скачать книгу бесплатно
Рано утром из комиссионки привезли исправную плиту взамен негодной – Намико позвонила в магазин, и брак немедленно заменили. Парни сами отцепили от газовых труб старую печь, сами присоединили новую. Квартира приобретала вполне жилой вид, пора было обживать окрестности, найти место для зарядки… Она открыла входную дверь, вышла на продутую холодным ветром галерею и замерла…
Справа розовели под утренним солнцем снежные вершины близких гор, слева блестело море. Счастливые люди – японцы жили между двух красот. Среди тесного ряда частных домиков показался маленький островок зелени. Десяток деревьев, парочка скамеек возле клумбы, детская песочница, лесенка, качели… Места в крошечном парке было так мало, что дорожка, петлявшая между ровно постриженных кустов, прямых участков не имела, только повороты. Но бежать по плотно утрамбованной красноватой кирпичной крупке было удобно. Ровно в шесть тридцать пустынный парк вдруг, как по команде, заполнился народом, пятнадцать человек в таком скверике – уже толпа. Пожилые мужчины и женщины, дамы средних лет – те, кому не надо спешить на работу и нянчить детей. Кто-то включил маленький приёмник, и, повинуясь музыке и тоненькому голоску – ич-ни-сан (раз-два-три), народ стал в кружок и принялся дружно размахивать руками. Упражнения были лёгкие, упражняющиеся знали их хорошо, должно быть, собирались на зарядку регулярно. Две старушки заметили её, закивали ласково, подзывая. Она пристроилась к группе – в Японии трудно остаться индивидуалистом! Пять минут после зарядки ушло на взаимные поклоны и улыбки. Пять минут улыбок – хорошее утреннее упражнение!
Дома она заварила зелёный чай, вдыхая смесь запахов моря и луга, открыла пакет с хлебом. Хлеб уже был нарезан толстыми кусками, тонко эту ватно-белую массу не нарежешь. И жевался хлеб, как вата. Съесть кусок удалось, только подсушив его в печке. Большой ломоть занял всё маленькое пространство духовочки. Подождав, пока хиленькое пламя справится с непосильной для него пухлой грудой, она сжала пальцами мягкие бока бутылки с мёдом – из пластмассового носика легко полилась струя. Мёд был несерьёзный, жидкий, с конфетным привкусом, но это был японский мёд! День начинался замечательно! И обещал так же хорошо продолжиться – супруги Кобаяси устраивали специально для неё домашний обед. Хидэо заехал за ней.
Машина пошла по шоссе вдоль леса – Кобаяси жили в пригороде.
– Мы совсем недавно купили этот дом, – рассказывал Хидэо, – а прежде жили с родителями в маленьком посёлке, в двадцати километрах от города. Я ездил в течение тридцати лет, с тех пор, как стал студентом.
После смерти отца родительский дом достался Хидэо и он решил его продать и переехать в город. Пятидесятилетний Хидэо надеялся стать профессором, а для репутации человека, мечтающего получить эту должность, нехорошо жить чуть ли не в деревне.
– На жильё в центре денег не хватило, – Хидэо рассказывал хотя и не очень охотно, но честно. – Даже на окраине за дом пришлось заплатить сорок пять миллионов йен! В долларах – больше четырёхсот тысяч – в Японии дорогая земля. Но владеть ею очень выгодно. Из-за земли владелец дома всегда богаче владельца квартиры.
К деньгам, вырученным от продажи родительского гнезда, Хидэо добавил собственные сбережения и взял в банке кредит.
– Мы с Намико спланировали так, что до моего ухода на пенсию я как раз успею его выплатить, – Хидэо говорил, а она завидовала японцам, которые могли распределить свои денежки на десять лет вперёд и не сомневаться, что всё сбудется.
Свободной земли в городе не было, и новый район, где поселились супруги Кобаяси, построили на террасе на склоне холма. Ровного места было мало: всего три короткие улочки, одним концом утыкавшиеся в холм, другим – в обрыв.
– Пространство в Японии – дефицит, – Хидэо указал на дальний конец улицы, где трудился бульдозер, отрезая от горы площадку для нового строительства. – Мы очень экономим землю.
