Маленький искатель приключений. Повесть о послевоенном детстве

«Больной» День рождения 24 декабря 1951 года. 6 лет! Слева – друг Сашка

Усатый доктор приходит несколько раз, слушает меня трубочкой и просто своим волосатым ухом, залезает металлической линейкой в рот, стукает пальцами по разным местам… И однажды говорит, что всё очень хорошо, но в правом лёгком ещё есть небольшой «очаг», который должен скоро «зарубцеваться». Что такое очаг, я уже давно знаю, из книжки про деревянного Буратино. Там очаг был нарисован на старом холсте. Поэтому мне не понятно, какой такой очаг нарисован в моих лёгких, и кто его там нарисовал. А если он всамделишный и горит? Тогда как же? И строгий доктор вдруг начинает улыбаться и терпеливо мне всё объясняет. Оказывается, «очаг» – это не до конца заживший кусочек лёгкого, в котором ещё идет воспаление, а с помощью всяких лекарств этот «очаг» должен «зарубцеваться», то есть зажить окончательно. Мне становится всё понятно, и теперь уже мы все вместе смеёмся. Мама, бабуля, усатый, его сестра, Рекс и я.

Через неделю после докторского осмотра я совсем поправляюсь. И очагов больше нет. Зарубцевались!

Пока я три недели лежу больной, я очень много читаю. Я проглатываю «Робинзона Крузо», «Тимура» с его командой, «Последнего из могикан» и ещё много всяких других. На стуле рядом с моей кроватью постоянно лежат тома любимого Брэма. Мама говорит, что я читаю «запоем». И пытается книги отбирать. Но отец разрешает читать, «сколько влезет», и в меня влезает очень много.

Друг Сашка ко мне не приходит, потому что сам в это время лежит дома больной. Только у него не воспаление лёгких, а болезнь со смешным названием «свинка». И я фантазирую, что когда Сашка выздоровеет и зарубцуется окончательно, его нос превратится в свинячий пятачок, а разговаривать он будет хрюканьем. Но потом, когда я додумываюсь, как Сашку перепутают и будут делать из него колбасу, то сам пугаюсь, и заставляю себя думать про Сашку только хорошее. И однажды Сашка навещает меня совершенно здоровый. Он полностью зарубцевался, и улыбается. И нос у него старый, без пятачка. И не хрюкает, а весело сообщает мне, как он болел, как к нему приходил тот же самый усатый доктор, и какую ёлку поставили в его доме. И нам опять хорошо вместе. Потому что болезни наши зарубцевались, и скоро опять можно будет кататься на «снегурках».

Что такое мотыль? Ближе к февралю, когда мы окончательно оправились от болезней, наши отцы решают устроить нам праздник. Они берут нас на зимнюю рыбалку, на Куршский залив! Мы с Сашкой ещё ни разу не были на зимней рыбалке, и очень хотим увидеть, как это всё происходит. Наши матери и бабули сопротивляются, говорят, что мы ещё не до конца выздоровели, что лёд на заливе уже подтаял, и вдруг мы все провалимся… Но мы с Сашкой совершенно спокойны, потому что знаем наших отцов. Если они что решили, то никакие женские уговоры заставить их передумать не могут. Они же настоящие мужчины, моряки, офицеры, охотники и рыбаки! И мы, когда подрастём, обязательно будем такими. И тоже не будем слушать своих жён и бабуль.

За день перед отъездом мы с дядей Петей идём на пруд, который находится прямо за забором училища. В его льду пробито много больших окон. Дядя Петя объясняет, что здесь городские рыбаки «моют мотыля». И что в городе много таких прудов, но этот самый близкий к нам. Лезет в кусты и вытаскивает длинную жердь с проволочным сачком на конце. И суёт этот сачок в пруд. Водит им в глубине из стороны в сторону, а потом с усилием вытаскивает. Сачок полон ила и грязи. И в грязи шевелятся маленькие красные червячки. Червячков очень много, прямо сотни! Они такие тонкие, что их можно легко порвать. Дядя Петя говорит, что это и есть «мотыль». И что на него клюет зимой всякая рыба. Мы начинаем набирать их в тряпку с илом, и в банки, а Рекс носится и всем мешает.

