Всё, как ты захочешь

Спинка стула казалась спасительной стеной, которой мне сейчас так не хватало. Я пыталась дышать глубже, но тошнота то и дело подступала к горлу вновь. Я посмотрела на только что принесённый стакан воды.

– А можно с лимоном? – Попросила, понимая, что мой голос практически не слышен. Попыталась прокашляться, но парень услужливо кивнул и уже через полминуты передо мной стоял другой стакан. Сделав два глотка, я смогла вдохнуть свободно. Достала из сумочки телефон, пытаясь найти в списке вызовов нужный.

– Алло, Егор Владимирович? Это Галя. – Бормотала невнятно.

– Слушаю.

– Я сейчас в торговом центре на Столичной, тут на первом этаже кафе. Не могли бы прислать человека меня забрать. Неважно себя чувствую.

– Я сейчас Шаху позвоню, он где-то недалеко. – Стандартным текстом отозвался Кречетов, заставляя меня пожалеть о том, что как всегда ему позвонила.

– Нет, нет, не стоит. Я подожду. Не хочу, чтобы Дима волновался.

– Галя! – Рыкнул тот предостерегающе.

– Ладно. – Проворчала. – Звоните кому хотите. Я буду здесь.

– Жди.

Не прошло и пятнадцати минут как на пороге кафе возникли две единообразные фигуры. Парни из Диминой охраны, которая вдруг усилилась за последние пару месяцев. Да, наверно это было хорошо, потому что я пока так и не пришла в себя, не определилась, как отношусь к тому, что случилось и вообще, зависла на стадии отрицания.

Ребята сопроводили меня до автомобиля и отвезли домой, где, сидя в одиночестве, я в полной мере ощутила всю ничтожность человеческой жизни. Наверно, это была небольшая истерика, потому что я не помнила толком, что происходило за последний час. Я переходила из одной комнаты в другую, никак не могла найти место для раздумий. Точнее, было такое чувство, словно я что-то ищу и никак не могу найти. Были слёзы. Были рыдания. Было чувство пустоты и полнейшей ничтожности. И, в конце концов, мне было его жаль. Жаль молодого здорового парня, у которого, быть может, впереди были открытия и достижения, были свои цели и мечты, любимая музыка и футболка, приносящая удачу. И как глупо всё это закончилось. Нереально, словно и не с нами было. Я помню его улыбку, уверенный взгляд, как он грустил. А теперь ничего этого нет. Его нет, и больше никогда не будет. Что я чувствовала? Частичка меня умерла вместе с ним. Да. Сейчас я уже готова была поверить. Готова признать, но не могла смириться! Не могла понять, как такое произошло. Почему? Почему с ним? Этот Новый год… Мы собирались провести его вместе где-нибудь на берегу у тёплого океанского прибоя. «Мы». А теперь есть только я. И у меня существует другое «мы», своё. И семья, и будет ребёнок, и есть любящий муж… Ведь всё это могло быть и у него.

– Вот ты где.

Взволнованный голос мужа заставил меня резко дёрнуться. Тревожный взгляд внимательно прошёлся по фигуре, дважды возвращаясь к животу и, наконец, поднялся к глазам. Дима плотно сжал губы и сделал пару шагов навстречу, наверно, ожидая от меня того же. Но мои ноги идти отказывались. Впрочем, желания идти к нему тоже не было. Я всматривалась в его глаза, которые пытались внушить спокойствие в уверенную стойку, в строгий разворот широких плеч.

– Что здесь делаешь? – Уточнил он, понимая, что я веду себя странно. Пришлось оглянуться: я стояла в его мастерской напротив большой картины со своим изображением. Почувствовала резь и усталость в глазах: я смотрела на неё, не отрываясь, пытаясь уловить что-то. Что-то такое, что с появлением Димы исчезло бесследно. Почему-то почувствовала себя вором, который попался на месте преступления.