Узкую дорогу покрывали ровные прямоугольники свежего ремонта – случись тут выбоинка, объехать её было бы негде. Ровные ряды двухэтажных домиков были обведёны узкими рамочками садиков. Одинаково серенькие типовые дома, с одинаковыми розовыми пластмассовыми навесами для машин… Но ей, обитательнице ящика номер сто сорок на пятом этаже московской бетонной трущобы, эти жилища на земле показались мечтой и раем. Улыбаясь, смотрела она, как весеннее солнце весёлыми зайчиками прыгает по серой блестящей черепице крыш.
– Раньше из окон нашего дома открывался вид на океан. Но теперь участок продали, – вздохнул Хидэо. – Кто же его оставит, когда так мало места? Теперь здесь стройка… – Новый дом поднимался густым частоколом тонких деревянных брусьев каркаса. – Многочисленные опоры делают строение устойчивым при землетрясении, – объяснил Хидэо.
Япония постоянно думала о землетрясениях: покупая столы, строя дома… Стен у дома ещё не было, но тяжёлая черепичная крыша уже лежала на опорах. Рабочие обшивали каркас тонкими, кажется древесно-стружечными плитами. Два человека легко поднимали их и быстро прикрепляли к опорам, словно орудуя детским конструктором – дом рос прямо на глазах.
– Всего месяц назад этой стройки не было, – сказал Хидэо. – А теперь дом почти готов!
Тонкостенный домик казался несерьёзным, дачным. Стройка, огороженная синей пластиковой сеточкой, мирно уживалась с чистенькими соседями, не создавая ни мусора, ни грязи. Рабочий щёточкой сметал с тротуара слкчайно залетевшие мелкие щепочки и стружки. Его голову зачем-то укрывала каска. Наверное, тоже на случай землетрясения?
Машина въехала на плитки дворика, вымытого так чисто, словно здесь уже начинался дом. Остановилась, едва не задев колёсами крыльцо. Они прошли по дорожке длиной в три шага, вошли в прихожую размером метр на метр… Ничего кроме обувного шкафа и двух больших деревянных кукол, стоящих на полу, в прихожей не было, вешалке тут места не нашлось. Улыбающаяся Намико забрала её пальто и куда-то унесла. Хидэо, следуя правилам японского гостеприимства, придвинул поближе к гостье нарядные новые тапочки, сам убрал её туфли в шкаф, приоткрыв ряд идеально ухоженной обуви на пластмассовых колодках. Комната, открывшаяся вслед за микроскопической прихожей, казалась очень большой. Но помещались в ней и столовая с обеденным столом, и кухня, отгороженная высоким посудным шкафом, и гостиная с диваном, журнальным столиком и креслами… К гостиной в западном стиле примыкала японская гостиная с татами. Вообще-то, это была другая комната, но оклеенная бумагой перегородка фусума, отделявшая её от гостиной, теперь была раздвинута.
Этот нехитрый японский приём добавлял помещению простора. Раздвижные перегородки и минимум мебели – так японцам удавалось преодолеть тесноту своих жилищ. На татами кроме телевизора стоял только низкий столик с подушками вокруг.
– Здесь я отдыхаю после работы, – сказал Хидэо. – Мы, японцы, предпочитаем смотреть телевизор, сидя на татами. – Две стены гостиной, сплошь стеклянные, раздвигались, присоединяя к дому сад. – Наш японский дом готов в любую минуту слиться с окружающим миром, открыться ветру, солнцу, – говорил Хидэо. – Мы придерживаемся старых традиций даже в новостройках, сохраняем серые черепичные крыши с загнутыми уголками, рыбку на коньке, мелкую клеточку переплётов на окнах, раздвижные стены, татами…
Хидэо повёл её показывать дом, приоткрыл дверь комнаты, где жила его мать, чтобы дать гостье полюбоваться самыми ценными вещами в доме: двумя старинными вазами, стоявшими в специальной нише – токонома. Старушка смотрела телевизор, сидя на татами на коленях.
– Она может оставаться в таком положении часами. Молодые это умение утеряли, да и мы… – Хидэо махнул рукой.
