скачать книгу бесплатно
Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1
Игорь Андреевич Филиппов
Всесторонний показ характеров людей через их поступки, совершаемые как в сложной обстановке военно-морской службы, так и на отдыхе: охоте, рыбалке – вот тема коротких историй очередной книги автора. Основным способом, выбранным автором для раскрытия темы, является рассказ от первого лица: с юмором о серьёзном, и серьёзно – о юморе. Все фотографии в тексте из семейного архива автора. Содержит нецензурную брань.
Дорогому сыну Антону, которому я постарался передать всё, чему меня научил мой отец, а его дед
Предисловие
Не знаю, как Вам, а вот мне иногда и совершенно вдруг приходят особые мысли, которые я называю поворотными, определяющими… Для этого нужно войти в особое состояние, которое возникает, когда я возвращаюсь в старые места, где был раньше, независимо от того, недавно или много лет назад. Конечно же, за это время выросли новые деревья, а старые упали, отжив свой срок, родились и живут другие звери и птицы – потомки тех самых зверей и птиц, которых я знал раньше, даже ручей изменил своё русло… да что там говорить – и сам я изменился… Иными словами: пришёл изменившийся человек на изменившееся место, и произошло Чудо узнавания друг друга, человек вдруг что-то в своей жизни вспомнил, увидел то, чего раньше не замечал вовсе, и понял по-другому, прозрел. Уверен, что это Прозрение – дар Великой Природы, которая, убедившись в теперешнем состоянии пришедшего к ней человека, тихим шёпотом подсказала ему, как поступить… Читатель этих строк, знакомы Вам эти послания Природы? Если нет – немедленно в лес, в луга, на реки и озёра! Зайдите в самые дебри, присядьте на какой-нибудь упавший ствол и посидите молча, задумавшись… и всё свершится!
Вот так я и пришёл однажды на такое приметное местечко, где Природа взяла да и послала сигнал, чтобы написал я про старые – и не очень старые – времена, чтобы вообще ничего не забывалось в нашей жизни, а шло только на пользу Вам и Вашим потомкам.
…
Предлагаемые Вам истории произошли в разное время, с людьми серьёзными и смешливыми, юморными и не очень, умными и совсем даже нет. Почти всех я люблю, а некоторых не получается… Все они живут на нашей Земле, кто в России, кто ещё где, живут по-разному, но по-своему счастливы, грустны, задумчивы, могут беспредельно горевать или безудержно смеяться.
Тот факт, что я о них написал, иногда выставив в не совсем удобном положении, идёт от моего характера: подмечаю я то, что не всем заметно, и всё с юморной, шутливо-сатирической стороны. И когда Вы, читатель, будете рыдать от смеха над моими абсолютно правдивыми байками, не обижайтесь, пожалуйста, если вдруг обнаружите там себя. Однако и себя могу точно также иронично выставить, на смех друзей-товарищей. А ещё со мной бывает, что не удержусь, увлекусь, да и присочиню чуть-чуть, чего и не было. И ничего такого здесь нет. То есть, вредного. Так мне кажется… А кстати, почему это я думаю, что Вы хохотать станете? Может, всё наоборот будет, и Вы не только не улыбнётесь ни разику, а напротив – слёзы горькие прольёте, ручья в три…
Приобрёл я эту свою ироническую черту характера, думаю, из того интересного обстоятельства, что родила меня мама в советском городе Одессе, проживая там временно в 1945 году, рядом с госпиталем, где отец лежал на излечении после тяжёлого ранения. И вот так случилось, что свежий, послевоенный и победный воздух, наполненный одесскими шуточками и приколами, запахами цветущих каштанов и копчёной рыбки с Привоза, радостно вошёл в меня, изменив мою сущность в эту самую ироничную сторону. А потом уже сам я, став флотским офицером, любителем природы и охотником, научившись по-охотничьи и по-военному подмечать всё, что шевелится, бежит и взлетает, развил эту способность до невозможности.
Иногда и сам я бываю не рад, обладая этой самой ироничностью характера. Потому, как влетал из-за этого во всякие неприятные истории. И влетаю до сих пор. Частенько. Кстати: как это живут теперешние одесситы в своём городе? Ну, какой может быть теперь у них одесский юмор? «Эй, одесситы, так и где же Ваш замечательный юмор?! Тот самый одесский юмор, который давал Вам силы и прекрасную возможность сказать «Ша!» всем, кто зарится на Вашу Свободу?»
Часть первая. Как я был курсантом ВВМУРЭ имени А. С. Попова
Чтобы не разглашать важные военно-морские тайны, которые, если честно, давно уже разглашены, я совсем не буду касаться ни передовой техники тогдашнего времени, когда я служил, ни выдающихся оперативно-тактических действий нашего ВМФ под управлением умного командования всевозможных рангов.
Если, читая мои короткие вирши, Вы вдруг подумаете, что служили мы так себе, спустя рукава, так и нет! Служили мы со старанием, зная предел шуткам, поэтому и был наш Флот в то время Могучим и Океанским, короче, в том состоянии, к которому наш теперешний Флот только ещё стремится.
Как мы познакомились
В июле далёкого 1965 года я поступал в Военно-морское училище радиоэлектроники (ВВМУРЭ) имени А.С. Попова, которое находилось в Петродворце (Петергофе). Назывался кандидатом, потихоньку сдавал экзамены, но и понятия не имел, что уже в августе, одетый – как и положено первокурсникам – в синюю робу (роба – рабочая матросская одежда), буду сидеть в столовой за едой с совершенно незнакомыми мне парнями. Столы были на четверых, и усаживались мы за них четырежды в день: за завтраком, обедом, ужином и вечерним чаем. Моими соседями, а потом и друзьями, стали: бывший нахимовец и ленинградец Мишка Т., петродворчанин Валерка Х. и армянин из Туркменистана Багратион Ю. (откликался и на имя Баграт).
Нас сразу объединило отношение к окружающему, довольно сложному для многих других первокурсников, миру. Все мы четверо воспринимали любые события спокойно и иронично: я – в силу своего характера, да и удивить меня, уже прослужившего год в Советской Армии, какими-то вывертами службы, было почти невозможно; Мишка – бывший питон (прозвище всех нахимовцев, суворовцев называли кадетами), давно привык к схожей обстановке военного заведения; Валерка, как житель Петродворца, с самого детства обозревал курсантские будни за забором училища, короче говоря, знал, куда шёл; южанин Баграт был вообще очень спокойным человеком, обладавшим армянским характером, позволявшим ему не только прекрасно чувствовать себя в любой обстановке, но ещё и выйти из неё с какой-нибудь – пусть и с самой малой – выгодой.