Дядя Петя зачерпывает сачком ещё несколько раз, а потом сообщает, что хватит. Прячет сачок снова в кусты, и мы, довольные, топаем домой готовить одежду и снасти. Наживка у нас уже есть!

Зимние удочки. Для зимней рыбалки нужны особые удочки, очень короткие. Это потому, что ловить приходится сквозь пробитые во льду отверстия – лунки. Пробиваются они пешнёй, – тяжёлой и острой металлической трубой, насаженной на деревянную ручку. На ручке есть кожаная петля, которую надевают на руку. Чтобы, когда лунку пробьёшь насквозь, не упустить пешню под лёд.

На коротких удилищах тоже есть мотовильца для лесок. И маленькие пробковые поплавки, и грузики, и крючки. Крючки совсем крошечные и тонкие, чтобы накалывать мотыля. А ещё вместо крючков можно подвесить «мормышки». Они сделаны из свинца, иногда с блестящими боками. Серебряные или золотые бока сильно «надраены», то есть натёрты до блеска. В мормышки вделаны тонкие крючочки, на которые тоже насаживают мотылей, или червяков, или опарышей. Что у кого припасено. Иногда вообще поплавков и грузиков нет, а мормышки опускают в лунку на нужную глубину и начинают подёргивать. Рыбы видят дёрганье, заинтересованно подплывают, хотят наживку отобрать у мормышек, и клюют. А хищные щуки, судаки и окуни хватают прямо с мормышками. Они думают, что это мальки.

У наших отцов все снасти всегда в порядке. Есть и пешни, и складные стульчики, чтобы удобно сидеть у лунок, и особые ящички на полозьях, с удочками и запасными снастями. И большие термосы с чаем, чтобы перекусывать, если проголодаешься.

В воскресенье мы приезжаем на залив очень рано, когда еще почти ночь. И долго идём по льду, наверное час. Когда рассветает, берегов не видно, потому что вокруг всё белое от снега. Если смотреть вдоль наших следов, то очень далеко еле-еле виднеется наш автобус. Он такой маленький, словно игрушечный. Вокруг автобуса ходит крошечный человечек. Это шофёр дядя Миша, который не пошел с нами, а решил половить поближе, у берега. Отец говорит, что мы пришли на ту самую каменную банку, где мы ловили летом с десантной лодки. И что здесь много рыбы.

Как только мы приходим на место лова, сразу прилетают несколько серых попрошаек – ворон. Они рассаживаются неподалёку и ждут. В их компанию затесалась большая морская чайка, которую вороны все время пытаются отогнать. Но чайка на вороньи уговоры не поддается; видно, что очень голодная.

Наши отцы берут по пешне и умело бьют ими по льду. Лёд не очень толстый, поэтому лунки пробиваются быстро. Лунок делается несколько, чтобы искать рыбу. И для нас тоже пробиваются. Мы можем ловить в любой свободной лунке. Но этих самых свободных лунок совсем мало, потому что отцы почти все лунки уже заняли своими снастями. Лунки они пробили так, чтобы видеть сразу несколько, и, если будет поклёвка, сразу подбежать. В самых близких лунках отцы «мормышат», то есть ловят мормышками. А ещё блеснят, подвешивая на леску тяжёлые зимние блесны.

Дядя Петя показывает нам, как сделать, чтобы лунка не замёрзла. Он даёт нам по специальному черпачку. Черпачок похож на большую ложку для супа, с дырками для прохода воды. Когда мороз начинает затягивать лунку льдом, надо черпачком этот новый тонкий ледок вычерпать. И тогда леска не примерзает.

На мотыля и красную икру. Глубина над каменной банкой небольшая, около трёх метров, поэтому мы с Сашкой справляемся со своими удочками уверенно. На наших удочках подвязаны по две мормышки, внизу – золотая, а над ней – серебряная. Мормышки наживляем мотылями и опускаем в лунки. Как только лески слабеют, это значит, что наживка достигла дна. Тогда мы чуть-чуть приподнимаем лески и пристегиваем поплавки. Всё готово. Остается только ждать.

А у отцов уже вовсю клюёт. Мы видим, как они одну за другой вытягивают разных рыб. Окуней, плотву и подлещиков. Пока не крупных. Отцы подсекают, потом бросают удочку на лёд, хватают леску руками и, быстро перебирая её, вытаскивают на лёд очередную добычу. Отцепляют, снова наживляют мотылей и опускают в лунку.

