скачать книгу бесплатно
Король на краю света
Артур Филлипс
1601 год. Королева Елизавета I умирает, не оставив наследника. Главный кандидат на престол – король Шотландии Яков VI, но есть одна проблема.
Шпионы королевы – закаленные долгими религиозными войнами – опасаются, что Яков не тот, за кого себя выдает. Он утверждает, что верен протестантизму, но, возможно, втайне исповедует католицизм, и в таком случае сорок лет страданий будут напрасны, что грозит новым кровопролитием. Время уходит, а Лондон сталкивается с практически невозможным вопросом: как проверить, во что по-настоящему верит Яков?
И тогда шпион королевы Джеффри Беллок находит способ, как проникнуть в душу будущего короля. Он нанимает Махмуда Эззедина, мусульманского лекаря, ставшего жертвой интриг у себя на родине и брошенного в Англии во время последнего дипломатического посольства из Оттоманской империи. Эззедин – чужак на этом холодном и дождливом острове. Ему неважны местные распри, и он сделает все, чтобы вернуться домой, к жене и сыну.
Артур Филипс
Король на краю света
Моим родителям, Энн и Феликсу, с любовью
Мы знаем, что наши враги лгут нам. Но какая разведывательная операция могла бы убедить вас в том, что их заявление – не ложь и не оперативная легенда? Что нет никакого советско-американского отставания в ракетной технике. Что Хусейн не скрывает оружие массового уничтожения. Если отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия, то что, черт возьми, вообще может им быть?
Т. Маккрэди Хьюз. Жизнь в разведке
Arthur Phillips
THE KING AT THE EDGE OF THE WORLD
This translation published by arrangement with Random House, an imprint and division of Penguin Random House LLC
Перевод с английского: Наталия Осояну
Copyright © 2020 by Arthur Phillips
All rights reserved
© Наталия Осояну, перевод, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
Часть первая
Махмуд Эззедин, 1591 г.
В своей переписке с султаном [прося о помощи в борьбе с испанскими католиками] королева [Елизавета I] подчеркнула тот факт, что, будучи христианкой-протестанткой, она отвергла идолопоклонничество, которое практиковали папа и испанский король. Ее христианство, как она намекала, было ближе к исламу, чем католицизм… Католики говорили [в Константинополе], что «англичанам не хватает сущего пустяка, чтобы сделаться правоверными мусульманами: достаточно лишь шевельнуть пальцем – и станут они едины с турками по внешнему виду, по религиозным обрядам и во всех характерных особенностях».
Набиль Матар. Ислам в Британии, 1558—1685
1
В начале 1591 года по христианскому летоисчислению визири Мурада Великого?
– третьего османского султана, носящего такое имя, Хранителя Двух Святынь?
, Халифа Халифов – собрались во Дворце счастья?
, что в Константинополе, в стране турок, и отправили посольство в далекое, бессолнечное, отсталое, промозглое, языческое королевство на самом краю цивилизованного мира. Султан назначил послом человека преданного, достойного доверия – пусть и не играющего важной роли при дворе,– и уполномочил его вести переговоры с обитателями этого клочка сырой земли.
Так или иначе, было необходимо послать кого-нибудь, чтобы обсудить торговлю, охранные свидетельства и возвращение на родину несчастных турецких моряков, захваченных пиратскими судами, которые прятались в гаванях этого варварского острова. Пираты процветали под покровительством взбалмошной султанши, ожесточившейся из-за нищеты, слабости, вселяющей страх изоляции и противоестественного статуса незамужней женщины у власти. Она также умоляла османского султана о поддержке в борьбе с врагами, поскольку увязла в кровавой и бесконечной сектантской войне с себе подобными в связи с каким-то непостижимым разногласием по поводу их фальшивой религии. Султан счел, что пришло время отправить компетентного человека на остров англичан, чтобы добиться от королевы уступок.