Гостья нахваливала строителей, подогнавших отшлифованные доски ведущей на второй этаж лестницы так тщательно, что стыки трудно было различить и глазом, и рукой. А Хидэо, стесняясь, повторял:
– Дом у нас скромный, деревянный…
И не обращал внимания на рассуждения о том, как полезны для здоровья деревянные дома.
Второй этаж по площади был меньше первого.
– Это – тоже наша традиция, – вздохнул Хидэо. – В одной из крошечных комнат на татами стояли две кровати, занявшие всё пространство. – Комнаты рассчитаны на сон в футонгах, с ними было бы просторнее. Но мы привыкли спать по-западному, на кроватях. – В ванной тоже было тесно, потому что короткую японскую офуру познавшие западный комфорт хозяева заменили длинной ванной. – Только комнату для гостей мы сохранили в японском стиле – сын и невестка спят в футонгах, когда приезжают в гости, – рассказывал Хидэо. – Для кроватей тут нет места. Зато я выкроил кабинет, заставил строителей поставить ещё одну перегородку.
В крошечном кабинете поместился только стол, втиснутый между двумя стенами, да полки с книгами. Кресло прижималось спинкой к стене – западный стиль плохо вписывался в японский дом. И тут ему на помощь приходил стиль японский – привычка держать в доме мало вещей, а те, что есть, прятать в стенные шкафы, за раздвижные двери. И окна в металлических переплётах раздвигались, иначе Хидэо не смог бы прикрепить полку у подоконника. Раздвигались и двери комнат.
– Это экономит пространство, – объяснил он. – Двери на шарнирах нерационально расходуют площадь, оставляя пустыми углы, которые невозможно использовать.
Раздвигалась и решётчатая гармошка калитки, бегая колёсиками по асфальту, иначе Хидэо не удалось бы припарковать свою машину в тесном дворике.
Намико пригласила гостью в сад. Они прошли по опоясывающему дом узкому дощатому балкончику, по лестнице в две ступеньки спустились в садик в метр шириной. Намико показывала свои владения с гордостью: несколько цветов, два мелких деревца, прутик-кустик, тонкие листики которого годились, чтобы украшать рис. Сад казался бы совсем крошечным, если бы раздвинутая стеклянная дверь не присоединила к нему дом, полный цветов. Цветы в горшках занимали целый угол гостиной. Венчики цветов домашних вырывались наружу, касаясь цветов садовых.
– Я люблю разводить цветы, – улыбнулась Намико и, усадив гостью в одно из кресел, ушла накрывать на стол.
В саду в ветвях тонкого молодого деревца защебетала птица. Дерево росло так близко от стены, что заигравшаяся птаха касалась крыльями спинки кресла, её волос…
После обеда Хидэо вызвался отвезти гостью домой. Его соседка развешивала мокрое бельё на квадратной пластмассовой раме – растянуть верёвки возле дома не хватало места. Соседский дворик отделял низкий заборчик из горизонтальных плетей бамбука, красиво связанных новыми верёвками. Под ними росли розовые цветы. Сосед умудрился превратить в клумбу место глухое, пропащее – под забором. Деревца соседского садика скреблись ветками в окна дома Хидэо. Дефицит пространства. Япония.
Крупный мусор с Ягиямы
Вместе с хозяином дома
Слушаю молча вечерний звон.
Падают листья ивы.
Басё
Недостаток лучше избытка.
Японская пословица
Её район назывался Ягияма. Потому что располагался на горе, а гора по-японски "яма". На холме, овеваемом свежими ветрами, дома продавались дорого, потому что отсюда далеко до укрытого смогом центра, но в аренду сдавались дёшево по той же причине – до центра далеко, четверть часа езды – Намико учила её тонкостям японской жизни. Намико пришла специально, чтобы сопроводить иностранку в магазин, помочь ей сделать первые покупки. Намико советовала покупать продукты не в дорогих маленьких магазинчиках, а в дешёвом большом супермаркете, и не простом, а кооперативном, Намико считала, потому что продукты там свежее, чем в обычных магазинах, где продают всем подряд. В "коопе" обслуживали только членов кооператива, ей предстояло таким членом стать. В маленькой конторе в глубине магазина Намико назвала служащей имя и адрес иностранки. В обмен на взнос в тысячу йен новому члену выдали красный жетон, который следовало показывать кассирше. И ещё один такой же. На случай, если потеряется первый.