Когда в клёве наступает затишье, перекуривают. Достают портсигары с папиросами и вежливо предлагают друг другу. Нам смешно, потому что папиросы одинаковые. И мой отец, и дядя Петя курят только «Беломорканал» фабрики имени революционерки Крупской. Нам все говорят, что курить вредно, но почему же тогда курительную фабрику, капля никотина из которой убивает лошадь, назвали в честь верной жены Владимира Ильича? Мы не знаем, курил ли Ленин, но решаем, что Надежда Константиновна уж точно табачком баловалась. Когда мы вырастем, мы тоже будем курить «Беломор», потому что нам надо брать пример с выдающихся революционеров. И революционерок. Когда мы сообщаем свои мысли отцам, те смеются и объясняют, что мы перепутали папиросы с конфетами: «Беломорканал» выпускает фабрика имени революционера Урицкого, а фабрика имени Крупской делает прекрасные шоколадные конфеты. И мы понимаем свою ошибку, но, если разобраться, то ведь Урицкий – тоже революционер, и с него всем надо брать пример, в том числе и по поводу его революционного курения.

Вот и у нас клюёт. Поплавки дёргаются, мы одновременно подсекаем и с удовольствием ощущаем рыбьи толчки. Хватаем лески и, перебирая руками, вытаскиваем на лёд окуней. Они очень красивые. Чёрно-зелёные, с яркими красными плавниками. Окуни бьются на льду, стараясь упрыгать обратно в лунку, но скоро замирают на морозе, засыпают и коченеют.

Через какое-то время клёв потихоньку слабеет, а потом совсем замирает. Отец говорит, что подошли щуки или судаки, а остальные рыбы испугались и спрятались. Поэтому он начинает блеснить. И правда, скоро выволакивает на лёд крупную щуку. Не такую большую, какую он убил из ружья весной, но тоже очень красивую. Безмен показывает около трёх килограммов.

Снова начинает клевать рыба. Но большие рыбы не клюют. Тогда дядя Петя с отцом хитро перемигиваются и вынимают маленькие круглые железные коробочки. И зовут нас. Когда коробочки открываются, то становятся видны яркие оранжевые шарики. Это красная икра. Мы с Сашкой один раз видели красную икру, на празднике. И даже пробовали её. Мамы нам намазали по бутерброду. Она до того вкусная, что прямо тает во рту. Мы тут же решаем, что будем перекусывать бутербродами с икрой и сладким крепким чаем из отцовских термосов. И радостно облизываемся. Однако отцы берут по несколько икринок и… насаживают на крючки!… Вот это да! Такую редкую человеческую еду да на крючок!… Но отцы объясняют, опуская икряные мормышки в лунку, что на красную икру рыба берёт более охотно, и можно поймать крупных. И дают нам немного икры. Когда мы насаживаем, то видим, что икра твёрдая, и прокалывается с трудом. Оказывается, её перед рыбалкой специально выдерживают, чтобы она как бы «засахарилась». И лучше держалась на крючке.

На икру рыбы клюют, как бешеные. Особенно стараются окуни. Нам с Сашкой даже некогда посмотреть, что там ловится у отцов. Иногда мы вытаскиваем на лед сразу по две рыбины. Подходят и клюют и другие рыбы. Сашка выуживает очень хорошего леща, а я первый раз в жизни вылавливаю судака. Небольшого, меньше килограмма, но очень красивого! С тёмной спинкой, голубовато-серебристыми боками, на которых с трудом просматриваются тёмные поперечные полосы. И с острым плавником на спине, о который я больно укалываюсь, когда вынимаю из пасти крючок.

А потом подходит стая очень крупных окуней, прямо гигантов. Они сразу отгоняют от мормышек других рыб и начинают пировать. И мы их ловим до тех пор, пока не кончаются икринки. Когда мы заканчиваем ловить совсем, то обнаруживаем, что у наших лунок целые кучи рыбы. И у лунок отцов кучи, но гораздо больше наших. Тут и крупные окуни, и судаки, и несколько хороших лещей. А плотву и густеру мы вообще даже не пересчитываем, так её много. Долго и немного устало складываем всё это рыбное богатство по рюкзакам и в отцовские ящики. Всю мелкую рыбу оставляем лисам и воронам. Чайка и вороны давно помирились, и потихоньку подбираются поближе, но хватать рыбу боятся; ждут, когда мы уйдём. Иногда хрипло каркают. От нетерпения. Им зимой голодно живётся, вот и пусть маленько перекусят.

