скачать книгу бесплатно
«О времена, о нравы…», – думала Лариска, безразлично разглядывая Золотарёва, искренно не понимая, зачем он здесь вот такой себе красивый танкист. Ну, не в их кабинете, разумеется, а в милиции, а если уж конкретнее – в следствии, со своим танкистским званием.
Однако самого Золотарёва ничего не смущало. Он, тем временем, стал расспрашивать, как добраться до военного госпиталя. Что тут скажешь – истинный военный. Да ещё и в танке. Понимая, что явился этот замечательный танкист из самого отдалённого района области, а где родился, так и вообще неизвестно, Лариска прямо-таки на пальцах начала объяснять, что нужно доехать до Цирка. Затем встать к нему спиной, чтобы впереди было здание «Дома быта», сесть на любой трамвай (даже номера перечислила) и проехать вроде четыре остановки, но лучше спросить. Госпиталь будет справа по ходу движения. Вроде даже глухому понятно. Глухому, оно может и понятно, но здесь совершенно другой случай, перед тобой танкист. В ответ на весь этот подробнейший рассказ, который Золотарёв то ли слушал, то ли нет, прозвучал невозмутимый вопрос, суть которого, как под копирку, сводилась к тому, в какой части света находится Цирк? а в какой «Дом быта». И это при том, что предварительно он пояснил, что, разумеется, знает, где Цирк, а где «Дом быта». Со стороны смотрелось так, будто он отмахивается от Лариски, как от назойливой мухи, со всей дури прущей на варенье. Все, ну, разумеется, кроме самого Золотарёва, замерли, как соляные столбы. Представляя Ольгу в такой ситуации, и все последствия? касающиеся Золотарёва? Лариска решила, что ему несказанно повезло, поскольку дело он имел не с Волгиной, а с ней, и, не повышая голоса, спокойно ответила, что она не танкист и частей света не понимает. Типа – «Я хомяк, я живу в поле и никаких лесов не знаю». Так вроде было в каком-то мультике.
– Мне ещё карточки в информцентр Гончаренко просил отдать. Где он? – невозмутимо продолжил Золотарёв.
– Пошли, – сказала Лариска обречённо, плавно переходя на «ты», забыв в связи со сложностью «клиента», о своём «звёздном часе» и всей положенной строгости сотрудника Следственного Управления. Всё было безнадёжно. – Частей света не знаю, объяснить не смогу. Она закрывала дверь под прорвавшийся наружу хохот Волгиной и Чередниковой.
Когда вернулась, девчонки, успокоившись, разливали чай. Лариска взяла свою чашку с рассуждениями о том, а на фига ему это всё нужно, зачем их всех сюда набрали и, главное, – для чего всегда гробилась она, буквально «вылизывая» каждое дело, проверяя каждую запятую, вздрагивая по ночам с мыслью о том, не забыла ли что. Чай, вроде был уже и не к месту, так как скоро обедать, но нервное напряжение снять было просто необходимо. Никто ведь из них не курил, не водку же пьянствовать посреди рабочего дня. А был тот самый случай.
Были на этой «следственной» работе, которую Лариска следствием считала на какую-то не столь уж большую часть, хотя, бесспорно, нужную кому-то, и другие развлечения.
Одним из них был Ольгин «компаньон» по появлению на работе тот самый Кочанов. Он работал в зональном отделе. Но так повелось, что и методисты, и «зональники» существовали вместе. Кочанов, не напрягаясь особо на вверенных ему районах, любил зайти к ним выпить чайку. В его кабинете сидело много человек, поэтому не все его, очевидно, слушали, а уж если быть справедливым, то просто «затыкали». А здесь он, находящийся в свободном поиске (был в разводе), рассаживался и тянул бесконечные рассказы про своих, с завидной периодичностью меняющихся пассиях, как правило, «не подходивших» для его грядущей новой, без сомнения, счастливой, семейной жизни. Одна не так одевалась, другая неправильно, а именно в раковине, чистила картошку, ну и всякие другие претензии тоже были. Разве всё упомнишь? Лариска с Ольгой цеплялись, говорили, что с его требованиями он не женится никогда, но Кочанов стоял на своём, подливая при этом чай. Болтовня его иногда утомляла, особенно когда все были, как бы немножко заняты. Но на этот случай имелось своё оружие. Как правило, Ольга с Натальей делали глазами Лариске знак, после чего начиналось её соло. Лариска потягивалась, выразительно смотрела на Николаича и задушевно, глядя на него, приглушённым голосом произносила: «Кочанов, женись на мне. Не пожалеешь». Волгина с Чередниковой заходились от хохота, потому что при этом Лариска начинала подниматься, всем видом демонстрируя, что выдвигается к нему вплотную. И это давало результат. Сашка ставил кружку и моментально испарялся. Впрочем, польза от Кочанова была, да ещё какая! Он умел, так сказать, вправить позвонки. Позвоночники у всех от сидячей работы оставляли желать лучшего. Сашка подходил со спины, требовал расслабиться и, взяв подмышки, как-то встряхивал что ли. Хруст слышался на весь кабинет, становилось легче. Не все же так умеют. А он умел. Ради этого можно было и прослушать все его недовольства, касающиеся женского пола, когда время было. А вот когда не особо, удар на себя брала Лариска.
