Порочный красный

Ее взгляд быстро перемещается на лестницу, по которой только что поднялся Калеб. Она облизывает губы, и я подаюсь к ней, чтобы лучше услышать ее мудрый совет. Моя мать – очень изобретательная женщина. Это естественное следствие того, что она была замужем за человеком, который стремился контролировать всех, кто его окружал, и манипулировать ими. Ей пришлось научиться добиваться своего так, чтобы ему это было невдомек.

Когда Кортни было восемнадцать, она захотела отправиться в Европу в компании своих подруг. Мой отец отказался отпустить ее туда. Ну, вообще-то словесно он не отказывался – просто, как только она заикнулась об этом, он резко взмахнул рукой, будто рубанув воздух. РЕЗКИЙ УДАР. Это в нашем доме случалось часто. Ему не понравился ужин? РЕЗКИЙ УДАР. У него был тяжелый день на работе, и он не хочет, чтобы с ним разговаривали? РЕЗКИЙ УДАР. Леа в пятый раз разбила свою машину стоимостью в пятьдесят тысяч долларов? РЕЗКИЙ УДАР. Но в конечном итоге Корт все-таки полетела в Европу.

Ты помнишь то время, когда ты был бедным парнем? Помнишь, как тебе тогда хотелось повидать мир? Моя мать.

Она же еще ребенок. Мой отец.

Хорошо, что она хочет отправиться туда сейчас, когда мы еще можем контролировать ее. Мы оплатим поездку, гостиницы, и самое безопасное путешествие… лучше это, чем если она поедет, когда ей будет двадцать и она будет спать во Франции где попало и с кем попало. Моя мать.

Мой отец ненавидел французов.

Он задумался. Логика моей матери была убедительной. Неделю спустя он оплатил все. Корт оставалась под постоянным наблюдением, но ей все-таки удалось побывать в Европе. Я тогда училась в муниципальном колледже. Она подарила мне небольшую картину, купленную у уличного торговца. На картине был изображен красный зонтик, висящий под дождем, как будто его держала некая невидимая рука. Когда развернула оберточную бумагу, то сразу поняла, что она хотела сказать. Я заплакала, а Корт засмеялась и поцеловала меня в щеку.

– Не плачь, Ли. Это и есть смысл этой картины, как тебе такое?

Она пробыла в Европе два месяца и теперь говорила «как тебе такое?» в конце каждого своего предложения.

Корт… была… милой. Мне хочется поговорить о ней, но это все еще больная тема.

– То, чего твой муж не знает, не причинит ему вреда. – Голос моей матери выводит меня из задумчивости и возвращает к вопросу о няне.

О чем это она? Я уставилась на нее, ничего не понимая. Как эта бессмыслица может помочь мне заполучить няню, которая бы занималась ребенком целый день?

Она вздыхает.

– Ли, дорогая… Калеб ведь значительную часть времени проводит в командировках, не так ли?

Я начинаю догонять и медленно киваю, широко раскрыв глаза от мысли о том, какие возможности это открывает. Смогу ли я это сделать? Нанять няню, чтобы она приходила и занималась ребенком в те дни, когда Калеба здесь не будет?

Моя мать – мастер искусства обмана. Как-то раз до того, как мы с Калебом поженились, мы взяли паузу в наших отношениях по его просьбе. Он только что побывал в жуткой автомобильной аварии и из-за удара по голове частично потерял память. К моему ужасу, он совершенно не помнил меня. Помню, я тогда подумала: «Как со мной могло случиться такое?» Я собиралась обручиться с мужчиной моей мечты, и вот теперь он смотрел на меня так, будто я совершенно ему не знакома. Я быстро сориентировалась и решила быть рядом и оказывать ему поддержку, пока его память не восстановится. Это только вопрос времени, рассудила я, и он вспомнит, как хотел быть со мной, и наденет мне на память то кольцо с огромным камнем от Тиффани, которое я нашла в его ящике для носков. Но вместо того, чтобы сблизиться со мной, пока мы ждали, когда его память вернется, он отдалился, предпочитая проводить все больше и больше времени в одиночестве. Вскоре он объявил, что… встречается с другой девушкой, если встречается – это подходящее слово для обозначения всего происходящего, а девушка – подходит для обозначения этой хитрой шелудивой шлюхи, которая едва не разрушила мою жизнь. Я тут же позвонила матери и сообщила ей, что он мне сказал.

