скачать книгу бесплатно
Что и требовалось доказать
Лариса Филиппова
Данная книга представляет взаимосвязанные повествования о работе следователя милиции в середине девяностых годов прошлого столетия. Но не только криминальные истории, так называемых «лихих девяностых», положены в основу сюжета. На страницах много моментов, когда можно просто посмеяться или погрустить, понять, что те, кто совершил преступления, не могут быть исключительно плохими людьми. Но самое главное – это понимание того, как посчастливилось в жизни тому, у кого есть настоящий друг.
Лариса Филиппова
Что и требовалось доказать
Моей Ольге
Я иду своим путём, пусть он не такой как все, но он…
Он просто МОЙ…
Виталий Гиберт
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАЧАЛО
ГЛАВА
I
И вот снова, как и положено по календарю, наступил август. Погода стояла жаркая, словно по заказу, хотя никто, как водится, не заказывал. Словно в тот год, когда бегала с незабываемым делом Пики. С деревьев осыпались засохшие листья и активно, будто на глазах, начинали краснеть упругие ягоды на плотных кистях рябин, пытаясь вытеснить одна другую, выставляя себя напоказ. Лариска первый день шла на работу, безнадёжно разглядывая трещины на асфальте и пыльные улицы убегающего лета, хоть и не бежало оно вовсе, а словно шло вразвалочку, короче плелось еле-еле. После резко укороченного декретного отпуска она взяла положенный по графику очередной, чтобы получить хоть какие-то деньги. Вот в этом самом очередном за текущий год она пробегала с обходным листом в райотделе; сдала всё закреплённое за ней нехитрое имущество, состоящее в основном из пишущей машинки и металлического ящика, то бишь сейфа, а также непонятным образом, с приходом Хмурого (начальника милиции), закрепившееся за её, не стреляющей боевой единицей, оружие, то есть пистолет Макарова, который она в руки так и не взяла. Тем не менее, через положенные промежутки времени заставляла его чистить либо кого-то из тех самых, ведавших «оружейкой», либо самого Зайцева (что уж тут церемониться, раз сами так все пожелали). Также периодически по утрам она названивала в Управление всё тому же Зайцеву после проводимого им утреннего совещания, чтобы выяснить, в каком отделе и кем она будет там работать. Да понятно, что следователем, но ведь не «конкретчиком», то есть тем, к чему привыкла. А что это за следователь? Но ведь это же на время – на самое короткое, какое только возможно. Это был единственный раз, когда она обратилась к начальству с просьбой по поводу себя. По поводу других потом случалось…Как только Зайцев вернулся из райотдела обратно в Управление (разумеется, с повышением), многих следователей отдела позвал с собой. Первой ушла её соседка по кабинету Наташа Чередникова, потом подтянулись Витька, Валентин Петрович, который осматривал место происшествия по делу Пики, бесхитростный кудрявый Петька Суховерков и даже Семёныч – «Ангел мой». Короче, достаточно много человек Лариска уже знала в предстоявшем ей рабочем коллективе. Бесспорно – это плюс, хотя, в принципе, страха перед новыми людьми она никогда не испытывала. Как-то не в её это было характере. Тем более, некоторых из Управления она знала и раньше, работая в райотделе. Но что было неожиданностью для неё, – ей стали звонить разные начальники из Управления, активно приглашая в Следственную часть, то есть на конкретные дела, то есть на самое привычное для неё – расследовать, убеждая, что только там ей и место. Конечно, благодарила и вежливо отказывалась, ссылалась на маленького ребёнка, что действительности соответствовало. Она сразу как-то всем стала нужна, сразу уверенно определилась в профессионалы, несмотря на то, что часть из этих начальников, крайне нелицеприятно высказывалась в её адрес в первый год её работы, хотя работы это вовсе не касалось. Просто за спиной, как водится, никого нужного не стояло. Какой с неё толк и выгоды никакой.
Единственная, кто прожил всю жизнь в городе, в котором и родилась, она после окончания Универа, поехала работать по распределению в милицию в райцентр за сто километров. А вот некоторые, кто приехал учиться из какого-то Кукуева, почему-то остались в городе. Как это произошло, Лариска не знала да и узнать никогда не стремилась. Про тех, кто из «блатных» и говорить нечего. Только вот толку из этого никакого не вышло, как жизнь показала. Всё же становится на свои места. Так всегда бывает. Бывает обязательно, рано или поздно, хотя уж лучше раньше, чтобы другим хуже не было. Да и совсем непрестижная ведь это работа. Кроме неё в другой район распределили ещё одну девочку, которая вообще закончила Универ с Красным дипломом. Но та съездила, посмотрела и работать отказалась, да, собственно и потом по специальности не работала, как в принципе, вообще. Просто вышла замуж, родила двоих детей, воспитала. А вот Лариска поехала. Ну, поехала и поехала, работала и работала. Да и довольны все там были. Хотя поначалу и отнеслись к ней недоверчиво. А что с неё взять? Мало того, что «городская», так ещё и девчонка. А потом? как-то сразу к ней привыкли, очень хорошо относились и запомнили навсегда, навещая даже тогда, когда она работала уже в Управлении, а так-то и в райотдел многие приезжали, причём просто так. И это ведь были не только следователи, но и участковые, и опера.
Но вот прошло меньше года, и случилась незадача – сократили единицу следователя. Она – самая молодая и не местная. Остальные работают достаточно долго, да и все были местными жителями с семьями. И вот началось. Через день Лариску дёргали в Управление, качали права в кабинете самого главного для неё начальника – начальника Следственного Управления, который после её прихода на службу поменялся и был, как показалось Лариске, хуже прежнего, хотя никого-то она в те времена не знала. Как правило, происходило всё в присутствии других начальников, не менее важных и товарища из отдела кадров. Её просто тупо заставляли написать рапорт о переводе в другой райотдел области, несмотря на то, что места в городе были, да и не в одном отделе. Лариска, с утра отмотавшая до города положенные сто километров на попутке, куда её пристраивали доблестные гаишники, зачастую с промокшими ногами, как-то так сложилось, что в то время лили проливные дожди, пересаживалась на троллейбус и с непонятно какой попытки попадала в Управление. У неё был телефон только того самого Зайцева, который тогда являлся «зональным» их райотдела области наряду с другими сельскими и городскими отделами. Вот ему-то она и набирала без устали из бюро пропусков. Рапорт писать она отказывалась в категорической форме, поясняя, что является молодым специалистом и, соответственно, будет работать там, куда они же её и распределили, не менее трёх лет, да и вообще всё ей там нравится. Своей стойкостью «партизанки» на допросе она приводила в бешенство всех начальников Следственного Управления и вызывала недоумение у товарища из кадров. Именно он и сыграл основную партию в процессе её перевода. Какой-то совсем неприметный, маленького роста, Виктор Александрович, с удивительно светлыми вьющимися волосами, не выдержал всех этих её приездов с выволочками, после чего сам лично вписал её в приказ о переводе. А дальше – ни с кем не советуясь, отнёс его на подпись к начальнику Управления. Так что в её случае, в этот раз, вопреки всем правилам (а все плохие правила падали именно на неё), получилось, что всё произошло раньше, а не как всегда. Жизнь так распорядилась. Получается, что так было надо.
