскакал прочь.
Епископ Кингсбриджский жил не в Кингсбридже. Его дворец стоял на южном склоне холма в покрытой буйной растительностью долине, до которой был целый день пути от холодного каменного собора и мрачных монахов. Он предпочитал жить здесь, ибо бесконечные богослужения мешали ему исполнять прочие обязанности: собирать налоги, вершить правосудие и плести дворцовые интриги. Монахам это тоже было удобно, так как чем дальше находился епископ, тем меньше он совал нос в их дела.
Когда Филип туда добрался, стало холодно и пошел снег. Дул колючий ветер, и низкие серые тучи нахмурились над епископским поместьем. Замка как такового не было, но дворец был хорошо защищен. Лес вырубили на сотню ярдов вокруг, и здание окружал крепкий, в человеческий рост, забор, с наружной стороны которого находился заполненный дождевой водой ров. И хотя в карауле у ворот стоял какой-то неотесанный чурбан, его меч был достаточно тяжел.
Дворец представлял собой добротный каменный дом, построенный в виде буквы «Е». На нижнем этаже находилось полуподвальное помещение без окон, и за его толстые стены можно было проникнуть лишь через тяжелые двери. Одна дверь была открыта, и Филип смог разглядеть в полумраке бочки и мешки. Остальные – закрыты и скованы массивными цепями. Филипа мучило любопытство: что же за ними? Должно быть, именно там томятся пленники епископа.
Среднюю черточку буквы «Е» составляла наружная лестница, что вела в жилые покои, расположенные наверху; вертикальная линия «Е» – главный зал, а две комнаты, образовывавшие верхнюю и нижнюю стороны буквы «Е», как догадался Филип, служили спальней и часовней. Маленькие окна были прикрыты ставнями и, словно глазки-бусинки, подозрительно смотрели на мир.
Во дворе размещались каменные кухня и пекарня, а также деревянные конюшня и сарай. Все постройки были в хорошем состоянии. «Да, Тому не повезло», – подумал Филип.
В конюшне стояло несколько отличных коней, включая пару боевых, а вокруг слонялась горстка стражников, не знающих, как убить время. Кажется, епископ принимал гостей.
Филип бросил поводья мальчику – помощнику конюха и, предчувствуя недоброе, стал подниматься по ступенькам. Вокруг, казалось, витала атмосфера военных приготовлений. Но где же очереди жалобщиков и просителей? Где матери с младенцами, ожидающие благословения? Он входил в незнакомый доселе мир, обладая убийственной тайной. «Не скоро, должно быть, выйду отсюда, – трепеща от страха, думал Филип. – Лучше бы Франциск не приезжал».
Вот и последняя ступенька. «Прочь недостойные мысли, – успокаивал он себя. – У меня есть шанс послужить Господу и Церкви, а я трясусь за собственную шкуру. Некоторые каждый день смотрят в лицо смерти – в битвах, на море, во время полных опасностей паломничеств и крестовых походов. Каждый монах должен испытать на себе, что такое страх».
Он глубоко вздохнул и вошел.
В зале был полумрак, пахло дымом. Чтобы не напустить холода, Филип быстро прикрыл за собой дверь и вгляделся в темноту. У противоположной стены ярко пылал огонь, который, если не считать крохотных окошек, был единственным источником света. У огня сидели несколько человек, одни были одеты в сутаны, другие – в дорогие, но изрядно поношенные одежды мелкопоместных дворян. Они были заняты каким-то серьезным разговором, который вели чуть слышными голосами. Их кресла стояли как попало, но все они, говоря, обращались к худому священнику, что сидел в центре, словно паук в паутине. Его длинные ноги были широко расставлены, а костлявые руки вцепились в подлокотники кресла, так что казалось, будто этот человек готовится к прыжку. Бледное, остроносое лицо священника обрамляли прямые, черные как смоль волосы, а черные одежды делали его одновременно привлекательным и грозным.
Но это был не епископ.
Сидевший возле двери дворецкий поднялся со своего места и приблизился к Филипу.
– Добрый день, отче. Вы к кому?
