Правда понимания не требует

скачать книгу бесплатно


Шпатц успел запрыгнуть в последний ластваген до Альтштадта, устроился на заднем сидении и бездумно уставился в окно. Ему нравилось смотреть на Билегебен. Даже в тех местах, где стояли ремонтные ограждения или дома были укрыты за строительными лесами. Здания и дороги здесь ремонтировали до того, как они начинали ветшать, может быть поэтому город смотрелся таким… идеальным?

На повороте с Мейнштрассе мужчина в черной пиджачной паре и лицом уставшего клерка вечерней смены вежливо приподнял шляпу, встал и направился к выходу. На том месте, где он сидел, осталась лежать газета. Шпатц машинально протянул руку и развернул листок с незнакомым названием «Блитц».

«Нужна ли нам новая война?!» – гласил заголовок на первой полосе. Шпатц пробежался глазами по тексту. Стиль был совершенно нетипичным для шварцландских газет – эмоциональный, с множеством восклицательных знаков и патетических вопросов. Однако главную свою мысль автор донести сумел, невзирая на отсутствие чеканного слога – кайзер уже стар, и новая война, к которой он готовится – это очень большая ошибка, которая может привести Вейсланд и Шварцланд к множеству непоправимых последствий. Вперемешку с живописаниями ужасов для мирного населения, нагрузки на промышленность и статистикой жертв прошлой войны, автор приводил тревожащие его доказательства, что потенциальный противник гораздо лучше готов к войне, чем представляется рядовым жителям.

Шпатц нахмурился и заглянул на последнюю страницу. Вся пресса Шварцланда проходила довольно жесткую цензуру, и такой газеты просто не могло существовать в природе. В выходных данных не было ни имени, ни адреса. Читателям предлагалось направлять свои письма в тринадцатое почтовое отделение Билегебена, абонентский ящик номер 76.

Шпатц задумчиво перелистнул страницу. Статья на центральном развороте была посвящена экспедиции Адлера штамм Фогельзанга. Автор этого материала обладал очень злым и язвительным слогом. Он по абзацам разбирал официальную информационную статью из «Билегебен Цайтунг» о заявленных целях и задачах этой «с позволения сказать „научной“ экспедиции».

Автор, спрятавшийся под псевдонимом Г. Шварц, кратко и емко описал каждого из семнадцати членов экспедиции. Опальный доктор, три проштрафившихся офицера, безымянные физик и метеоролог, и так далее… По его словам выходило, что ни один из участников экспедиции не был настоящим и компетентным специалистом. И что вся эта мишура и помпа, которой сопровождались проводы люфтшиффа в суровые полярные края – не более, чем ширма, которой прикрывается что-то другое. Гораздо более важное.

В первую очередь автора интересовало содержимое трюмов. Кратко проанализировав технические характеристики «Кальтесхерца» он пришел к выводу, что заявленная грузоподъемность занижена как минимум на семь с половиной тонн. Шпатц пробежал глазами расчеты и выкладки и пожал плечами. Ему не хотелось сейчас вникать в такие детали, возможно, автор и был в чем-то прав.

Затем герр Шварц сослался на неназываемый источник, и сообщил, что кроме кают для экипажа, в гондоле полярного люфтшиффа Фогельзанга были оборудованы некомфортабельные жилые отсеки, рассчитанные на более, чем две сотни человек. В отличие от автора, Шпатц знал, по чьему проекту это было сделано, и кем именно заселили тесные жилые отсеки. Однако автор сделал другой вывод – что люди и оборудование предназначено для строительства тайной полярной базы на одном из безжизненных островов северного архипелага.

«Зачем нам база в водах, которые официально принадлежат Сеймсвиллю?» – спрашивает автор.

Шпатц хмыкнул, бросил читать и принялся разглядывать иллюстрации, больше похожие на карикатуры. Адлер штамм Фогельзанг, машущий рукой публике с мостика люфтшиффа. Сверху на нем роскошный мундир, а снизу – детские штанишки до колен, которые не видно из-за парапета. Доктор Ледебур, с крайне кровожадным выражением на детском лице, с вилкой и ножом над пациентом на операционном столе. Трех других героев экспедиции Шпатц не знал. Они сидели за столом и выпивали, а за каждым из них стояла туманная тень в парадной фуражке Комерада кайзера.