Спустя достаточно большой промежуток времени, явившись в Управление за подписью перед продлением в областной прокуратуре, Лариска, столкнувшись с ним в коридоре, поздоровалась, а Виктор Александрович рассмеялся и сказал, что все те, так называемые встречи, всё время ждал, что она заплачет. Да что там заплачет – заревёт, а потом и рассказал о своём участии в её судьбе. Лариска улыбнулась, удивилась (ведь с ней так вроде бы и не бывает), поблагодарила за содействие, сделав всё как-то одномоментно, после чего понеслась по длинному коридору за той самой нужной подписью. Всё же много хороших людей встретилось ей на её пути. Уж в этом ей повезло. Гораздо больше, чем плохих. А может, это она так считала? Возможно, что и так. Почему-то казалось, что не всем так везёт. Но последние тоже должны быть, как же без них, куда же без них-то? Так ведь и расслабиться можно, а непозволительна такая роскошь. Она старалась на таких не обижаться, не вспоминать, безвозвратно вычёркивая их из своей жизни, перелистывая страницу, не возвращаясь к ней никогда. Что там перечитывать-то? Если приходилось вместе работать или просто пересекаться, только здоровалась. Как говорится, – «надо быть выше».
Как же она потом ненавидела это Управление! Даже работая уже достаточно долго в городе (несколько лет), когда её хотели забрать в бригаду для расследования какого-то большого дела – изнасилования во многих районах с каким-то запредельным количеством эпизодов и этих самых фигурантов, она, мгновенно подорвавшись, выскочила из кабинета, едва узнав об этом оказанном ей высоком доверии, понеслась к начальнику милиции. Ну, к Хмурому, разумеется, который ничего не боялся и мог многое, если практически не всё. В рамках своих полномочий, конечно. Влетев в его кабинет, она выпалила требовательно-умоляюще (а так бывает интересно), что в Управление в бригаду не пойдёт, и он должен оказать ей в этом практическую помощь. А что он мог ответить после её необузданной работоспособности? – «Не волнуйтесь. Идите, работайте». В Управление она, соответственно, не пошла. «А в отделе кто же будет работать?» – уверенная в своей правоте, считала Лариска, где-то на заднем плане всех декораций понимая, что без её могучих интеллектуальных способностей обошлись бы как-нибудь. Как говорится, «без тебя большевики обойдутся».
Как водится, горячей встречи в райотделе после её назначения из села – деревни не произошло. Но, в принципе, это касалось в основном замполита. Тот вызвал Лариску в свой кабинет и под пристальным взглядом монотонно, даже как-то гундя (вполне возможно имея сломанную перегородку в носу или хроническое заболевание там же), поведал, чем оказывается можно заниматься в этом достойном коллективе, обладающем каким-то переходящим Красным знаменем, передаваемым за высокие показатели в службе всех подразделений. Она спокойно со всей серьёзностью заверила, что не пьёт, не курит, сплетни не собирает и «ни что-то там ещё», в общем, пришла расследовать. Вроде бы ответ удовлетворил. Выйдя в коридор, Лариска, машинально накручивая прядь волос на палец, прикидывала на кого она больше потянула хотя бы в его глазах. На сплетницу–алкоголичку или на роковую красотку с толпой мужиков под вновь обретённым кабинетом. Ни там, ни там картина не складывалась, а точнее перекрывалась плотной картонной обложкой с традиционной надписью «Уголовное дело №___». После замполита был начальник следственного отделения – Митрофаныч, который безрадостно? можно даже сказать с плохо скрываемой грустью, плотно прилепившейся несмываемой печатью к лицу, оглядел Лариску практически с головы до пяток, скривив рот. А потом как-то вот так запросто поинтересовался, можно ли её включать в график дежурств, что означало, а сможет ли она типа осмотреть место происшествия хотя бы и выполнить хоть какие-то следственные действия. Подразумевалось, очевидно, что она где-то там, вот в этой-то деревне (районе, само-собой, разумеется) ни на какие места происшествия не выезжала, что это такое, – понятия не имеет, ну, собственно, дел-то тоже никаких не расследовала, а может и не видела вовсе. Так, пришла себе на работу, чаёк попила, пообедать сходила, с мужиками крутнулась, чего уж там мелочиться, вот тебе и конец рабочего дня. Разумеется, стаж её ничего не составлял. Но не на столько же, чтобы так сомневаться…Памятуя о нравоучениях бабушки, ну если правильно, то Басё, «дурь сразу не оказывать», Лариска ответила безо всякого присущего ей соответствующего обстановке выражения, что в график дежурств её включать можно, добавив от себя, что дела расследовать давать тоже можно. «Любые, какие посчитаете нужным», – тихо сказала она и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Остальные отнеслись к её появлению и ничего себе так. Пришла, ну и пришла, плохого пока никому ничего не сделала. «Да и соседка по кабинету вроде нормальная, не то, чтобы «пальцы веером», – размышляла Лариска, шагая после работы к трамвайной остановке, спрятав в кармане сумки ключ от нового для неё кабинета номер тридцать. А вот потом появились в её жизни и папа – Валентин Васильевич, и Лёлик, и Михал Михалыч, и Витька. Да много кто, кому она будет благодарна, о ком будет помнить всю жизнь. Так и проходит она к той самой трамвайной остановке (если кто из оперов не подбросит на машине) семь лет, даже немного больше.
И вот теперь начиналась какая-то новая жизнь, просто так получилось, просто по необходимости. Вот такой коленкор, как говорится, так уж случилось, и так было надо. Рассчитывать, как обычно, приходилось только на себя, ждать откуда-то помощи она не привыкла, а что её ждать, если её не бывает? Жди – не жди…
Лариска шагала по пыльному потрескавшемуся от жары асфальту в недавно сшитом по случаю выхода на работу платье (в магазинах стали появляться кое-какие ткани, далёкие, правда, от натуральных, но всё же лучше, чем ничего) и в весе меньше пятидесяти килограммов. Большинство после декрета – не объехать – не обойти, но то же большинство. Их кормят, с ними насаются, о них заботятся? наверное. Не обо всех, разумеется. А тут уж – сама индивидуальность собственной персоной. Разве что-то и когда-то было, как у нормальных людей? Да ладно, вес наберём, ну хоть немного (ведь зарплату платить будут), а то самой становилось страшно, хотя за всей круговертью на себя внимания практически не обращала, а зависая постоянно дома, в зеркало вообще не смотрела. С остальным было хуже. Настроения не было, ничего не хотелось, впереди вырисовывалась безрадостная и бесконечная пустота. Куда шла, зачем, что там будет, что там делать-то? Месяц только начинался – всего-то восьмое число. «Путь в бесконечность, можно и так сказать, если перевернуть», – воскрешая в памяти алгебру, размышляла Лариска. А, главное – начиналась неделя. Да, был тот самый, как правило, не любимый всеми, понедельник. Даже Машку умудрилась родить в понедельник, что та не раз ставила ей на вид, говоря, что, мол, раз в понедельник, то и спрос с неё соответствующий. В голове вертелась единственная мысль, не вспоминалось только, из какого рассказа Токаревой, что «…душа рухнула с большой высоты и лежала без сознания. И душе было всё равно, что происходит с телом». В общем, ничего особенного. Потом, спустя какое-то время, Лариска всё же вспомнила, что рассказ и назывался именно так – «Ничего особенного». Да и правда, сколько таких душ? А в тот момент она просто реально видела свою разорванную в клочья душу, распластавшуюся на пыльном жарком асфальте августа, практически никому не нужную ни на полупустой улице, ни где-либо ещё в целом мире. Вот уж действительно, как сказал Моррисон, «Иногда хватает мгновения, чтобы забыть жизнь, а иногда не хватает жизни, чтобы забыть мгновение». Хотя к рок-группам Лариска относилась, прямо-таки равнодушно, а вот эти слова поэта и певца почему-то ей «запали». Правильные, вот и всё объяснение, что уж тут мудрить. «Да ладно, забудем? что нужно забыть. Выхода всё равно нет»? – невесело думала она, совершенно не понимая, сможет ли её душа как-то подлататься, соскрестись с горячего асфальта и вновь хоть как-нибудь жить или хотя бы существовать, ну и, конечно, лучше бы вместе с телом.
