banner banner banner
Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1
Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1

скачать книгу бесплатно


И только после того, как Линда стала уверенно работать по болотной дичи, выполняя правильный «челнок» и слушаясь каждой моей команды, после того, как Линда получила свой первый полевой диплом с очень неплохими баллами, я начал понемногу показывать ей вальдшнепа, тетерева, глухаря. К третьему охотничьему полю она прекрасно освоила охоту на всякую дичь. Я позволил ей делать стойки по затаившимся зайцам, подавать с воды битых уток и искать подранков. К пятому году жизни тайн для неё в лесу, лугах и полях не осталось, она превратилась в настоящего мастера своего дела. К прошлому году у Линды было восемь полевых дипломов различного достоинства и, что особенно радовало, трижды на состязаниях строгие эксперты ставили ей 9 баллов за дальность чутья! Выиграла собачка и внутрипородные имени Михаила Яковлевича Халеева состязания английских сеттеров Санкт-Петербурга.

На выставках Линда – нет, извините – Чемпион Мирель-Линда II 2334/94 (именно так звучит её полная кличка) завоевала все возможные призы, став пять раз Чемпионом по бонитировке, а в 1999 году – Чемпионом России по экстерьеру!

Но сейчас этот прославленный Чемпион, вдрызг мокрый, самозабвенно челночит в пустом теперь мелколесье, то показываясь из кустов, то опять в них скрываясь.

Чемпион Мирель-Линда II Игоря Филиппова и Чемпион Гора Владимира Сафонова на Ленинградской областной выставке

Впрочем, пора и ружьё заряжать! Этот процесс – таинство охотников, так сказать, своеобразный ритуал. Расстёгиваешь не спеша старенький двухрядный патронташ, подаренный лет тридцать назад ещё на Севере старинным другом – приятелем Олегом Осиповым, вспоминаешь при этом о совместных охотничьих приключениях, о ночах, проведённых рядом с ним у многочисленных костров, ну и, конечно же, о безвременной и такой трагической его кончине… Все патроны заряжены своей рукой: как-то раз в молодые годы я был наказан магазинными патронами, стреляя ими на вечерней зорьке с пятнадцати метров по налетающим, а потом и сидячим уткам. Результат – ни одной убитой, несколько лёгких подранков, и куча плавающих перьев и пуха. А ведь стрелял я тогда уже недурно, да и утки как цель меня к тому времени перестали волновать. С той поры – только своя зарядка.

Так с какой же дробью выбрать сегодня патроны? Предзимье, птицы окрепли, приоделись в более тугое перо, чем летом или ранней осенью, поэтому вложу-ка я в правый ствол пятерку (вдруг всё же вальдшнеп, или рябчик, или близкий тетерев), а в левый – двойку (заяц, дальний тетерев, глухарь средних дистанций). При этом всегда жалеючи думаю об охотниках с многозарядными автоматами: как им, бедолагам, сделать выбор нужного патрона при вот такой лесной охоте?!

Охота с хорошо поставленной легавой одно удовольствие: иду спокойно, как на прогулке, ружьё висит на ремне на правом плече, можно о чём-нибудь размышлять или наблюдать никогда не приедающиеся картины природы. К опытной собаке быстро привыкаешь. Помню, как два года назад в начале охотничьего сезона Линда сильно порезала лапу осколком разбитой бутылки, не могла дней десять даже вставать на ногу. Попытка охотиться «самотопом» ни к чему хорошему не привела: бродил как слепой по самым тетеревиным местам, на крыло не поднял, с горя пошёл к реке, хлопнул пару уток, за которыми пришлось плыть самому, да к тому же один подранок ушёл, проклял всё и вернулся домой… Тогда я и понял, что тридцатилетняя привычка охотиться с ушастыми друзьями навсегда отвадила меня от детского слепого хождения по лесам и полям.