– Что-то случилось? – Снова спросил он и сделал ещё один шаг вперёд. Прищур на глазах приобрёл угрожающий вид, подбородок чуть вздёрнулся вверх, как и каждый раз, выдавая недовольство. – Ты плакала?

Дима приблизился вплотную и едва ли его волновали выставленные вперёд ладони. Он просто подавил это вялое сопротивление, и, удерживая за подбородок, повернул моё лицо к свету.

– Ты плакала. – Произнёс утвердительно с лёгкой ноткой задумчивости. – Галя?..

Я снова встрепенулась, только в этот раз Дима крепко прижимал меня к себе. Слёзы непроизвольно покатились по лицу, а он, не выдавая эмоций, просто смотрел на влажное лицо, на тёплые солёные ручейки, на дрожащие губы. Смотрел и ждал ответа.

– Галя?..

Повторил, а в этот момент мои зубы застучали, а тело сотрясалось от сильного озноба. Одновременно с которым разливалось колючее тепло. Болезненное. Горькое. Словно отравленное.

– Тише, малыш, т-шш. Всё хорошо. Я с тобой, я рядом. – Принялся он приговаривать, поглаживая меня по волосам. И эта жалость… уже к самой себе, окончательно добила меня, заставляя не просто плакать, а пополам согнуться, заглушая рыдания вопли.

Я пыталась сказать. Точно пыталась что-то сказать. Едва ли что-то важное. Но для меня на тот момент ничего более значимого не существовало, и из горла вылетали только всхлипы, звуки, которые чередовались с заиканиями и снова переходили в продолжительный вой.

– Галя? Галя, ты меня слышишь? – Ясно раздавался в голове Димин голос. Спокойный, уравновешенный. Такой надёжный и родной. И я верила его спокойствию. Знала, что всё будет хорошо, что всё пройдёт, забудется, сотрётся, заменится на другие впечатления и обрывки произошедшего.

Уже окончательно успокоившись, позволила отнести себя на кровать комнаты, восстановила дыхание. А может, просто пережила очередную истерику. Очередной этап восприятия чужой смерти. Дима лежал за моей спиной, обдавал часть лица горячим дыханием, аккуратно водил ладонями по всем доступным для прикосновения местам моего тела, чуть дольше задерживаясь на животе, прислушиваясь.

– Антон умер. – Произнесла тихо и всхлипнула, еле сдерживая очередную порцию слёз. Дима пока молчал. – Дим, он давно умер. На Новый год ещё. Понимаешь? А я не знала. Я… Словно закрылась ото всего. Словно спряталась. Не хотела знать и не знала. А нужно… нужно позвонить. – Я резко развернулась в его руках, пытаясь найти в глазах поддержку. – Нужно выразить соболезнования его отцу, матери.

Дима только слушал.

– Дай… дай мне свой телефон, у тебя ведь есть его номер, мне Егор Владимирович говорил, надо позвонить. Надо сказать, что мы просто не знали…

Но Дима смотрел в мои глаза, не желая поддаваться и как-то реагировать. И только когда я замерла, насквозь пронизанная страшной мыслью, он резко выдохнул и приподнялся, усаживаясь на кровати. Сцепил пальцы в замок и без намёка на сожаление произнёс:

– Я уже позвонил.

Я ошарашенно смотрела, пытаясь сообразить, что значат эти три коротких слова.

– Я уже позвонил и принёс соболезнования, как и положено. – Пояснил чуть жёстче, напряжённо сжимая губы. – Галя, мы не просто знакомые, мы деловые партнёры, я узнал одним из первых. – Произнёс с металлическим звоном, уже заметив, что происходит со мной. Попытался дотронуться, но я отшатнулась.

– Ты знал и мне не сказал?.. Когда это произошло?