– Проследи за ним, – посоветовала мне она. – Выясни, насколько это серьезно, и заставь его положить этому конец.

Так я и сделала как-то вечером, проследив его до убогого многоквартирного дома, находящегося в еще более убогом районе. Все дома здесь были выкрашены в яркий оранжево-розовый цвет. Я посмотрела на жалкий результат попытки благоустроить и озеленить это убожество и припарковала машину в квартале от «Ауди» Калеба.

Я была в ужасном эмоциональном состоянии, потому что понимала, что, скорее всего, он явился сюда, чтобы встретиться с этой девицей. Глядя в зеркало заднего вида, я наблюдала, как он подошел к двери и постучал. Он не сверился с листком бумаги или со своим телефоном, чтобы найти эту дверь, значит, ему было точно известно, куда идти. Дверь отворилась, и, хотя я не могла видеть, кто стоит внутри, мне стало понятно, что это она, потому что на его лице тотчас заиграла та самая улыбка, которая обычно появлялась при виде меня: игривая и сексуальная. Господи, что же там происходит?

Я подождала несколько минут, прежде чем вышла из машины и приблизилась к этой двери. Чтобы точно знать, что я действую правильно, я написала матери, которая ответила: «Зайди и перехвати его прежде, чем он сделает какую-нибудь глупость!»

Через несколько секунд она добавила к этому одно-единственное слово: «Плачь».

Я сделала и то, и другое, и в тот вечер Калеб ушел со мной. Но это была недолгая победа. Девица, с которой он встречался, оказалась его бывшей подружкой из университетских времен. Втайне от Калеба и от меня она делала вид, будто только что познакомилась с ним, и пыталась войти в его жизнь, чтобы снова сблизиться. Я выяснила это после того, как вломилась к ней домой. И сразу же отправилась на квартиру к Калебу, зажав доказательство этого в кулаке, готовая вывести ее на чистую воду.

От нее явно надо было ждать неприятностей. Мне следовало сразу – едва только я увидела ее – понять, что это не какая-то случайная связь. Но я поняла это только потом.

Когда я пришла к Калебу, его не было дома. Я открыла дверь квартиры ключом, который был у меня и о чем он не знал, и осмотрела беспорядок, который он оставил после себя, словно какой-то эксперт-криминалист. Он явно готовил здесь ужин на двоих – в воздухе все еще пахло стейками из говядины. Была ли она с ним?

Меня затошнило.

В гостиной я обнаружила два бокала из-под вина и в панике ринулась в спальню в поисках доказательств того, что они переспали. Его кровать была не заправлена, но я не нашла следов того, что у них был секс. Впрочем, какие следы этого он мог оставить за собой? Калеб не использует – отказывается использовать – презервативы. Из-за этого после того, как мы стали встречаться, я начала принимать противозачаточные таблетки. Он говорил, что от вида этих штук его воротит, так что я точно не смогла бы обнаружить оберток от них.

Вздохнув с облегчением, я подошла к его комоду и, выдвинув ящик, начала шарить в глубине, пока не нашла квадратную коробочку от Тиффани, в которой лежало мое помолвочное кольцо. Я открыла ее и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Это едва не произошло. Он готовился сделать мне предложение, когда эта чертова авария стерла меня из его памяти. Я была достойна быть с ним и носить это кольцо с бриллиантом в два карата с огранкой «принцесса».

Я избавилась от нее.

На какое-то время.

* * *

После того как я отвезла Калеба в аэропорт, я отправляюсь на шопинг. Возможно, это кажется легкомысленным… как будто мне следовало бы чувствовать себя виноватой. Но я вовсе не чувствую себя виноватой. Мне хочется ощутить под пальцами гладкость шелка. Я решаю, что раз к моей талии больше не прикреплен баскетбольный мяч, мне нужен новый гардероб.

Я ставлю свой кроссовер на парковке перед торговым центром «Гейблз» и иду прямиком в «Нордстром»[2].

В примерочной я отвожу взгляд от своего живота. Приятно надевать платья с узкой талией. К тому времени, когда я направляюсь к двери, я накупила одежды на три тысячи долларов. Бросаю все на заднее сиденье машины и решаю встретиться с Катин, чтобы выпить с ней.

– Разве ты не кормишь грудью? – спрашивает она, усаживаясь рядом со мной, и смотрит на мои набухшие груди, взяв вишню с подноса с закусками к коктейлям.