Линда после удачной охоты: три вальдшнепа, рябчик и беляк из-под стойки

Путь наш дальше лежит через высокий мрачный ельник, где нас по-всякому ругает сойка, довольно долго перелетая за нами с дерева на дерево. Потом, потеряв интерес, птица потихоньку отстает. Выходим на край мохового болота с чахлыми сосенками. Под ногами хлюпает вода. Кое-где виднеются кочки с редкими ягодами клюквы. Это болото ближнее к жилью, поэтому местные и дачники почти подчистую выбирают ягоду уже в конце августа. Собирают её ещё белую, рассыпают где-нибудь на полу и ждут, когда покраснеет, чтобы сдать в приёмный пункт и что-то заработать. Витаминов в такой ягоде меньше, и раньше попало бы этим сборщикам по первое число, но сегодня жизнь людей сильно изменилась, и винить их в том, что хотят они хоть каким-то способом заработать себе на пропитание, будет несправедливо.

Выходим на более-менее сухой отвал старой осушительной канавы и медленно продвигаемся по нему. Линда впереди поднимает пару рябчиков и копается в набродах. Соскучилась собачка по птичьему запаху, поэтому некоторое время позволяю ей это делать. Через пятнадцать минут канава выводит нас на старую лесную дорогу, почти заброшенную. Когда-то, уже на моей памяти, дорога приводила в живописную деревеньку из двадцати изб, где ключом кипела жизнь. Деревенька эта стояла на излучине Извилистой речки – притока нашей Большой реки – и была окружена лугами и полями. На лугах паслись коровы и овцы, в полях росли рожь, ячмень, лён, картошка, капуста, свёкла и огурцы. Избы утопали в кустах сирени, черёмухи и рябины. Везде были видны работающие люди и играющие белоголовые ребятишки… Двадцать пять лет назад началось великое переселение. Соблазнившись «благами» цивилизации, люди перебрались в большую деревню и в посёлок так называемого городского типа, где их ждало электричество, телевизор и море водки во всех магазинах. Работа нашлась далеко не для каждого, и единственная отрада не обременённого делами русского человека быстро свела в могилу лучшие рабочие руки… В избах брошенной деревни из пустых глазниц выбитых стёкол вечерами вылетали летучие мыши и, жалобно попискивая, носились над зарастающими полями. Через десять лет лишённые дранки и шифера крыши провалились, подгнившие стены быстро сравнялись с землёй. Какое-то время на месте домов буйно цвёл иван-чай, а в покосившиеся скворечники ещё прилетали по весне скворцы, но не заселялись, так как огородов и пашен с жирными червяками уже не было. Ещё через два года прямо посреди деревни старый тетерев-токовик организовал по весне довольно приличный ток, на который слеталось до двух десятков краснобровых сине-чёрных петухов, яро бьющихся на полусгнивших бревнах изб. В ожидании рассвета приходилось затаиваться в старой картофельной яме, поэтому строить шалаш необходимости не было. И странным было необычное чувство незримого присутствия на тетеревином току всех этих давно покинувших родовую деревню, а то и ушедших из жизни, людей, с их заботами и страстями…

Когда мы добрались до нашего любимого брусничника, часы показали час дня. Небольшие снежинки кружились в воздухе и сразу таяли, опускаясь на землю, ещё помнящую тепло солнечных лучей. Далеко – метров за сто пятьдесят – поднялось несколько тетеревов. Птицы дружно потянули через болото к чернеющему вдалеке бору. Надежды на то, что один – два тетерева задержатся на ещё обильной ягоде, не было: не август, и даже не сентябрь, поэтому спокойно идём дальше.

Минут через пять со стороны улетевших тетеревов раздаётся уже по-зимнему трубно-звонкий крик ворона, а немного погодя вижу и саму большую чёрную птицу, летящую стороной над болотом. «Подманить, что-ли?» – вдруг проносится в голове шальная мысль: когда-то я хорошо умел имитировать их крики. Мой призыв раздаётся неожиданно громко и немного коряво: «Ккк-ррр-оо! Ккк-ррр-оо-у!», однако чёрный ворон поворачивает и пролетает над самыми нашими головами. Слышен даже шелестящий шум его больших крыльев. Здорово! Удавшаяся детская шалость настраивает на весёлый лад, и начинает приходить уверенность, что день задался, что впереди нас ждёт что-то удивительное…

