скачать книгу бесплатно
– Нам не нужно. Это и есть моя новость.
– Ты о чем?
– Мы с Дженнифер разводимся.
– Что?
– Мы разошлись еще в мае.
– Ты сказал разводитесь.
– Мы разошлись. Теперь разводимся.
– Нет, – сказала Джулия, сжимая бронзовый шар и еще больше его состаривая, – вы – нет.
– Что мы – нет?
– Не разошлись.
– Я бы знал.
– Но вы были вместе. Мы же ходили в Кеннеди-центр.
– Да, мы были на постановке.
– Вы смеялись и касались друг друга, я видела.
– Мы друзья. Друзья смеются.
– Но не касаются друг друга.
Марк протянул руку и тронул Джулию за плечо. Она невольно отстранилась, отчего оба они рассмеялись.
– Мы друзья, которые были женаты, – пояснил Марк.
Джулия заложила прядь волос за ухо и добавила:
– Которые все еще женаты.
– Которые скоро не будут.
– Не думаю, что это правильно.
– Правильно?
– Происходящее.
Марк выставил руку без кольца:
– Происходит уже настолько давно, что полоска загорела.
К ним подошла тощая служащая:
– Могу я вам чем-то помочь сегодня?
– Может быть, завтра, – сказала Джулия.
– Думаю, мы тут разберемся, – произнес Марк с улыбкой, показавшейся Джулии столь же игривой, сколь и та, с которой Марк встретил ее.
– Если что, я здесь, – сказала продавщица.
Джулия положила ручку, пожалуй, чересчур резко, и взяла другую, стальной многоугольник – до смешного тугой, до отвращения маскулинный.
– Что ж, Марк… И не знаю, что тебе сказать.
– «Поздравляю»?
– «Поздравляю»?
– Ну, конечно.
– Это вообще не кажется уместным.
– Но мы сейчас говорим о моих ощущениях.
– Поздравить? Серьезно?
– Я молод. Ну, не совсем, но все-таки.
– Без «не совсем».
– Ты права. Мы определенно молоды. Будь нам по семьдесят, тогда все было бы иначе. Даже, наверное, и в шестьдесят, и в пятьдесят. Может, тогда я бы сказал: «Ну, вот это и есть я. Таков мой удел». Но мне сорок четыре. Еще огромная часть моей жизни впереди. И то же самое у Дженнифер. Мы поняли, что будем счастливее, если проживем каждый свою жизнь. Это хорошо. Уж точно лучше, чем притворяться, или подавлять себя, или с головой уйти в чувство ответственности за свою роль и не спрашивать себя, та ли это роль, которую ты бы выбрал сам. Я еще молод, Джулия, и я выбираю счастье.
– Счастье?
– Счастье.
– Чье счастье?
– Мое счастье. И Дженнифер тоже. Наше счастье, но по отдельности.
– Гонясь за счастьем, мы убегаем от удовлетворения…
– Ну, ни мое счастье, ни мое удовлетворение точно не рядом с ней. И ее счастье точно не возле меня.
– Где же оно? Под диванной подушкой?
– Строго говоря, под ее учителем французского.
– Черт! – воскликнула Джулия, громче, чем намеревалась, припечатав себя по лбу стальной ручкой.
– Не понимаю, почему ты так реагируешь на хорошие новости.
– Она даже не говорит по-французски.
– И мы теперь знаем, почему.
Джулия поискала взглядом анорексичную продавщицу. Лишь только затем, чтобы не смотреть на Марка.
– Ну а твое счастье? – спросила она. – Какой язык ты не учишь?
Он рассмеялся:
– Пока мое счастье быть одному. Я всю жизнь прожил с другими – родители, подружки, Дженнифер. Наверное, мне хочется чего-то другого.
– Одиночества?
– Один – не значит одинокий.
– Эта ручка совершенно уродлива.
– Ты расстроилась?
– Чуть больше сплюснуть, чуть больше вытянуть. Ну ведь не ракетостроение.
– Именно потому ракетостроители не занимаются ручками.
– Не могу поверить, что ты даже не упомянул детей.
– Это тяжело.
– Как это все скажется на них. Как скажется на тебе – видеть их в строго определенное время.
Джулия прижалась к витрине, чуть откинувшись назад. Как ни устраивайся, разговор не станет приятным, но так, по крайней мере, удар немного отклонится. Она положила стальную ручку и взяла другую, которая, если честно, напоминала с дилдо, что подарили ей на девичнике перед свадьбой 16 лет назад. Та штука столь же мало напоминала фаллос, как эта дверная ручка дверную ручку. Подруги смеялись, и Джулия смеялась, а через четыре месяца она наткнулась на подарок, обшаривая шкаф в надежде передарить нераспакованный венчик для взбивания маття[4 - Маття – дорогой сорт японского порошкообразного чая.], и поняла, что то ли скука, то ли разгул гормонов вполне располагают ее попробовать. Ничего хорошего из этого не получилось. Слишком сухо. Слишком вяло. Но теперь, вертя в руках эту смешную шишку, она не могла думать ни о чем другом.
– Мой внутренний монолог прервался, – сказал Марк.
– Твой внутренний монолог? – переспросила Джулия с презрительной ухмылкой.
– Именно.
Она вручила Марку болванку:
– Марк, поступил звонок от твоего внутреннего монолога. Он захвачен в заложники твоим подсознанием в Hигeрии, которому ты должен перевести двести пятьдесят тысяч долларов до конца дня.
– Может, это прозвучит глупо. Может, покажется, эгоизмом…
– Да и да.
– …Но я потерял то, что делало меня мной.
– Марк, ты взрослый человек, не персонаж Шела Сильверстайна, созерцающий свои эмоциональные вавочки на пне дерева, которое пошло у него на строительство дачи или еще чего-то.
– Чем сильнее ты сопротивляешься, – сказал Марк, – тем вернее я убеждаюсь, что ты согласна.
– Согласна? С чем? Мы же говорим о твоей жизни.
– Мы говорим о постоянно стиснутых зубах в тревоге за детей, о бесконечном мысленном прокручивании несостоявшихся ссор с твоей половиной. Вот ты не была бы счастливее или не стала более честолюбивым и плодовитым архитектором, если бы жила одна? Разве не была бы ты менее вымотанной?
– Что, я вымотанная?
– Чем больше ты отшучиваешься, тем больше уверенности…
– Конечно, не была бы.
– А отпуск? Разве ты не хотела бы отдыхать без них?
– Не так громко.
– А то вдруг услышит кто-нибудь, что ты человек?
Джулия провела большим пальцем по шишке ручки.
– Конечно, я буду скучать по детям, – сказала она. – А ты не будешь?
– Я спрашивал не об этом.
– Да, я предпочла бы, чтобы они были со мной, но на отдыхе.
– Трудно формулируется, да?
– И все же я хотела бы видеть их рядом. Если бы имелся выбор.
– Ну, то есть ранние вставания, еда без удовольствия, неусыпная бдительность у самого края прибоя в шезлонге, но при этом твоя спина так и не коснется спинки?
– Это счастье, которого не доставляет ничто другое. Первая мысль по утрам и последняя, с которой я засыпаю, – о детях.
– Об этом я и говорю.
– Это я говорю.
– А о себе ты когда думаешь?
– Когда я думаю о дне, что наступит через несколько десятков лет, которые покажутся несколькими часами, то представляю, что буду умирать в одиночестве, но я буду умирать не в одиночестве, ведь меня будет окружать моя семья.
– Прожить не ту жизнь куда хуже, чем умереть не той смертью.
– Вот черт! Вчера вечером мне достался этот же афоризм в печенье с предсказаниями!