После первого знакомства за завтраком нас повели в учебный корпус, где мы и разошлись по классам. Поступили мы все на факультет вычислительной техники, в то время очень перспективный, и с очень приличным конкурсом: для окончивших школу – 10 человек на место, а для поступающих из Армии и с Флота – 3 человека. На первом курсе была всего одна рота, в которую входили три взвода: курсанты из первого и второго готовились стать «вычислителями», которым на службе предстояло заниматься материальной частью, а третий взвод – «программистами», в него были отобраны крутые математики, лучше всех сдавшие вступительные экзамены.
Первокурсники нашего первого взвода. Слева направо: Рязанов Виктор, Коробков Анатолий, Пастернак Олег, Хмельницкий Валерий, Стацура Алексей, Титов Михаил, Филиппов Игорь, Валов Валерий, Саяпин Сергей, Теплоухов Евгений
Мы четверо попали в первый взвод, и, соответственно, заняли первый класс. Интересно, что во втором взводе был мой одноклассник по ленинградской школе № 393 – Сашка Д., в нашем – первом взводе – хорошо знакомый мне также по школе, но из параллельного школьного класса – Валерка Ш. В нашем же первом взводе я с удовольствием увидел Юрку Б. – моего соседа по двору на улице Васи Алексеева. Другой мой школьный и дворовый товарищ, Мишка Г., учился на нашем факультете, но уже на втором курсе. С ним учился Юрка К., с которым – Вы представляете? – я учился ещё в седьмом и восьмом классе в школе Кировского района Ленинграда, в Автово. Вообще на факультете было много ленинградцев (в то время почти не говорили – питерцев). Остальные герои курсантских воспоминаний проявят себя по мере прочтения рассказов.
Как разделить банку сгущёнки на четверых
Ну, значит, пришли мы в класс, да и сели за столы. Кто куда хотел. Мне досталось место слева у окна, вместе с тамбовским парнем Витькой Р. Погоревал я слегка, что не достался мне последний стол – Камчатка, так любимая мною в школе, и только потом – когда начались занятия – я сообразил, как мне повезло: на нижней поверхности подоконника можно было писать любые шпаргалки!
Шпаргалки по физике, написанные на подоконнике, никто не заметит! Игорь Филиппов и Анатолий Коробков
Разобравшись с местами, мы скучковались в группы по интересам. Кого-то объединила музыка, кого-то – радиотехника, кого-то – спорт. Так случилось, что наша четвёрка и в классе оказалась вместе. Для завязки знакомства мы рассказывали друг другу разные байки-истории. Особенно интересно было слушать туркмено-армянскую экзотику Баграта.
Так шло время, приближался обед. В вечно голодных молодых желудках слегка урчало. Самый голодный – питон Мишка. Всегда. Внешне это высокий симпатичный юноша, на всегда расслабленной фигуре которого выделялась изящная голова со смуглым лицом. Губы Михаила немного свысока кривились в эдакой питонской ухмылке: мол, я знаю такое, чего вы и знать-то не можете. Однако товарищем он оказался верным, что в дальнейшем подтвердилось неоднократно.
И вот этот Мишка вдруг достаёт из кармана… банку сгущёнки! И предлагает «распить» её на четверых. Тут же запасливый Баграт протягивает ему складной нож, предварительно раскрыв специальную открывашку для банок. Но Валерка останавливает это самое открывание, опасаясь, что если мы будем просто отпивать из банки, то кто-нибудь обязательно увлечётся (тут Валерка почему-то посмотрел на Мишку), и тогда последнему глотающему нечего и пить будет. Мы задумываемся. Да… задачка… Для начала, чтобы просто время не терять, бросаем на морского, разыграв очерёдность. Первому выпадает пить Баграту, потом Мишке, потом мне, а последнему – Валерке. Но как же быть дальше?… Через десять минут раздумья тот же Мишка выдаёт питонский секрет справедливой делёжки: банку с помощью линейки и карандаша надо разделить по высоте на 4 части, затем проколоть ножом дырку в верхней отмеченной точке. Такую же дырку следует проколоть на верху банки, чтобы воздух входил сверху и заполнял освободившееся от убывающего молока место. Банку предварительно ставят на край стола, и первый тянет сгущёнку из верхнего отверстия до тех пор, пока сладкая жидкость не заканчивается, опустившись до нижнего края отверстия. Затем прокалывают следующее отверстие для второго участника, ну, и так далее. А Валерке – как последнему пьющему, банку не надо будет прокалывать – он может пить из любого отверстия. Даже может открыть банку полностью и вылизать, если, конечно, длина языка позволит. Здорово! Ай да Мишка-питон!
Делим банку. Вся четвёрка наблюдает за честностью делёжки. Пора прокалывать. И тут Баграт заявляет, что всё неправильно. Что такое?! Баграт объясняет, что в банках сгущёнки всегда есть воздушная прослойка, то есть молоко не заполняет банку доверху. И поэтому надо верхнюю отметку делать ниже. Мы соглашаемся, и теперь уже задумываемся, сколько же миллиметров занимает воздух в банке. В конце концов, отмечаем миллиметров пять, и уже от этой новой отметки снова размечаем банку на четверых.
Далее всё происходит по питонскому рецепту: после разметки прокалывем, по очереди выпиваем. И только потом, после большого количества распитых совместно банок, мы догадываемся, что восточный человек нас слегка надувает, так как никакой воздушной прослойки ни в одной банке не бывает. Хитрюга Баграт в каждой банке выпивает лишних полсантиметра, как бы нехотя заявляя: «Ну, давайте, я начну, что ли!»
Как вырастали грибы на бескозырках
До присяги ленточки на бескозырках носили только те курсанты, которые раньше уже приняли присягу. Таких в роте было человек пятнадцать: бывшие питоны и кадеты, а также ребята, послужившие на Флоте и в Армии. В нашей четвёрке это были Мишка и я. Мишка принял присягу в день торжественного выпуска из Питонии (так питоны называли Нахимовское училище), а я – служа в Армии. Да и подстрижены мы с Мишкой были под полубокс. За спиной Валерки и Баграта ленточки пока не вились, а причёсок у них вообще не было – головы шариками, под ноль.