Шпатц присмотрелся внимательнее. Ему показалось, что рука художника, рисовавшего эти иллюстрации, была ему знакома. Что он уже видел картинки в той же манере. Стопроцентной уверенности не было, но… Редакция этой газеты наняла Флинка? Надо будет спросить у него, что это за «Блитц», и как подобная пресса вообще просочилась к читателям, несмотря на железную хватку информационной цензуры.

Ластваген остановился, последние пассажиры потянулись к выходу, и только тут Шпатц сообразил, что увлекшись чтением забытой незнакомцем газеты, он проехал свою остановку. Теперь придется минут двадцать идти пешком. Шпатц свернул листок в несколько раз, сунул в портфель и тоже поспешил к выходу.

Наиболее короткий путь пролегал по пользующейся недоброй славой Фризорштрассе. Когда Билегебен еще был столицей Аанерсгросса, в этом месте находился квартал парикмахерских. Практичные вейсладнцы отнеслись к подобному объединению с недоумением – какой смысл помещать заведения такого типа на одной улице? Ведь получается, что для того, чтобы побриться или сделать стрижку, нужно было идти через весь город. Однако, отнеслись к традиции с пониманием и сохранили привычный для бывших аанерсгроссцев уклад. До тех пор, пока не выяснили, что ни одного настоящего парикмахера на этой улице не было. Под видом салонов модных причесок скрывались нелегальные распивочные, доктора, лишенные практики, игорные дома и бордели, не получившие разрешения на деятельность, и прочие криминальные местечки. А дело было в том, что получить лицензию парикмахера было чрезвычайно легко – заплатил мизерную пошлину, и можешь вешать над своим заведением вывеску с названием любой степени поэтичности. А дальше – как повезет.

Этот криминальный уголок Аанерсгросса в царстве порядка Билегебена существовал довольно долго – после войны продержался лет десять. До появления первого трупа. Женщину, практически порезанную на куски, нашли неподалеку от того места, где Шпатц вышел из Ластвагена. Началось громкое следствие, и тихий преступный заповедник начало лихорадить – пристальное внимание полицаев никому из владельцев и сотрудников «парикмахерских» не было на пользу. Потом появился второй труп, а вслед за ним – третий. Картина та же – молодую женщину страшно уродовали при помощи некоего острого предмета и бросали ее труп неподалеку.

Полицаи изо всех сил старались, но убийцу найти не могли. Зато выяснили, что все девушки работали на Фризорштрассе и были, как несложно догадаться, проститутками. Обнаружив такое разнообразие нелегальных занятий, прикрывающихся вывесками салонов причесок, полицаи почти забросили поиск убийцы и принялись наводить порядок. Дальше началась настоящая война с баррикадами и стрельбой, в результате которой все до одной парикмахерские были разоблачены, хозяева и сотрудники отправлены в тюрьмы, арбейтсхаузы и психиатрические приюты, а требования к получению лицензии парикмахера с тех пор ужесточены до почти нереальных.

Когда боевые действия закончились, и на Фризорштрассе воцарился мир и порядок, убийца сдался сам. Им оказался пожилой оберфельдфебель в отставке, который таким образом пытался привлечь внимание властей к так называемому «парикмахерскому кварталу». Здесь ему предложили девочку, мальчика, наркотики, выпивку и еще массу всего, включая наемное убийство, но ни в одном из заведений ему так и не удалось сделать стрижку.

С тех пор прошло много лет, эту историю билегебенцы любят рассказывать при любом удобном случае, Шпатц, например, слышал ее как минимум трижды – в виде анекдота, поучительной притчи и мрачной городской легенды. И все, кроме Крамма, сообщили, что с тех пор эта улица образцового порядка. Крамм же, в своей ироничной манере заметил: «Если не считать, что все заведения на ней теперь принадлежат в той или иной мере одному человеку – Хаппенгабену».