Месяца не прошло, как Машке исполнился год, а рапорт о выходе на работу она написала ещё раньше – практически сразу после смерти Басё. Нужно было отдавать долг за похороны. Хорошо всё-таки, что Машка её застала, хоть и не запомнила. Но ведь Басё-то запомнила. Машка с десяти месяцев гоняла по квартире, словно вертолёт или, как всё же было принято говорить, цитируя Деда, как сёрн гончая, но с видом «плюхи на «перетяжках». По просьбе своей прабабушки, называвшей её исключительно Машенька, она приносила разные резиновые игрушки, ежемесячно дарившиеся соседями, дабы было что обсасывать и обкусывать, никогда не путая заказы слабеющей день за днём Басё. Та искренно считала её самым величайшим чудом света. Да и звали их одинаково. До десяти месяцев она передвигалась, цепляясь за нехитрую обстановку да стены. Хорошо, что была мама, что было с кем оставить. Правда надо отдать должное – Машка, несмотря на свою гиперактивность, вела себя вполне прилично. Оставаясь одна в комнате, она возилась с игрушками, не хватала вечно разбросанные Лариской, где не попадя, ножницы, иголки, спицы; не открывала дверцы тумбочек и шкафов; не выдвигала все мыслимые и немыслимые ящики. Короче активно понимала слово «нельзя». А ведь другие, говорят, даже телевизоры скотчем приматывали к комодам и столикам. Но самое главное – Машка с аппетитом, в отличие от самой Лариски в детстве, ела, что подавалось. Правда, разносолов, особенных тогда, ни у кого не было. Ну, опять же в окружении Лариски.
Плавно потекли девяностые…Как-то незаметно поменялась страна вместе с названием, а уголовные дела оставались прежними по содержанию с поправкой на происходящее. Лариска захватила это в райотделе, но как-то за расследованием большого дела и своим интересным положением, сочетающимся с регулярными, если не ежедневными походами в следственный изолятор и наматыванием нервов на огромную бобину, словно на ткацкой фабрике, по всем поводам и направлениям, в полной мере, возможно, этого и не прочувствовала.
Но вот чего не отнять – шла она, впрочем, как и всегда, раньше обычного, своей лёгкой, как представлял себе это Бунин, походкой. Ничего, подождёт в коридоре. В сумке лежало новое удостоверение, свидетельствующее о том, что капитан юстиции Проводникова является сотрудником Следственного Управления, следователем, так сказать. «Каким следователем? Что это за следователь? Ну, ладно, через это тоже нужно пройти. Там наверху виднее, да и «конкретчиком» не вытянуть сейчас. Ох, так бы хоть…», – вот такие себе мысли. С этими непонятными мыслями и ничего не выражающим взглядом, безразлично оглядывая улицу, дойдя до Управления, Лариска потянула на себя тяжёлую деревянную дверь с правом хозяйки сего заведения. Солидную. Всё как положено. Разумеется, она уже знала, что будет работать в контрольно-методическом отделе в группе, курирующей расследование по городу и области дела с преступлениями несовершеннолетних. Там работала и Чередникова, чему она несказанно обрадовалась. Но Наташа была в отпуске и ждала её (а скорее всего не ждала) неизвестная ей Ольга Алексеевна Волгина.
Протянув постовому удостоверение, оглядевшись по сторонам, как обычно, минуя лифт, она поднялась-проскакала на знакомый ей третий этаж к кабинету Зайцева – заместителя начальника Следственного Управления. Как ни странно, он уже был на месте. Хотя, что же тут странного? Его-то возили на служебной машине, да и жил он недалеко. Лариска слегка стукнула для порядка, вроде время-то рабочее ещё не началось, и вошла. Идти-то ей было больше некуда. Кабинетик, в котором, как она поняла, в том числе проводились утренние и вечерние совещания, был какой-то узенький и интерьером не впечатлял, хоть и Управление.
– Ой, привет! Ты, как обычно, рано, – казалось, даже обрадовавшись её появлению, сказал Александр Васильевич.
– Ну, это же не меняется, это ж в крови, – улыбнулась Лариска, поздоровавшись.
– Садись, сейчас совещание проведём, тебя заодно, нового сотрудника, представлю, а потом сходим к Прохорову (это и был начальник Следственного Управления).
Народ тем временем начинал подтягиваться. Кто знал её, здоровался, удивлялся, усаживался. Как-то один за другим подошли все, кто работал с ней раньше в райотделе. Те просто восторженно вскрикивали: «А ты теперь здесь?» Лариска улыбалась и кивала. Всё и ничего себе потекло. Во всяком случае, многие обрадовались её появлению. Постепенно кабинет заполнялся. Зайцев, окинув всех внушительным взглядом, констатировал: «Волгина и Кочанов…» И тут, словно в ответ на его слова, дверь распахнулась и в неё буквально одновременно, пытаясь поместиться в один не очень-то и широкий проём, ввалились те самые Волгина с Кочановым, после чего моментально пристроились на оставшихся двух свободных стульях, влетев, что называется «в мыле». Лариска, само собой пялилась на Волгину, так как Кочанов на данном этапе её интересовал мало. Ольга была небольшого роста – меньше ста шестидесяти сантиметров, с кудрявыми тёмными волосами – какой-то удлинённой стрижкой, носом с горбинкой и почему-то светлыми, несмотря на цвет волос, большими бирюзовыми глазами. Одета просто, да собственно, в те времена все одевались просто, – в чёрную расклешённую юбку (вроде бы клиньями, автоматически, сама не зная зачем, видимо, как истинная швея, не оставляющая любимой швейной машинки с двенадцати лет, отметила Лариска) и блузку со спущенными плечами даже не сиреневого, а какого-то ягодного цвета. Именно так потом стало модно именовать такой цвет. Босоножки тоже были незамысловатые. «Хорошо, что всё так обыкновенно», – решила Лариска всегда старавшаяся быть модной и, как говорится, «не хуже «ихних».
– Ну, я так понимаю, можно начинать, все собрались, ничего не меняется, хорошо хоть Козлова ждать не нужно, в отпуске всё же, – констатировал Зайцев.
В ответ на это Кочанов попытался уже было что-то декламировать и даже взмахнул рукой. Но Зайцев, не давая разгуляться его бурной фантазии на тему «Почему всё-таки на этот раз», прервал все попытки и сказал, что в каком-то райотделе, где он то ли был в командировке, то ли работал (это Лариска как-то за рассматриванием Волгиной просекла не очень), назвав при этом фамилию такого вот «Кочанова», вечно «задерживающийся» каждый раз изобретал небывалые истории с аварией автобуса и спущенным колесом машины соседа, который его якобы подвозил. Даже пуговицы на рубашке отрывал, имитируя не то падение, не то нападение, а возможно, даже дорожно-транспортное происшествие. Волгина объясняться не пыталась, сидела молча, повесив сумку на спинку стула, сложив руки на коленях.
– Всё, хватит, – подытожил Зайцев, чуть ли не хлопнув рукой по столу, чего за ним в принципе раньше не водилось. «Но ведь здесь и ранг повыше будет», – подумала Лариска.
Из первого акта всей, судя по всему, традиционной, если не ежедневной, пьесы, Лариска сделала вывод, что Кочанов, Волгина и отсутствующий по уважительной причине заслуженно отдыхающий Козлов, составляют могучую кучку опаздывающих практически каждый день. А так оно и было. За редким исключением – всегда. Просто в то время она этого ещё не знала. Сколько раз она потом наблюдала бег всей троицы (уже с Козловым), когда её рабочий кабинет был в соседнем здании, и, придя в полдевятого (ну это, как правило), она уже шла к секретарю в основное здание за почтой. Ольга отставала, несмотря на возраст Козлова. Видимо, каблуки всё же ограничивали её прыть. Со стороны этот марафон (а неслись они от остановки) не раз заставлял согнуться Лариску пополам. Иногда, если была уже близко, она даже кричала Ольге поднажать. Та грозила кулаком, но всё же неслась быстрее. Лариска поднимала вверх большой палец руки. Одобряла, в общем.