Я пожимаю плечами.

– Я сцеживаю молоко. А что?

Она снисходительно улыбается и жует свою вишню. Катин похожа на Ньюта Гингрича[3], только светловолосого и накачанного ботоксом, когда задирает нос. Я слизываю соль с края моего бокала с «Маргаритой» и жалею ее.

– То, что, когда ты кормишь ребенка своим молоком, нельзя пить спиртное.

Я закатываю глаза.

– У меня в холодильнике хранится немалый запас этого молока. И к тому времени, когда мне опять надо будет его сцеживать, алкоголь уже выведется из моего организма.

Катин округляет глаза, отчего начинает выглядеть еще тупее, чем полагается блондинке.

– Как поживает твоя Дорогая Мамочка?

– Она присматривает за Дорогой Деточкой, – отвечаю я. – Мы не могли бы не говорить на эту тему?

Она пожимает плечами, всем своим видом показывая, что ей плевать. Затем заказывает у бармена джин с тоником и выпивает его, сделав это чересчур быстро.

– У тебя с Калебом уже был секс?

Я морщусь. Катин говорит то, что ей приходит в голову, нисколько не заморачиваясь о том, можно это говорить или нет. Она пытается списать это на тот факт, что происходит из другой культуры, но ведь она живет здесь с тех пор, когда еще не умела ходить. Я жестом показываю, чтобы бармен приготовил мне еще одну «Маргариту». Он привлекателен. По какой-то причине я не хочу, чтобы он знал, что у меня есть ребенок. И понижаю голос:

– Я же только что родила, Катин. После этого надо подождать по меньшей мере шесть недель.

– А у меня было кесарево, – объявляет она.

Разумеется, я это знаю. Она рассказывала свою отвратительную историю родов больше дюжины раз. Я отворачиваюсь, испытывая скуку, но, когда слышу ее следующие слова, моя голова резко поворачивается к ней.

– Теперь твоя вагина растянута и ни на что не годится.

Сперва я проверяю, слышал ли ее бармен, затем щурюсь.

– О чем ты?

– О естественных родах, о чем же еще? Ты что, воображаешь, будто все просто встает на свои места? – Она смеется, как гиена. Я смотрю на ее горло, когда она запрокидывает голову, чтобы закончить гоготать. Сколько раз я задавалась вопросом, каково это – дать пощечину своей лучшей подруге? Отсмеявшись, она испускает театральный вздох.

– Господи, да я просто пошутила. Видела бы ты свое лицо. У тебя был такой вид, будто я сказала тебе, что твой ребенок умер.

Я верчу в руках подставку для стакана. А что, если она права? Меня так и подмывает достать телефон и погуглить это. На всякий случай я делаю несколько упражнений Кегеля[4].

Заметит ли Калеб разницу? От одной мысли об этом меня бросает в пот. Наши с ним отношения всегда строились именно на сексе. Мы продолжали активно заниматься им даже тогда, когда все наши друзья перешли на полусонные сношения в миссионерской позиции после того, как их дети засыпали. На протяжении нескольких месяцев в начале наших отношений на его лице всякий раз отражалось облегчение, когда он тянулся ко мне и я отвечала. Я никогда не отталкивала его и никогда не хотела этого делать. И вот теперь мне приходилось думать о том, что он сам может оттолкнуть меня.

Я заказываю еще одну порцию выпивки.

Это станет для меня еще одним источником тревоги. Мне придется записаться на прием к моему психотерапевту.

– Послушай, – говорит Катин. Она подается ко мне, и ее приторно сладкие ванильные духи проникают в нос. – Когда у тебя рождается ребенок, все меняется. Меняется твое тело, стиль отношений между тобой и твоим мужем. Тебе приходится быть изобретательной, и ради Бога, похудей… и побыстрее.

Она щелкает пальцами, подзывая официанта, и заказывает корзинку картошки фри и жареных кальмаров.

Стерва.

Глава 4

Прошлое

Я познакомилась с Калебом на вечеринке по случаю двадцать четвертого дня рождения Катин. Она проходила на яхте, что было значительно лучше, чем пафосный ночной клуб в Саут-Бич, где свой двадцать четвертый день рождения праздновала я. Я пригласила на вечеринку двести человек; она пригласила триста. Но поскольку моя лучшая подруга справляет свой день рождения на четыре месяца позже меня, немудрено, что каждый год она затыкает меня за пояс. Но я считаю, что мы квиты, потому что я красивее и мой отец богаче ее отца – в списке «Форбс» его имя стоит на двенадцать позиций выше.