Впрочем, другие развлечения тоже имели место быть. Как правило, Лариска придумывала их сама, и сама же воплощала в жизнь. Начальником их контрольно-методического отдела был Загонов Пётр Павлович. Так он был мужик не вредный? не «домахивался», но вот к следствию имел самое размытое отношение. Не то чтобы танкист Золотарёв, но и не начальник, а уж тем более, не следователь. За свою «следственную» практику, как говорили? он расследовал аж целое одно дело, которое вернули на доследование, но ему не поручили в связи с тем, что уже перевели, так сказать, «по партийной линии», которой он в основном и занимался, официально будучи в контрольно-методическом отделе. Потом грянул развал всего, и остался он в следствии руководить без этой самой партийной линии. Ну, понятное дело не теми, кто расследует (хотя почему бы и нет), а теми, кто пишет справки с указаниями, то есть учит расследовать других. Вот именно здесь Лариска и придумала себе развлечение, ну и Ольге с Натальей тоже. Дочитавшись иногда «до чертей», она разминала шею и провозглашала на весь кабинет, что надо бы к начальнику, а то сил больше нет. Это совершенно не означало, что Лариска идёт за помощью и, что она вообще ей нужна. Никакого вразумительного ответа она получить не надеялась (если тот вообще требовался). Просто было необходимо разрядить обстановку, чтобы окончательно не свихнуться на всей этой мути.
– Что на этот раз? – заинтересованно вопрошали Наталья или Ольга.
– По квалификации пойду советоваться, – туманно говорила Лариска, к примеру, делая скорбное лицо.
Она подкрашивала губы, поправляла волосы, юбку и, что там ещё было возможно поправить (чай к руководству), после чего прижимала к груди какое-нибудь дело, уверенно выходила из кабинета? оставляя Волгину и Чередникову томиться в ожидании. Пойти на представление они не могли и вынуждены были ждать Лариску с красочным пересказом на своих законных рабочих местах. Но зрители, а точнее, зритель, всё же был. Палыч сидел в кабинете с начальником зонального отдела Вячеславом Николаевичем, который, в отличие от него, дела в своё время расследовал и, причём, очень много дел по тем самым малолеткам. Соответственно, в них разбирался. Вот он-то и занимал единственное место в партере. Ну и что, что единственное? Зато всё слышно, всё видно. Все эмоции тебе как на ладони. Практически участник представления. Да и оценить ведь мог! Лариска играла, как правило «на бис» и, судя по выражению лица Николаевича, свой хлеб несостоявшейся актрисы, в случае чего, заработала бы. Как правило, она тихонько открывала дверь кабинета и проскальзывала внутрь. А что стучаться? Там работать должны, а не ещё что-нибудь, упорно думала она, вспоминая замполита из своего райотдела, который в своё время читал ей проповедь о достойном поведении на рабочем месте. Со скорбным выражением лица Лариска подсаживалась вполоборота (зрители всё же должны видеть её выражение лица) к столу Загонова и начинала, как правило, так.
– Пётр Павлович, Вы же начальник! Что мне делать???
Далее следовал не менее эмоциональный рассказ про какое-нибудь дело и что вот в данном случае совершенно непонятно, какая там квалификация. А главное – что же делать ей и, разве может она это понять со своим-то званием и опытом. Палыч терялся, бледнел, прям вот просто таял на глазах, словно Снегурочка, прыгнувшая через костёр. Хотя был он высокого роста и весь внешне ничего себе так. Николаич начинал активно кашлять, чтобы не хохотать, поскольку ответа на Ларискин вопрос иногда просто не существовало. Вот бывает и такое, и никакие кодексы и разъяснения в таких случаях не помогают. Здесь нужна просто практика да совет прокурора, который должен был утверждать обвинительное заключение либо суда, в который должно направляться дело. Вот как-то так. Лариска, разумеется, это знала изначально, Николаевич, соответственно, понимал тоже. Загонов покрывался испариной, собирал все бредущие в голове мысли, обещал кому-то звонить, что-то уточнять и прямо вот сегодня оказать ей помощь в разрешении данного вопроса. С взглядом полным надежд, оставляя дело на столе начальника, Лариска поднималась, доходила до двери, около которой, прежде чем выйти, оборачивалась и смотрела на Николаича, едва подмигивая. Тот кривился, сдерживая смех. Но Палычу было не до них. Он судорожно листал дело и был погружён в работу по оказанию помощи молодому сотруднику вверенного ему подразделения. После этого следовал красочный рассказ представления в своём кабинете. С видом декламирующего попугая, Лариска пересказывала Ольге с Натальей своё выступление и реакцию всех (играла в лицах, а точнее за всех), дожидалась, пока они «переварят», то есть отсмеются? после чего «строго» заявляла, что вот теперь можно работать дальше. Палыч в процессе её рассказа мог и своё мнение высказать. Но надо отдать ему должное, поскольку, спустя какое-то время, он приходил к ним в кабинет лично, не вызывая Лариску, и «отчитывался» о проделанной работе. В этот момент главное было помнить, что её всё же интересовало, когда она обращалась за этой самой «помощью». Короче, визитов Лариски Загонов побаивался и, стоило ей открыть дверь их кабинета, сразу напрягался, думая «что же на этот раз». А ведь могло быть и ничего. Лариска часто обращалась за помощью, ну, то есть за реальной помощью к Вячеславу Николаевичу, который всё-таки был следователем. Очень часто это касалось дел по изнасилованиям, которых в его производстве было раньше ой, как достаточно. Лариска, часто осматривавшая такие места преступлений, проводившая все первоначальные следственные действия, назначавшая все положенные экспертизы, всё же крупным «спецом» по ним не была. Везде есть свои нюансы и не всегда так с ходу можно дать ответ именно по определённой категории дел, не имея богатой практики по их расследованию. Какая-никакая была. Конечно, была. И всё же, если человек в данном вопросе знает больше? нужно убедиться, что ты мыслишь в нужную сторону. Во время таких Ларискиных визитов Палыч облегчённо вздыхал и даже пытался вклиниться в разговор, несмотря на то, что такие попытки Вячеслав Николаевич пытался пресечь хотя бы взглядом на корню.
