скачать книгу бесплатно
У меня было много времени думать о таком – о себе, о болезни, о будущем. Но голова была все время будто в тумане, постоянно хотелось спать. Сконцентрироваться было сложно.
От тишины в палате захотелось вскрикнуть. Нужно было запустить движение. Слишком тихо. Воздух будто трескался и лез в уши.
Я открыла глаза и осмотрелась. На прикроватной тумбочке сменились бумаги. Появились набор цветных ручек и блокнот. В прошлый раз их не было.
Просыпаться одной – тоскливо. Скучно. Тело болит. Не знаешь чем себя отвлечь. Когда памяти нет, сложно себя развлекать. Фантазировать тоже сложно, когда не знаешь от чего отталкиваться.
Дано: девочка, которая видимо любила писать разноцветными ручками в блокнотах, впала в кому в шестнадцать лет. От чего? Они мне так и не сказали. Или сказали, но я забыла?
Может была авария? Не могу даже откинуть одеяло, чтобы посмотреть есть ли следы травм. Хотя за пять лет они меня, наверное, починили.
Погодите, та женщина, что называет себя матерью, говорила что-то про болезнь…
Интересно, а грудь выросла? Помню Артем так засматривался на Наташку. Стоп! Артем? Я его помню! Мой парень. Мой одноклассник. Учительница посадила его ко мне, чтобы он взялся за ум. А он взялся за меня. Какая ирония. Где мои родители? Они должны позвать Артема. Странно, что его не было в больнице.
Хотя он скорее всего в университете учится. Вот он был в шоке, конечно. Как про него сейчас говорят на вечеринках за глаза?
– Это тот парень, чья девушка лежит в коме.
Смешно. Похоже на сюжет американского ситкома.
Щелкнул замок в двери. В палату вошел Константин. Он приветственно кивнул и подошел к оборудованию рядом с койкой.
– Кто ко мне приходит кроме родителей?
Константин даже не обернулся. Он продолжал крутить кнопки.
– Брат.
– А еще?
Он пожал плечами и сказал, что больше никого не вспомнил. Взял бумаги и стал писать.
– А сколько вы за мной присматриваете?
– Года три-четыре.
– Т.е. это почти все время, что я в коме…
Парень отложил документы и сложил руки на груди. Он нахмурился.
– А к чему такие вопросы?
– Пытаюсь вспомнить. А в самом начале, тогда, четыре года назад, кто-то еще приходил кроме родственников?
– Невозможно помнить такое. У меня полно пациентов.
Он потерял интерес к беседе и теперь проверял трубки, идущие от меня к аппарату.
– Я вспомнила своего парня. А родителей не помню. Что это? Настоящая любовь? Как из книг?
Константин обернулся. Было видно, как он пытался сдержать смешок.
– Нет, всего лишь выборочное восстановление памяти. Не стоит придавать большое значение кого первым вспомнили, а кого вторым.
Чертов философ!
– А чему придавать по-вашему?
– Тем, кто помнил вас все это время, – он подошел к тумбочке и открыл вторую полку. Там лежали стопками белые конверты. – Ваша мама складывает сюда письма от вашей подруги. Она присылает письмо раз в месяц, где бы она ни жила. Я не подслушивал, но сложно не услышать. У вашей мамы довольно громкий голос.
– Как ее зовут?
– Не знаю. Давайте глянем, – он энергично схватил первый конверт и прочитал вслух, – Марина.
– Не помню.
Он положил конверт обратно, закрыл полку, поправил одеяло и сказал:
– Отдыхайте. Когда у вас появятся силы держать в руках бумагу, то прочитаете ее письма. И вспомните.
А если нет? Если не смогу?
***
– Я хочу увидеть себя прежде, чем мы поедем домой. – Настойчиво произнесла я во второй раз. Двадцать минут назад я проснулась от того, что кто-то сдавливал плечо и шептал “Аника”. Это был самопровозглашенный отец. Он сказал, что сегодня они отвезут меня домой. Но мне хотелось расспросить их про Артема, что могло подождать вечера. Но вот узнать как я теперь выгляжу хотелось еще больше. Может быть со мной что-то не так физически, поэтому его нет?
– А что смотреть? Ну, стала чуть постарше. Исхудала. Вот и все, ничего особенного, – раздраженно ответила женщина.
Моего брата не было в палате. Сказали, что сегодня воскресенье и он на футболе. А у родителей нет работы и достаточно времени, чтобы заниматься моим переездом.
Я верила всему, что они говорят: что он мой брат, что сегодня воскресенье, что я была в коме. Пока я никак не могла проверить эту информацию, но вот внешность – это единственное, что было под рукой. Я хотела посмотреть на себя и вспомнить что-то. К тому же я переживала, что лицо мое обезображено шрамами от аварии, а родители врут про менингит, который привел нас всех в эту палату.
Дверь хлопнула. В палату влетел врач. Александр Владимирович мельком посмотрел документы о моем состоянии, которые эти дни заполнял медбрат, проверил показания на аппаратуре рядом с койкой и кивнул родителям. Они все это время преданно следили за всем, что он делает.
– Показания удовлетворительные. Можете забирать ваше сокровище. Первое время Константин будет приходить ежедневно. И раз в неделю нужно привозить ее на осмотр в больницу. Все понятно?
Мы втроем молча кивнули. Но на меня никто и не посмотрел. Будто я вещь и никого особо не заботило что я думаю.
– Мам, дай мне зеркало. Пожалуйста.
Людмила Григорьевна замерла, а потом быстро достала блестящий квадрат из сумочки и протянула мне.