На мне было надето черное шелковое платье от «Ланвен» – я видела, что оно приглянулось Катин, когда на прошлой неделе мы занимались шопингом в «Барнис Нью-Йорк»[5]. У нее оказались слишком широкие бедра, чтобы влезть в него, так что, когда она зазевалась, я схватила его и купила. Она бы, разумеется, поступила со мной точно так же.

Походив среди наших друзей, я направилась к барной стойке, чтобы взять еще один мартини. И заметила его – он сидел на одном из барных табуретов. Я смотрела на него со спины, но по ширине плеч и по прическе было понятно, что он красавец.

Я опустилась на свободное место рядом и взглянула на него краем глаза. Прежде всего я отметила про себя, что у него волевой подбородок. Таким подбородком можно было раскалывать грецкие орехи. У него был своеобразный нос, но этот нос нельзя было назвать непривлекательным. Его переносица имела горбинку, и он выглядел изысканно, как старинный револьвер. Губы у него были слишком чувственными для мужчины, и, если бы не его нос – этот невероятно изысканный нос, – его лицо было бы слишком смазливым.

Я, как и полагается, подождала несколько минут – обычно мне не приходилось особенно стараться, чтобы мужчина обратил на меня внимание, – но когда он этого не сделал, я прочистила горло. Его глаза, прикованные к экрану телевизора, висящего над баром, медленно переместились на меня, как будто я ему помешала. Они были цвета кленового сиропа, если поднести его к свету. Я ждала, когда у него сделается вид, говорящий, что он осознал, как ему повезло – такой вид делался у всех мужчин, на которых я обращала внимание. Но он оказался исключением.

– Меня зовут Леа, – сказала я наконец, протянув ему руку.

– Привет, Леа. – Пожимая мою руку, он изобразил что-то вроде полуулыбки и небрежно повернулся к телевизору, давая мне от ворот поворот. Я знала этот тип парней. Если у парня такая ухмылка, с ним надо вести себя, не стесняясь в средствах. Им нравится такая игра.

– Откуда ты знаешь Катин? – спросила я, вдруг почувствовав отчаяние.

– Кого?

– Катин… ту девушку, на день рождения которой ты явился без приглашения.

– Ах, Катин. – Он отпил глоток из своего стакана. – Я ее не знаю.

Я ждала, когда он пояснит, что явился сюда с другом или что он дальний родственник кого-то из гостей, но он так ничего и не объяснил. И я решила зайти с другой стороны.

– Тебе не нужны бурбон и пиво в придачу к этому скотчу?

Он впервые посмотрел на меня, моргая, как будто ему надо было избавиться от тумана в глазах.

– Это твоя лучшая фраза для съема? Переиначенная строчка из старой песни в стиле «кантри»?

Я увидела в его глазах намек на смех и улыбнулась, воодушевленная.

– Ну, у каждого из нас есть своя слабость, и моя – это музыка «кантри».

Минуту он изучал меня. Его взгляд скользнул по моим волосам и остановился на моих губах. Он провел пальцами по влаге на своем стакане. Я как завороженная смотрела, как он стирает ее большим пальцем с кончиков пальцев.

– Понятно, – сказал он, повернувшись ко мне. – А какие еще у тебя есть слабости?

Я могла бы сразу ответить ему: ты.

– Ну-у, – ответила я, обольстительно тряхнув головой и подавшись к нему так, чтобы он мог как следует разглядеть ложбинку между моих грудей в вырезе платья. – Я уже открыла тебе одну из них. Теперь твой черед.

Он хмыкнул и перевел взгляд на свой запотевший стакан. Затем медленно повертел его в руках и снова посмотрел на меня, будто решая, стоит ли продолжать этот разговор. После долгой паузы его глаза словно покрылись льдом, и он произнес:

– Ядовитые женщины.

Я изумленно откинулась назад. Это было то, что надо. По части ядовитости я была мастером. Если ему нужен яд, я могла бы впрыснуть его прямо ему в шею.

Он сделал долгий глоток скотча.