И вот посол и его свита собрались на край света. Посол – евнух, который родился христианином в Португалии и постиг истину Мухаммеда, в возрасте одиннадцати лет попав в плен – возглавлял небольшую компанию, всего четырнадцать человек: его главный советник, доктор медицины, слуги, писцы, охранники. Он вез для султанши, помимо множества других подарков, пару львов, ятаган, рог единорога и десяток английских пиратов, захваченных турецкими моряками.
Этот последний подарок обеспечил послу и его спутникам торжественную встречу с факелами в Лондоне, возле церкви Святого Лаврентия у Гилдхолла?
, где толпа горожан таращилась на гостей, пока они извилистым путем направлялись к большому дому, где им предстояло жить пять месяцев до возвращения в Константинополь.
2
Доктор Махмуд Эззедин, отвечавший в первую очередь за здоровье посла и по остаточному принципу – всех прочих участников посольства, пытался избежать этого путешествия, но о его участии попросили особым образом.
Он обогатился и приобрел репутацию, заполучил расположение и почет, жену и ребенка, дом и безопасность исключительно благодаря тщательно накопленным медицинским знаниям. Он возвысился до того, чтобы стать одним из врачей, которым были доверены тела самого султана и его семьи, и жил в Константинополе, ни в чем не нуждаясь. Не было ровным счетом ничего приятного в том, чтобы на год расстаться с женой, не видеть, как растет сын, не пытаться зачать второго ребенка. Успеха в этом деле пока что не наблюдалось, но доктор наслаждался процессом. И, что не менее важно, не было ничего приятного в том, чтобы оказаться вдали от семьи властителя, чье здоровье он оберегал и лелеял даже больше, чем собственное.
Он осмелился поинтересоваться у влиятельного придворного, нельзя ли сделать так, чтобы вместо него послали другого врача. Придворный сказал, что попробует разузнать, но, должно быть, сделал это неуклюже, ибо через несколько дней к Эззедину домой явился Джафер?
бин Ибрагим – будущий главный советник посла в экспедиции.
– Доктор Эззедин,– сказал Джафер за кофе и инжиром, которые укутанная в прозрачное покрывало жена доктора, Сарука, принесла во внутренний двор и подала в тени иудиных деревьев?
в розовом цвету.– Это я предложил султану отправить вас в Англию. И он с энтузиазмом воспринял идею, что вы будете нас всех оберегать. Неужели вы отказываетесь?
– Ну что вы, я и не думал отказываться.
– Рад слышать это из ваших уст. Я ошибочно истолковал речи некоего придворного недоумка, который исказил ваши слова и душевные порывы. Будьте осторожнее с тем, кому вы их доверяете. Могу я взять еще один инжир?
Сын доктора, Исмаил, проплакал две ночи после того, как узнал о приближающемся отъезде отца в христианскую Англию.
– Но ведь я не уезжаю так уж надолго,– сказал доктор Саруке, когда мальчик устал рыдать и заснул.– Привезу ему что-нибудь английское в подарок. Приятно думать, что по мне будут так скучать.
Он потянулся через кровать к руке жены.
– Он боится, что ты не вернешься,– сказала она.– Он говорил мне, что боится, будто тебя съедят львы.
– Я успокою его. У англичан нет львов.
Однако на следующее утро мальчик был не в том настроении, чтобы с ним сюсюкались.
– Я не говорил «львы»! – заявил он, топнув ножкой.– Я сказал – Львиное Сердце. Ты отправляешься туда, откуда пришел Ричард Львиное Сердце.
Эззедин постарался не рассмеяться.
– Но Львиное Сердце давно умер. И все крестоносцы давным-давно потерпели поражение. Крестоносцев больше нет.
– Но его народ все еще может быть таким же, как он. И они захотят тебе навредить.
– Обещаю, со мной все будет хорошо,– сказал доктор Эззедин, целуя мальчика в макушку. Пахло чем-то сухим и сладким, как цветочная пыльца.