Ещё в первый день после зачисления курсантами, вместе со всем обмундированием нам выдают и бескозырки. Летние и весенне-осенние. То есть белые и чёрные. Те, которые летние, полагалось носить с белыми чехлами. К чехлам положены пружины, растягивающие чехлы так, чтобы они были гладкими и идеально круглыми, ну, как будто стол. Мы сразу же натягиваем чехлы на пружины, а потом чехлы на бески (беска – сокращённое название бескозырки). И подбегаем к зеркалам любоваться. Но тут выясняется, что любоваться-то нам и не на что. Потому, как не умеем мы носить эти самые бески так, как надо, то есть с флотской лихостью. Ну, так, как носят бывшие матросы. И как носят все питоны, и Мишка Титов, конечно. А надо было, одевая беску, звёздочку располагать точно посередине курсантского лба, ориентируясь при помощи ладони, приставленной вертикально по линии носа. Потом чуть скосить головной убор набекрень. Но теперь уже в ту сторону, куда сам хозяин бески имел склонность: кто к правому уху, кто – к левому. А можно и вообще не скашивать, а надвигать на лоб. Мы быстро овладеваем этой премудростью под управлением бывалых служак, однако очень смешно смотреть на некоторых новичков. Красуясь в правильно – как им кажется – одетых бескозырках, они не замечают своих оттопыренных ушей, иногда очень внушительных размеров. Ещё смешнее выглядят те ребята, у которых уши оттопыриваются по-разному. А Мишка Л., самый маленький курсант в нашей роте, тут же начинает показывать всем, как он лихо умеет шевелить оттопыренными ушами. Представьте себе маленького человечка с огромной бескозыркой на голове, похожей на кривой аэродром, да ещё и шевелящего оттопыренными ушами!
Но тут мы замечаем, что некоторые служивые что-то такое сотворяют с бескозырками, что последние становятся потрясающе красивыми. И соблазнительными. Их бескозырки приобретают форму гриба. И сразу становятся похожими на бескозырки времён войны или революции. Мы – кто не умел – просяще облизываемся. Наш Мишка Т. снисходительно, но практически объясняет, как надо изменить конфигурацию бесок. И вот что оказывается. Сняв чехол, надо вытащить пружину. Вывернуть чехол и ножницами срезать лишний материал со шва, чтобы шов – когда оденешь чехол на пружину – не проступал буграми. Потом, слегка укоротив пружину, снова вставить её в обязательно мокрый и слегка подсинённый чехол, но уже не над швом, а под него. Далее надеть чехол на бескозырку. Затем самое последнее: взять какой-нибудь подходящий лист жестковатой бумаги – можно цветное фото из журнала – и вставить в беску так, чтобы этот лист, обрезанный вкруговую, слегка выпирал чехол в форме гриба. Потом отложить готовое изделие на просушку. Когда чехол высохнет, тогда бескозырка станет тем самым красивым головным убором, который и полагается носить настоящим морским волкам, каковыми мы себя уже помаленьку начинали ощущать.
Ну и завертелась переделка… У многих получалось хорошо, а вот у некоторых плохо, и тогда беска выглядела как старый сморщенный и раскисший подберёзовик, который на родине моего отца – в Тверской губернии (Калининской области) – называли обабком. Это случилось с теми ребятами, которые слишком укоротили пружины. А ещё были неудачники, взрезавшие швы, их чехлы вообще распались.
И тут вдруг появляется наш командир роты – кап-лей (капитан-лейтенант) Коля Мотыжов, который видит наши старания. Мгновенно построив роту в разнокалиберных головных уборах и в «обабках», Коля начинает метать глазами молнии и произносить нехорошие военно-морские слова. По поводу наших переделок. Приказывает привести всё в исходное состояние и даёт нам на это полчаса. После роспуска строя мы бежим исполнять приказание, но не у всех это оказывается лёгким делом. Высохшие грибообразные чехлы нипочём не хотят выглядеть натянутыми аэродромами, к тому же они и не могут натягиваться по причине укороченных пружин. Короче говоря, за полчаса, снова намочив чехлы, мы кое-как приводим себя в порядок. Успокоенный командир Коля, снова построив и осмотрев нас, показывает кулак и исчезает в неизвестных пока для нас училищных шхерах.
Позже, когда нас начинают отпускать в увольнение, мы – первокурсники – тут же за воротами всё равно переделываем аэродромы на грибы, вставляя в бески репродукции и фотографии из журналов, в основном изображающие красивых девушек, чьего общества нам всегда не хватает. Потом – на старших курсах – все поголовно носят грибы в любой обстановке, не особо стесняясь: ведь мы теперь уже приняты в военно-морское братство, и грибок, сварганенный из бескозырки, становится обязательным атрибутом заправского, походившего по морям-океанам, хлебнувшего солёной водички, шикарного моремана.
Как Мишка Л. пришивал галочку
Потихоньку идёт время. Приближается долгожданный день принятия присяги и ещё более ожидаемого увольнения, когда можно будет съездить в Ленинград, показаться родным и гражданским – эх, вы, гражданские! – друзьям. Да ещё в новенькой форме, да ещё в беске грибком!
Наконец нам выдают настоящую форму, чтобы мы её подготовили, как следует. В комплект формы входят: чёрные суконные брюки, тёмно-синяя суконка (форменка), новая тельняшка, гюйс (матросский воротник), беска (пока без грибка), кожаный ремень с бляхой (латунная пряжка с якорем) и чёрные, новенькие и скрипучие ботинки. Брюки, суконка, гюйс должны быть выглажены, а к форменке на положенных местах пришиты погоны с латунными якорями и галочки из медно-золотистого галуна. И красивые шитые звёздочки над галочками. Одинокая пока галочка показывала всем, что перед вами курсант первого курса. Поэтому галочку ещё называли курсовкой.
Расходимся в роте (ротном помещении) по койкам и начинаем шить. Некоторые ребята держат иголку с ниткой впервые в жизни. Шьём старательно, высунув от упорства языки и слегка обливаясь потом.
С погонами было всё ясно: пришивать их надо так, чтобы они горизонтально располагались на крепких курсантских плечах. То есть закреплять их в плечевых углах форменок.
А вот с галочками пришлось многим попотеть. Их надо было обязательно пришить на левом рукаве, на совершенно определённом расстоянии от погона, и не криво, а звёздочку прикрепить на расстоянии, равном длине спички без серной головки! Трудная задача для ребят. Но потихоньку все с ней справляются: косо пришитые галочки перешивают, криво прикреплённые якорьки перекалывают… Когда заканчиваем пришивать, старшина роты – курсант 4 курса в звании главстаршины – приказывает всем одеть подшитую, но пока ещё не отглаженную форму и построиться. Мы с огромным удовольствием натягиваем все эти флотские одёжки, суём ноги в узковатые скрипучие ботинки и строимся в две шеренги. Почему узковатые ботинки? Очень просто: целый месяц мы маршируем, бегаем и просто передвигаемся в огромных разношенных гадах – (флотских корабельных ботинках), называемых ещё и говнодавами. От этого наши нижние конечности, распухнув, сильно увеличиваются в объёме и плохо влезают в парадные ботинки. И вскорости многие ребятишки эти самые нижние конечности сильно натирают, даже до кровавых мозолей.