– Что ты хочешь знать, Галя? Чего ты этими вопросами добиваешься? Да, я знал. Да, я тебе не сказал! – Постепенно градус его голоса накручивался, тональность повышалась, раздражение усиливалось. – Потому что мне всё равно, что и у кого случилось, мне важно только то, что происходит в моей семье! Ясно тебе это или нет?! – Не выдержал Дима и больно сжал мои плечи, чуть встряхнув. Посмотрел на гримасу боли и тут же отпустил, нервно проводя рукой по волосам. – Я просто не хотел, чтобы ты нервничала. Я просто не хотел, чтобы ты переживала. Я… для меня нет никого важнее вас с малышом. Нет другого смысла жизни. И наверно то, что я скажу это страшно, но любого другого за вас отдам и ни на долю секунды не усомнюсь. Потому что нужно уметь делать выбор, Галя. И если ты сейчас мечешься, не зная, кого пожалеть, то я свой выбор сделал давно. И этот выбор моя семья. Моя жена и мои дети. И нет ничего такого, просто не существует, что заставит меня от вас отказаться. Это ты понимаешь?

– Почему ты мне не сказал? – Твёрдым голосом произнесла я и Дима просто озверел от этого тона. Побелел, прищурился. Повернулся ко мне всем корпусом, и набрал в грудь побольше воздуха.

– Да потому что ты не должна была знать! – Прокричал, оглушая этим криком. – Потому что я не хотел ни этого разговора, ни этих новостей! Всё! Его нет. И перемывать события двухмесячной давности просто не имеет смысла! Ты есть. Я есть. И это всё, что должно тебя волновать на данный момент. Точка. Можешь считать, что этот разговор окончен! – Вызверился он и с кровати подхватился, оставляя меня словно оплёванную этой правдой. Словно я даже право не имею сочувствовать другим людям. Для него живу.

Так и сидела, боясь пошевелиться. А может, просто не понимала, зачем мне это нужно. Моё дело маленькое: вовремя лечь под него, родить ребёнка, любить и оберегать…

Дима ворвался в комнату, громко хлопнув дверью, и молнией метнулся обратно ко мне, как раз в тот момент, когда первая слеза упала на ладонь. Приткнулся носом к напряжённой спине и быстро заговорил.

– Прости, Галь, не так всё думал сказать. Просто тяжёлый день. До отвращения тяжёлый день! – Прорычал, не решаясь прикоснуться руками. – Не хотел говорить, потому что тебе лишний стресс ни к чему. А ты ведь из всего сейчас трагедию готова сделать. Что там твой Даниэлян говорит… гормоны… энцефалопатии беременных. Не нужно это было тебе тогда. Потом как-нибудь ты бы всё равно узнала, и я понимал это. Я просто хотел тебя защитить. Именно тогда. Поэтому и увёз.

– Увёз? – Услышала я лишь одно слово, за которое можно было зацепиться.

– Мы должны были на две недели позже вылетать. Там климат менялся, становился более благоприятным. Ты же помнишь, как закончилась эта сумасшедшая жара? Про Антона узнал и в тот же вечер путёвки обменял, чтобы оградить. Чтобы не узнала. Чтобы не плакала. Никого не подпускал, всем зубы на замке держать приказал, вернулись мы, только когда шумиха улеглась. Просто пойми одно: для меня важна ты и наш ребёнок. Всё остальное решится без непосредственного участия. Всё равно ничего нельзя было изменить, Галь.

Тёплые ладони легли на мои плечи, слегка массируя их, шею, позвоночник. Горячие губы коснулись кожи. Лёгкими поглаживающими движениями Димины руки спустились на мой живот, удерживая, не позволяя увернуться от ласки и его прикосновений.