Сначала Зайцев представил Лариску, назвав её фамилию, имя, отчество и отдел, где она будет работать, а потом потекло стандартное совещание, в темах которого Лариска практически ничего не понимала, в связи с чем особо не слушала, держала ровно спину, сжав руки в кулаки, грустно думая, что маникюр у неё отсутствует (какой там маникюр с вечными стирками и стёртыми ногтями) и рассматривала сотрудников, с кем предстояло работать, а особенно Ольгу. Но так, не то что бы в упор. Ольга тоже на неё искоса посматривала. Разумеется, – новый человек. И тут до Лариски вдруг стало постепенно доходить, что Ольга считает её «блатной». Ну, вполне себе так. Она также считала бы на её месте, всё сходилось. Ей стало весело. А весь несложный пасьянс заключался в следующем. Да, она, как собственно и многие другие, работала с Зайцевым в одном райотделе не один год. Но это было не главное. До Прохорова начальником Следственного Управления был тот самый начальник их отдела, который пошёл на повышение в другую область начальником всего Управления. Но перед уходом, когда Лариска плотно сидела в декрете, он попросил Чередникову позвонить ей, чтобы проведать. У мамы в тот момент случился радикулит, Басё уже совсем ослабла, да и постеснялась Лариска принимать начальника в своей убогой обстановке. Тем более угощать было нечем. Сославшись на болезни всех, Лариска попросила Наташу уговорить Соснова оставить её без визита. Разумеется, звонила Наталья в присутствии Ольги. Да, если и нет, то рассказала ей. Вот что тут можно было подумать? Что у них за отношения? Кто поедет навещать рядового сотрудника? А думать-то и нечего было. Ничего особенного из ряда вон выходящего, не было, обыкновенные рабочие отношения. Хотя, как-то раз накануне Дня Победы в воскресенье Лариска дежурила, а Хмурый (именно так прозвали его в отделе) зашёл к ней в кабинет (вызовов было мало, и она занималась «текучкой») и преподнёс букет необычных тюльпанов, с какими-то резными лепестками с белыми полосками на алом фоне. Это потом цветов самых разных видов стало столько, что не все знали даже их названия, а тогда…Лариска опешила, промямлив, что всё же не ветеран, на что Соснов только махнул рукой. Даже присел рядом с её столом и что-то рассказал. Что вот только? А какая разница? Как поняла Лариска, букет ему кто-то принёс, сам он был слегка «навеселе» – так пять капель, не больше. Но это было её собственное мнение, он само собой ничего не объяснял. Его обычное состояние «жить» в отделе и в субботы, и в воскресенья, уже давно никого не удивляло. А вот если прибавить, что раньше в Управлении на малолетках работали вдвоём, а теперь ввели единицу, то «блат» так и окутывал всё событие Ларискиного появления в Управлении. Сама бы решила, что «припёрлась тут звезда Албанская». Она чуть было не хмыкнула, быстренько сложив все пазлы, но вовремя тормознула. Зайцев как раз заканчивал внушение (утреннюю накачку) самым нерадивым, потом велел идти работать – поднимать Целину, так сказать. Лариска осталась сидеть на месте, так как её должны были вести на «смотрины» к начальнику Следственного Управления, дверь в кабинет которого находилась напротив кабинета Зайцева, через так называемую приёмную. Спустя много лет, когда сменятся все начальники, да и ни один раз, в этой приёмной будет сидеть референт в соответствии с беспощадно внедрившейся модой. Так будет, но до этого пройдут годы. А пока-то обходились только секретариатом в отдельном кабинете во главе с неизменной Лидией Ивановной, которая работала там с девятнадцати лет, то есть о-го-го. Кроме неё в кабинете находилось нехитрое машбюро из двух человек да её помощница. В секретариате Лариска бывала ещё во время службы в райотделе и всех уже немного знала.
Прохоров, которого она раньше вроде и не видела никогда, оказался высоким плотным и улыбчивым дядькой, который довольно радушно её принял, сказал, что наслышан о её делах, что Лариску привело в полнейший шок (звезды-то следствия), почему-то пообещал, что всё у неё получится, добавив, что Ольга Алексеевна поможет на первых порах. А так, в общем-то, ничего сложного нет. Вспоминая слова Зайцева, которые слышала ещё в райотделе, что те, кто не умеет расследовать сам, учит это делать других, Лариска заверила Прохорова, а если просто, то Василия Степаныча, что всё будет нормально. Справится, в общем, уверенно думая, что даже сама расследовать умеет, так о чём тут вообще беспокоиться. Вместе с Зайцевым она поднялась с места и вышла. Тот довёл Лариску до нынешнего её кабинета, пройдя длинный и совсем не широкий для Управления коридор, завернул за угол в коридор чуть короче, индивидуально в кабинете представил её Волгиной, после чего мгновенно испарился. Ольга показала Лариске стол (специально поставленный для неё), сказав, что пока Наталья в отпуске, она может посидеть за её столом, ну то есть напротив. Лариска села, как было предложено. Всё же удобнее смотреть человеку в лицо прямо, а не сбоку либо разворачиваясь, тем более незнакомому.
– Сейчас чайку попьём и буду вводить тебя в курс дела, – как-то вот так просто сказала Ольга.
«Фу», – выдохнула про себя Лариска, обрадовавшись, что здесь тоже всё по-простому, по-человечески, что утро начинается с чая.
Она радостно подскочила и достала из сумки предусмотрительно захваченную из дома пачку печенья. Печенье было так себе, но хорошо, что хоть такое было.
– У меня только вот печенье, – как-то виновато промямлила она.
– Ну и нормально. У нас здесь, что ли царские угощения? – засмеялась Ольга, доставая какие-то «подушечки».
Лариске Ольга нравилась всё больше и больше. Не выпендривается, ведёт себя естественно. Глаза её искрились и улыбались сами по себе, словно отдельно от всего лица. Добрые были глаза, а из них так и текли лучи света. Ох, сколько раз потом видела Лариска такое выражение в этих глазах – не позавидуешь, когда Ольга в пух и прах разносила (по делу само собой) горе–следователей, хотя могла и просто с кем-то сцепиться. Но к ней это никогда не относилось. Улыбка у неё тоже была тёплой и сразу располагала к общению. А поговорить-то Лариска любила.
Быстренько закипел чайник, Ольга бросила по чашкам заварку, и они стали ждать пока заварится. Чашку Лариска тоже принесла, а вот заварки в доме было не очень.
– Я потом принесу заварку, – заверила она Ольгу.
– Конечно, принесёшь. И сахар, – засмеялась та.
Тут расхохоталась Лариска.
– А я чай без сахара. Кофе только, но сейчас его нет, – она снова виновато пожала плечами, – а сахар принесу всё равно.
Они прихлёбывали чай, как поняла Лариска, можно было не спешить, когда один за другим в кабинет заглядывали то Петька, то Витька. Потом вошёл внушительного роста и комплекции мужик с торчавшими во все стороны прямыми волосами (как у Страшилы из «Изумрудного города», только не соломенными, а тёмными) и, обращаясь к Лариске по имени, спросил какое у неё звание, добавив, «ну если есть». Лариска вылупила глаза, озадаченно посмотрев на Ольгу, прикидывая, что в этом случае нужно думать «либо так хорошо сохранилась к своим без пяти минут тридцати одному, либо настолько «блатная», что и без звания сойдёт?» «Капитан», – только и смогла выдавить она, собиравшаяся меньше чем через год получить майора, ну это по плану. Мужик как-то недоверчиво хмыкнул и удалился. Дверь за ним ещё не успела закрыться, а Лариска с Ольгой хохотали вовсю.
– Кто это? Я в его глазах на капитана не тяну? – заливалась Лариска.