Ну вот, строимся мы и замираем в ожидании, что же скажет многоопытный старшина. Осмотр формы длится долго, мы даже успеваем заскучать… наконец старшина добирается до конца строя, то есть до маленького Мишки Л., и надолго застревает. «Где Ваша галочка?» – пока ещё довольно дружелюбно спрашивает старшина. «Пришил на положенное место!» – браво ответствует Мишка слегка шепелявым от волнения голосом. «Но ведь её тамнет!» – уже чуть суровее заявляет командир. Мишка, думая, что над ним прикалываются, ещё более чётко и уже громче орёт: «Никак нет, она пришита, куда следует!». Теперь старшина, решив, что это над ним прикалываются, применив ненормативную лексику, приказывает Мишке выйти из строя. Мишка, печатая шаг – всё-таки не прошли даром дни строевой подготовки – выходит из строя и молодцевато выполняет поворот кругом, оказавшись лицом к замершему в ожидании интересных событий строю. На Мишкином левом рукаве галочки нет!… Но ведь многие – в том числе и я – видели, как Михаил старательно пришивал галку со звездой. Куда же они подевались?!
Мишка, оставаясь в уверенности, что всё у него пришито, гордо обозревает левый рукав, и… надо было видеть его растерянный взгляд… Старшина громким голосом, решительно произносит слова, очень неприятные для Мишки: «За обман начальника курсанту Л. объявляю…», но тут Мишка непроизвольно вздёргивает левую руку, и мы все… видим галочку и звёздочку, аккуратно пришитыми под мышкой! Слова предполагаемого наказания стынут на старшинских губах. Лёгкий смешок шелестит вдоль курсантских шеренг. Грозный старшина улыбается и велит покрасневшему от стыда Мишке стать в строй.
Как Мишка Т. гладил брюки
Когда мы всё попришивали, наступает время глажки. В помещении роты стоит парочка столов с электроутюгами. На столы наброшены старые одеяла, прожжённые во многих местах, а также куски тряпок от старых простыней, для отпаривания. Поскольку нас в роте довольно много, больше семи десятков, то приходится организовать очерёдность. Не обходится и без смеха. Женька Т. из нашего класса гладит брюки таким образом, что складки оказываются… на боках! Когда Женька их натягивает, то становится похож на американского ковбоя, только что слезшего с запылённого коня. Женькины брюки напоминают ковбойские кожаные штаны из вестерна «Великолепная семёрка», для скачки через колючие заросли кустарников и кактусов. Приходится Женьке снова занимать очередь, потому, как никто его, конечно же, вне очереди не пропустит – сам виноват!
И снова поражает нас Мишка Т. Когда приходит пора ему гладить, он выворачивает обе брючины наизнанку, достаёт из кармана кусок хозяйственного мыла, слегка смачивает его в банке с водой и… тщательнейшим образом натирает изнанку брючных складок! Затем выворачивает брюки на правильную сторону и отпаривает швы через мокрую тряпку. Потом поворачивается к окружившим его новичкам, снисходительно улыбается и объясняет: «А теперь, салаги (салага – презрительная кличка молодых моряков), я целый месяц могу брюки не гладить! Ясно?» Да, всем нам ясно, как действовать дальше. Куски мыла, лежащие себе спокойненько в умывалке, вмиг исчезают. Идёт в ход даже туалетное мыло, которое в значительно меньшей степени обладает цементирующими свойствами.
Позже оказывается, что питон Мишка маленько привирает: складки не удерживаются целый месяц, поэтому наиболее продвинутые в этом деле подкладывают правильно сложенные брюки к себе в койку на ночь, под матрас, между двух досок…
Как «Папа Чил» проводил смотр формы одежды
За несколько дней перед присягой объявляется строевой смотр первого курса. Начальство всех уровней решает посмотреть, как мы выглядим в парадной форме.
Самым грозным среди начальников, принимавших участие в смотре, был не начальник нашего факультета, и даже не начальник училища, а грозный начальник строевого отдела, кап-раз (капитан 1 ранга) со звучной фамилией Челидзе. Старшекурсники пугали нас его наказаниями, которые он спокойненько применял прямо на смотре: мог влепить выговор, пяток нарядов вне очереди, а то и месяц без берега (без увольнения), мог даже посадить на губу (гауптвахту). Кличка у начстроя была почему-то «Папа Чил». Запуганные таким образом – всем же хотелось поскорее принять присягу и выбраться наконец на свободу – мы тщательнейшим образом готовились к смотру.
Итак, в день смотра наша рота, маршируя под оркестр, строевым шагом вышла на плац и построилась в нужном месте. Сами себе мы казались одетыми с иголочки, эдакими морскими красавцами. И правда, белоснежные, чуть подсинённые чехлы бесок без грибков, новые тельники с яркими полосками, отглаженные гюйсы и брюки, правильно пришитые погоны и нашивки на форменках, надраенные (начищенные) бляхи и ботинки…всё сияло и отбрасывало солнечные зайчики! Сначала «Папа Чил» осматривал первый и второй факультеты. Наш факультет был третьим, он так и числился в официальных документах – «Третий факультет». Прошло некоторое время, и начстроя подошёл к нам. Поздоровался. Мы проорали ответное приветствие, и началось. «Папа Чил», лишь вскользь кинув взгляд на бески, гюйсы и форменки, приказал… достать всем носовые платки и расчёски. Мама дорогая! Далеко не все имели эти предметы личной гигиены в карманах. У каждого за внутренним отворотом бескозырки были воткнуты две иголки, с белой и чёрной нитками, но платков, да ещё белоснежно чистых, да ещё и отглаженных, да к тому же расчёсок со всеми целыми зубьями… Короче говоря, человек двадцать были изгнаны из строя и с позором отправлены в роту для исправления. В том числе и мы, кроме Мишки Т., так как он преспокойненько вытащил из карманов отглаженный платок и расчёску. На наше злобное шипение, почему же он нас не предупредил, этот зарвавшийся питонишка свысока ответил, что принимал нас за культурных людей, у которых всегда в карманах эти гигиенические причиндалы должны быть. Дальше мы ничего не успели ему сказать – нас послали исправляться. Каков же был наш восторг, когда следом появился тоже изгнанный «Папой Чилом» расстроенный Мишка, у которого оказались расклёшенные брюки. Но когда же он успел вставить клинья в брючины?!