Я оценила ситуацию. Было очевидно, что этот парень только что сыграл в вышибалы, и в него попал мяч. Он медленно пил очень крепкий и дорогой напиток на вечеринке, устроенной на яхте, на которую он предпочел бы не приходить. Несмотря на то что я выставила все свои прелести напоказ, надев платье, которое мало что скрывало, он почти не смотрел на меня. Обычно мужчина, которого бросила девушка, не пугал меня. Такие мужчины после того, как им разбили сердце, могут обеспечить тебе страстный секс без обязательств. Они видят в тебе только лучшее – то, что напоминает им о счастливых днях с их бывшими, – они осыпают тебя комплиментами и льнут к тебе неделю или две, так что ты отлично проводишь время. Я обожаю только что брошенных мужчин. Но этот мужчина был не таким. Его не мучили сомнения по поводу его человеческой состоятельности из-за того, что отношения с женщиной подошли к концу. Он ставил под сомнение здравость ее рассудка. И пытался понять, в какой именно момент все начало разваливаться.

Он был безупречно одет, не приложив к этому усилий. Это получалось у него естественно – что означало, что у него есть деньги, – а я любила деньги. Я узнала корону «Ролекса», дорогую ткань «Армани» и непринужденность, с которой он взирал на мир. Мне был знаком и тон, которым он сказал «спасибо», когда бармен снова наполнил его стакан, и то, как он морщился, когда парочка, сидящая рядом с ним, сыпала бранными словами. Такие, как он, почти никогда не остаются одни. Интересно, подумала я, какая глупая стерва могла отпустить его? Но кем бы она ни была, я была готова стереть ее из его памяти в два счета. Почему? Потому что я была лучшей из лучших – я была шоколадом «Годива», автомобилем «Мазерати», идеальным бесцветным бриллиантом. Я могла улучшить жизнь любого – и особенно этого мужчины.

Уверенная в том, что я заведу с ним отношения, я улыбнулась ему и положила ногу на ногу, так что моя юбка задралась на бедре.

– Итак, – медленно проговорила я, – сегодня тебе повезет.

– Это почему же?

Он даже не посмотрел на мои ноги.

– Ну, я собиралась сказать что-нибудь саркастичное насчет того, что я тоже ядовита и опасна, но, судя по твоему виду, тебе сейчас нужна хорошая порция свежего сока или что-то вроде того.

Он рассмеялся.

– Как видишь, я забавная, – пошутила я.

– Да. – Он улыбнулся. – Немного.

Осмелев, я прижала локти к бокам и повернула свой барный табурет так, чтобы сидеть к нему лицом. Теперь мои колени касались внешней стороны его бедра, и он не сделал попытки отодвинуться.

Попался.

– Итак… – Я достала из сумочки перламутровый портсигар. – Это моя вторая слабость, ты не возражаешь? – Он взглянул на сигарету, которую я поднесла к губам, и покачал головой. Я зажгла ее и вдохнула табачный дым одним плавным движением, которое мне удалось довести до совершенства.

– Как тебя зовут, мистер Грустные Глаза?

Уголки его губ дернулись, брови чуть приподнялись.

– Калеб, – ответил он. – Калеб Дрейк.

Я произнесла про себя фамилию «Дрейк» с моим именем и решила, что это сочетание мне нравится.

Я выдохнула табачный дым в сторону океана.

– Я Леа… и, если ты правильно разыграешь свои карты, я могла бы стать Леа Дрейк. – Я подняла брови.

– Ничего себе. Ничего себе… – повторил он. – Это почти забавно.

– Она что, не захотела выйти за тебя замуж? – с сочувствием спросила я.

– Она много чего не хотела делать, – сказал он и, проглотив остаток своего скотча, встал. Он был чудо как высок. Мысленно я встала рядом с ним и оказалась на уровне его подмышки – значит, росту в нем, самое малое, шесть футов и один дюйм.

Я ждала его следующего хода. Но что бы он ни делал, он все равно был мой.

Он поцеловал мою руку. Я растерялась. Затем, к моему огромному изумлению, он ушел.

Черт.

А мне казалось, что мы с ним на одной волне.

* * *

Я думала о нем и на следующий день, страдая от похмелья. Кто он? Почему он явился на вечеринку? Что она сделала с ним, если смогла заставить его пренебречь мной? Мной! У меня мелькнула мысль, что его бывшая – это какая-то известная персона. Видит Бог, он достаточно красив, чтобы разбить сердце какой-нибудь знаменитости. Я вспомнила его невозмутимую небрежность, вспомнила трепет, который почувствовала, когда он наконец взглянул на меня. Приходилось ли мне когда-нибудь так стараться, чтобы заставить мужчину посмотреть на меня? Нет. А когда он наконец посмотрел, мне захотелось, чтобы он перестал. Он смотрел на меня, как будто уже знал меня как облупленную – прямо, скучающе, оценивающе, и я подумала, интересно, каково это – чувствовать на себе его взгляд.