Сарука сказала ему вечером перед отъездом:
– Плохо, что ты уходишь. Я не хочу смотреть, как ты уезжаешь. Поэтому я тренируюсь: воображаю, что это уже случилось, и пытаюсь принять случившееся. Я не хочу проклинать твое отсутствие.
Утром на улице, пока сын цеплялся за его ногу, жена поцеловала Махмуда Эззедина.
– Я принимаю,– сказала она, прежде чем заплакать и оттащить плачущего мальчика.
Доктор отправился к морю. Он старался не оглядываться, но ничего не вышло.
3
В период пребывания в Англии посол и его люди побывали на аудиенциях у английской султанши в Гринвичском дворце?
и еще одном, Несравненном?
, а сами, в свою очередь, принимали ее и сопровождающих на пирах ? la Turkeska?
в резиденции посла, где самостоятельно забивали животных и готовили мясо надлежащим образом. Официальные переговоры тянулись несколько месяцев, в холодных комнатах королевских дворцов или в принадлежащих владычице зеленых парках. Стороны достигли соглашения относительно морских путей и свободных сухопутных проходов, обмена захваченными пиратами/моряками, различных иммунитетов и способов защиты для англичан, путешествующих по Османской империи. Дипломатия, в основном, представляла собой дуэль воображений, конструирование событий, которые еще не произошли, но внезапно стали весьма насущными.
– А если англичанин, путешествующий по Константинии, пожелает обратиться в религию Мухаммеда? – спросил главный советник посла Джафер бин Ибрагим.
Этот конкретный вопрос позабавил английских переговорщиков, которые никогда не покидали родину, но глубоко встревожил других, кому довелось путешествовать, особенно в магометанских землях. О любой религии, которая обещала богатство, возможности и жен в этом мире, а не в загробном, можно было сказать многое. (Туркам эта истина была близка, как воздух, и жить с нею приходилось постоянно. Дома, в Константинополе, бин Ибрагим всегда поспешно продавал рабов-христиан, подумывающих о переходе в истинную веру, поскольку иначе пришлось бы освободить их себе в убыток: порабощение единоверцев – дело противозаконное.)
И наоборот, возник вопрос о турецких купцах, путешествующих по Англии, об их свободном и безопасном проезде по всему королевству, о том, какую защиту королева могла бы гарантировать гипотетическому магометанскому покупателю, скажем, олова. Мог ли такой человек невозбранно поселиться в Лондоне? Или отправиться на рудники вглубь страны? И молиться Аллаху и его святым, как того требовал закон, пять раз в день? Даже когда было указано, что евреи (которые, очевидно, были хуже и опаснее) иногда могли беспрепятственно передвигаться, англичане сочли перспективу турка, свободно путешествующего по их землям, настолько удивительной и явно нездоровой для политики, что эту тему временно отложили. Но затем один из тайных советников королевы, Роберт Бил?
, отметил, что если (как настаивали турецкие переговорщики) любому англичанину в Османской империи, который со свободной совестью желает присягнуть на верность Мухаммеду, нельзя помешать поступить подобным образом, то любой магометанин, желающий заявить о своей преданности Иисусу Христу, также может сделать это, находясь в Англии. Посол Османской империи с готовностью согласился на подобную взаимность, не в силах представить себе ни единого соплеменника, который увидел бы выгоду – духовную или денежную – в вероотступничестве или, если уж на то пошло, поселился бы на этом острове навсегда. Англия была попросту слишком бедной, а христианство – слишком малообещающим в том, что касалось жизни бренной. На самом деле, туркам с трудом удалось убедить некоторых английских пиратов покинуть Константинополь. Включая тех, которые сидели в тюрьме.
Тем временем, по предложению доктора Эззедина, все члены посольства собрали закят?
– кто сколько смог – и заплатили за освобождение или благополучие турецких заключенных, содержащихся в Англии. Эззедин на этом не остановился и в сопровождении стражников обследовал самые темные районы Лондона в поисках общины мавров, которые, по слухам, ожидали охранных документов или денег, позволяющих отправиться в более благоприятные края. Доктор Эззедин щедро одарил бы этих несчастных, сумей он их найти.