Шпатц остановился возле фонаря на углу. Интересно, почему с личностями вроде Хаппенгабена ничего нельзя сделать? Если всем известно, кто он и чем занимается, почему нельзя его просто вывести на плац и расстрелять? Обычно правосудие в Шварцланде было быстрым и эффективным, но все равно находятся люди, изворотливости мозга которых хватает на то, чтобы жить поперек закона. Держать при себе цепного виссена и торговать людьми. Создавать подвальные производства поддельных лекарств. И при этом подписывать документы собственным именем и владеть множеством заведений с легальными лицензиями. И сейчас Шпатц размышляет, не пойти ли ему в обход только лишь потому, что большинство вывесок на короткой дороге принадлежат этому самому человеку. Проклятье!

Шпатц выпрямил спину и решительно зашагал прямо. В конце концов, если вдруг Хаппенгабену с его прирученным Вологолаком захочется снова его поймать и привязать к столу, то им ничего не помешает выследить его и на любой другой улице. Здесь же, на Фрезорштрассе, он просто один из немногочисленных прохожих. Просто человек в плаще и шляпе. У которого был долгий утомительный день, а завтра предстоит день еще более утомительный. Шпатц коснулся пальцами чуть поджившего кровоподтека на скуле. Сломанное ребро снова заныло. Думать про еще один рабочий день на люфтшиффбау не хотелось, поэтому он начал внимательно смотреть по сторонам. Улица ничем не отличалась от любой другой в Билегебене. Фундаменты и первые этажи домов старые, с низкими полукруглыми арками, декорированными грубыми камнями и гранитными полуколоннами, верхние этажи – простые утилитарные коробки с рядами квадратных окон. Кирпичные или каменные. Дома, как и большинство в этой части города, невысокие, по четыре-пять этажей. Мусора на брусчатке нет, светильники над большинством заведений уже не горят – чтобы получить разрешение на работу в столь поздний час в воскресенье требовалось заплатить немалую пошлину. По иронии, ни над одним заведением не было ни одного знака парикмахерской.

Глава 4

Du bist das Schiff ich der Kapit?n

Wohin soll denn die Reise gehen

Ich seh im Spiegel dein Gesicht

Du liebst mich denn ich lieb dich nicht

(Ты – корабль, я – капитан.

Куда же мы должны направиться?

Я вижу в зеркале твоё лицо,

Ты любишь меня, потому что я не люблю тебя)

Ich tu dir weh – Rammstein

– Эй ты, Грессель, иди сюда! – Шпатц мысленно скривился, услышав этот голос. Надо же, тот тип в кепочке на сальных волосах запомнил имя.

– Ну? – Шпатц остановился в метре от той части длинного стола, где сидела компания работяг во главе с человеком, фотографию которого Крамм пару дней назад ему показывал. Полди Мюффлинг. Да, похоже, что грязноволосый задира действительно его брат. Когда они сидели рядом, сходство еще больше бросалось в глаза. Низкий лоб, форма надбровных дуг и некоторая лопоухость.

– Грессель, ты извини за прошлый раз, мы старались бить аккуратно, – задира осклабился, обнажив желтые зубы. Шпатц промолчал. – Брат, это нормальный парень, отвечаю. Мог нажаловаться, но не стал. Наш человек, хоть и белоручка, уважаю!

– Помолчи, Трогот, многовато болтаешь, – когда заговорил Полди, остальные замолчали. – Ты присаживайся, Грессель, давай поговорим. По виду ты должен быть клерком или бухгалтером. Как ты сюда попал?

– Жизнь так сложилась, – буркнул Шпатц. «Не торопись излагать подробности придуманной биографии, герр Шпатц, – говорил ему Крамм. – Если ты сразу же начнешь вываливать имена и обстоятельства, это не сделает публику доверчивее, зато убедит ее в том, что ты лжешь».