Проводив Намико до автобуса, она шла домой, поёживаясь от свежего весеннего ветерка. Был субботний вечер – самое подходящее время для тоски по дому. Но предаваться ностальгии – верный способ заблудиться в путанице японских улочек. Здесь, кажется, надо свернуть? Или нет? Она проходила этим путём пару часов назад. Но теперь это была другая улица! На тротуаре длинными шеренгами стояли телевизоры, газовые плиты, стиральные машины, электрочайники, рисоварки… Дальше шли столы, стулья, перины, одеяла, подушки… И всякая всячина: посуда, чемоданы, утюги, сумки с одеждой и обувью… Вещи лежали на тротуаре рядом с аккуратными бачками, совком и веником. Именно на эту площадку Намико велела ей относить пакеты с мусором к назначенному часу – машина приходила строго по расписанию. А ещё Намико предупреждала – большие коробки надо обязательно выбросить в субботу, потому что такое бывает только раз в квартал – вывоз крупного мусора. В этот день мусоросжигательный завод посылает в город большие машины. Значит, всё это – мусор?
Выложенное на тротуар было почти новое, нарядное, выбросить такое могли только богатые люди. Тротуар яснее ясного свидетельствовал – японцы стремительно богатели, покупали много нового, и не знали, куда девать старое – жильё у них тесное, дач нет. Вот и тащили они добро на тротуар. Крупный мусор был сложен не навалом, а тематически: техника отдельно, тряпки отдельно… И всё чистенькое, красиво упакованное… Из кармашка слегка потёртого чемодана торчал брелок с ключами – тротуар походил на магазин. И открыт этот магазин был для всех, а, значит, и для неё.
– Не спеши покупать всё для дома, – напутствовал её перед отъездом долго живший в Японии московский друг, – всё, что надо, ты найдёшь на улице.
Она удивлялась:
– Как – на улице? Где?
А он улыбался таинственно.
– Увидишь!
Она прошла вдоль тротуара, присматриваясь по-хозяйски. Вот этот низенький столик можно будет использовать под телевизор. А вот эта вешалка пригодится для платьев – в её стенных шкафах были только полки. И гладильная доска подойдёт, и тумбочка, что вместит уйму всякой всячины, разбросанной теперь на татами, и большая эмалированная кастрюля… Новая кастрюля в красивых цветочках лежала вместе с таким же чайником в великоватой для них двоих магазинной коробке. Наверное, на помойку попала та часть сервиза, что не пригодилась хозяину. У кромки тротуара притулился пылесос – необходимая вещь, чтобы чистить татами! Вот только удобно ли брать вещи с улицы? Она остановилась в нерешительности. Но тут же заметила большой автофургон, который медленно ехал вдоль свалки. Два шустрых китайца на ходу метали в него всё подряд: стиральные машины, перины, рисоварки… Тротуар пустел прямо на глазах. Не колеблясь больше, она подхватила пылесос.