После принятия присяги. Слева направо, низ: Виктор Рязанов, Евгений Теплоухов, Багратион Юрханьян, Сергей Власенко, Владимир Адажук, Михаил Леонов. Верх: Анатолий Коробков, Сергей Саяпин, Юрий Зуев, Георгий Чесноков, Вячеслав Сизов, Виталий Сыромятников, Игорь Филиппов, Валерий Валов, Андрей Головин, Алексей Стацура
Как мы помогали колхозникам деревни Фьюнатово
После принятия присяги и единственного увольнения, в один из дней начала сентября 1965 года, весь первый курс ВВМУРЭ направили на сбор овощей в разные колхозы Ленинградской области, в помощь не справляющимся со своими обязанностями колхозникам. Нашему взводу досталась маленькая, совершенно захолустная деревенька со смешным названием Фьюнатово. Разместили нас в деревенском клубе, где были расставлены койки и стоял длинный стол, срочно сбитый из кривоватых досок. Для принятия пищи. Готовить надо было самим. Хорошо, что в наших рядах нашёлся курсант из старослужащих матросов, по фамилии Зуев, который вызвался временно стать коком (кок – корабельный повар). Каждый день колхозники привозили нам большой бидон молока, овощи, хлеб, регулярно свежее мясо. Консервы, крупы и макароны были выданы нам в училище. От голода не страдали.
После подъёма и завтрака мы выходили подобием строя в поля, или, если было далеко, нас везли на грузовиках. Мы молодцевато рубили головы капустным кочанам, тянули из земли свёклу, морковку, но больше всего работы было по сбору картофеля. Картофельные поля терялись за горизонтом… По этим полям – там, где земля была не очень мокрой – не спеша чухала – чух-чух-чух – картофелеуборочная машина, выкапывающая из земли всего лишь 20 % картошки. Всю остальную добирали мы. Поутру в поля приезжал грузовик, из кузова которого через равномерные расстояния сбрасывались деревянные ящики. Эти ящики надо было наполнить картошкой. Работали попарно. Я – с Мишкой Т. На день выдавалось задание: определённое количество полных ящиков.
Каждый день шёл дождь. Или проливной, или зарядами. Чавкать в грязи, а потом очищать говнодавы от глинистой земли было противно. И начали мы с Мишкой думать, как заканчивать дневное задание побыстрее, допустим, к обеду. А после обеда только изображать трудолюбов. Тут Мишка, совершенно случайно перепутав картофелину с плотным комом земли, бросил в ящик ком. Я машинально его оттуда выбросил, но… мы оба заулыбались друг другу приятной, одновременно пришедшей нам мысли. Вы догадались, какой?! Конечно же!
Деревня Фьюнатово.На уборке свёклы Юрий Быстриков и Игорь Филиппов
Начали мы вместо картофеля сыпать на дно ящиков комья земли, а потом покрывать их картошкой. И так мы этим «творчеством» увлеклись, что ящики наполнялись в несколько раз скорее, а слой верхнего картофеля при этом становился всё тоньше и тоньше. Сначала мы выполнили план на час быстрее обычного, на следующий день – на два, а когда дневной план начал выполняться всего за один час, старший – Вовка А. – заинтересовался нашими «успехами». Тут – как будто специально – появились обиженные колхозники, принимающие картофель на складе, и Вовка сразу всё понял. Нам с Мишкой влетело по первое число, мы три дня мыли грязную посуду за всех, но хуже всего было то, что нам пришлось перебирать на складе свезённую туда картошку, отделяя её от земли, а потом – как дополнительное наказание – нас перевели на сбор капусты, где длинные ряды огромных бело-зелёных кочанов уходили в бесконечность…
Норма по капусте была серьёзная, почти никто её не мог выполнить, да и никаких новых «методик по улучшению труда» нам с Мишкой создать не удалось, поэтому мы просто плюнули, и работали как надо, иногда переходя всё же в разряд «абы как»… Запомнилось только одно приключение тех «капустных» дней: как-то поутру между кочанов мы подняли огромного зайца-русака, обжиравшегося колхозной капусточкой. Русачина с испугу подпрыгнул вверх метра на два, обделался, и помчался, высоко подкидывая задние лапы… прямо на наш строй! Мы, побросав сельхозинвентарь, принялись его весело ловить, орать, свистеть, и… падать на скользкой земле, усыпанной капустными листьями! А самое-то смешное и сильно удивительное, что мы всё же изловили его! Каждый курсант, вымазанный землёй до невозможности, нежно подержал зайца на руках, поглаживая шёрстку притихшего зверька. А и тяжёёёёлый же он был! Килограммов шесть, не меньше. А то и больше. Но не подумайте о нас чего плохого: даже мыслей ни у кого не возникло, чтобы съесть его с кашей – отнесли к краю поля и выпустили. Вымотанный зайчишка полежал-полежал, да и поплёлся не спеша к себе домой… В тот день шёл противный затяжной осенний дождь, но – наверное, от весёлой ловли зайчишки – настроение у нас было приподнятое и радостное.
Как мы пили молоко и не только, и танцевали под «Чёрного кота»
«Жил да был чёрный кот за углом…» – эти слова потом долгие годы сопровождали меня и на службе, и дома, и везде. А дело в том, что эта модная в то время и единственная пластинка без конца заводилась на стареньком клубном проигрывателе, пока мы завтракали, обедали, ужинали, или просто отдыхали, валяясь на койках. «И кота ненавидел весь дом…». Ненавидели и мы, но больше заводить было нечего.
Незаметно подошёл первый выходной день – воскресенье. Можно было помыться, постираться, да и просто отдохнуть: поиграть в футбол, шахматишки и картишки, всласть выспаться. Некоторые, у кого деньги водились, сбегали в деревенский магазин, купили, кто что хотел: кто конфет, пряников, лимонаду, а кто и погорячее. У нас с Мишкой с деньгами было туговато, поэтому мы ограничились тройной порцией молока, которое нам привезли довольные нашей работой колхозники, в количестве аж двух бидонов вместо обычного одного.
Настал вечер, потихоньку темнело… Всем взводом мы собрались в клубе. До отбоя было ещё далеко, и решили мы… танцевать! Разгорячённые напитками и тройной порцией молока, мы самозабвенно отплясывали, кто что хотел, а вернее, кто что мог. «Чёрный кот» по сути дела был настоящий твист – вот мы его и откалывали. Особенно выделялись москвичи и ленинградцы, ребята из других городов в основном смотрели, делая неуклюжие попытки влиться в танец. Вся эта вакханалия продолжалась часа полтора. Наконец все плясуны вспотели и угомонились.