– «Селезень», ну Селезнёв из аналитического. Ему тебя в список вносить. А так и за старлея прокатила бы.
– Да ладно, мне майора на следующий год получать, – демонстративно улыбаясь глазами, ответила Лариска.
Хотя, справедливости ради, нужно было сказать, что на свои тридцать с хвостиком Лариска и правда не тянула, тем более с таким «внушительным» весом для своего роста. А ведь с учётом того, что каждое звание ей всегда задерживали на несколько месяцев, начиная с лейтенанта, майор бы уже «топтался на пороге». Как-то так всегда получалось с её «счастьем». То документы кто-то забыл принести на подпись, то забыли отправить, то ещё что. Никогда и никаких замечаний по службе, а уж, тем более наказаний, у Лариски не было. Да так и не будет за всю службу. А вот если всё было бы, как у людей, как положено, то майора получила уже через несколько месяцев, то есть в этом году. Да какая разница? Успеется. Ольга, конечно, была майором. Как выяснилось из вполне непринуждённого разговора, Университет она закончила на пять лет раньше Лариски, в Управлении чуть больше года, а до этого работала в райотделе вместе с Людкой, которую Лариска знала по делам несовершеннолетних (её была линия), а также потому, что та училась на одном курсе с Чередниковой. Ольга сходила в два декрета и, помотав немного нервы, ушла в Управление. Вот тут, как оказалось, Зайцев был её однокурсником. Короче, получалось, – большинство были каким-то образом связаны. Кто по работе, кто по учёбе. Кто очно, кто заочно. Всё как в большой деревне. По возрасту, разумеется, Ольга была старше не на пять лет, а на четыре, если точнее, то на четыре года пять месяцев, поскольку родилась в мае – единственном любимом Лариской весеннем месяце. К таким расхождениям Лариска привыкла со времён школы. Она училась всегда не со своим годом. Не брали раньше в школу, если на первое сентября не исполнилось семь лет. Ну не было в те времена вундеркиндов, безнадёжно выраставших после всех «развиваек», словно грибы после дождика. В её классе учились даже девчонки, родившиеся в сентябре. Куда уж ей – октябрьской. А не хватило-то месяца с копейкой. Так и пошло. Потом следовал Универ не со своим годом, но как-то это не напрягало.
До обеда Ольга дала ей список районов, которые будут закреплены за ней (они с Наташей их уже поделили на троих) и немного ввела в курс предстоящей работы. «Вроде всё понятно», – прикинула Лариска, рассматривая стопку переданных ей Ольгой дел по «её» районам. Но они пока не сильно её заинтересовали. В кабинете стоял ещё один стол, на котором были компьютер и принтер. Серенький такой комп с маленьким квадратным экраном и отвисшей задней частью. Тогда, в девяностых, были только такие, да уж и никак не в райотделах. Да всё равно работать-то она на нём не могла. И тут она, что называется, «въехала» в тему – пишущих машинок не было ни на одном из столов.
– Оль, а как же всё печатать? Я ж на компьютере не умею, – с ужасом произнесла Лариска.
– За пять минут научишься. Что там уметь? Клавиатура такая же. Сейчас всё покажу.
Лариска, адекватно понимая свою «великую», просто непреодолимую связь с техникой, с недоверием посмотрела на Ольгу, которая уже включила компьютер. Она подорвалась и топталась сзади. «Ну, вроде и не сложно», – сказала Лариска, «на автомате» запоминая движения Ольги руками по клавиатуре, но уж ни как не то, что на клавишах написано. Просто где расположены. Что называется, любимый метод «тыка».
– Попробуешь что-нибудь напечатать, а потом покажу, как с принтером, -веселилась Ольга, наслаждаясь Ларискиным сосредоточенным видом «глухой деревни», но всё это было как-то по-доброму.
– Да, – охотно закивала Лариска, собирая в кучу все мысли и возможности, боясь что-нибудь забыть, чтобы в первый день не прослыть полной дурой на всё Управление.
Как-то незаметно наступило обеденное время.
– Оль, а где здесь обедают? – осторожно спросила Лариска, переживая, сколько это мероприятие стоит. В кошельке было совсем не очень. На проезд, да на обед, стоимость которого Лариска, само собой не представляла. Больше года прошло с того времени, как она нигде в общественных местах не обедала. Да что там, в общественных, дома-то еды было всего – ничего. Полупустой старый холодильник. В магазинах – пустые полки, а если что и появлялось – дорого. Покупалось молоко и манка для Машки, которая первые три года своей жизни каждый день с утра требовала манную кашу. После трёх так и заявила: «Больше не буду». Ну и не стала. Ещё покупали хлеб, картошку, какие-никакие овощи, кусок сала, карамельки и простенькое, то есть самое дешёвое, печенье. Ну, иногда и кусок колбасы могли себе позволить, опять же той, что подешевле, ну и мясо – тоже иногда. В основном, ели всякие салаты, приготовленные на зиму, и картошку или макароны. Да практически все так жили, а многие и того хуже.
– А мы в городскую администрацию в столовую пойдём, – ответила тем временем Ольга.
– А разве можно? – с испугом спросила Лариска, искренне считая, что вот ей там со своим кошельком делать совершенно нечего. Но ведь и из дома совсем нечего было взять. Не суп же в баночке с кипятильником. Типа, «здрасьте, а мы тут со своим харчем. А что, в Управлении не так?»
Видя её ошарашенный вид (мимика, как обычно, подводила), Ольга заулыбалась, да что там – рассмеялась.
– Да не бойся, там недорого. А пустить, конечно, пустят. Им же выгодно. А так у нас столовая ещё своя есть и буфет. Не пропадём! – хохотала Ольга.
Пройдёт совсем немного времени, и все перечисленные пункты общественного питания для них отменятся. Зарплату станут задерживать иногда на два месяца, иногда больше, и будут они с Ольгой носить свои нехитрые припасы из дома. Кое-когда дело доходило до луковицы. Лариска ужасалась, упиралась изо всех сил и говорила, что не будет ни за что эту принесённую Ольгой луковицу, убеждала, присоединяя ужасающее выражение лица, что к ней приедут люди из района, а тут такой аромат, здравствуйте, не были в Управлении – пожалуйте. На что Ольга невозмутимо округляла глаза, метала искры, словно загоревшаяся электропроводка, и говорила, что страшного ничего не произойдёт, если чем-то заесть (запить), всегда словно фокусник, извлекая это что-то из своей сумки. Лариска сопротивлялась недолго и, разумеется, сдавалась. Выбора особенно не было. Наташа, как водится, обедала дома. Ей снова было недалеко. А многие, кстати, баночки с супом тоже стали носить и разогревать кипятильником. Те же Кочанов с Козловым, к примеру.
Но это будет чуть позже, а вот в первый день они действительно пошли в столовую администрации. Денег хватило, даже осталось немного, чему Лариска очень обрадовалась, так как несмотря на все заверения Ольги, она всё равно опасалась. Кто ж знает, какие у неё доходы? Что значит для неё это «недорого»? Типа «У кого жемчуг мелкий, а у кого щи пустые». «Ну ладно, возьму какой-нибудь самый дешёвый салат, из капусты, к примеру, или суп, да компот», – думала про себя Лариска, напряжённо прокручивая эту мысль, шагая рядом с Ольгой к зданию той самой администрации, что было совсем близко от Управления. Но хватило и на салат, и на суп, и на второе, ну и, разумеется, на компот. Как же без него. «Вот это обед! Вот это круто!» – думала Лариска. Остаток обеда они просто прогуляли по близлежащим улочкам, чтобы не торчать в душном кабинете. Распахнутое окно не помогало, а скорее наоборот. Из него тёк устоявшийся августовский зной. Спешить было некуда, погода была летней-летней, и они шли и болтали о том о сём, будто были знакомы очень давно. Хотя конкретные темы в разговоре, конечно, были. Лариска расспрашивала о работе, много ли человек в отделе, охотно рассказывала о себе. Говорила, где работала (хотя это и так было известно), о том, что Машке вот-вот исполнился год, что умерла бабушка, получавшая пенсию за Деда, а на мамину просто не прожить. Есть же надо, а ещё ведь и мыло нужно, и порошок стиральный, и шампунь. «Я не жалуюсь, ты ее думай. А то скажешь, зачем так рано выходить на работу? – тараторила Лариска и тут же добавляла, – ничего, проживём, справимся».