Я поспрашивала, пытаясь выяснить, кто он такой и где он сейчас. Я была талантливой сыщицей. У меня была широкая сеть знакомств, и через два телефонных звонка я уже знала, где искать Калеба Дрейка. Еще два звонка, и мне предложили устроить с ним свидание вслепую.

– Подожди хотя бы месяц, – сказала я своей кузине. – Дай ему время зализать свои раны прежде, чем я спасу его.

* * *

Месяц спустя я подходила к суши-ресторану под названием «Тату». Мне было жарко, и мое сердце билось часто и гулко.

– Не может быть, – проговорил он, увидев меня.

Я сделала вид, будто удивлена и, опустив голову, спросила:

– Ты, случайно, не ищешь себе рыжую девушку?

Он утробно расхохотался и обнял меня.

На нем были белая рубашка с засученными рукавами и шорты цвета хаки. Он был покрыт золотистым загаром, как будто с тех пор, как я видела его в последний раз, он каждый день загорал.

– Откуда ты знаешь Сару? – Он подержал дверь, и я вошла.

– Она моя кузина, – ухмыльнулась я. – А откуда ее знаешь ты сам?

Я, конечно, знала ответ на этот вопрос. Бойфренд Сары и Калеб состояли в одном университетском братстве, и на ту вечеринку он пришел вместе с ними.

Я слушала, как он объясняет это. У него был сексуальный выговор. Когда хозяин заведения подвел нас к нашему столику, он по-хозяйски положил руку мне на поясницу. Мне это понравилось. Интересно, подумала я, сделал бы он это, если бы это была наша первая встреча.

– Ты знаешь, как Сара заманила меня на это свидание вслепую? – спросил он.

Я качаю головой.

– Она сказала, что у тебя красивые ноги.

Я улыбнулась и прикусила губу.

– Ну и как они тебе? – Я вытянула их под столом, держа лодыжки вместе. Мое платье было опасно коротким. Разумеется, я знала, что ему нравятся изящные ноги. Я допрашивала бойфренда Сары час, чтобы выведать о нем все.

Он усмехнулся и, глядя мне в глаза, ответил:

– Неплохо.

У меня начало покалывать все тело, вплоть до пальцев ног. Именно такого взгляда я и ждала от него.

* * *

Наутро я проснулась в его кровати. Потянувшись, я оглядела комнату. Мои мышцы приятно ныли. Я так не изгибалась с тех самых пор, как занималась гимнастикой в старшей школе.

Я услышала шум душа в ванной и перевернулась чтобы посмотреть, нельзя ли увидеть его через открытую дверь. Да, его было видно.

Накануне вечером мы выпили по три бокала и поужинали, и все это не прерывая разговора. И это было все равно что говорить с кем-то, кого я знала много лет. Я чувствовала себя с ним так непринужденно и полагала, что ему со мной так же легко, потому что на все мои вопросы он отвечал, не задумываясь. Когда мы вышли из ресторана, уже не было сомнений, что я отправлюсь с ним к нему домой. Я села в его кабриолет, и мы, проехав пятнадцать минут, поднялись в его квартиру в высотке. Мы начали скидывать с себя одежду еще возле входной двери, а закончили у изножья кровати, где мы игриво отшвырнули в сторону последние предметы моего гардероба. Я бы хотела списать свое безрассудство на алкоголь, но правда состоит в том, что мы перестали пить перед тем, как приступили к еде. Так что все, что произошло… произошло без влияния спиртного.

Когда Калеб вышел из душа, я все еще лежала, опираясь на локоть. Я не стала притворяться, будто не смотрела на него. Он вытер волосы полотенцем, и они встали торчком. Я широко улыбнулась и похлопала по кровати. Уронив полотенце, он лег рядом со мной.

– Тебе все еще грустно? – спросила я, положив подбородок на его грудь.

Он слегка улыбнулся и ущипнул меня за нос.

– Теперь мне немного веселее.

– Оооо – немного веселее… – Я передразнила его акцент и начала вставать с кровати. Он схватил меня за лодыжки и потянул обратно.