Что бы Сарука и Исмаил подумали об этом месте? Он обрисовал его для них при помощи картинок и слов, все дворцы и скрипучие деревянные здания, где так и не удалось обнаружить мифических мавров. Но истину невозможно было запечатлеть на бумаге. Исмаил часто заявлял, что хочет путешествовать по миру, изведать каждый уголок империи султана, но все еще стеснялся других мальчиков и прятался за ногами отца. Эззедин подозревал, что один вид домов, разрисованных знаками, предупреждающими о чуме, лишит его сна на несколько ночей. «Иногда гораздо приятнее оставаться дома»,– говорил Исмаил отцу почти каждый вечер в течение нескольких недель, когда был поменьше.
Позже Эззедин привел Исмаила посмотреть хранилище карт в Блистательной Порте?
, показал ему отдаленные уголки империи, где находились Сараево, Буда, Афины, Иерусалим и Каир – до них было так много трудных месяцев пути, в разлуке с Константинополем и птичками в клетках, любимицами Исмаила. В знак уважения к доктору мальчику разрешили посмотреть на глобусы и даже покрутить один из них. Эззедин наблюдал, как ребенок с беспокойством начинает осознавать вопрос размеров и расстояний.
– Неужели мы все живем на этой крошечной точке? Но как такое может быть?
Эта идея завладела разумом мальчика на целый месяц, и временами доктор отчаивался заставить сына понять, что к чему.
– Даже мама? Даже мои птицы? Даже ты? Все мы живем внутри черной точки? Но ведь земля снаружи не темная…
В конце концов Сарука преуспела там, где потерпел неудачу сам Махмуд Эззедин. Исмаил объяснил отцу:
– Посмотри, какими маленькими кажутся лодки на воде, когда мы стоим на вершине холма. Но они не маленькие, когда мы рядом с ними. Они не меняются, просто выглядят маленькими. И если бы какая-нибудь птица летела очень высоко, для нее мы казались бы достаточно маленькими, чтобы поместиться в одной точке.
В тот вечер Сарука поддразнивала мужа:
– Если хочешь, чтобы я сама занялась воспитанием мальчика, так и быть – поищу время, свободное от всех ежедневных забот.
4
На протяжении невыносимо влажного и холодного лета посла и его людей развлекали по приказу королевы, устраивая одно торжество за другим, но частенько они не могли есть большую часть подаваемых яств. Оставалось лишь созерцать спектакли и маскарады, танцоров и музыкантов, даже акробата-турка, который уже много лет состоял на службе у Елизаветы. Эззедин спросил его, как он оказался в Англии, но мужчина занервничал, не пожелал беседовать с бывшими соотечественниками, и даже деликатный подход доктора не помешал ему сбежать.
В первый же месяц посольство дважды увидело любимейшее развлечение королевы: кота, наряженного католическим папой, сажали на спину лошади и привязывали к седлу. Лошадь, задрапированная английскими знаменами, рысила по кругу, пока медведь, одетый в ливрею мистера Уолсингема?
, недавно скончавшегося государственного секретаря ее величества, не сбрасывал кота, чтобы разорвать его на куски.
– Это аллегория,– объяснила придворная дама Эззедину.
Доктор отвел взгляд, не желая смотреть, как умирает животное.
Главнейшие из членов посольства отправились кататься верхом с хозяином лошади, фаворитом королевы (который, как рассудили турки, совершенно очевидно являлся сожителем английской султанши в интимном смысле), графом Эссексом?