Был и такой период, когда Лариска с Ольгой умудрялись даже на такой работе задерживаться чуть ли не до одиннадцати вечера. Это был период написания бесконечных представлений Областной прокуратурой, отвечать на которые приходилось им. Трудилась там деятельная, озабоченная бестолковой, ну, это по Ларискиному мнению, работой, начальница. Количество этих самых представлений в месяц доходило до шести – семи, в зависимости от полёта фантазии той самой Веры Николаевны. Ничего, отвечали, изумляя на выходе в ночи постовых. Это «конкретчикам» задерживаться не только нормально? но и вроде как обязательно, положено. Да просто не успеть всё за отведённый рабочий день, в связи с чем он и считается ненормированным, вот и всё.
– Ну, как ты пришла, ушли в «ночную», – беззлобно говорила Ольга.
– Дураков работа любит, – имея в виду себя, невозмутимо отвечала Лариска, после чего они дружно шагали на остановку в надежде, что маршрутки в их районы ещё ходят. Жили они совершенно в разных частях города, а Лариска – так и вообще на другом берегу.
Были среди изучаемых дел и такие, которые запомнились навсегда. Не так уж и много, но были.
Одним из таких дел было дело о самой обыкновенной краже из сельского магазина. Ничего особенного само по себе это преступление не представляло. Так – кража самых обычных продуктов, если бы не явка с повинной. Разумеется? такой документ был во многих делах – и тех, которые изучала, и тех, которые расследовала, как «до», так и «после». Но всё это было не то. Как правило, явка с повинной представляла собой так называемое «покаяние» задержанного операми виновника торжества для укрепления позиции его вины, но, тем не менее, не переставала быть смягчающим обстоятельством для суда. Когда предлагали написать эту самую явку, обещая «златые горы» в виде подписки о невыезде (вроде она от них зависела) или чая с куревом в изоляторе, когда «выбивали», но Лариска никогда этого не видела и всегда все явки перепроверяла. Научилась в райотделе, особенно на деле Шомпола. Бывало, что и лично ей о каких-то неизвестных эпизодах рассказывали уже арестованные, к примеру. А вот здесь явка была, что ни на есть явкой. Дело-то в отношении виновного прекратили и направили в комиссию по делам несовершеннолетних. И это было единственно возможное и правильное в данном случае решение. Лариска читала сосредоточенно и, перелистнув последнюю страницу, со слезами в глазах повернулась к Ольге с Наташей. Те, совершенно не привыкшие видеть её в таком состоянии, поскольку Лариска не плакала (держалась в любых обстоятельствах), одновременно вскрикнули: «Что?»
А дело и правда, было нехитрое, но с каким содержанием! На двери сельпо, где торговали от хлеба до мыла и носков, сбили навесной замок, но забрали только немного продуктов. А через неделю в милицию пришёл ничем неприметный паренёк, который притащил всё похищенное – всё до последней банки консервов с позапрошлогодней килькой в томате, который сказал, что он и совершил эту кражу. Но даже не сам факт его появления в милиции поверг Лариску в ужасное состояние. Парень рассказал, что учится в училище, но сейчас там даже их крошечную стипендию не платят уже много месяцев; бабушка, которая получала хоть какую-то пенсию, три месяца назад умерла; потом пала корова, от которой было какое-никакое молоко. Колхоз, где работал отец, развалился; работы в деревне нет. Пытается, конечно, где-то подработать. Но разве на эти деньги всех прокормишь? Мама сейчас дома, так как кроме него, ещё трое его маленьких братьев – сестёр. Да и при всём её желании работы тоже нет. Много там с огорода соберёшь? Было, конечно, но все нехитрые запасы рано или поздно заканчиваются. Парень рассказал, как он долго думал, что же делать, чем он может помочь всей своей большой семье (всё же взрослый уже – целых пятнадцать), а когда принёс всё похищенное домой и спрятал в сарае, где раньше жила та самая корова, стал думать, что же делать теперь. Он промучился неделю, так и не достав ничего из похищенных продуктов, а потом пошёл в милицию, всё вернул и подробно рассказал, как оно всё было. Лариска живо представила себе совсем неизвестного деревенского мальчишку, который не смог взять чужое. Взять-то взял, но разве это считается? Судя по протоколу допроса, он и мучился потому, что всю его недолгую жизнь родители, бабушка, дед учили его быть честным, не врать и, уж тем более, не воровать, то есть ни в коем случае не брать то, что ему не принадлежит. «Да как же жить после этого?» Вот именно так и было в протоколе, который Лариска, запинаясь, прочитала вслух. «Мы хорошо живём, – бесцветным голосом обращаясь к Ольге и Наталье, сказала она? мысленно воспроизведя полупустые полки своего холодильника. – Очень хорошо. Нам ведь всё равно дадут зарплату».
Мальчишку отправили в комиссию по делам несовершеннолетних. А куда его при таких обстоятельствах? Пройдёт совсем немного времени – вот совсем чуть-чуть, и она увидит в своём собственном деле явку с повинной, написанную от безысходного положения. Но это будет именно явка, не такая, но написанная ребятами, которые пришли «сдаваться». А какое это будет дело…Вот пожалуй и всё за длинный путь её службы. Других подобных явок ей видеть не довелось. Нет, были, конечно, но везде была хоть какая-то выгода. Но пока Лариска читала чужие дела, правила, возмущалась, смеялась, писала всякие справки, не напиши которые, ничего бы не изменилось. Опять же по её личному мнению. Все писали. Она-то чем лучше или хуже? Это кто как понимает.
Попадались и такие дела, которые представляли интерес скорее в психологическом плане.