Дома она заклеила трещину на его шланге – других дефектов не обнаружилось – и, переодевшись в тренировочные брюки, вышла на улицу. Из окрестных домов тянулись к тротуару люди. Старик принёс какие-то палки, аккуратно связанные верёвочкой, бережно пристроил среди карнизов, поправил, чтобы стояли ровненько. Мужчина притащил телевизор, быстро, косо поставил в шеренгу электроники. Тоненькая девушка в модных джинсах, перегнувшись, волоком подтянула большой мешок, бросила его где попало, с краю. Сквозь прозрачный пластик яркими пятнами просвечивала одежда, совсем новая на вид. Из моды вышла или разонравилась хозяйке? С вещами к тротуару шли только японцы. Обратным ходом отбывали с обильной добычей только иностранцы. Араб на мотоцикле прихватил телевизор, два высоких блондина, громко переговариваясь по-английски, погрузили в багажник Тойоты комнатный обогреватель…
Быстро темнело и поток приносящих иссякал, а уносящих усиливался. Перенеся изрядную часть кучи к себе домой, она остановилась возле клюшек для гольфа в специальной сумке из жёлтой кожи – она видела такую в витрине спортивного магазина и запомнила оглушительную цену. Теперь сумку можно было подобрать бесплатно, но она не играла в гольф. А вот на лыжах каталась. И потому взяла горнолыжные ботинки – они оказались нужного размера. Рядом стояли прислонённые к мусорному бачку лыжи знаменитой марки Ямаха – почти новые, дорогие. Значит, их хозяину свободное место в доме показалось дороже? А, может, он занял это место более новой моделью? Она прихватила и лыжи – зимой пригодятся, рядом с городом есть оборудованные трассы. Не вполне веря в реальность происходящего, она шагала по Ягияме с дармовыми японскими лыжами в руках и смотрела, как на яркой пластмассе играют весёлые весенние звёзды.
Свои походы она закончила в полночь. Прибывшее с тротуара заняло всё место в квартире: почти новая тумбочка орехового дерева, старинная настольная лампа с позеленевшим бронзовым колпаком, теннисные ракетки, не очень модные, но крепкие, стулья, телевизор… Второй телевизор был ей в общем-то не нужен, но она не удержалась – не каждый день можно подобрать на улице японский телевизор марки Сони! Совсем исправный, только с маленьким дефектом регулировки звука. Дефект не трудно было устранить, но мастерских для ремонта электроники в городе не было. И обувь не ремонтировали – только на окраинах садился иногда в торговом месте сапожник. И внезапно сломавшиеся часы ей починить не удалось. Часы ремонтировали в часовом магазине, но продавец, сверившись с недлинным списком, её часы не взял, такой фирмы в его бумагах не значилось. Богатые японцы не хотели возиться с починками. Предпочитали нести добро на тротуар.
– Не думайте, что вся Япония такова, – хмуро заметил Хидэо. Он заехал утром по дороге на работу с обычным вопросом: всё ли в порядке? Осмотрел заставленную вещами прихожую: – Такое встретишь только в дорогом районе, как Ягияма. В кварталах победнее на улицу попадает только сущее старьё. Вообще-то мы, японцы, не моты. Даже на мусоросжигательном заводе не все вещи идут в печь. Те, что получше, прямо там продают по дешёвке, даже проводят аукционы. Люди покупают. А телевизоры… – Хидэо подмигнул, – каждый третий телевизор с тротуара работает.
Значит, проверял?
Сначала печаль…
Холод пробрал в пути.
У птичьего пугала, что ли,
В долг попросить рукава?
Басё
Сначала печаль – радость потом.
Японская пословица
Низкий тоскливый звук прорезал тишину раннего утра. В буддийском монастыре ударили в колокол. Зарывшись озябшим носом в самую сердцевину футонга, она представила, как бритоголовые монахи в кимоно поднимается на помост, укрытый дощатым навесом. Как, ухватившись за верёвку, мерно раскачивают подвешенное тяжёлое бревно и вдруг, разом рванув, резко ударяют торцом по бронзовому колоколу, похожему на большой тюльпан, – она видела это по телевизору. На балконах соседей, как обычно в шесть утра, заурчали стиральные машины. По каким-то необъяснимым причинам японки начинали стирку спозаранку.
Она нехотя оставила футонг – единственный тёплый островок в океане холода и сырости. Центрального отопления в городе не было. Футонг да горячая офура, только этим можно согреться в японском доме. Правда, в старину японцы использовали ещё котатцу – горшок с горячими углями. Его ставили под низкий столик, накрытый ватным одеялом. Под стол засовывали ноги, оставляя остальные части тела мёрзнуть, – она видела такое в фильме про самураев. Со времён самураев Япония, завалив весь мир суперсовременной техникой, в деле отопления своих жилищ почти не продвинулась – котатцу использовали и теперь, сосредоточив весь технический прогресс лишь на замене горшка электрической лампой, а ваты в одеяле синтепоном. Дрожа от холода, она накинула поверх халата пальто – в квартире было плюс десять. Как на улице. Ну а откуда, спрашивается, взяться больше? Ветер с океана выл в тысяче щелей её жилища, свободно проникая через прыгающие, дребезжащие окна.