– Галь, ты добрая, чувствительная, эмоциональная, ты хочешь заботиться о каждом и каждому сопереживать. Это нормально, тем более, сейчас, под действием гормонов. – Успокаивающе поглаживал он живот, постепенно укладывая меня рядом с собой, медленно опускаясь на матрац. – Ты думаешь о нём и это тоже нормально. Я не ревную, и не могу тебе запретить делать этого, но сам другой. И эмоции у меня другие и восприятие происходящего. Я не пытаюсь навязать тебе своё мироощущение, заставить принять свою точку зрения, я даже не пытаюсь объяснить, почему так или иначе. Ты же… – Он прижал ладони к моему животу чуть плотнее и дотронулся губами шеи. – Ты же пытаешься навязать мне своё мнение. Только не стоит этого делать. Не выйдет. Ты жалеешь его как человека, который был и вдруг его не стало, я могу тебя понять, но пожалеть его так же, прости, не смогу. Потому что я другой. И мысли мои другие. Просто прими моё право защищать тебя от того, что считаю не нужным, опасным. Всё будет так, как ты захочешь. Только прошу… не спрашивай, какими путями я добьюсь этого.

– Я всё равно позвоню его родителям, Дима. – Решительно заявила я, но губы не исчезли, ладони не напряглись, а дыхание не сорвалось. Дима всё понимал, как же правильно он всё понимал! Что не отступлюсь, что сделаю по-своему!

– Если тебе станет от этого легче… – Покачал он головой, притягивая меня к себе обеими руками.

– Спасибо.

Несмотря на чёткое решение, набрать номер телефона я смогла лишь на следующее утро, предварительно отказавшись от работы. Точнее, перенесла её на дом. Длинные гудки не вселяли надежды, и когда на том конце трубки прозвучал грубый и уверенный голос, я даже испугалась.

– Борис Аркадьевич, доброе утро. – Собралась я, стараясь не запутаться в словах.

– Кто это?

– Это Галя Дмитровская… Я только вчера узнала про Антона… Примите мои соболезнования… Мне действительно жаль…

– Галина Шах? Я правильно понял? – Жёстко перебил он меня, я мысленно сосчитала до десяти.

– Да, вы правильно поняли.

– Что же… муж, значит, оберегает от плохих новостей, да?

– Да. Дима принял такое решение и…

– Что же… неожиданно. – Голос его немного смягчился, но я так и не могла выдохнуть, ожидая каждой следующей фразы как приговоры. – Спасибо, Галя Дмитровская. Знаешь, ты одна из немногих… пусть и спустя время… но позвонила и… – Он тяжело выдохнул, так, словно в сторону, а я закусила губу, ругая себя за то, что мой звонок словно соль на застарелые раны. – Просто спасибо. Ты… не обижайся на нас, если что. Всё в этом мире имеет свою цену. Для кого-то она вот такая… Спасибо.

– Извините…

– Всё в порядке. Удачи тебе.

– До свидания.

Борис Аркадьевич отключился, но я почему-то не почувствовала себя легче. Матери Антона звонить не стала, она всегда была эмоциональна, сейчас и подавно. Единственный сын. Её можно понять. Понимал их и Дима. Он до сих пор не пережил потерю брата. Понимает, только умеет перебороть себя и свои эмоции. Не позволяет себе быть слабым, уязвимым. И сейчас я понимаю, что вчера была неправа, заставляя его оправдываться, но тогда действительно словно предательство, это неведение…

Про Лизу упоминать не стала. Да и неважно Диме будет знать о ней. Она для него никто. Это мне подруга, а ему только помеха в достижении цели. Слабое звено, от потери которого ничего не зависит. Наверно я никогда не смогу, так же как и он, молча и без эмоционально выслушать о том, что происходит в соседнем доме, за соседней стеной, в семье твоих друзей. Не смогу, но и права не имею обвинять в этом своего мужа. Он живёт по жёстким законам, навязанным обществом, где если не ты, то обязательно тебя. Он боец, несмотря на то, что быть им не хотел. Он глава, несмотря на то, что предпочитал оставаться в тени. А ещё я им горжусь. За то, что умеет принять решения не только за себя, но и за меня. За любого другого человека, чья жизнь в его руках. Это дорогого стоит.