– Ладно, – примирительно кивнул Полди. – Не хочешь – не говори. Я Полди Мюффлинг.

– Приятно познакомиться, герр Мюффлинг.

– Оставь это «герр» для других белоручек, Грессель. Зови меня Мюффлинг или просто Мюфф.

– Договорились, Мюфф.

– Присаживайся с нами, есть разговор, – Полди подвинулся и хлопнул ладонью по скамейке рядом с собой. Шпатц поставил на стол миску густой похлебки, которую все еще держал в руках и сел. – Значит так, Грессель. Ты уже понял, что работа наша – не сахар и не мед, ведь так?

– Я и не сомневался, – Шпатц опустил ложку в тарелку. С одной стороны, есть во время разговора, когда остальные не едят, невежливо, с другой – вряд ли правила этикета распространялись на работяг низшего звена.

– А последнее время требовать стали все больше и больше, – заговорил еще один парень, здоровенный, но в лице его также угадывались фамильные черты Мюффлингов. – Работы больше, рабочих меньше, ннда.

– Помолчи, Бруно, – Полди зыркнул на брата. – Много работы нас не пугает, мы не белоручки. Мы работать любим и умеем. Верно я говорю, парни?

Парни загалдели, выражая одобрение.

– А вот что мы не любим, так это когда нас принимают за бессловесный скот! – Полди повысил голос, все замолчали. – Грессель, что ты будешь делать, когда в конце недели вместо жалования тебе дадут кукиш?

– Хм, не знаю, ге… Мюфф. А такое возможно?

– Ээээ, брат, да ты совсем как теленок новорожденный! – Полди похлопал его по плечу. – Начальству же надо что? Чтобы мы работали больше, а просили меньше. А это несправедливость!

Шпатц начал скучать. Он подавил свое желание раздраженно попросить переходить к сути вопроса, вместо этого зачерпнул ложкой похлебки, откусил от краюхи хлеба и принялся жевать.

– В общем, Грессель, решай, ты или с нами, или сам по себе, – Мюфф снова хлопнул ладонью, теперь уже по столу. Кажется, что в тексте его речи был еще один абзац, который он либо забыл, либо сознательно решил пропустить.

– Я правильно понимаю, что вы… ты предлагаешь мне присоединиться к вашему союзу?

– Да, точно! К союзу.

– И чем наш союз занимается?

– Защищает права рабочих, конечно! Что же ты глупый такой, а еще белоручка! Ты пойми, что ежели ты будешь сам по себе, а начальство тебе не заплатит, то сделать ты с этим ничего не сможешь. А ежели будешь с нами, то мы тебя защитим от такого произвола.

– Звучит отлично, герр… То есть, Мюфф. Надо что-то подписать, чтобы вступить?

Работяги засмеялись.

– Никаких подписей! Ежели хочешь, правда хочешь вступить, тебе придется доказать это.

Шпатц открыл рот, чтобы возразить, что сам он не изъявлял такого желания, братья Мюффлинги первые его позвали, но вовремя передумал. Во-первых, сломанное ребро все еще болело, а во-вторых – ему и правда нужно было попасть в этот профсоюз.

– И что же мне нужно сделать? Дать клятву?

– Не торопись, не время еще! Клятву – это само собой, а потом мы тебе придумаем задание. Чтобы проверить, по-настоящему ли ты перестал быть белоручкой, или сбежишь при первом удобном случае.

Шпатц кивнул и снова принялся за еду. Ударил колокол. Между столами прошел невысокий улыбчивый мужчина в светло-сером костюме. Он пожимал протянутые руки и кивал, стараясь, кажется, поприветствовать каждого из работников семнадцатого эллинга.