– Наши окна и двери никогда не прилегают плотно, – говорил Хидэо. – Мы, японцы, хотим жить в гармонии с окружающим миром. Это – наша философия.
Выходит, если мир промёрз, японец должен мёрзнуть тоже? К счастью, кроме философских объяснений, Хидэо снабдил её маленьким электрическим обогревателем. Но обглоданный сквозняками кусочек тепла бесследно рассасывался в промозглом холоде квартиры.
Самурай на экране её телевизора открывал раздвижную дверь дома и усаживался любоваться падающим снегом, согреваясь одним лишь котатцу. Самурай хотел слиться с окружающим миром, она – от него отгородиться. Первым делом она попробовала пересадить на японскую почву ежеосеннюю русскую традицию заклеивать рамы и прихватила скотчем болтающиеся форточки. Бряцание исчезло, холод – нет. Стёкла-то были одинарные.
– Двойные рамы в Японии положено делать только на Хоккайдо, – утверждал Хидэо.
Но она-то мёрзла на Хонсю! И не хотела подчиняться японской традиции мёрзнуть. На роль второго стекла была определена упаковочная полиэтиленовая плёнка с шишечками воздушной прослойки. Мутные полотнища, приклеенные тем же скотчем, легли на стёкла. Темнее стало, а вот теплее – нет. От балкона дуло – дверь скользила роликами по металлическим полозьям, оставляя огромную щель. Она положила к порогу балкона подушки Намико, предназначенные для японского сидения на полу. Больше ничего сделать с раздвижной дверью было нельзя.
– Странно, что Вам холодно, – удивился заехавший по дороге с работы Хидэо. – Японии далеко до русских холодов. Но если Вам холодно…
На следующее утро он снова явился на её пороге. В руках у него был пёстрый узелок, у ног – большой белый ящик. В узелке скрывалось одеяло – подарок Намико. Ящик оказался керосиновым обогревателем.
– Свои дома мы отапливаем именно так. Это – старый обогреватель из университета. Для моей лаборатории я купил машины новой модели, более элегантные, но тоже керосиновые.
Хидэо втащил ящик в столовую, приладил торчащую из него широкую трубу к отверстию в стене. А она-то гадала, зачем рядом с окном сделана большая круглая дыра на улицу, прикрытая только тонкой жестяной заслонкой? Агрегат шумел и вонял керосином, но минут через пятнадцать он превратил её стылую квартиру в место, пригодное для жилья. Дырка на улицу была только в столовой, остальным помещениям полагалось отапливаться по-чёрному или через открытые двери. Через полчаса тёплый воздух кое-как растёкся по квартире, слегка обогрев кухню и спальню, в столовой же стало жарко, как в парной. Она выключила обогреватель, и комната мгновенно выстыла, продутая через сто щелей. Пришлось включать обогреватель снова и терпеть керосиновую вонь, особенно сильную вначале. Притулившись возле выдувающей тёплый поток машины, она размышляла: почему богатая страна возится с керосинками?
Философски полагает, что общение с внешним миром дороже комфорта? Или экономит топливо? Мысль об экономии вызывала у неё ненависть, а воспоминание о горячих русских батареях нежность. И всё-таки керосинка заставила её задуматься: может, русский обычай гонять кипяток по трубам, чтобы разогревать до июльской жары пустые квартиры, не так уж хорош? А экономный обогрев японской печкой – путь к богатству страны? Но ей не хотелось этим путём идти. Не хотелось сидеть в провонявшей керосином квартире, наполненной каким-то клочкастым воздухом – местами горячим, местами ледяным. Собираясь выйти на улицу, она надела на себя все тёплые вещи, какие нашлись в доме. Поглядывая с ненавистью на чемодан, полный нарядных тоненьких костюмчиков, она с тоской вспоминала старый толстый свитер, презрительно брошенный в Москве. Она не подозревала, что главной японской проблемой будет согреться! Она вообще представляла себе Японию как-то не так. Она ехала в процветающую страну, а встретила допотопные газовые колонки, ванну без сливной трубы, стиральную машину, выпускающую грязную воду на балкон… И холодный дом, насквозь пронизанный сквозняками.