Вышли на воздух. Утирая потные лбы и шеи, закурили. И тут москвич Андрюха Г. достал из кармана… бутылку «Столичной». Профессионально вскрыл. И предложил всем желающим по глотку из горла. Желающих не нашлось. Тогда Андрюха, желая покрасоваться, ляпнул, что может всю бутылку выпить одним глотком! Никто не поверил. Ведь просто глотать крепкую жидкость из горла, не закусывая, и то противно, а тут – за один глоток… Кто-то из ребят даже поспорил с москвичом.
Андрюха, круговыми движениями раскрутив водку в бутылке, открыл рот и… просто влил всю (!!!) жидкость в горло. Мы внимательно следили за кадыком Андрюхи, будет ли он прыгать при глотании. Жидкость весёлым ручейком забулькала по московскому жестяному горлу куда-то вниз, внутрь его организма. Кадык не прыгал: Андрюха не глотал!
Залив бутылку, Андрюха внешне совершенно не изменился, стоял и спокойно упивался своей победой. Крепкий желудок оказался у москвича! Раззявив от удивления рты, на несколько мгновений мы застыли столбами, а потом – дураки – начали восхвалять Андрюху, как будто он совершил потрясающий подвиг.
Как мы весело навещали соседнюю деревню
Совсем стемнело. И тут улыбающийся Андрюха завлекающе напомнил, что в соседней деревне – кстати, более населённой молодёжью – тоже есть клуб, и в нём – после воскресного киносеанса – именно сейчас тоже происходят танцы. Но не такие однополые, как у нас, а самые настоящие, с девушками! Крестьянские девушки… голубоглазые, румяные, в меру стройные… мечта поэта!
До большой деревни было всего шесть километров – разве могло это незначительное расстояние удержать разгорячённых плясками, вином и молоком молодых парней?! И мы начали свой легендарный поход, а вернее – курсантский исход из Фьюнатово.
Большинство двинулось пешком. Но нашлись несколько молодцов, которые, для облегчения своего передвижения быстро овладели подручным колхозным транспортом.
Во дворе клуба стояла телега с пустыми бидонами из-под молока. Неподалёку на лужайке паслась выпряженная лошадь. И уже через 20 минут наша четвёрка катила на телеге, удобно развалившись на сене, следом за ушедшими ранее ребятами. Это я постарался, запряг лошадь, как единственный в группе специалист с кое-какими навыками крестьянской жизни. Сидя на передке, я лихо размахивал концами вожжей, временами как-то очень по-крестьянски крича на лошадь: «Ехай шибче!». Пожилая лошадка прядала ушами, однако свой равномерный шаг и не думала убыстрять, очевидно, по причине устоявшегося наплевательски-философского склада характера.
Когда мы подъезжали к окраинам большой деревни, сзади внезапно послышались тарахтенье автомобиля и конский топот. Нас догоняла странная парочка передвижных средств: маленькая «инвалидка» и белый конь со скачущим верхом Валеркой Ш. Причём конь не был оседлан, и при скачке фигура Валерки, скользя по мокрой спине коняги, слегка заваливалась то на один, то на другой бок. Валерка обладал неутомимой, прямо цыганской любовью к лошадям, а вернее, к желанию скакать на них. И где бы ни был потом Валерка, куда бы ни забрасывала его служба, всегда первым делом всматривался в окрестные дали в поисках коня для скачек. А поскольку при этом он был ещё и ярким блондином, то и прозвище к нему приклеилось соответствующее – «Белый цыган». И вот этот Белый цыган красиво обошёл нас на всём скаку, можно сказать, у самого финиша!
Крошечная «инвалидка», битком набитая курсантами, догнала нашу телегу, но обогнать не смогла по причине узости просёлка. Исполняющий обязанности шоферюги жал на клаксон, пассажиры орали, высунувшись из окон, пытаясь согнать нас на обочину. Для обгона. Но мы, как и положено ехавшим на телеге крестьянам, степенно молчали, даже не поворачивая голов в их вопящую сторону. Как оказалось после, много лет «инвалидка» простояла «на приколе» в соседнем с клубом колхозном дворе. Её хозяин предпочитал не ездить на ней по причине неисправного аккумулятора. Наши технически очень грамотные курсанты Герка Ч. и Юрка В., а также присоединившийся к ним слегка покачивающийся Андрюха, решили машинку завести. И ведь получилось! Что они с ней сделали, одному автомобильному Богу известно, но ехала она прилично, даже сумев догнать нашу резвую лошадку. В «инвалидке» уместилось шесть человек! За рулём, естественно, сидел московский ас Андрюха.
Когда мы подъехали к деревенскому клубу, шёл уже второй час ночи. И кино про Ассоль, и танцы давно закончились, а румяные крестьянские девушки сладко посапывали на мягких перинах, просматривая сны про красивую жизнь с городским «прынцем», который везёт их во «дворец-хрущёвку» на телеге с алыми парусами. Во дворе клуба стояли, устало покуривая, все наши ранее притопавшие ребята, и Валерка, любовно поглаживающий белого конягу. Конь непрерывно шлёпал Белого цыгана по щеке большим языком, иногда, для разнообразия, покусывая временного хозяина за ухо.
Ровно в два часа ночи мы начали движение по деревне: надо же было – если уж приехали – изучить населённый пункт. Телегу с лошадью мы бросили во дворе клуба. Там же окончательно застыла достигшая последнего причала «инвалидка». Только Валерка не бросил боевого друга: он вышагивал с белым коником впереди отряда. Мы устало тянулись за ними беспорядочной толпой…
Пройдя деревню насквозь (не такая уж большая она и оказалась), мы вышли на какой-то грязный просёлок. Решив, что все дороги ведут во Фьюнатово, поплелись по просёлку. Изрядно поплутав, под утро всё-таки нашли родную деревню, где нас с радостью встретила тёплая жилуха – клуб.
Следующее утро началось с разборок. Сразу несколько озабоченных колхозников суетливо прохаживались по двору, ожидая вразумительных объяснений. Возчик молока не обнаружил ни телеги, ни лошади, только пустые бидоны сиротливо валялись на траве. Хозяин «инвалидки», которому именно сейчас приспичило её чинить, размахивая руками, что-то доказывал председателю колхоза, мрачно курившему беломорину. Председатель искал своего белого коня, которого Белый цыган Валерка от большой любви отпустил на волю. Конь радостно смылся в неизвестном направлении. Валерка потом уверял нас, что будто бы сам конь упросил отпустить его…
Вот такой и запомнилась наша первая курсантская «военно-морская» практика в деревушке Фьюнатово, затерявшейся среди болот и лесов Ленинградской области.