. Граф был рад поохотиться с парой соколов, привезенных послом в подарок ее величеству. Он счел посла достойным и общительным джентльменом и обнаружил, что главный советник Джафер бин Ибрагим «необычайно искусен в обращении с благородными птицами». Именно бин Ибрагим научил Эссекса произносить команды на арабском языке, которые хищники понимали лучше всего. Затем бин Ибрагим удостоился чести быть гостем за столом Эссекса и охотиться с ним наедине. Он часто беседовал с английским военачальником, задавая наивные вопросы, которые заставляли графа говорить без умолку, получая очевидное и предсказуемое удовольствие от возможности чему-нибудь научить невежественного, как ребенок, иноземца.
Бин Ибрагим поощрял членов посольства, которые говорили по-английски или на каком-нибудь языке, понятном англичанам, часами беседовать со странными обитателями этого странного места. Позже, в резиденции посла, он вызывал соотечественников по одному и лично выслушивал доклад обо всем, что они обсуждали, о всяком английском слове и интонации. Затем каждый получал дальнейшие инструкции о том, с кем следует пообщаться на следующий день и на какие темы.
Джафер бин Ибрагим сводил все эти отчеты в устное резюме для посла, которое ежевечерне излагал хозяину в его покоях, удаляя и добавляя определенные детали, чтобы посол все как следует понял. Затем бин Ибрагим возвращался за свой стол, чтобы подготовить для некоего визиря в Константинополе письменное свидетельство. Его бин Ибрагим отправлял всякий раз с уходящим кораблем, в то время как посольство оставалось в Лондоне. Хотя визирь сказал ибн Ибрагиму, что ни один англичанин – ни одна живая душа на всем острове – не может читать по-арабски, все же он зашифровывал донесения. Еще долго после того, как кроткий толстячок-посол начинал удовлетворенно похрапывать, бин Ибрагим вертел гравированную спираль из красного дерева: по ее поверхности перемещались изящные плитки, каждая с двумя буквами, причем одна буква во всякой паре была перевернута. После завершения трудов он крутил шифровальную палочку в обратную сторону, упорядочивая плитки для следующего дня в соответствии с системой, согласованной с визирем до отъезда посольства. И все равно просыпался по крайней мере один раз за ночь в страхе, что допустил какую-нибудь фатальную ошибку и превратил зашифрованное сообщение в абракадабру.
5
Джафер бин Ибрагим мечтал о том, чтобы знать все и всегда, и во сне его тело переполнялось блаженством – ощутимым и в щеках, и в паху, и в почках,– как будто он превращался в сосуд, до отказа набитый фактами и секретами, и это беспредельное знание весьма напоминало рай. Он действительно мечтал о рае – не таком, каким его описывали, но таком, на какой сам надеялся: чтобы всякий вопрос получил ответ, чтобы у знания не было изъянов и чтобы его вечно юную душу ласкали во множестве безупречные копии женщин, коими он восхищался на протяжении земной жизни, включая султаншу, дам, совсем недавно покинувших султанский сераль ввиду возраста, жен других придворных. Самой важной и прелестной среди них была бы супруга Махмуда Эззедина: дочь богатого человека, приз, нелепым образом потраченный впустую на провинциального врача; женщина, чьим лицом Джафер бин Ибрагим любовался сквозь прозрачную вуаль, и чьи глаза, несомненно, выдавали похотливую натуру.
В часы бодрствования бин Ибрагим довольствовался неполным знанием, хотя с особым интересом наблюдал, как доктор Эззедин – по натуре застенчивый – подружился с Джоном Ди?
, королевским колдуном. Казалось маловероятным, что Эззедин осознает, насколько ценным источником информации может быть этот человек, но подобное невежество могло сослужить бин Ибрагиму хорошую службу; по крайней мере, открытого и честного доктора не надо было просить лгать или играть какую-нибудь роль. Он просто пересказывал застольные беседы.
Махмуд Эззедин родился в Бейруте и был настолько светлокожим, насколько подобное случалось с людьми из этого выгоревшего на солнце уголка турецкой империи.
– Вы могли бы быть итальянцем,– сказал ему один из английских придворных.