– Хорошего всем дня, мои дорогие! – сказал он, взобравшись на невысокий табурет. – Я рад видеть среди вас новые лица, которые меня еще не знают. Я Апсель Штойбен, тот самый человек, кто о вас заботится! – раздались редкие аплодисменты. Очевидно, что кругленького герра Штойбена работяги если не любили, то по крайней мере были рады видеть. – Я к вам с замечательной новостью. Мы приняли решение учредить на нашем люфтшиффбау собственное отделение фолкскриг. Вижу ваше разочарование, мои дорогие, но это не все. Хотя одно только то, что нам дали разрешение формировать добровольные отряды на своей территории уже дорогого стоит, разве нет? Ладно! Ладно! Не буду долго тянуть. Каждый, кто запишется в отряд, во-первых получает надбавку к жалованию, – Штойбен сделал паузу на радостные выкрики, затем продолжил. – Кроме того, все строевые и боевые занятия будут засчитываться за рабочее время. Всем понятно, что это значит?

Шпатцу, в целом, было понятно, поэтому он смотрел на реакцию своих ближайших соседей – братьев Мюффлингов и их компанию. По всей видимости, общей любви к Штойбену они не разделяли. Шпатц склонился к уху Полди и спросил:

– Что это за тип?

– Ответственный за конфеты, – сквозь зубы прошептал старший Мюффлинг. – Так тут заведено – один приходит раздавать сладости, другой – наказания. Но все равно они действуют заодно, хотя и не все это понимают.

– Фолкскриг, мои дорогие, это чрезвычайно важно как для нашей страны, так и для нас самих! Эти занятия дадут нам силу и здоровье. А самое главное – уверенность в том, что когда в наш дом ворвется враг, мы сумеем дать ему отпор. Да-да, я вижу на лицах у некоторых иронию! Друзья мои, не мне вам рассказывать, как важно уметь работать вместе. Никто из вас не способен построить люфтшифф в одиночку, это только и исключительно командная работа. Да, я уверен… Да что там! Я убежден, что любой из вас способен справиться с одним-двумя злоумышленниками! А если их будет сто? Или тысяча? Вооот, то-то же! Фолкскриг, ребята, это очень важно. Ну и про надбавку к жалованию не забывайте! Жду желающих записаться у второго административного корпуса после смены. А сейчас – отличной и плодотворной работы всем!

Под смешки вперемешку с аплодисментами кругленький Штойбен спустился с табурета и, опять же, кивая и пожимая руки, направился к выходу. Клан Мюффлингов проводил его недобрыми взглядами и недовольным бубнежом. Шпатц то смотрел вслед Штойбену, то разглядывал лица «деятелей профсоюза». Неужели это и есть те самые опасные личности, из-за которых беспокоится высокопоставленный приятель Крамма? Никто из них, даже Полди, не производил впечатление умного и расчетливого интригана, способного переиграть того парня, который только что выступал с табуретки. Шпатц прислушался к разговорам. Расходившиеся по местам рабочие болтали про фолкскриг и надбавку с одобрением.

Сам же Штойбен остановился неподалеку от выхода из эллинга, и вокруг него тут же столпилось несколько рабочих.

– Толстый урод, – Трогот Мюффлинг сплюнул сквозь зубы и поправил кепочку на сальных волосах. – На надбавку всех купил.

Шпатцу очень хотелось начать задавать вопросы, чтобы внести некоторую ясность в эту систему. Но он сдерживался. Может, Мюффлинги только казались тупыми, чтобы не выделяться из общей массы работяг? Кроме того, ему не хотелось неосторожным словом испортить едва зародившееся доверие.

– А что ежели нашего новенького испытать? Пусть, например, он Штойбена говном обольет или что-то вроде того? – Бруно уперся в стол внушительными кулаками.

– Хм… – Полди перестал зло сверлить спину активно жестикулирующего Штойбена и перевел взгляд на Шпатца. – Не спеши, Бруно. Это надо сначала обмозговать. И посоветоваться…

Второй рабочий день дался Шпатцу гораздо легче, чем первый. Утром он забирался в ластваген, мысленно содрогаясь. Он даже малодушно собирался сказаться больным, закрыться дома и не открывать никому дверь, даже Крамму. Ну что он может разузнать и разведать на люфтшиффбау, таская тачки и набивая на ладонях кровавые мозоли? Пересилил себя. Натянул потертую серую куртку и висящие мешком штаны. Посмотрел на себя в зеркало и пришел к выводу, что с этим нарядом позеленевший по краям синяк на скуле смотрится гармонично и уместно.