В том же районе, что и этот паренёк с похищенными консервами (прям аномальный какой-то), но в городе, то есть в райцентре, а не в деревне, в парке культуры, так сказать, где отдыхают бабушки – дедушки и гуляет молодёжь, подрались девчонки вроде как из восьмого или девятого класса. Типа дело обычное, хотя она в своём детстве драк между девочками не припоминала, а уж тем более, не дралась сама. Но времена меняются. Драка произошла между конкурентками за сердце какого-то местного красавчика. И вот в этой драке одна из претенденток дёрнула другую за косу, просто за косу, кого за неё не дёргали? Лариска? никогда не имевшая косы, автоматически потрогала свой хвост. Ему уж точно в школе доставалось, но от мальчишек (расценивалось как знак внимания). Но это всё не о том. У той, которую дёрнули за косу, на глазах у зрителей (а такие были)? подкосились ноги, и она рухнула со всего маха на песок. Её соперница, как и все остальные, сначала застыли в изумлении, а потом бросились к лежавшей. Глаза её были широко открыты. Она не дышала – просто умерла. После минуты оцепенения раздался истошный вопль всех наблюдателей, и началась истерика так называемой «виновницы». Прибежали взрослые, вызвали скорую помощь. Как потом показало вскрытие, у девочки было какое-то редкое заболевание сосудов и, казалось бы, не такой уж и сильный рывок за косу привёл к такому трагическому исходу. Разумеется, «виновница», ничего о заболевании не знала, как не знали о нём ни погибшая, ни её родители. «Вот ведь как бывает. Никто и никогда не знает, что будет завтра, – размышляла Лариска, – что будет, к примеру, за тем поворотом». И всё же кто-то должен знать. Видимо, это называется «судьба». А что было бы, если бы драки той не случилось. Возможно, что девочке предстояло умереть в скором будущем от этого заболевания, а возможно, ничего бы и не произошло, «переросла бы», как говорят. Вряд ли конечно такое возможно по отношению к голове и сосудам. Но наверняка этого не знает никто. Всё же голова, ничего исключить нельзя, вот и медики так говорят. Так размышляла Лариска, перелистывая страницы «худенького» дела. А что там расследовать-то?
Дело то, разумеется, прекратили в связи с отсутствием состава преступления. Какое уж тут преступление? Не убить, не покалечить умысла ведь не было.
ГЛАВА
III
А месяцы потихонечку меняли один другой. Так и наступило лето. Так и получила Лариска майора. С опозданием, как обычно, но получила. Машке было уже два, и она болтала, не коверкая слова, называя всё своими именами, правда, как и у многих не всегда давалась «р» в каких-то определённых сочетаниях. Тем не менее, на вопрос соседей, как зовут маму, охотно отвечала: «Лора. Лариса. Майор». Когда те недоумённо пожимали плечами и спрашивали уже у бабушки: «Майор – это фамилия?», Машка только хмыкала и презрительно качала головой. В то время смотреть сверху вниз она ещё не могла (дорастёт и до этого). Вот так Лариска догнала в звании Деда. Майора «обмывали» накопившейся водкой, которую стали выдавать по талонам ещё при Басё из расчёта две бутылки на человека в месяц. Вроде и не надо было, а покупали. Итого получалось шесть штук в месяц. Так и пошла часть водки на поминки Басё, а часть стояла плотной батареей в нижней части мебельной стенки. И вот пригодилась, даже осталась ещё. А так всё нормально – весело, с шашлыками в лесу, под музыку из машин и танцами.
Как-то осенью всех «погнали» на строевой смотр, разумеется, в форме, которую женщины в следствии в Управлении точно уж не носили. По тем временам они не дежурили. Это потом, перейдя в Следственную часть, ни на какие смотры Лариска не ходила, а тогда, отработавшая всего-то год с копейками, не возмущалась. Они спускались с Ольгой по последнему пролёту лестницы, подходя к постовым, держа в руках пилотки (не пялить же их на голову), когда на них буквально во все глаза посмотрел старший смены постовых. По мнению Лариски, этот самый Юра был противноватый, так как она частенько с ним «закусывалась», хотя вот Людка, когда к концу своей службы перешла в Управление, с ним «придруживала». Так вот этот самый Юра, обращаясь к двум постовым, которые иногда могли и проверить удостоверение перед руководством (так-то всех в лицо знали) как-то неожиданно громко, кивая в Ларискину сторону, удивлённо, а точнее – просто с отвисшей челюстью спросил: «Она что майор что ли?» Лариска с ужасом перевела взгляд на Ольгу, которая уже хохотала вовсю, прикрывая рот пилоткой, потом проследовала, как говорится, «неся себя к выходу» мимо поста, рванула дверь и уже на улице выплеснула на Ольгу весь поток возмущений. «А я кто, по его мнению, – младший сержант или машинистка?» – практически кричала Лариска. Ольга сквозь слёзы отвечала, что больно молода, не тянет на майора. Лариска фыркнула, словно лошадь в стойле и, схватив Ольгу за руку, поволокла к машине, на которой они договорились доехать до этого самого строевого смотра, а точнее – до стадиона.