Как мы отрывались на камбузе
Пролетел мокрый картофельный сентябрь во Фьюнатово. Грязные, но окрепшие и сплочённые, мы вернулись в Систему (так в курсантской среде, по неизведанным причинам, просторечно называлось училище). Кстати, ВВМУРЭ имени А.С. Попова (изобретатель радио, если кто не знает по своей недостаточной образованности) шутливо переводилось курсантами как Высшее вокально-музыкальное училище работников эстрады имени Алега Попова (имелся в виду знаменитый цирковой клоун Олег Попов).
После хорошей бани начались учебные занятия, наряды, дежурства, работы, редкие увольнения… в общем, служба.
Нам выдали личное оружие – АКМ (автоматы Калашникова модернизированные). Сдав экзамен по устройству калаша, маленько постреляв на стрельбище, мы стали регулярно нести караульную службу. На секретных постах, у всяких важных дверей, ведущих к скоплениям давно отслужившей на флотах техники. Мы старались попасть в караул вместе, всей нашей почти неразлучной четвёркой. Сменившись с постов, самозабвенно резались в караульном помещении в преферанс, предпочитая сочинский вариант этой завлекательной игры. Играли мы в карты по-разному, соответственно своему характеру: Мишка и Баграт уверенно и спокойно, а мы с Валеркой – неоправданно рискованно, зачастую не продумав концовку. Часто пытались взять мизер, да ещё и в тёмную, но, как правило, пролетали. И – как оказывалось в итоге – выигрывал почти всегда хитрый армянин из Туркменистана.
Из всех видов нарядов самое двоякое впечатление представляли наряды на камбуз (корабельную кухню). Худшим был тот, когда несколько курсантов отмывали посуду за всем училищем. И так целый день. После каждого приёма пищи. То есть четыре раза в сутки. Кроме того, надо было помочь официанткам сначала накрыть столы, потом соответственно убрать… А курсантов-то в училище более трёх тысяч! Да ещё матросская рота обслуги. Да оркестранты… В общем, грусть – тоска… Мытьё посуды заключалось в следующем: допустим, я – курсант–посудомойка, стою перед огромной металлической мойкой, где грудами навалены тарелки, вилки, ложки, половники, и, наконец, самое чудовищное – грязные бачки (кастрюли). Особенно ужасны они были после обеда с пшённой кашей. Каша готовилась на воде и застывала мгновенно, чуть поостыв. От неё – от тёпленькой – ещё можно было оторвать ложкой кусочек не вкуснятины, но если каша застывала, то она превращалась в скользкое… дерьмо! Поэтому, когда нам приносили бачки, то в большинстве каша даже тронута не была. Всё это пшённое дерьмо выкидывалось в огромные ёмкости, очевидно, для гусей, кур и охранных собак на даче у начпрода (начальника продовольственной части). Гуси-то объедались, а мы потуже затягивали пояса, и, если появлялись деньги, то шли в буфет, где в особой фаворе были халва и горячая яичница – глазунья… Но я отвлёкся – посуда-то ещё не мыта! Включаю краны с горячей и холодной водами, они соединяются старым резиновым шлангом в один слоновий хобот. Их этого хобота хлещет вода нужной температуры. Справа в алюминиевой миске – сухая горчица (Ferry тогда и в помине не было) для лучшего отхода грязи и остатков пищи. Ко всему этому полагается тряпка, щётка со стёртой щетиной и обрывок мочалки. Начали! Берём, мочим, трём… берём, мочим, трём… и так до тех пор, пока не будет ощущаться жир. Весь этот процесс длится несколько часов, особенно долго после обеда.
Теперь про хороший наряд. Время от времени, всегда только в ночь, на камбуз выделялся целый взвод, т.е. класс. Для чистки картошки всему училищу. С точки зрения курсанта–первокурсника, это было прекрасное времечко. Давайте представим, что сегодня – вечер, и именно наш взвод назначен чистить картошку. Топаем разболтанным строем на камбуз. Образовавшийся ещё во Фьюнатово, наш взводный ВИА (вокально-инструментальный ансамбль) несёт гитары. Гитаристы: Юрка Б. и два Валерки – Н. и В. Ещё один Валерка – Ш. – если соберётся сыграть и спеть свои цыганские песни про коня и волю, то берёт гитару у штатных ВИА-истов. А для какой такой необходимости они прут на камбуз инструменты, скажу позднее.
Вот притопали. В огромных кафельных и гулких отсеках камбуза пустовато, только у стены виднеются прикреплённые к полу автоматические картофелечистки. Да в углу высятся египетской пирамидой ящики с картошкой, может быть, из нашего дорогого Фьюнатово, память о котором пока ещё свежа. Если в эту ночь автоматика работает, то мы только вырезаем оставшиеся глазки из картофелин, но обычно картофелечистки стоят на приколе, поэтому приходится брать в руки ножи, и вперёд! Иногда до трёх или четырёх часов ночи. Привычно делимся на три группы: чистящие, музыканты и добыватели еды. Чистящие – это трудяги-парни, способные только удерживать нож для чистки картохи, их большинство, музыканты организуют развлекательную музыку, бренча на гитарах и слаженно завывая популярные песни тех времён, чтобы чистящим веселее работалось, а вот добыватели – это самые уважаемые люди: они шарят по всем углам камбуза в поисках еды, слёзно выпрашивают у дежурного по камбузу, глядя на него голодными глазами, а потом готовят деликатесы на больших плитах. Для всех. И иногда удача так поворачивается к ним нужной стороной, что мы – после чистки картошки – обжираемся жареным мясом и той же самой Фьюнатовской картохой, но уже в жареном виде. Среди добывателей еды наибольшими способностями отличались Андрюха Г. и Баграт Ю. И если они шли с нами, то можно было считать, что бессонная ночь не пройдёт даром!
Как мы учили лягушек «ихтиандрить»
На первом курсе, среди многих прочих наук, изучали мы предмет под сокращённым названием ТУЖУК (Теория устройства, живучести и управления кораблём). К этой науке прилагалась и соответствующая лаборатория, где сей предмет изучался наглядно. Как это наглядно? Объясняю! В помещении лаборатории у стены была прикреплена огромная стеклянная ёмкость, прозываемая нами «аквариумом». Аквариум был во всю стену, то есть от левой стены до правой, и от пола до потолка! Вся ёмкость была наполнена водой. В воде плавала модель пл (подводной лодки). С моторчиком, имитирующим двигатели, горизонтальными рулями, а также цистернами, которые заполнялись водой или продувались воздухом, для погружения, всплытия, или изменения крена и дифферента. Преподаватель или курсант брали в руки пульт и наглядно управляли пл, находящейся в различных состояниях. И если бедняга курсант не те цистерны продувал или заполнял, не туда поворачивал рули, то получал двойку.