Но вопреки опасениям и плохим предчувствиям, Шпатца не стали гонять с места на место. Или Крамм сделал внушение своему приятелю, и тот замолвил за несчастного «засланца» словечко, либо здесь принято в первый день пугать новобранцев тяжелым трудом, либо просто повезло. Шпатца приставили к передвижной вышке, третьим к паре рабочих. Сначала Шпатцу сделалось не по себе, когда он увидел, как высоко поднимается раскладная лестница на колесах, но забираться на нее ему не понадобилось – только катать, нажимать на стопорный рычаг и страховать товарищей, которые затягивали болты на ажурном кружеве скелета будущего люфтшиффа. Не сказать, чтобы работа была очень легкой – вышка только издалека смотрелась воздушной, на деле же диаметр ее колес – чуть выше среднего человеческого роста, а на рычаг приходилось наваливаться всем весом. Но зато было достаточно времени, чтобы осмотреться вокруг и прислушаться к разговорам.

Шпатц с удивлением узнал, что люфтшиффбау было весьма престижным местом среди работяг. Попасть сюда считалось большой удачей. Здесь неплохо платили и неплохо кормили. Правда и требовалось немало. Это за образованных инженеров и гениальных механиков здесь старались держаться, с неквалифицированными работниками никто не церемонился. Опоздал? Не вышел на работу? Заметили бездельничающим? Прощай, работяга, отправляйся снова на биржу или добро пожаловать в арбейтсхауз. Очередь из желающих занять твое место только порадуется.

Полди поднялся, вслед за ним остальные Мюффлинги тоже начали вставать из-за стола. Обеденный перерыв был закончен. Вообще-то, явно не все рабочие из окружения Полди были его братьями, но Шпатц про себя решил считать их одной семьей. Он тоже выбрался из-за стола, донес свои миску и ложку до контейнера с грязной посудой и направился обратно к своей лестнице на колесах.

– Эй, Грессель! – Шпатц не успел далеко отойти от стола, когда ему на плечо опустилась рука Трогота. – Со мной пойдешь работать, я договорился.

Улыбка выглядела даже немного дружелюбной. Шпатц пожал плечами и вопросительно глянул в сторону шефа смены, который сегодня занимался распределением работ. Тот энергично кивнул, и Шпатц направился вслед за самым неприятным из всех братьев Мюффлингов, разглядывая жирное пятно у него на кепке.

– Извини за тот раз, брат, – снова повторил Трогот. – Мы всех белоручек так проверяем, кто вас знает, что там в ваших умных головах. Но ты молодец. Не заложил никого.

– Не в моих правилах перекладывать проблемы на начальство, – Шпатц прибавил шаг, поравнявшись со своим неприятным напарником. – Слушай, Трогот, мне просто интересно. А что случилось бы, если бы я пожаловался?

– Ну… – низкие брови Трогота зашевелились. – Сидел бы снова под потолком. Или упал бы оттуда случайно, кто знает?

– И вам бы ничего не было за это?

– А кто узнал бы? – Трогот криво улыбнулся.

В этот момент металл лязгнул о металл, раздался режущий уши визг и короткий крик. Одна из вышек накренилась, лестница вырвавалась из паза. Рабочий наверху нелепо замахал руками, нога его соскользнула, и он, цепляясь частями тела о ступени и детали каркаса люфтшиффа полетел вниз. Раздался мерзкий чавкающий звук, от которого Шпатц почувствовал пустоту в животе. Сначала емуу хотелось побежать к тому месту, куда рухнул этот несчастный, оказать какую-нибудь помощь, но он перевел взгляд на ухмыляющееся лицо Трогота и остался на месте.

– Обычное дело, ннда, – Трогот махнул рукой в сторону грузового вагена, въехавшего в эллинг через открытые ворота. – Ему уже не поможешь, вниз головой упал, черепушка всмятку. Идем, что таращишься, страшно стало?