На улице не было ни души. Возле дома вороны расклёвывали пакет с мусором, брошенный на тротуаре. Соседский мальчик с болезнью Дауна частенько выносил его не вовремя. И забывал убрать в бачок под крышку. Она переступила через яичную скорлупу, поскользнулась на кожуре банана. Вспугнутые птицы с оглушительным карканьем расселись на голых ветвях. Почему в этом городе так много ворон? И совсем нет воробьёв? Часы на школьной башне вызванивали колокольчиками что-то щемящее. Звуки падали в унылую тишину, медленно опускались на ряды замёрзших маленьких домиков и тоскливо летели в сторону океана – умирать. Грустная это страна – Япония! И звуки здесь такие печальные: утренний колокол, вечерний звон часов… И этот вот тоненький писк. Откуда он?
Крошечный фургончик с жёлтым фонариком, пыхтя трубой и жалобно попискивая, медленно полз по улице. Приблизившись к ней, фургончик замер, открыл заднюю дверь, обдав запахом жареного мяса. Парень в засаленном фартуке поклонился, указывая на жаровню. На железных прутьях шкворчали маленькие куриные шашлычки – пять крошечных кусочков на палочке. Умакнув волосяную кисть в соевый соус, парень смазал шашлычки, заговорил, повторяя слово "терияки", наверное, так назвалось блюдо. Фургончик уполз, привлекая писком новых клиентов, а она проглотила на ходу два шашлычка – что там есть-то! – и, окончательно окоченев на продутом ветром проспекте, побрела, мечтая найти место, где будет по-настоящему тепло.
У перекрёстка светился стеклянный кубик магазина. На высокой мачте над ним горели неоновые цифры 7/11 и 24. Название магазинчика по-английски звучало неплохо, в рифму – Сэвэн-илэвэн, хоть и непонятно. Смысл числа 24 был предельно ясен – магазин работал круглые сутки. Керосином тут не воняло, зал обогревали дорогие электрические кондиционеры. И всё-таки неприятный, странный запах был. Он шёл от булькавшей на плите коричневой жидкости, в которой плавали какие-то белесые ноздреватые кубики, плотные белые конусы, связки полупрозрачной лапши… Продавец разогревал в микроволновой печи коробки с готовой едой и продавал их парням в мотоциклетных шлемах – именно они заполняли магазин. Присовокупив к горячей еде банку холодной кока-колы и журнал с красивыми машинами и полураздетыми девушками, парни уходили к своим мотоциклам. Магазин торговал тем, что может вдруг понадобиться на бегу: чипсами, носками, бутербродами, зубными щётками… Рядом с бритвами и хлебом стоял шампунь. Который, кстати, был ей нужен. Она выбрала маленький красный тюбик на пробу.
Ледяной погреб квартиры мгновенно высосал из тела тепло, добытое ходьбой. Подождав, пока пар от горячей воды хоть немного согреет ванную, она открыла тюбик, намылила голову. Пена стекала странно розовыми хлопьями. Через минуту её страшные опасения подтвердились – под струёй фена шевелились морковного цвета волосы. Она бросилась в магазин в поисках краски для волос, которая смогла бы скрыть ужасающие следы красного тюбика. А потом долго мучилась над инструкцией, написанной, естественно, по-японски и страдала у зеркала, отразившего очередную жуткую неудачу. В самый разгар экспериментов с волосами на обогревателе замигала красная лампочка, тёплая струя воздуха стала стремительно остывать – кончился керосин. К счастью, заботливый Хидэо вместе с печкой привёз полную канистру. Она приволокла её с балкона, достала из обогревателя бачок, попыталась залить керосин в узкое горло… Вытирая вонючую лужу на полу, вспомнила, что кроме канистры Хидэо привёз какую-то трубку, теперь валявшуюся на балконе. Она опустила трубку в канистру и заработала сифоном, как насосом – керосин потёк в бачок жидкой струйкой. Изучая переливалку, она разглядела полустёртые надписи на ручке: "открыто" и "закрыто". Конечно же, ручка стояла в положении "закрыто"! В этой стране жила тысяча незнакомых мелочей. И сегодня все они были против неё!