Как-то быстро промелькнул первый день работы в Управлении. Всё оказалось не таким и страшным, а даже скорее наоборот – понравилось. Ведь главное в работе – это, прежде всего люди, с которыми работаешь, для неё на сегодняшний день – Ольга. И самое главное, Лариске она понравилась, и вот почему-то была уверенность, что всё будет хорошо. Да, Лариска не ошиблась. Но если бы она только знала тогда, насколько она не ошиблась… Домой она шагала практически в приподнятом настроении, совсем не так, как утром. Она была уверена в боеспособности своей души. «Всё наладится, ну хотя бы более или менее, и душа отскребётся от асфальта, сошьётся аккуратными стежками, так как любит Лариска, и пойдёт всё по-новому. Может лучше будет это новое, может, нет. Этого никто пока не знает. Но Лариска однозначно была уверена, что сделает всё, что будет зависеть от неё. Она вновь твёрдо стояла на земле, она вновь шла размашисто и уверенно и знала наверняка – ей помогут, а она сможет. В сумке лежал ключ от её нового триста седьмого кабинета.
В тот год не только август выдался знойным. Жара стояла и весь сентябрь, и даже первые числа октября. Они так и продолжали приходить на работу в летней одежде, набрасывая с утра какую-нибудь кофтень, всё же достаточно свежим был воздух после ночи. Ну, а в обед выходили на улицу раздетыми, с голыми ногами, бросая свои нехитрые кофты на спинках стульев. Солнце жгло. И это был октябрь, её октябрь – середина осени. А ведь бывало, что и снег шёл на Ларискин День рождения, в те времена активно празднуемый с воспоминанием о Цветаевой.
Давно уже вышла из отпуска Чередникова, они сидели, ну, работали, разумеется, втроём. Было весело. Лариска, как водится, развлекала всех в этой нудной, как ей казалось, работе. Сначала, ещё до возвращения Чередниковой, побаивалась. Наташа-то давно к её выходкам привыкла, а вот Ольга – совершенно новый человек. Но всё получилось как-то само собой. Когда Наталья вернулась, Лариска с Ольгой дружили практически насмерть. Они совпадали во мнениях, давали кому-либо или чему-либо одну и ту же оценку. В общем, мыслили по всем вопросам одинаково, тем не менее, прислушивались к мнению друг друга. Ольга уже привыкла к постоянным Ларискиным таблеткам от головы и, в отличие от многих, нравоучений типа «ах, как это вредно», не читала. Охотно принимала Лариску такой, какая она есть. Они вместе начинали смеяться или выражать удивление, распахивая глаза, когда это являлось удивлением не для всех, а, скорее, исключительно для них. Потом смотрели друг на друга и смеялись, радуясь, что реакция совпала полностью. Наташа сначала в изумлении оглядывала то одну, то другую. Потом просто привыкла и, в случае, когда кто-то присутствовавший в кабинете непонимающе пожимал плечами, отмахивалась, показывая всем своим видом, что сейчас всё станет ясно, вот совсем скоро и для всех. А ведь так и происходило. Прошло ещё немного времени, и они с Ольгой одновременно заканчивали начатую кем-то фразу, не то что, не сговариваясь, а, просто не смотря друг на друга, находясь в разных углах кабинета, не отрывая глаз от изучаемых уголовных дел. Сначала это забавляло их самих – хохотали до слёз, потом привыкли и стали воспринимать как должное, вроде по-другому и быть-то не должно, внимание обращать перестали. Такое редко бывает. Только Машка, когда подросла, полностью попала на Ларискину волну.
А ведь так и продлится всё время вопреки всему образовавшаяся дружба. Вот никогда Лариска не хотела работать в Управлении, но так получилось. Никогда не хотела работать, чего уж там, не пойми каким странным следователем, но так тоже оказалось надо. Надо на время – самый маленький отрезок времени. Отрезок-то быстро закончился, быстро скачет – летит время, а с Ольгой они не расстались до самого конца. А где бы ещё они могли встретиться? Как хорошо, что никто тогда ничего не знал. Пройдёт много времени, и Лариска поймёт, какой подарок преподнесла ей жизнь. А тогда, если кто-то искал Лариску, отправляли к Ольге. Если же кто-то спрашивал Волгину, бросали недоумённо: «Спроси у Проводниковой».
Через несколько лет Ольга, муж которой тоже работал в милиции, но только в райотделе, получит новую квартиру (до этого они с двумя детьми жили в однокомнатной), и они уже вдвоём с Людкой частенько будут приходить к ней в гости. У них даже сложатся традиции отмечать какие-то определённые праздники именно у Ольги, тем более что у неё можно было продемонстрировать своё «умение» петь в «Караоке». Когда их завывание мартовских котов, но «с душой», как объясняла это Людка, начинало «доставать», «наш муж», то есть Ольгин, само собой, закатывая глаза, обречённо уходил мыть посуду. Хотя, справедливости ради, у них с Ольгой был индивидуальный репертуар, куда Людка не вмешивалась. В процессе его исполнения «наш муж» присутствовал. Ольга всё же в детстве училась в музыкальной школе, соответственно, имела слух, но пела уж очень высоко. Закончила она эту школу или нет, Лариска не помнила, но чётко знала, что Ольга многие уроки там прогуливала, катаясь на трамвае по городу, в котором тогда жила. Лариска никаких школ не заканчивала, хотя в детстве её тоже собирались туда направить, даже готовили, но как-то она отказалась, а никто и не настаивал. Всё правильно. В её жизни появился спорт. Но слух, у неё какой-никакой был. Голос вроде тоже, но не такой высокий, если уж говорить правильно? – второй (в школе в хоре пела). И вот в том случае, когда вытянуть какой-нибудь романс Ольга не могла (не умела низко), Лариска пела одна. Как хорошо и весело они жили, да разве ценишь это в то время, когда всё происходит. «Наш муж» тоже привык к их с Ольгой одинаковому мышлению по разным поводам, когда кто-то начинал фразу, а Лариска с Ольгой одновременно её заканчивали. Тоже сначала удивлялся… Но до этого пройдёт целая «маленькая жизнь». Случится много разных смешных и невесёлых ситуаций, много чего случится. Значит, так и должно было случиться. Жизнь умнее нас, а тот самый невидимый кукольник всё также дёргает за невидимые нити, направляя всех по той дороге, которая кому предначертана.