Линда мастерски сработала осеннего косача

На краю брусничника входим в тёмный еловый лес. Под его деревьями хмуро и сыро. Свет с трудом пробивается к земле. Раскидистые ветви елей закрывают небо. Везде под ногами мокроватый валежник, сброшенные старые еловые иголки, трухлявые пни, кое-где сереет пропитанный влагой ягель. Поневоле чувствуешь себя одиноким… А это что такое? Чёткий отпечаток довольно приличной медвежьей лапы глубоко вдавлен в мокрый мох. Топтыгин прошёл совсем недавно, скорее всего, утром. Обилие ягод и сравнительно тёплый ноябрь позволили ему отложить поиск зимней «квартиры». С местными медведями у нас нейтралитет. В юности у меня было стремление добыть медвежью шкуру, но не было опыта, с возрастом и его накоплением это стремление, к счастью, прошло. Занятно, что сразу увеличилось количество встреч с мохнатым другом. Сегодняшний след снова отправил меня к далёким воспоминаниям.

Тот комический случай произошел давно, когда счёт моим встречам с медведями был ещё не открыт. И сейчас ещё здравствует в нашей деревушке очень забавный человек по прозванию Константиныч. Как-то в августе, сразу после Ильина дня, справляемого в русских деревнях интенсивнейшим образом, приходит ко мне этот самый Константиныч в полной боевой охотничьей «раскраске» и доверительно сообщает: «Медведей на овсах видимо – невидимо. Пошли скорее!» А надо сказать, что овёс в то лето уродился знатный. Молочной спелости кисти были такие наливные, что деревенские лошади пропадали в полях сутками, нещадно вытаптывая посевы. На мои вопросы: «Далеко ли идти? Не рано ли? Точно ли знаешь место?» – следовали уверенные утвердительные ответы. Мне стало очень интересно впервые в жизни посидеть в засидке на овсах, дожидаясь прихода «хозяина» здешних лесов. Я совершенно не думал об удачном выстреле: хотелось просто посмотреть на удивительных, сказочных зверей. Быстро собрался, и мы зашагали, но, к моему большому удивлению, совершенно в другую сторону от предполагаемого мною направления. Да, там, в пятистах метрах от края деревни, было овсяное поле, но разве мог я подумать, что именно к нему ведёт меня наш деревенский Сусанин? Это поле вытянулось вдоль асфальтированного шоссе, с другой стороны поля произрастал чахлый сосновый лесок, переходящий далее в моховое болото. Ещё по пути к месту я заметил не совсем уверенные движения Константиныча, и потом всю недолгую дорогу, по понятным русскому человеку причинам, старался идти с наветренной от него стороны. «Однако ничего», – думал я. – «Охотник Константиныч опытный, перестрелял, по его рассказам, медведей и лосей десятками, не должен подвести!» Подошли к полю. Начал Константиныч показывать мне многочисленные участки, истоптанные животными. Хоть опыта у меня было немного, но в охотничьей литературе я читал, что медведи, поедая овёс, садятся в поле на заднее место и охапками, то слева, то справа – сколько в охапку влезет – подгребают к себе овсяные стебли и с наслаждением жуют зёрна, протаскивая метёлки сквозь зубы. И от этого в поле бывают характерные округлые проплешины, ну, вроде следов от НЛО. Здесь же, в местах, на которые указывал сильно дрожащий палец Константиныча, наблюдалась совершенно другая картина: овсяные метёлки были оборваны или скусаны, поломанные стебли лежали по обе стороны многочисленных следов лошадиных копыт. И, кроме них, никаких других следов не наблюдалось. Однако мои замечания не смутили бывалого охотника. Бодрым шагом мы промаршировали до опушки леса, где, выбрав две довольно большие разлапистые сосны, Константиныч велел мне залезть на одну из них. На мой вопрос, почему именно здесь, Константиныч указал на тропу, которая вела из леса в поле, обозвав её медвежьей. И настолько велико было мое доверие к бывалому охотнику, что я, прекрасно зная, что по этой тропе деревенские женщины ходят по ягоды и грибы, нисколько не усомнился в его заявлении. Меня не смутил даже обрывок газеты, повешенный на сучок, как потом выяснилось, моей любимой тёщей, всю жизнь боящейся заблудиться и все окрестные леса захламившей старыми газетами. Короче говоря, забрались мы на сосны, где и засели, как спелые груши. Час сидим, второй сидим… Солнышко припекает… Жарко… Времени – около четырёх дня. По шоссе – в ста метрах – туда-сюда машины ходят. Суббота – машин много. Вид с шоссе для людей в автомашинах замечательный. Картина Шишкина “Утро в сосновом лесу”, вот только роли медведей исполняем мы с Константинычем… И тут я начал понимать, что что-то не то мы делаем. Как-то не вписывается в мои теоретические познания такой способ охоты. И только я об этом подумал, слышу страшный треск ломающихся веток с дерева, приютившего опытного Константиныча. Заснул охотник опосля тяжёлого вчерашнего праздника, ослабели крепкие руки, и пал добрый молодец на сырую землю… Слышу, кричит: «Пошли! Не придёт сегодня медведь!» А, уже на подходе к дому, Константиныч вежливо осведомился, нет ли у меня небольшой суммы на опохмелку, ведь это же именно он – бывалый охотник – показал мне, новичку, как правильно охотиться на овсах… Вот так и окончилась моя первая охота на медведя, подарившая богатый опыт общения с одним из любопытнейших людей, но не продвинувшая меня тогда в изучении медведей ни на йоту…