Очень скоро Лариска перезнакомилась со всеми, кто работал в Следственной части, охотно интересовалась, что у них там за дела. Туда перешла и их Вера Кораблёва, работавшая вместе с ней в райотделе. Ей нравился начальник Следственной части – Антоныч, ну если уж полно – Евгений Антонович, а если по-простому – «Старик». Зачастую люди сами себе придумывают прозвища. Так Антоныч, обращаясь ко многим, любил говорить: «Да ты знаешь, Старик…» или «Ну нет, Старик, ты не прав», при этом обхватывая рукой подбородок и, морща нос. Вот и все дела. Типа «Ангел мой», ну то есть Семёныч, пришедший в Управление из их райотдела, который своей привычки не оставил и по-прежнему называл всех «Наташенька, Ангел мой», «Оленька, Ангел мой», ну и так далее по списку. Куда ж он без «Ангела». Как был в райотделе «Ангелом», так и остался. Она и раньше знала Антоныча немного, когда работала в райотделе. Просто как-то получалось, когда он не был ещё таким уж большим начальником, а дежурил по своему «Управленческому» графику, то иногда выезжал, как сотрудник Управления, на происшествие, где в составе опергруппы была Лариска. Был Антоныч простой в общении, не заносчивый, разговаривал «на равных», несмотря на разницу в возрасте, звании и должности. С виду самый обыкновенный: небольшого роста, в затемнённых очках, всегда в неброском костюме, но очень заразительно смеявшийся, что сразу подкупало, обладавший безграничным чувством юмора, что само собой Лариской приветствовалось всегда. А ведь он таким и останется. Никакие должности и звания его не испортят, хотя он-то заслуживал куда как более высокую должность, впрочем, как и звание тоже. Но более высокие не заслуживают, а, как правило, выслуживают. Звание у Антоныча было полковник. Высокое, разумеется, но всё познаётся в сравнении. Были генералы, не годившиеся ему в подмётки, а были и полковники, которым капитана давать стыдно, но ведь были, ой, как были. При Лариске он пробудет начальником Следственной части всего ничего. Потом станет первым заместителем начальника Следственного Управления. С этой должности и уйдёт на пенсию. Но советоваться по делам она будет ходить к Антонычу в любой его должности. Антоныч в своё время пятнадцать лет отработал следователем «конкретчиком», великолепно знал нюансы расследования самых разнообразных составов, а уж экономические преступления в области лучше не расследовал никто. Антоныч создал Следственную часть в том виде, в какую потом пришла Лариска, знал каждое сложное дело, которое было в производстве кого-либо. Он очень много читал и не только юридическую литературу, прекрасно играл в шахматы, всегда мог поддержать любой разговор на любую тему, а главное – на ура воспринимал Ларискин юмор. Хохотал до слёз. Лариска не понимала, как можно столько знать и оставаться таким доступным, что ли. И главное, что отличает настоящего профессионала – он не боялся сказать, что вот этого не знает, вот это нужно посмотреть в судебной практике или спросить у кого-то, зачастую называя у кого именно. Это не стыдно, как считают некоторые выскочки, это – правильно, это – грамотно. Всё знать невозможно. Тем более в их профессии. Можно ведь проработать и двадцать лет, и тридцать, а именно с таким случаем никогда не столкнуться. Не всегда всё решают кодексы и другие нормативные акты. Именно так поступали и папа – Валентин Васильевич в райотделе, и их заместитель прокурора Сергей Сергеевич. Причём, не стесняясь, говорили это при Лариске, что вот это не знают, вопрошая при этом, не могла она спросить что-нибудь попроще. Лариска пожимала плечами и удивлённо, а когда и возмущённо говорила, что то, что попроще, знает сама. Сергей Сергеевич, перейдя в другой район прокурором, так и останется таким же – простым в общении. Проработав потом уже много лет, Лариска никогда не считала зазорным спросить что-нибудь совсем у молодых сотрудников. Так останется навсегда. В общем, с начальником Следственной части ей опять повезло. Точнее повезёт, вот прямо совсем скоро.
А пока шёл второй год её пребывания в Управлении. Снова наступила и как-то быстро проскочила осень. Шли затяжные дожди, и леденели на первом ноябрьском морозце голые ветви деревьев, вылавливая своей ледяной корочкой отражение иллюминации. Давно начали не выплачивать вовремя зарплату, что усугубляло итак далеко не радужное настроение. Они с Ольгой таскали вечные зимние салаты из кабачков, баклажанов, помидоров, огурцов и прочего, картошку, ну и что придётся. В общем, как повезёт. Так и наступил декабрь. В десятых числах Ольга решительно заявила, что Новый год никто не отменял.
– Не отменял, – эхом отозвалась Лариска, пожав плечами, как обычно вспоминая снегирей и огромную ёлку Деда, перелистывая очередной «шедевр» из какого-то района.
– А что мы сидим? – продолжала Ольга, – отбросив какое-то «своё» дело.
– А что нужно делать? – безо всякого энтузиазма отозвалась Лариска.
– Продукты покупать, потом не купишь, – нравоучительно трактовала Волгина.
– Я дико извиняюсь, как говорят у нас в Одессе, – вяло парировала Лариска, – а на что? У нас только Машке на молоко осталось (манка хоть есть), да мне на проезд. Пешком мне далековато. Всё равно на продукты к Новому году маловато будет.
– Сегодня пойдём на рынок, – практически не слушая её, продолжала Ольга, прикидывая, а что же нужно покупать, схватив листок, начиная писать список. – У меня же есть деньги.
Действительно у Ольги запас, какой-никакой был и практически всегда лежал в сейфе. Просто дело было в том, что её отец – в прошлом военный лётчик, был на пенсии, а его не маленькую уже по тем временам пенсию, платили вовремя. Ольге, как могли, родители помогали, несмотря на то, что у неё был младший брат, прям вот совсем младший. Андрей был младше Ольги на тринадцать лет, в связи с чем она звала его своим первым сыном, поскольку и дома с ним, совсем ещё крохой, приходилось оставаться, когда родители уезжали, и на родительские собрания в школу ходить в своё время. Но к тому времени, Андрей, разумеется, вырос. А у Ольги ещё и муж в милиции. А уж в райотделе зарплату давали позже, чем в Управлении. Опять же двое детей. Лариска повеселела. Как ни крути, но по тем временам – середины девяностых, да и конца, собственно, тоже, после двадцатого числа на рынке купить что-либо было проблематично. Просто не было ничего – и всё тут. Так ведь и не факт, что двадцатого дадут. Конечно, не купишь мандарины за двадцать с лишним дней, но ведь многое-то можно.