Этого человека называли «рыцарем», но он не носил доспехов, лишь тонкий как прутик меч, негодный для битвы. Эззедин на протяжении всей своей жизни слышал много историй о крестоносцах и христианских мародерах – их рассказывали, чтобы напугать и приструнить расшалившихся детишек,– однако этот рыцарь совсем не походил на дьяволов, какими были те люди. Доктор подумал, что с радостью поведает сыну: похоже, христиане с тех давних пор ослабли. Он хотел бы оказаться дома тем же вечером, разбудить мальчика и сказать ему: «Исмаил, я видел христиан. Они вовсе не крестоносцы. Скорее, они похожи на человечков из палочек, которых ты мастеришь с товарищами по играм».
– Да, несомненно, вы могли бы быть итальянцем.
Тон придворного подразумевал, что это лишь чуть более приемлемый вариант, чем если бы Эззедин был мавром. Английский рыцарь, как и многие его соотечественники, был таким вялым и худым, с тонкими руками и ногами, таким своеобычным и женоподобным, что Эззедин задался вопросом, сколько среди них евнухов. Позже смеющийся мальчик-паж заверил его, что у христиан так не принято, и тогда доктор поставил диагноз: большинство англичан страдали от слишком водянистой крови, не способной содержать в себе много тепла или энергии. Из-за сырого климата на этом острове, как правило, не рождались на свет мужчины, наделенные физической красотой и мощью. Погода (слава Аллаху) обрекла эту нацию на слабость, как по отдельности, так и в совокупности. Возможно, уплывая на юг, англичане становились сильнее и в Африку или Иерусалим прибывали на пике могущества.
Тощий рыцарь продолжил говорить с доктором по-французски.
– Я бывал южнее итальянских земель. Там живут люди, похожие на вас – загорелые, но не такие темнокожие, как африканцы или даже как некоторые другие турки из тех же краев. Вы видели портреты дикарей Америки? Двоих доставили сюда, ко двору. Надо сказать, они действительно удивили кое-кого. Вероятно, их несколько миллионов, можете себе представить? Они ничего не знают о Боге. О мире. О вашей империи – тоже ничего, доктор. Это…– Рыцарь налил себе еще вина, затем посмотрел на резной и расписной потолок одного из залов Гринвичского дворца.– Ваш народ действительно не пьет вино? Надо же. Об этом даже думать тревожно. Откуда могло взяться так много красных дьяволов? Сколько веков они существуют? И мы про них не ведали? Как думаете, есть ли другие такие земли, полные народов, о которых мы ничего не знаем? Если подсчитать… сколько миллионов может проживать к востоку или к западу от нас… Я вообще никогда о таких вещах не размышлял – с чего бы? Но если бы христиане в целом… поймите, я не ученый… если бы они не представляли собой большинство… я не в состоянии объять это разумом, вот что я пытаюсь сказать.
Эззедин с трудом понимал, что именно из этого странного и тревожного разговора он должен пересказать бин Ибрагиму.
6
Доктору Эззедину казалось, что его собственное тело размягчается и расплывается, будто стремясь сделаться похожим на тело какого-нибудь англичанина. Жизненная сила и тепло покидали его в этом больном воздухе, посреди жутких улиц. Он дрожал даже днем, даже когда стояла сухая погода. Кашлял, но никак не мог откашляться. Плохо спал по ночам, зато быстро засыпал в полдень. Он был далеко от своей собственной семьи и семьи возлюбленного султана. Он твердил себе, что ему по-прежнему доверяют, что дома ничего не изменилось в его отсутствие, но иногда расстояние ощущалось непреодолимым и незыблемым, как будто между Махмудом Эззедином и вверенным ему драгоценным телом в султанском дворце пролегла бесконечность. Иногда доктор испытывал ребяческий страх перед грядущим и трижды видел мучительные сны, в которых узрел самого себя дряхлым, седым и иссохшим, совершенно одиноким среди отбросов и ручьев из человеческих нечистот, которые текли по бесполезным улицам отсталого Лондона. Он всякий раз просыпался, коря себя за трусость.