Свое лицо я помнила. Но не таким. Оно вытянулось и похудело. Под глазами темнели впадины. Нос будто тоже стал длиннее. Брови видимо никто не выщипывал все эти годы и они напоминали кустистую швабру над глазами. Глаза. Погодите-ка.
– Почему мои глаза зеленые? – Я ошарашено опустила руки. Сил держать зеркало больше не было. Да и тяжело было что-то разглядеть, когда маленькое зеркало дергалось в руках.
Людмила и Александр переглянулись. Александр подошел поближе и внимательно всмотрелся в мое лицо.
– Правда, глаза из голубых превратились в зеленые.
– Как это возможно, Александр Владимирович? – удивилась Людмила.
Врач громко вздохнул, сжал пальцами переносицу и монотонно произнес:
– Кома – это до конца неизученное явление. Радуйтесь, что она очнулась! Мне пора к другим пациентам.
Александр и Людмила одновременно вздохнули.
Глава 2
В комнате все не так. Я частично ее узнала, но все равно чувствую, как ее переделали под другого ребенка – моего брата.
До болезни мы жили тут вместе. У нас был один книжный шкаф на двоих, один шкаф для одежды с закрывающимися дверями и две абсолютно одинаковые кровати, стоящие у противоположных стен. А еще у нас был один стол на двоих и один компьютер, но Филипп тогда был такой мелкий, что ему не нужно было ни то, ни другое.
Вместо старой кровати Филиппа в комнате стояла гигантская красная машина, где мой брат раньше спал. До моего возвращения.
Теперь Филипп переехал со своими вещами в большую комнату, некоторые ее называют гостиная или зал, но в нашей семье комната большая.
Шкаф с вещами у брата другой – он открытый, без вешалок, только полки. Филипп говорит, что так ему удобно и чтобы я не лезла со своими порядками в его пространство.
А я физически не могу никуда залезть. Лежу и смотрю в потолок целыми днями. Папа сделал для Филиппа подвесной потолок в виде ярко-голубого неба с облаками. Красиво, если смотришь несколько секунд, но через пять минут сочные цвета начинают утомлять. Становится сложно концентрироваться. Веки сами смыкаются. И я проваливаюсь в очередной бессвязный сон.
***
– Подумай, этот случай для чего он тебе? Что он тебе дал? – Вкрадчивым голосом спросила женщина средних лет с не прокрашенными волосами. Она сидела на кухне, и я видела какие кружки стоят на полках в ее шкафу. Кроме ее головы и этих полок я ничего не видела. Это была первая сессия с психологом от больницы, где я лежала в коме. О, опять вспомнила об этом. Мне же никак не дают забыть про тот случай.
– Анна? Ты меня слышишь?
Я не реагировала. Замерла и молча смотрела в одну точку. Интересно, можно ли так просидеть оставшиеся 50 минут сеанса?
– Аня, для скорейшего выздоровления, важно говорить о том, что ты чувствуешь.
Ладно, я решила, что дам этой дамочке немного информации.
– Думаю, что чувствую непонимание.
– А попробуй ощутить свои чувства. Не говорить с позиции «думаю», а попытаться понять, прочувствовать что у тебя внутри. Не надо давать этому рациональную оценку.
– Хм. Мне надо подумать об этом.
– Конечно. И попробуй исключить из своей речи отрицательные коннотации. К примеру, говори «я чувствую растерянность», а не «я чувствую непонимание».
– А разве в вашей речи сейчас не прозвучало «не»?
– Что я говорила, а ты уже забыла? Нужно спрашивать: «В вашей речи прозвучало «не»?
Я вздохнула и бросила взгляд в правый нижний угол экрана ноутбука. Почему время всегда тянется в противные моменты, и ускоряется в приятные?
Лицо психолога тоже не излучало счастья от нашей беседы. Но деньги за сеанс ей платили, видимо поэтому она продолжала проявлять активность и пыталась спасти эту терапию.
– Твое восприятие тела изменилось?
– Не понимаю вопрос.
– Что ты почувствовала, когда поняла, что за пять лет твое тело изменилось, но ты не была свидетелем этих изменений.
– Обиду.
– На кого.
– На всех.
– Почему?
– Потому что они живут и радуются, а я… я вот такая.
– Какая?
– Беспомощная. Слабая. – когда я произнесла это, по щеке побежала слеза. Я ее смахнула и продолжила, – тряпка и размазня! Вот кто я.
– Аня, а ты многих людей знаешь, которые перенесли кому?
– Ни одного.
– Человек, который 5 лет лежал неподвижно, а потом очнулся и продолжил жить свою жизнь: знакомиться с родными, обучать свое тело тому, что оно забыло… Какой же силой должен обладать этот человек?
В носу защекотало. Опять захотелось плакать. Я такая чувствительная. Интересно, это от комы или от возраста. Или от всего разом?
– Я ничего не делаю сама. Я не принимала то решение – жить и бороться. Все сделали они, мои родные. Это они хотят все вернуть, восстановить меня.
– А что хочешь ты?
И, правда, что я хочу? Клубничное мороженое? Щуриться от солнца и болтать ногами в море? Начать читать интересную книгу и увлечься так, как в детстве, когда не спала ночами, пропадая в мирах писателей?
– Я устала это обсуждать. Мне тяжело. Я хочу спать.
Психолог молча смотрела на меня. Прошло тягостные две минуты.
– Что ты хочешь вот прямо сейчас?
– Молчать и ничего с вами не обсуждать.
– Хорошо.
– В смысле?
– До конца нашего сеанса осталось двадцать пять минут. Посидим молча. Можешь делать что хочешь.