Глава 30

И всё проходит. Жизнь не стоит на месте. Спустя месяц и мои впечатления поутихли. Спустя два я уже об этом практически не думала. Лишь иногда, оставаясь наедине с собой, могла позволить себе поплакать, сожалея об утраченном. А спустя три месяца с головой погрузилась в новые хлопоты и заботы, к которым меня обязывало положение беременной женщины, любимой жены, будущей матери. Круг интересов с каждым днём рос всё больше и больше, роль кормящей мамы хоть и прельщала, но заставляла опасаться за определённую долю свободы. Забота мужа становилась всё более навязчивой, нервная система всё более расшатанной, а желание рожать наоборот уменьшалось в геометрической прогрессии. Особенно когда третий раз подряд, полагаясь на ложные схватки, я в панике отправлялась в роддом. Там меня сразу успокаивали, сетуя на явно выраженные предвестники, даже предлагали полежать у них до ответственного момента, но такие новости радовали ещё меньше.

Очередной раз я поймала себя на мысли, что пора, второй час подряд не решаясь сдвинуться с унитаза. Потому что там схватки переживались на удивление легко и практически безболезненно. Ближе к четырём утра я поняла, что мне уже действительно пора и, не особо переживая, а, возможно, просто смирившись с мыслью неизбежного, решила привести себя в порядок. На шум воды из ванной прибежал и Дима, который последний месяц спал особенно чутко, но сегодня упал без задних ног и сразу же уснул.

– Господи, Галя, что ты делаешь? – Устало потирая лицо, взмолился он, опёрся рукой о стену душевой кабины, смотрел на меня как великомученик.

– Решила принять душ в четыре утра. – Обворожительно улыбнулась я, пользуясь передышкой между схватками. Брызнула на мужа водой, чтобы привести в чувства и готова была его пожалеть, когда он просто сполз вниз по стенке, закрывая лицо обеими ладонями.

– Ты сам отвезёшь меня в роддом или будить Кречетова?

– Опять?

– Думаю, сегодня уже наверняка. Не зря же я с двенадцати часов не сплю. Правда?

– Что?! – С вызовом посмотрел он на меня снизу вверх, злобно прищурившись.

– Говорю, ты сам или будить Егора Владимировича? – Спокойно отвечала, подставляя по струи воды мыльную спину.

– Что?! – Скривился он, медленно поднимаясь. – С двенадцати?

– Если быть точной, то с без пятнадцати двенадцати.

– Не понял? Ты… ты что тут мочалкой трёшь?! Ты понимаешь вообще…

Одним рывком он отключил смеситель и завернул меня в огромное полотенце.

– С-с-с… – Прошипела я, борясь с желанием вернуться к спасительному унитазу, но Дима слишком уж уверенно тянул меня в противоположную сторону. Не справляясь, просто схватил на руки, взглядом пытаясь отыскать хоть какую-нибудь одежду.

– Я уже всё выбрала. Там. В ванной.

Указала пальцем, тут же была уложена на кровать, соглашаясь, что такое положение тоже относительно щадящее. Но унитаз всё же лучше.

Роддом встретил нас с распростёртыми объятиями, с сонными лицами и без доктора Даниэляна. Трагедия? Да не то слово. Всё вообще шло не по плану! Порадовал только результат осмотра: полное открытие шейки. Что это, я, в принципе, понимала, а ещё точнее знала, что за этим следует самое важное и, одновременно, страшное событие. Правда, врачи сумели скрасить мне это «самое» событие своими плоскими шутками и умными рекомендациями. Что ещё запомнилось… Через минуту после родов я сказала: «Больше никогда в жизни!». Через два часа, когда всё же перевели в палату: «Я хорошо подумаю, прежде чем согласиться». А увидев мужа с сыном на руках, я улыбнулась: «Когда идём за дочкой, папаша?!».