Шпатц сглотнул и кивнул. Было ли ему страшно? О, да. Уж в этом-то он мог себе честно признаться. В прошлый раз, когда он смотрел на передвижные лестницы-вышки, он как-то не задумывался, что оттуда можно упасть. Высотные рабочие карабкались по ним с кажущейся легкостью, будто никакой пустоты вокруг и под ними не существовало. Будто на самый верх отправляли работать только тех, кто прошел специальное обучение искусству лазать по лестницам. Упавший рабочий тоже был новичком, как и Шпатц. Они перебросились сегодня парой слов в ластвагене. Радовался, что получил это место. Планировал купить новую кровать и колечко с сережками жене в подарок… А сейчас его тело лежало неподвижно на полу эллинга, а из-под головы расплывалось поблескивающее пятно, которое очень хотелось считать пролившимся моторным маслом.

Стараясь не смотреть в ту сторону, Шпатц дошел вслед за Троготом до тягача. Выслушал простую инструкцию о том, что: «я, значит, забираюсь, беру за тот конец и толкаю к тебе, а ты принимаешь и опускаешь вниз. Только не бросать, а то погнется или сломается!». Шпатц натянул брезентовые рукавицы.

Во время работы Трогот болтал очень много. Сначала Шпатц пытался поддерживать диалог, задавать наводящие вопросы, высказывать одобрение действиям или еще как-то дать собеседнику знать, что он слушает и понимает сказанное, но довольно быстро сообразил, что этот самый собеседник прекрасно справляется с поддержанием диалога сам по себе.

– Вот как бы ты поступил, ежели какой-то дрищ к твоей жене подкатывает, скажи? А я знаю, как! Я этого дрища в подворотне подкараулил, специально проследил, где он живет. Выскакиваю из темноты и такой: «Здорово, гад! Помнишь меня, помнишь, да?!» Как ты думаешь, что с ним случилось в тот момент, когда я вот так на него напрыгнул?! Да он обосрался, точно тебе говорю! Прямо запашок по всему двору, фууу!

Сначала Шпатцу хотелось приглушить этот фонтан простонародного красноречия. Но потом привык к шумовому фону, кроме того, бесконечная история жизни Трогота отвлекла Шпатца от недавнего происшествия с лестницей. Он даже перестал бросать взгляды в сторону деловито замывавших кровавое пятно рабочих. Что же касается Трогота и его жизни, то фактов из монолога удалось извлечь не очень много – Трогот не женат, его супруга забеременела от другого, ушла к нему и сейчас они ждут второго малыша. На люфтшиффбау из братьев Трогот устроился самым первым, хотя в этом факте Шпатц сомневался – очень уж таинственным шепотом рассказывал его напарник эту историю.

Когда блестевшие тусклым серебром балки закончились, и ваген уехал, Шпатца перехватил здоровенный Бруно.

– Эй, Грецель, ты грамотный же? – он хлопнул Шпатца по плечу своей ладонью-лопатой. Сломанное ребро отозвалось резкой болью.

– Да, Бруно, – Шпатц не решился поправлять здоровяка. Грецель, так Грецель.

– Пойдем со мной, там надо считать и записывать, – он махнул рукой в сторону длинных верстаков. – А то для твоих белых ручек вредно долго таскать тяжелые предметы.

Задачей Бруно было нарезать кусачками металлический тросик на короткие отрезки, а Шпатца – связывать их в пучки по дюжине. В отличие от брата, Бруно болтливым не был, зато был очень любознательным. И очень внимательно слушал. Отвечая на очередной уточняющий вопрос про историю запретной любви с дочкой начальника, которая и привела его, белоручку, в разнорабочие, Шпатцу пришлось напрячь и фантазию, чтобы придумать подробности, и память, чтобы не забыть, что именно он рассказывал. Здоровенный Бруно выглядел простодушным, как армейский ботинок, и настолько искренне сочувствовал, что Шпатцу стало казаться, что именно он, а не Полди, и верховодит всем этим «братством».