На рынке Ольга помогала выбирать мясо, прикидывая, что выгоднее, что дешевле, ну и вкуснее, разумеется. В те времена разбираться с мясом Лариска не умела от слова «абсолютно». Купив и мясо, и всякие консервы и даже красную икру и что там могло полежать до праздника, они довольные с плотно набитыми пакетами возвращались в Управление. Жизнь, как это бывает, совсем неожиданно, мгновенно преображалась. Вот только что было всё плохо, всё безнадёжно плохо. А вот как бы не так! Вот и Новогоднее настроение образовалось! Подарки для Машки от Деда Мороза покупались в течение всего года и распихивались по разным полочкам – ящичкам, поэтому они-то уже были. Собственно, подарки были на Новый год да на День рождения. Хорошо хоть времени между этими праздниками полгода. Лариска всегда успевала. А на подарки к Новому году она «подсадила» и Волгину. Дарили они и друг другу какую-нибудь мелочёвку. По тем временам флакон шампуня или какой-нибудь крем для рук очень даже много значили. Ольга смеялась и говорила, что с её приходом – одни траты. Она тоже стала дарить подарки своим родственникам, чем привела их в полнейший шок. Лариска только отвечала, что главное – это совсем не деньги. Ох, как не деньги. Она ведь действительно так считала. За какие деньги можно было купить их дружбу? Как это оценить? Во сколько баллов, рублей, долларов? Ведь это просто невозможно.
На рынке Ольгу было не остановить. Она как-то моментально в уме всё складывала, пересчитывала, делила, умножала, говорила, что выгодно, что не выгодно, хватала Лариску за руку и тащила на «контрольные» весы. Лариска рта открыть не успевала, чувствуя себя абсолютной «лохушкой», тем более по тем временам в таких местах обвешивали и обсчитывали на раз. Она просто волоклась за Ольгой и спрашивала, что и сколько ей надо. Иногда Ольгу «заносило». То ли перед тем Новым годом, то ли в другой раз, они стояли на рынке в очереди, но очередь застопорилась. Какие-то бабуля с дедулей, в общем, не совсем уж старые, но пожилые, никак не могли определиться с выбором сарделек. Ольга недоумевала, причём достаточно громко и активно, как она это любила, что сардельки не могут быть праздничной едой. Тут не молчала Лариска. Если с Ольгиной быстротой она в уме считать не могла, то вот в этой ситуации толк понимала, ох, как понимала. Она схватила Ольгу за руку, подтащила её к себе (благо её рост позволял это сделать моментально), пристально посмотрела и тихо сказала: «Оль, потерпи, у людей нет денег, совсем нет. А может это и есть их праздничная еда». Ольга моментально замолчала и быстро закивала. Так и стояли они в очереди, тесно прижавшись друг к другу. А Лариска размышляла, что если бы не Ольга, то вот и она, возможно, покупала бы сардельки, которые подешевле, на которые хватило бы её собственных денег на тот момент. Не смертельно, конечно, но ведь не празднично же, как не крути.
Сколько раз Ольга выручала её с деньгами. Как бы они прожили? Прожили бы, но не так, совсем не так. Как правило, день зарплаты или, как было принято говорить «день чекиста», после её получения продолжался возвращением долга, сразу. И длилось это с частой периодичностью довольно долго. Лариска уже давно перешла в Следственную часть, а с зарплатой оставалось всё также – не сказать, что хорошо, как говорится. А что могла Лариска сделать для Ольги? В те времена почитать по её просьбе какое-нибудь «заковыристое» дело, высказать своё мнение, да что там высказать – убедить в том, как надо поступить, как квалифицировать и, что она права.
– Ну, ты ж – настоящий следователь, – смеялась Ольга.
– Настоящий, – радостно отвечала Лариска и улыбалась, даже светилась.
– Ты уверена? – часто спрашивала Ольга, когда Лариска выдавала свой «вердикт».
– Абсолютно, – не церемонясь, отвечала Лариска, демонстративно пожимая плечами и кривя губы, если действительно была уверена, после чего сыпала различными примерами, зачастую из своей практики.
Ольга удовлетворённо кивала. Знала, что если так говорит – так оно и есть и проверять точно не нужно.
Потом, спустя много лет, могла Лариска помочь и в другом. Но разве это было много? Могла ли она сделать что-то ещё для Ольги? Скорее всего не могла…Да ведь и не от неё это зависело. А разве должны дружить из-за выгоды? Нет, никакой выгоды быть не должно. Только тогда дружба и есть дружба. А так…Не нужно так ничего. Тогда это товарно-денежные отношения. Это известный всем «Капитал». «Товар-деньги-товар». Карл Маркс.
ГЛАВА
IV
Вот так и прошёл, да что там – пролетел тот второй Новый год в Управлении, который встречали, благодаря Ольге, празднично. Быстро наступило лето. Как правило, в первый день наступившего года Лариска так и объявляла, что скоро Новый год. Всё ж быстро, не успеваешь оглянуться, остановиться, задуматься. Наступило лето, Машке исполнилось три.
Практически сразу после её Дня рождения, перелистывая очередной опус, Лариска отшвырнув его, поднялась и громогласно объявила Ольге с Натальей, что пошла писать рапорт о переводе в Следственную часть. Разумеется, они это знали, знали с самого начала и всё-таки смотрели на неё как заворожённые, тоже отложив в сторону свои дела. В глазах стоял немой вопрос «Зачем???» Не удостоив их ответом, только многозначительно посмотрев, что означало только то, что все их нравоучения никакого смысла не имеют, Лариска, приосанившись, вышла из кабинета, разумеется, летящей походкой. С Антонычем она уже переговорила, и он обрадовался её решению. Поэтому она направилась к Прохорову. Степаныч в кабинете был один. «Вот уж повезло», – решила Лариска. К нему вообще можно было войти просто так, запросто, как говорится, как к своему, как в райотделе, безо всякого пафоса и какой-то предварительной договорённости, а уж тем более записи. Да и не у кого тогда было записываться. Это потом стало модным такое вот вхождение через референта. Как хорошо, что она этого не застала.