Наверно, так выглядит счастье. Наверно, так парит счастливая женщина. Наверно, так улыбается счастливый мужчина. А ещё прямо на языке вертится слоган: «И это моя семья». Я действительно полностью прочувствовала смысл этого слова. Семья – это забота, это уважение, это значит закрыть своей спиной любимых людей от бед, невзгод. Семья – это главное в жизни каждого человека. Момент, когда из одинокого «я», рождается могучее «мы». Когда смотришь в глаза любимого человека и понимаешь, что дороже в жизни нет и быть ничего не может.

– И всё-таки характер у него Дмитрия Алексеевича. – Уверенно заявила бабуля, когда Иван схватил прядь аккуратно подстриженных волос, желая сделать из них обыкновенную паклю. – Если на что-то решился, то уже никогда не отступится.

Вместо ответа я терпеливо спасала бабулины волосы из малюсенького кулачка.

– Ну что ты мне скажешь, партизан? Папин сын?

– Конечно, папин. Всю ночь спать не даёт! – Поддакивала я, глядя на огромные глазки с искорками в них.

– Так у него наверно зубки, Галя. Пятый месяц всё-таки. Ты разбери мои подарки, там есть силиконовые игрушки, которые нужно грызть. Уверена, он быстро поймёт, что с ними делать.

– Ба, ну, ты просто открыла Америку! Конечно, зубки! Дай его сюда. – Я попыталась перехватить сына, но бабуля ловко увернулась, и не скажешь, что правнука дождалась.

– Ты мне так и не сказала, – она сама побрела в гостиную, из подарочного пакета извлекла несколько цветастых игрушек, – на вот, обдай кипятком. Только не вари, сказали, что они могут подплавиться. Ты мне так и не ответила, что там с Димиными родителями? Они хоть на внука взглянуть собираются?

– Они пообщались с ним по скайпу, ба. – Нехотя ответила я и скривилась, улучив возможность, пока меня никто не видит.

– Да? Хотят, чтобы внук сказал, что бабушка и дедушка это люди из монитора компьютера? Именно это они и услышат!

– Ба, это их выбор. Лично я против везти ребёнка на другой конец света только бы порадовать тех, кто, вроде как, и без нас рад. Дима меня в этом поддерживает.

– Я заметила, что Дмитрий Алексеевич слишком часто стал тебя поддерживать! – С укором произнесла она и мило улыбнулась внуку. – Это ведёт к деградации. К его деградации в первую очередь! – Подчеркнула, игнорируя мои круглые глаза. – Ты, кстати, когда последний раз была у косметолога? Выглядишь просто ужасно.

Я закатила глаза и подняла Ваньку с пола, когда бабуля предложила ему там размяться.

– Дима сказал, что я пропорциональна, а это самое главное!

– Дима просто жалеет тебя и, между прочим, зря. Это ведёт к деградации. К твоей деградации в первую очередь. – Подчеркнула она, улыбаясь, и придержала эту улыбку, не собираясь подталкивать меня к моей деградации.

– Ну, спасибо, ба. Кто как не ты поддержит и утешит?! – Я бросила быстрый взгляд в зеркало и тут же вернулась к разговору. Бабуля милостиво сделала вид, что этого не заметила.

– Если хочешь, я могу сидеть с Иваном Дмитриевичем, пока ты ходишь на тренировки и к косметологу. Волосы давно пора подстричь. Когда ты последний раз делала масляную маску? – Спросила таким тоном, будто раньше я делала их постоянно.

– Ба, я недавно родила, дай мне время передохнуть. Тем более, я всё ещё кормлю.– Привычно ныла я, делая вид, что всё это мне ни к чему, что не замечаю лишних шесть килограмм, пропорционально разложившихся по моему телу.

– Всё это отговорки. Вот, когда муж найдёт тебе достойную замену…

– Тогда он перестанет быть моим мужем, ба.

– Да, но и ты перестанешь быть его женой, что, согласись, немаловажно. Такими мужчинами не разбрасываются.