Мы все прекрасно понимали, что вряд ли кто-нибудь из нас будет командовать пл, а если и приведётся кому, то очень-очень не скоро. К тому же по этой дисциплине предстоял не экзамен, а зачёт, поэтому относились к ТУЖУК спустя рукава.
До сих пор (а прошло больше 50-ти лет!) не ведаю, кто догадался принести в лабораторию огромных лягушек и запустить их в аквариум. Увеличено искажённые водной средой, зеленоватые земноводные медленно плавали вокруг пл, обживая незнакомое пространство. Некоторые, наиболее любознательные, забирались на рубку пл, находящейся в надводном положении, и отдыхали, выпучив зенки. Мы притихли, в ожидании событий.
Появился преподаватель, офицер в звании кап-два (капитан 2 ранга). Мы встали, поприветствовали его, и занятие пошло своим чередом. В пылу учебных объяснений, преподаватель несколько раз нажимал на пульт, заставляя подлодку всплывать или погружаться, иногда, не оборачиваясь, тыкал указкой назад, за спину. По памяти точно попадая туда, куда надо: в кормовые или рубочные рули, или ещё куда… Но вот, после очередного тычка указкой, раздался наш дружный хохот! Что такое?! Поворот через левое плечо и … надо было видеть вытаращенные глаза препода, уставившиеся почти в такие же по величине глаза лягушенции, застывшей в позе Ихтиандра у толстого стекла аквариума!..
Кап-два, быстро придя в себя, криком вызвал к себе лаборанта – старослужащего мичмана. Бывшего подводника. Мы его хорошо знали и даже любили. В курилке, в перерывах между парами занятий, этот мичман наглядно и дружески демонстрировал нам романтические последствия службы на подводном флоте, выпуская дым через… ухо, перепонка которого была пробита глубоководным давлением. И вот этому пожилому, слегка заспанному человеку, преподаватель приказал немедленно выловить всех лягушек. Мы ожидали вторую часть Марлезонского балета, но… старый и опытный мичман-подводник, чётко произнеся «Есть!», удалился за сачком, и… пропал. Больше мы его в тот день не видели!
Как мы занимались культуризмом
Когда у нас бывало свободное время, и оно совпадало с телетрансляциями спортивных состязаний, мы все собирались в роте у телевизора. Болели за нашу хоккейную сборную, за боксёров, гимнастов, даже за футболистов. Орали после каждой забитой шайбы, разбирали спорные эпизоды…
А вот Валерка В., один из лучших наших гимнастов, не смотрел спортивные состязания. Как-то раз он объяснил мне причину своего странного поведения: «Смотри! Почти все спортивные болельщики либо толстые, либо хилые, курят, пьют, вопят, матерят игроков, но что они сами-то могут?! Я же предпочитаю заниматься спортом для себя, а не для болельщиков, и тренироваться так, чтобы семь потов сошло. И пусть я понятия не имею, с каким счётом проиграл «Зенит», зато я уверен в том, что могу – когда придётся – достойно постоять за себя». Тогда я не задумался, даже забыл на время Валеркины слова, пошёл «добаливать» за хоккей. Однако потом, той же зимой, когда у нас началось поголовное увлечение культуризмом, слова вспомнились сами, после того, как с меня сошли эти самые семь потов…
Всё началось, когда кто-то принёс в роту самиздатовскую методику совершенствования своего тела при помощи специальных тренировок, иначе эта методика называлась «культуризмом». На отсинькованных листочках, среди затёртых множеством рук слов с трудом разбирались рисунки, на которых виднелись обрывки культуристских конечностей, какие-то мускулы, связки, и цифры, обязывающие именно столько раз поднимать или опускать назначенный вес. Каждый курсант старательно – предварительно записавшись в очередь – перекатал для себя эту методику. И дело пошло! Даже очень далёкие от накачки своих тел ребята увлеклись до невозможности.
Представьте себе наше ротное помещение в личное время, и человек двадцать, а то и больше ребят, собравшихся в специально оборудованном углу. На деревянном помосте и вокруг него располагаются гантели разных калибров, гири по 8 и по 16 килограммов, штанга со сменными блинами, всякие самодельные приспособы для накачки нужных групп мышц. Приделана к полу и ненавистная для Мишки Т. перекладина. От места со спортивными снарядами сильно несёт потом, молодым запашистым потом сильных курсантских тел. И не очень сильных, от которых тоже несёт…
Несколько ребят старательно накачивают гантелями бицепсы; двое, став друг против друга, синхронно подкидывают гири вверх с переворотом, а потом ловко ловят их, и снова подкидывают; Витька У. из второго взвода идёт на личный рекорд, выжимая 16-килограммовую гирю, а собравшиеся вокруг ребята хором считают; Валерка В. крутит на перекладине «солнышко»; Олег П. лежит под штангой, крепко взяв сильными пальцами гриф, сейчас он напряжётся и выжмет тяжеленую штангу, а потом, подержав её немного на вытянутых руках, аккуратно опустит, и снова выжмет. В большие окна огромного ротного помещения бьют солнечные лучи, в этих лучах плавает пыль, поднимаемая из щелей деревянного помоста ударами опускаемых на него гирь и других тяжестей…
Мы с Мишкой тоже здесь. Пока занимаемся гантелями. После них плавно переходим к гирям. Подняв их по нескольку раз – куда нам до Витьки У.! – пытаемся подкинуть с переворотом, но пока это ещё плоховато получается: только по три раза и выходит. Затем разделяемся: я иду к перекладине, а Мишка – к штанге. В сторону перекладины он даже не смотрит – так она его достала! Однако и к группе ребят, ждущих своей очереди у штанги, он не особо торопится, а всё время пропускает желающих вперёд. Не помню случая, когда бы Мишка добрался до потёртого грифа штанги. Но и я тоже не любитель поднятия тяжестей -куда как интереснее подтягивать себя на перекладине, а потом – раскачавшись – пытаться делать склёпку, пока не очень-то получающуюся…
Эти ежедневные упражнения дали результат: все мы стали сильнее, стройнее, гораздо лучше владели своим телом, а главное – форма на нас больше не повисала, как на вешалке, а красиво обтягивала мускулистые военно-морские тела!
Иногда случались и мальчишники! Валерка Хмельницкий, Баграт Юрханьян, Игорёха Филиппов, Серёга Саяпин, Саня Петров, Мишаня Титов