Ещё через полчаса брусничник кончается. Форсируем звонкий ручеёк в довольно буреломном месте и выбираемся на высокий берег Извилистой речки. Здесь, на обрыве, среди больших, корявых от ветра сосен, мы с Линдой любим отдыхать, пить чай, набрав воду из небольшого родничка. Родничок мало кому известен теперь, а раньше им пользовались многие, особенно в сенокосное время. Берестяную посудинку, из которой замечательно вкусно было пить чуть пахнувшую лесной малиной ледяную воду, заменил обрезок полиэтиленовой бутылки из-под пива, сразу нарушив очарование маленькой лесной сказки… Поэтому набираю воду прямо в котелок, не забыв сделать несколько глотков. И пусть сразу заныли зубы, но… что за прелесть этот напиток!

Умница Линда. Прыжок за сбитой кряквой

Пока готовлю маленький костерок и кипячу воду, Линда уже проверила знакомое место на наличие уток. Да, если бы это был конец октября, счастье встречи было бы возможным… Собака, конечно же, помнит, как несколько лет назад мы, незаметно подойдя к краю обрыва, увидели сидящих на речных камнях крякв, а потом очень скрытно и тихо подкравшись на верный выстрел, внезапно выскочили метров в двадцати от ошарашенных птиц. Быстрый дуплет положил утку на противоположный берег, а уже почти перелинявшего молодого селезня – в речку, между крутоватых берегов с нависью некошеных трав. Линду, которая хорошо видела бьющего крылом селезня, нервно трясло. После команды: «Подай!» собака, быстро спустившись к берегу, ни секунды не раздумывая, сделала с двухметрового берега потрясающий прыжок! Как я жалел, что не было со мной видеокамеры или хотя бы фотоаппарата…

Линда I апортирует крякву

После фонтана брызг вижу Линду, плывущую к селезню. Ну, всё это прекрасно, а как же собачка вылезать-то будет? Спускаюсь помочь и, не удержавшись, плюхаюсь в речку рядом с Линдой. Почему-то последнее, что запомнилось перед погружением, это тёмный ком засохшей спутанной травы, повисший в развилке ивовой ветки, пружинисто кланяющейся убегающей воде… Всё-таки хорошо, что не было видеокамеры.

Чай приготовлен. Делю по-братски бутерброды, однако по скорости их поедания мне ещё расти и расти до слюнявой подруги. Не спеша пью крепко заваренный напиток и осматриваю окрестные луга. Высота обрыва позволяет видеть всё вокруг на дальности около километра. Раньше – именно здесь – я часто мысленно представлял эту местность с высоты птичьего полета: сначала – на низкой высоте – зарастающие луга, мелеющую речку, и вдали – синеющие и кажущиеся беспредельными леса; затем – поднявшись выше – сетку ручьев и речек, пятна болот, голубые окошки озёр, и снова леса, леса, леса, без конца и края…


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 1 форматов)