Забившись в футонг, как в нору, она слушала, как в щелях тоскливо воет ветер. За тонкой стенкой мычал соседский мальчик с болезнью Дауна. На экране телевизора мужчины в тёмно-серых кимоно пели что-то заунывное. Их каменные лица были неподвижны, и только жилы на шеях болезненно вздувались, с трудом выпуская судорожные, прерывающиеся звуки. Солист – высохший старик, хрипел, словно его душили. Женщина в синем кимоно пряталась за камень и через секунду являлась с лисьей мордой, прежде скрытой платком. В этой странной стране всё было странным – образы, песни, шампунь…
Утром опять заехал Хидэо. Заметив её морковные волосы, он всплеснул руками и захохотал, а, насмеявшись вдоволь, посоветовал позвонить Намико. Намико приехала быстро, сразу поняла серьёзность случившегося и не засмеялась, а предложила пойти в магазин. В результате долгих переговоров с продавщицей, Намико предложили ей купить цветной лак, который поможет скрыть морковного цвета волосы. Намико выбрала самый светлый тон, который нашёлся в магазине, но её голова всё равно стала по-японски чёрной. На прощание Намико внимательно исследовала красный тюбик и покачала головой в сомнении.
– Это простой оттеночный шампунь! Выкрасить голову так радикально он не мог!
– Японскую не мог, а русскую запросто, – сказала Наташа.
Эта Наташа появилась очень вовремя. Попалась в тот момент, когда отчаяние уже готово было охватить несчастную красно-чёрную голову. В зеркальной витрине магазина вместе с жуткими волосами отразилась похожая на француженку тоненькая нарядная блондинка. Рассыпав мелочь, француженка охнула: "Господи!" И оказалась Наташей из Киева, своей, родной. Три из своих тридцати лет Наташа прожила с мужем-аспирантом и дочерью в Японии и успела узнать тут многое.
– Эта беда известна многим здешним светловолосым дамам, – утешила Наташа, – японские краски рассчитаны на чёрные и жёсткие японские волосы.
Наташа посоветовала чёрный лак выбросить и купить светлую краску. И научила – если в инструкции написано: держать двадцать минут, для наших мягких и светлых волос хватит двух. Наташина наука помогла, волосы были возвращены к более или менее исходному состоянию.
– Ах, как хорошо Вам помогла моя жена, – удовлетворённо сказал Хидэо, подъехав к её дому вечером.
Она не стала его разубеждать. И Намико, сидевшая вместе с мужем в машине, тоже промолчала.
– Я хотела бы приступить к работе уже завтра, – сурово заявила она Хидэо, обиженная его утренним смехом.
– Вы устроились так быстро? – удивились супруги Кобаяси.
И попросили позволения осмотреть её дом.
– Посмотри, как она стелит постель! Как вешает платья!
Для японцев этот вечер был полон открытий – они впервые видели, как живут русские. И всему изумлялись искренне, как дети.
– Вы приглашаете нас вместе поужинать? Вы сами готовите? Вы, профессор… Этот суп называется щи?
Щей здесь не знали. Зато знали пирожки. Только называли их странно, делая ударение на второй слог. Гости ели охотно, издавая традиционное японское мычание, означавшее восторг. Они были благодарные едоки, только съесть могли немного. После второго пирожка Хидэо откинулся на спинку стула.
– Я обжора! Больше не могу!
Она вышла на улицу проводить гостей. Соседский малыш глянул на неё и перестал сосать палец, замер, уцепившись за мамину юбку. Такую странную белую тётю он видел в первый раз. И девочка-подросток уставилась на неё, забыв о приличиях, не в силах отвести изумлённый взгляд. Япония с любопытством смотрела на неё. Она смотрела на Японию…
Глава II
Университет
Вот причуда знатока!
На цветок без аромата
Опустился мотылёк.