– Можно? – пискнула Лариска и пробрела от двери к стульям, не дожидаясь ответа. С ним можно, он – нормальный мужик.
Особо не церемонясь, Лариска плюхнулась на стул. Степаныч улыбался.
– Что у тебя, Ларис? – спросил он.
– Рапорт вот хочу написать. Антоныч меня берёт, – уверенно начала она.
– А я думал, что передумаешь, – опять заулыбался Степаныч (знал, конечно) и покачал головой. – Ну, сама посуди, стаж у тебя приличный уже. Люди рвутся с конкретных дел в контрольно-методический или зональный. Ну что тебе-то не сидится? Всё же получается, и ребёнок ведь маленький ещё, и легче там, – добродушно вещал Степаныч, прищуривая глаза.
– Да я всё понимаю, Василий Степанович. Да чему там получаться-то? А Машка в детский сад уже пошла. Антоныч сказал, что дела по городу будет давать пока, в командировки посылать не будет. Я расследовать хочу, – твёрдо произнесла Лариска.
– Какая ты стойкая, ведь не убедишь, – задумчиво сказал Прохоров. – Ну, иди, что с тобой поделаешь. Не пожалеешь потом? Возьмём назад, если что.
– Не пожалею. Назад проситься не буду, – улыбалась Лариска, словно счастье ей какое-то обвалилось. Вот прям так неожиданно, а не она сама была инициатором всего происходящего.
Она мгновенно подорвалась, крикнула «спасибо» и выскочила из кабинета, оставив там недоумённого Прохорова, который всё-таки на какую-то долю сомневался в здравости её рассудка.
– Рапорт иди с Евгением Антоновичем пиши, он скажет должность, – крикнул ей вдогонку Степаныч.
Но Лариска его уже не слушала, она уже закрыла дверь и, как сёрн гончая, неслась к Антонычу. Она и сама знала, что теперь делать.
Много раз потом Лариска думала, а кто-нибудь так ещё поступал? Нет, разумеется, в Следственную часть переходили, как и она, но совершенно по другим причинам. Либо нужно было звание повыше, либо должность начальника, либо просто не могли написать элементарную справку в контрольно-методическом или зональном отделах, которая требовалась, и от них «избавлялись» таким образом – а вот тебя – «на рудники». Но вот чтобы так – сами и просто для того, чтобы расследовать? За её службу таких не было. Наоборот – да сколько угодно. Это – разумно. Это – логично. Сам нарасследовался – других буду обучать (хоть и не все могли-то), и хороший, умный, любимый буду другим давать указания да покрикивать, чтоб исполнили. А если надо, то и справку, какую скажут, напишу, и совершенно неважно, что в ней будут пять ошибок на четырёх строчках. На это есть начальники повыше, зарплата у которых побольше. Что им делать, есть не править? А нервы пусть другие наматывают. Куда? А куда хотят. Все эти мысли роем носились в Ларискиной голове, а собственно не покидали её несколько дней, поскольку отговаривали от этого «необдуманного» шага многие, в основном Ольга с Натальей. Остальные, как правило, только пожимали плечами, очевидно, рассуждая, что если дура – это надолго, если не сказать навсегда.
В кабинет Антоныча она буквально влетела с припечатанной праздничной улыбкой на губах.
– От Прохорова? – засмеялся Старик.
– Да. Рапорт вот пришла писать. Он меня отпускает, – скороговоркой произнесла Лариска.
– Да кто ж тебя не отпустит с твоим-то напором?
– Это правда, – скорчив гримасу, ответила Лариска, – так рапорт на какую должность писать? Он сказал, что с Вами решать надо.
Антоныч, быстренько что-то прикинув, велел садиться и выдал лист бумаги. Молниеносно придвинув стул, Лариска написала рапорт на должность следователя по особо важным делам. Так было сказано.
– Сейчас должности старшего по особо важным нет пока, – вновь что-то прикинув, продолжил Антоныч.
– Ладно, перебьюсь пока, но это ж пока, – хохотала Лариска. – А к кому в отдел?
– В первый, – ответил Старик.
Вот это не очень и обрадовало, учитывая, кто был начальником. Они, конечно, здоровались с Данилкиным в коридоре, но не более. Был он какой-то смурной и, как казалось Лариске, без особого чувства юмора, что в любой ситуации плюсов не добавляло. Но, как известно, начальников не выбирают. Зато отдел назывался больно уж громко – «по борьбе с бандитизмом и преступными сообществами». На то и первый. «Ладно, разберёмся, не таких видела», – размышляла Лариска.
– Евгений Антоныч, я сама рапорт в кадры отнесу, – сказала она тем временем, хватая подписанный Антонычем рапорт, и направилась к двери. Но, собираясь уже выйти, тормознула и поняла, что не выяснила одного из главных вопросов.
– Только Вы меня, пожалуйста, в кабинет с Носковым посадите, – умоляюще протянула она, – ведь неважно, что он не из первого отдела.
– Так ведь Степанов ещё не ушёл. Ждёт, пока линия экономики у методистов освободится. А это ведь вроде пару месяцев, – удивился Антоныч. – А что это ты с ним хочешь?
– Да что ж тут непонятного? – в свою очередь недоумённо посмотрела на него Лариска. – Сейчас посадите к каким-нибудь мужикам. Они баб в кабинет водят, курят и водку пьянствуют. А я-то расследовать иду, между прочим.