– Так говоришь, словно разбрасываются такими женщинами как я.

– Нет, а что в тебе особенного? Кроме, конечно, длинных ног, голубых глаз, собачей верности и редкого имени? Я вообще удивляюсь, что он в тебе нашёл.

– Ба, что это за наезд? – Подбоченилась я, становясь напротив, бабуля же, не особо по этому поводу переживая, мило сюсюкала с любимым внучком.

– Ничего дорогая, просто я пытаюсь спасти тебя от проблемы восьмидесяти процентов русских женщин, которые считают, что если уж затащила мужика под венец, то это навечно. Ты можешь быть хоть золотой, но это вовсе не значит, что рядом с ним не начнёт крутиться платиновая. И, даже если он и не сбежит, то изменить может очень просто только по той причине, что укусить с новой булочки, глазурь с которой ещё не осыпалась…

– Я поняла ба, сегодня же запишусь.

– Куда?

– Ни куда, а где. – Вознесла я указательный палец вверх. – Везде запишусь, ба, везде. К тому же, – теперь я открыто могла смотреть на себя в зеркало, утянула в талии свободную майку, привстала на цыпочки, – к тому же вот здесь, мне бы не мешало сбросить пару сантиметров.

– Ага, а ещё здесь, вот здесь и вон там. Галя, тебе нужно кардинально заняться своей внешностью!

– Сейчас дойдёт до того, что я стану старым и страшным, и Галя просто решит, что слишком хороша для меня. – Засмеялся за моей спиной Дима так, что получилось подпрыгнуть на месте.

– Дурак! Я так скоро заикаться начну и тогда уж точно никому не пригожусь, тебе в том числе! – Зло махнула я рукой, но он увернулся. Тут же схватил меня, приподнял над полом и закружил.

– Ты у меня самая красивая. – Проговорил в губы, будто бы целуя. Бабуля только изогнула бровь.

– Ну? И где мой богатырь? Иди к папочке, Ванька.

Дима тут же закружил довольного малыша, который считает папу манной небесной и радуется даже его голосу по телефону, не то, что уж папе лично.

– Рассказывай, как ты себя вёл? – Подтёр он слюни довольного сына салфеткой. – Мама тебя не обижала, нет? А ты маму?

Ваня забавно теребил Димины щёки, словно пытаясь вывернуть их наизнанку и рычал. Дима рычал в ответ, изображая поверженного тигра.

– И кто это у нас такой сильный, кто это у нас такой смелый? А мама нам обед приготовила?

– Оля приготовила. Сейчас накрывает. – Подхватилась я, очередной раз радуясь новой помощнице.

– А мой богатырь уже поел? Галь, он не голодный? – Дима нахмурился на моё возмущённое фырканье. – Что? Мама опять кормила кабачком? А мама пробовала сама его приготовить? Так ведь гораздо вкуснее. – Полностью вошёл он в манеру «говорю с женой-ребёнком одновременно». – Давай-ка мы попросим Олю и она запечёт нам вкусный кабачок.

– Дим, если он не ест специальный, с чего он будет есть домашний? Ну, Дим?..

Я забрала ребёнка, пока папин галстук не искупался в курином бульоне.

– Галь, Оле не трудно, а мы попробуем. Да, Оль?

– Конечно, Дмитрий Алексеевич.

– А я тебе говорила. – Подначивала на ухо бабуля, заставляя меня улыбнуться и приревновать.

– А я тебе говорила, что он у меня самый лучший! Ба!

– Молчу, молчу…

И так всегда, когда приезжает папа, Ванька готов есть хоть кабачок, хоть брокколи, только бы папа остался доволен. Дима естественно посмотрел на меня с превосходством, я же на него, со снисхождением.

– Звонили из детской поликлиники, они опять потеряли наши анализы. – Между делом сообщил он мне, выпивая привычную порцию свежевыжатого сока вместо чашки любимого кофе.