Текли девяностые, да и двухтысячные оказались ничуть не лучше, во всяком случае, для Лариски, как впрочем, и для всех, кто просто работал и получал свою «неподъёмную» зарплату. Сколько людей она встречала, кто жил значительно хуже, чем она. Но вот как-то и не очень обращала на это внимание, скорее всего, думала, что ещё молодая, что всё наладится, что всё ещё впереди. Как же быстро всё проходит…
ГЛАВА
II
Постепенно Лариска привыкала к новой работе, благо коллектив был вполне себе нормальный – дружелюбный и компанейский, ну, за редким исключением. Но это же не считается. Они в те годы даже праздники умудрялись праздновать профессиональные, дни рождения. Она перечитывала дела так называемых «своих» районов, прикидывала, что по ним можно предпринять, вызывала следователей, объясняла, «строила» по всем положенным правилам Управления. Да, собственно, ко всякому роду «построениям» оперов и участковых она привыкла в райотделе, будучи обыкновенным следователем. А здесь-то следователь Следственного Управления. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что там она чувствовала, что имеет на это неоспоримое право. Ей дело в суд направлять. Здесь, разумеется, право имела тоже. Кто хотел услышать – слышал. Но, зачастую, вся пачка привозимых в Управление для проверки дел, уж как не крути, состояла из безнадёжных «висунов», в которых где-то, кто-то и когда-то узрел деятельность малолеток, которые необходимо было просто грамотно «набить» бумажками. Правда были и так называемые дела «с лицами»? которые почему-то «не шли в суд», а тормозили весь процесс. Вот их нужно было читать более внимательно, чтобы, как ни крути, оказать реальную помощь, так сказать, бесценным советом. Впрочем, Лариска давно привыкла читать внимательно всё, что попадало ей в руки. А в девяностых в следователи, казалось, брали всех, кто умел писать. Правда, неграмотно. Так ведь этому в школе учат. А кто там учился-то? Ну, смех смехом, а сколько пришло из развалившейся в те времена Армии. Вот кого на порог нельзя было пускать не только в так называемую «ментовку», а уж тем более, в следствие. «Как же! Тебя не спросили!» Повалили вертолётчики и замполиты, танкисты и артиллеристы. Поговаривали, что был и какой-то артист балета, то ли неудачно прыгнувший, то ли неудачно взваливший на себя партнёршу, в результате чего получил травму ноги, после операции которой, танцевать уже не смог. Ну, а следователем-то самое оно. Там же ни танцевать? ни воевать не нужно. Ума-то? собственно, никакого тоже не надо. Пиши себе и пиши, бланки раздадут. Так вот. Кто-то поступил на заочное отделение юрфака, кто-то не понятно куда, но к работе приступили незамедлительно. Это вам не раньше – пока диплом с высшим юридическим образованием не получите, не приходите. А сколько таких случаев было! Но, пришли иные времена…Становилось страшновато.
Однажды, ввалившись в кабинет (разумеется, самая первая), раскрыв и поставив зонт, чтобы стекла вода, Лариска безрадостно посмотрела в большое грязное после осенней и зимней непогоды окно и даже подошла к нему, её-то стол был ближе к двери, так что всей «прелести» расхлябанного полуразрушенного двора жилого дома, примыкавшего к Управлению, не разглядеть. Тем более окно было высоко (потолки высокие). Состояние безнадёжной грусти, как говорится, требовалось усилить. По стёклам так и лились потоки воды. Стоял «распрекрасный» март. Дождь заканчиваться не собирался, солнце порадовать своим присутствием тоже. Впереди ожидал какой-то безрадостный, а уж если точнее, нудный день. А вот, как бы не так! Лариска, в ожидании совещания, выволокла из нижней части сейфа (у них с Ольгой был один на двоих) стопку своих дел, которую собиралась прочитать, и уселась за свой стол. Вскоре пришла Наташа, традиционно поинтересовавшись: «А Ольги ещё нет?», получив традиционный ответ – «Конечно нет». Они уже собирались выходить на совещание, как влетела всё же успевшая Ольга, которая бросив сумку, зонт и пальто одновременно, выскочила вслед за ними из кабинета с округлёнными горящими глазами. Лариска уже понимала что по возвращении их ждёт эмоциональный рассказ о вчерашнем вечернем спотыкании о портфель Илюхи – старшего сына и каком-то плохом выполнении им домашнего задания, а самое главное, как они все вымотали ей нервы с утра и, разумеется, о крошках на кухонном столе, которые кроме неё никто аккуратно (да хоть как-нибудь) убрать не может? а вот вроде все с руками. Опять же радости никакой. С завидной периодичностью такие рассказы с присущей им основной нитью повторялись. Такова жизнь. Было как-то совсем уныло. Совещание прошло быстро, Лариска практически ничего не слушала, так как к ней претензий не было, и они поплелись восвояси пить чай, ну и работать, само собой. Прихлёбывая из чашки, запихнув за щёку карамельку, Лариска взяла наобум какое-то тощее дело. «Не начинать же с большого в такой-то день», – автоматически подумала она. Пробежав глазами по постановлению о возбуждении и заявлению пострадавшего от сего преступления, Лариска, как учили (папа, конечно, в том числе), принялась читать осмотр места происшествия. Благо почерк был ничего себе так, читаемый. Осматривалась какая-то «бытовка», откуда что-то и спёрли, ну не совсем уж так, поскольку был то ли грабёж? то ли разбой. В общем, потерпевшему наваляли, но до какой степени – до грабежа или до разбоя, уже не вспомнить. Во всяком случае, что-то такое значилось на обложке. Ничего себе интересного. А вот и нет! Равнодушно пробежав глазами первую страницу со всеми аккуратно проставленными датой, временем, должностью, фамилией следователя и данными понятых, Лариска перелистнула лист, догрызая карамельку, автоматически комкая от неё фантик. Далее следовало описание того самого места преступления, то бишь «необъятной бытовки», где, видимо, какие-то строители хранили какой-то инструмент, а его и «прихватизировали» те самые подозреваемые малолетки, приложив, возможно этим инструментом потерпевшего, мирно спавшего в «бытовке». Прочитав несколько строк сверху, Лариска остолбенела от следующей, на которой, кроме всего прочего, тем самым вполне себе почерком было написано – «…на юго-западной стороне дивана имеется пятно, похожее на кровь…». К откровенному бреду, когда без зазрения совести, навскидку, так называемые следователи, определяли кровь это или варенье (здесь хоть похожее на кровь), Лариска постепенно начинала привыкать в условиях «а кто это всё расследует». Но вот юго-западная сторона дивана превосходила самые смелые её ожидания. Сначала она начала хватать ртом воздух, округлив глаза. А потом заржала во всю мощь (мощь была не ограничена), рухнув головой прямо в «бытовку» на юго-западную сторону дивана. Ольга с Натальей одновременно повернулись в её сторону, но Лариска отмахивалась, давая понять, что в данный момент ни слова произнести не может. Девчонки терпеливо ждали, недоумённо смотря друг на друга. Через несколько минут Лариска кое-как успокоилась, развернулась к Ольге с размазанной по щекам тушью и невозмутимо произнесла: «Оль, а юго-западная сторона дивана, это где???» Ольга с Натальей застыли и вылупились на Лариску, очевидно сомневаясь в здравости её рассудка. Лариска демонстративно поднялась, поправила юбку, молния которой с заднего шва предательски передвинулась на бок, поскольку вес она набирала не очень-то, передала им дело, а сама уселась вытирать потёки под глазами и подкрашивать ресницы, не забывая, что длины их явно не хватает, в связи с чем требовалось мазать активнее. Через мгновение, подводя заодно и размазанные по векам стрелки, она, повернув голову, увидела, как от хохота в слезах зашлись Ольга с Натальей.
– Вот уж точно не знаешь, что день грядущий нам готовит, – назидательно произнесла Лариска? окончательно успокоившись.
Во время хохота Чередниковой и Волгиной в кабинет периодически кто-то да заглядывал и недоумённо смотрел на Лариску, которая к тому времени, вполне придя в себя, со строгим лицом долистывала «могучее» дело с диваном, а точнее, с его юго-западной стороной. Другие его стороны интереса для следствия не представляли. Такой бред переходил все границы, и она настроилась куда как решительно. В ответ на вопросы, что у них происходит, Лариска подкатывала глаза, равнодушно пожимала плечами и углублялась в чтение, всем своим видом давая понять, что старших по званию обсуждать, не намерена. Других частей света она не вычитала; захлопнула обложку ни о чём «не говорящего» дела, поскольку ничего полезного там сделано не было, после чего поднялась, быстро напечатала указания, распечатала их (а ведь и правда научилась) и прикинула, что до обеда успевает даже позвонить начальнику в район, где любимым предметом в школе, очевидно, была география, ну а для спортсменов кроме спортивного ориентирования не существовало ничего, чтобы вызвать этого то ли географа, то ли полярника, то ли путешественника. Она решительно подвинула к себе телефон, стоявший обычно на столе либо Волгиной, либо Чередниковой, внушительно посмотрела на них, поджав губы и, закатив глаза, после чего набрала номер начальника следственного отделения того самого отдалённого района области, где кроме самого начальника (был ли у него самого опыт, Лариска сомневалась, а скорее и не сомневалась – не было, несмотря на возраст) работали два человека.