Антоныч хохотал до протирания очков.
– Да что Вы смеётесь? – возмутилась Лариска. – Николай Степаныч не курит; не пьёт; воспитанный; вежливый; никаких тёток не водит. Да и вообще, он БАМ строил, тайгу покорял.
«Старик» захохотал ещё громче.
Николай Степанович действительно в своё время ездил работать в милиции, разумеется, но именно туда, где и проходила та самая стройка. Поэтому все, а особенно молодые, упоминая о Степаныче, так и говорили: «А что Степаныч – он БАМ строил». Звучало это примерно, как видел Ленина, несмотря на то, что это были семидесятые годы. Ну, так ведь многих тогда и не было ещё или ясли – детсад посещали. Лариска была, но существовала в начальных классах. Вот и вся история. Степаныч не был супер-следователем, каким был, к примеру, «Старик», но он был очень спокойным, весёлым, общительным. А это не так уж и мало для соседа по кабинету. И так уж получилось, что до его пенсии они так и просидели вместе в одном кабинете, и Степаныч называл её исключительно Ларисонька. Да, собственно, он очень уважительно относился ко всем женщинам и называл их почти всегда Людонька, Оленька, Наташенька. И что удивительно, Лариска, всегда не любившая этих уменьшительно-ласкательных суффиксов, воспринимала такое обращение к себе из уст Николая Степановича совершенно нормально, как будто только так к ней и следовало обращаться. Даже потом, будучи на пенсии, Степаныч иногда звонил Лариске домой, разговаривал и с её мамой. Короче, дома его заочно все полюбили, в том числе и Машка.
– Договорились, – подвела черту Лариска и, пресекая следующий вопрос, сказала, – а я пока с девчонками посижу, ну в своём кабинете. Никто возражать не будет.
– Да кто ж посмеет, – улыбался Антоныч.
– Никто. Заодно вспомнят, как это расследовать. Я же не просто сидеть буду.
– Лады. Следственная часть приобрела ценного сотрудника.
– А Вы не смейтесь, – серьёзно сказала Лариска. – Очень ценного.
Она вышла, прикрыла дверь и направилась в кадры, столкнувшись по дороге с начальником отдела, условно называемого экономическим, Ищенко.
– Ларис, ты в Следственную часть переходишь? – поинтересовался Александр Михайлович.
– Да, – просто ответила Лариска.
– А ты представляешь, какие там дела? – как-то вот так поинтересовался он.
– Вполне. Уголовные, – отчеканила Лариска, разумеется, понимая, что он имеет в виду и, одновременно прикидывая, что вот и стаж работы уже десять лет и снова, -здравствуйте. Типа, а она вообще умеет расследовать-то? – Да Вы не волнуйтесь, я ж не к Вам в отдел.
– Да что ты, – сразу как-то стушевался Михалыч. – Просто в райотделе дела-то полегче.
– Я справлюсь, – щурясь, уверенно и довольно тихо и равнодушно произнесла Лариска, припоминая, как в райотделе у неё забрали огромное дело. Группа была смешанная, в том числе и малолетки. Было много эпизодов, много человек. Трудно было доказать совершение некоторых преступлений, а ей это удалось. Какую-то часть времени она просто, как Щелкунчик, «колола» этих забубённых малолеток, частично ведя допросы с аудиозаписью. Потом потоком лились очные ставки, проверки показаний на месте, опознания. Она, как выжатый лимон, дошла до предъявления обвинения. И что же? Дело забрали в Управление, чтобы благодаря её расследованию, дать подполковника одному из…Кстати тому, кто малолеток отродясь не расследовал. В те времена подполковник было ох, каким высоким званием. Лариска чуть не плакала, жаловалась Хмурому, возмущалась. Но в том случае даже он оказался бессильным. А теперь значит, сможет ли она… Вот такие-то дела были и в райотделе, по крайней мере, у неё. Да ведь и не одно же.
Она равнодушно окинула взглядом Ищенко, который был на голову ниже её, если не больше, и, само собой, считал себя Наполеоном, хотя толк в делах он понимал, после чего с мыслями противоположными мыслям Жозефины направилась в кадры, размышляя, что её появлению хоть где-то, оказался рад, по крайней мере, недовольства и подозрения не высказывая, только Василий Степанович. Да он так и останется единственным и неповторимым, потому что в первом отделе Следственной части Лариска проработает до пенсии. Будут меняться только начальники отдела, впрочем, как и в других. Все, ну уж если быть точным, – то почти все, хотели быть начальниками. А вот в первом отделе начальник её тоже встретил «достойно».
Войдя в кабинет уже не с таким радостным настроением, хотя и не испорченным, Лариска плюхнулась на стул и потребовала чай.
– Ну что у тебя? Рассказывай, – практически одновременно сказали Ольга с Натальей.
– Всё написала, подписала, в кадры отдала.
Дальше выплеснулось возмущение по поводу Ищенко, на что Наталья произнесла что-то типа, нашла, кого слушать, и кому он вообще всё это говорил, выдав при этом выразительную гримасу.
– А в отдел к кому? – вдруг спохватилась Ольга.
Лариска скривилась, бесцветно ответила, что к Данилкину и радости по этому поводу не испытывает, поскольку особого позитива в нём абсолютно не видит.
Ольга закивала, соглашаясь с Лариской, Наталья фыркнула и, махнув рукой, добавила: «Можно подумать, что ты с ним не справишься?»
– Куда он денется? Справлюсь, не таких видела, но всё же, – уже равнодушно ответила Лариска, отпивая чай. – Ой, я же не сказала, что сидеть буду с Носковым. Но пока Степанов в методический не перейдёт – с вами.