В этот же момент гончая, дремавшая у огня, подняла голову и зарычала. Человек в черном быстро обернулся и, увидев постороннего, жестом прекратил беседу.
– В чем дело? – резко спросил он.
– Добрый день, – вежливо сказал Филип. – Я хотел бы видеть его преосвященство.
– Его здесь нет, – отрезал священник, давая понять, что разговор окончен.
Сердце Филипа упало. Да, он страшился встречи с епископом, но теперь растерялся. Что же ему делать со своей ужасной тайной?
– А когда он вернется? – спросил Филип.
– Мы не знаем. Какое у тебя дело?
Филип был уязвлен грубостью этого человека.
– Божье дело, – резко сказал он. – А ты кто?
Священник поднял брови, словно дивясь тому, что кто-то говорит с ним вызывающе, а остальные внезапно затаили дыхание, словно в ожидании взрыва. Но после некоторой паузы его голос прозвучал достаточно мягко:
– Я его архидиакон. Меня зовут Уолеран Бигод[1 - Bigod – фанатик, слепой приверженец (древнеангл.).].
«Хорошенькое имя для священнослужителя», – подумал Филип и в свою очередь сказал:
– Мое имя Филип. Я приор обители Святого-Иоанна-что-в-Лесу. Мы относимся к Кингсбриджскому монастырю.
– Слышал о тебе. Ты Филип из Гуинедда.
Филип был удивлен. Он не мог понять, каким образом архидиакону стало известно имя такого незаметного человека, как он. Но сколь бы скромным ни был его чин, он оказался достаточно высок, чтобы заставить Уолерана изменить свое поведение. Раздражение исчезло с лица архидиакона.
– Глоток горячего вина, чтобы согреть кровь? – Он сделал знак нечесаному слуге, сидевшему на скамье у стены, который тут же вскочил, чтобы исполнить распоряжение.
Филип подошел к огню. Уолеран что-то тихо сказал, собравшиеся встали и начали расходиться. Филип сел и, пока Уолеран провожал гостей до двери, грел руки, протянув их поближе к огню. Его разбирало любопытство, что они обсуждали и почему, завершив, не помолились.
Растрепанный слуга протянул ему деревянную чашу. Он принялся потягивать горячее ароматное вино, размышляя, что делать дальше. Если до епископа ему не добраться, к кому можно обратиться? Он подумал даже, не пойти ли к графу Бартоломео и не попытаться ли отговорить его от мятежа. Мысль была нелепая: граф просто посадит его в темницу и выбросит ключ. Оставался шериф, который теоретически являлся представителем королевской власти. Но трудно угадать, чью сторону он займет, ибо не было полной ясности относительно того, кто станет королем. «И все же, – думал Филип, – мне надо на что-то решиться». Он всей душой стремился в свою обитель, где самым опасным его врагом был Питер из Уорегама…
Гости Уолерана ушли, дверь за ними закрылась, и доносившийся со двора топот копыт затих. Уолеран вернулся к огню и придвинул себе массивное кресло.
Филип был поглощен своими мыслями и не очень-то хотел разговаривать с архидиаконом, но понимал, что обязан соблюсти приличие.
– Надеюсь, я не помешал вашей встрече, – сказал он.
Уолеран жестом остановил его:
– Мы ее уже завершали, – улыбнулся он. – Такие вещи всегда отнимают больше времени, чем надо. Мы беседовали о продлении сроков аренды епархиальной земли – вопрос, который при наличии доброй воли может быть решен в считанные минуты. – Он взмахнул костлявой рукой, как бы отбрасывая прочь все эти арендные земли вместе с их съемщиками. – Да-а… я слышал, ты неплохо поработал в своей лесной обители.
– Мне, право, удивительно, что вы осведомлены об этом, – отозвался Филип.
– Епископ ex officio[2 - Ex officio – по должности, официально (лат.).] является аббатом Кингсбриджа, так что он обязан проявлять интерес.
«Или иметь информированного архидиакона», – подумал Филип.
– Господь не оставил нас, – сказал он.