– Алексей Иванович, здравствуйте. Проводникова. Следственное Управление, – с металлом в голосе произнесла она в трубку, попутно оглядев замерших Ольгу с Натальей.
– Да-да, – обрадованно ответил Гончаренко.
– Завтра, пожалуйста, к одиннадцати часам (всё же район больше чем за двести километров, сама в своё время помоталась из более ближнего) Золотарёва я жду в Управлении.
Гончаренко попытался было что-то выяснить, но Лариска все попытки на корню пресекла, попрощалась и повесила трубку. Не читать же нотации человеку, который ей в отцы годится.
– Вот это ничего себе, – только и смогла вымолвить Ольга. – С вещами на выход, короче.
– Это так – разминка, – ответила Наталья, слышавшая Ларискины «разносы» в райотделе, – а вот Золотарёв, возможно, ориентироваться перестанет даже по компасу.
– Как страшно, – скривилась Лариска, добавив тут же, – Оль, обедаем в столовой (имелась в виду столовая Управления)?
– В столовой, – эхом отозвалась Волгина, понимая, что основное представление переносится на завтра, как не крути.
Наталья засобиралась, как обычно, домой.
Они с Ольгой прошлёпали в столовую, которая располагалась в подвале, если спуститься по боковой лестнице. Готовили там вкусно, как говорила Ольга, «ели всё в подлиз». Наевшись, взяв даже оладьи, с которых Лариска методично счистила сметану (с повидлом в этот раз не было), ничуть не удивив Ольгу, которая к таким художествам привыкла, запив компотом, они вернулись в кабинет, где, несмотря на плотненький обед, а главное – компот, решили шлифануть его чаем. Отпивая горячий чай, Лариска безразличным тоном продолжала произносить: «На юго-западной стороне дивана…», чем доводила Ольгу до истерического смеха, сопровождающегося расплёскиванием чая. Лариска не смеялась, а методично играла роль комика, который сам смешит, но не смеётся. Так правильно, так положено. Тем более что завтра перед этим самым Золотарёвым она смеяться совершенно не собиралась. Короче, репетировала. А вот дождь не прекращался. То шёл чуть тише, а то вдруг снова изо всех сил хлестал по стёклам, будто выбить их старался. Погода не менялась. За окном стояла безрадостная мартовская слякоть. Но Лариска уже напевала, что у природы нет плохой погоды. Хотя в данном случае хорошей одежды тоже не было. Был только, как обычно, старый зонт.
Вечером на совещании она доложила без особых подробностей о том, что планирует делать завтра и, выйдя от Зайцева, легко «скользя» по коридору, словно водомерка, поворачиваясь то к Наталье, то к Ольге с серьёзным видом повторяла: «На юго-западной стороне дивана…», пока обе не взмолились и не потребовали отложить «содержательный текст» до завтра. Короче, жизнь-то продолжалась!
А завтра наступило, куда ж ему деваться, солнце даже по такому случаю выглянуло, и подул ветерок, съедая уже грязный, но кое-где лежавший снег, а заодно и выпавшую за весь вчерашний день воду. Выпив чай после совещания, все, «забив» на работу, ожидали приезда Золотарёва с клятвенным обещанием Лариске не «ржать», дабы не испортить ей её «звёздный час». Лариска сидела с серьёзным лицом, не зная чем себя занять, когда половина одиннадцатого зазвонил телефон.
– Уважает, не опаздывает, – торжественно произнесла она, ни на секунду не сомневаясь, что звонит Золотарёв.
Ольга схватила трубку и через секунду ответила, что пропуск к Проводниковой сейчас закажет, демонстративно скосив глаза в Ларискину сторону. Лариска тут же скривилась, говоря всем своим видом: «А как вы хотели?»
Как-то уж очень быстро в кабинете образовался Золотарёв, очевидно, напуганный своим начальником Гончаренко. На вид, может Ларискин ровесник, ну или плюс – минус. С виду и ничего себе так. Высокий? подтянутый, как она и любила. Внешность, как внешность, – нормальная. Ну, судя по протоколам, – старший лейтенант. Не обнаружив особого интеллекта в его глазах, перестав его рассматривать, Лариска поздоровалась, велела брать стул и садиться поближе к её столу, что Золотарёв и сделал. Девчонки замерли в ожидании и смотрели на них во все глаза. Лариска в ответ всем своим видом, окинув их взглядом с расширенными глазами «приказала» держаться и «чтобы ни-ни». Сначала она попыталась выяснить, почему по делу не сделано «то» и «то», что, как ей казалось, лежало на поверхности и так и просилось, чтобы этим занялись немедленно, а точнее сразу после заявления о преступлении, а уж никак не спустя месяц после его совершения. Золотарёв молча кивал, что, очевидно, означало «сделаем обязательно». Верилось в это с большой натяжкой, поскольку важность всех действий для него, скорее всего, понятна не была. Потом она протянула героическому следователю указания вместе с делом, велела написать расписку, сказав, что в секретариате все отметки сделает сама, после чего приступила к «вишенке на торте».
– Игорь Сергеевич (справочник со всеми именами и фамилиями, благо, был. Селезнёв работал), объясните, где Вы учились осматривать место происшествия? – заинтересованно, кося под полную дуру, произнесла Лариска.
– А там-то что не так? – искренне удивился Золотарёв.
Наталья начинала хмыкать, Ольга держалась, во все глаза следя за дальнейшим развитием событий.
– А как это понять, позволю себе спросить, – продолжила Лариска бесцветным, ничего не выражающим голосом, – а где это юго-западная сторона дивана по отношению к помещению «бытовки»?
– А что тут понимать-то? – вновь удивился Золотарёв, посмотрев на неё, словно она недоразвитая.
– А причём здесь части света в данном преступлении, да ещё на диване? – методично напирала Лариска, набирая обороты, делая ударение на диван.
– Так всё же с частями света связано, – недоумённо ответил он, после чего гордо произнёс, – я – танкист.
Наталья с Ольгой уже вовсю смотрели в окно, отвернувшись от «содержательного» диалога и посапывали всё громче и громче, прилагая все усилия, чтобы не сорваться. Наталья даже достала носовой платок и закашляла вперемешку со смехом.
Лариска даже не улыбнулась. Он – танкист, а это значит в броне, вероятно, с танком обращаться умеет, а она – нет. И с частями света у неё плоховато, а если быть честной – никак, что опять же не в её пользу. А то, что она умеет расследовать, это его вряд ли интересует. А оно ему надо? Выяснив, что в настоящее время Золотарёв всё же учится на заочном отделении юрфака, вроде как на втором или третьем курсе, она монотонно, словно по учебнику криминалистики, рассказала, как оно осматривается это самое место происшествия, понимая, что танкистам это не к чему, но раз следователь-методист, значит объяснить обязана. Одновременно, вспомнив, что вот Витька Бобров, который в это время уже работал в зональном отделе Управления? обучаясь на шестом курсе (заочно? конечно), причём, заканчивая его, хотел устроиться следователем в райотдел (женился к тому времени). А его и не взяли. Сказали: «Будет диплом, приходи, тогда и посмотрим». Так вот поменялись времена.