Пока мы собираемся, незаметно вечереет, небо затягивается тучами, поднимается злой холодный ветерок, который пытается залезть в щёлочки нашей одежды, поближе к потным телам. Пора отправляться к автобусу.

Мы очень устали, поэтому всю дорогу до самого дома спим.

Глава четвёртая. Индейцы, хулиганы и кладоискатели

Смертельное испытание. Весной мы с Сашкой, почувствовав себя совсем взрослыми шестилетними парнями, начинаем потихоньку выбираться с территории училища, смываясь через дырки в заборах. Этих дырок вполне хватает, мы даже выбираем, в зависимости от того, в какую сторону направляемся.

Мы знакомимся с другими мальчишками, живущими в домах поблизости. Больше всего детей офицеров и служащих нашего училища. Есть и другие, но их меньше. У ребят давно сложилась компания, в которой верховодят большие мальчишки, которые уже учатся в школе. Самый главный – Толян, он на целую голову выше всех. Толян не из флотской семьи, он второй год сидит в третьем классе, курит, красиво сплёвывая длинными плевками, и разбирается вообще во всём, как взрослый.

Когда ребята узнают, что я сын начальника училища, то сначала не хотят брать нас с Сашкой в свою компанию. Но потом Толян решает, что вообще-то все равны, и что надо испытать меня по-индейски, и, если я выдержу, то принять. Мы всей ватагой идём на поле за училищем, где с самой войны ржавеет фашистский танк, раздолбанный нашими снарядами. К гусенице танка прислонена старая деревянная дверь. Меня ставят спиной к двери и привязывают руки верёвками к танковым колесам. Потом трое самых больших ребят ныряют в люк и достают оттуда луки и стрелы. Луки большие, тугие, с тетивой из крепкой вощёной верёвки. Мы с Сашкой таких никогда не делали; наши слабые луки метали кривоватые стрелы совсем недалеко и неточно. А у здешних ребят стрелы очень ровные, и на концах поблескивают настоящие металлические наконечники. Как потом оказывается, мальчишки делают наконечники из консервных банок, аккуратно сворачивая жесть конусом.

Начитавшись романов Фенимора Купера, компания решает испытать меня стрелами. Оказывается, все они в своё время уже прошли подобное испытание, даже Толян. Он объясняет мне, что весь фокус в том, чтобы воткнуть стрелы как можно ближе к моему телу и голове. Будут стрелять только самые опытные стрелки, поэтому мне не нужно бояться. А другие ребята будут следить, закрою ли я глаза или нет. Если закрою или заплачу, то меня в компанию нипочём не возьмут. Потом также испытают Сашку.

Я сильно сомневаюсь, выдержу ли. А вдруг кто-нибудь промахнётся и засадит стрелу в глаз? Как же я потом дома-то покажусь?

Вот первый стрелок располагается напротив, метрах в пяти, и красиво растягивает тетиву, до самого уха. Наконечник стрелы направлен мне в лицо. Мурашки страха быстро разбегаются по моему телу, догоняя ручейки холодного пота. Только бы не зажмуриться! А хочется вообще удрать подальше. И зачем я только согласился?…

Стрела летит настолько быстро, что я не успеваю ни зажмуриться, ни заорать. И вот она уже дрожит над моим левым плечом. Вся компания громкими криками выражает удовольствие меткой стрельбой. За первым стрелком выходит второй. Это высокий и худой парень по кличке Кудрявый. Странная кличка, потому что голова его подстрижена на «ноль». Он занимает место на два метра дальше первого. Стрела Кудрявого впивается у правого моего уха, чуть не пригвоздив его к доске.

Третьим стреляет сам Толян. Он отходит ещё дальше Кудрявого, шагов на пять. Растянутый на доске, в полуобморочном состоянии, я понимаю, что вот сейчас прилетит моя смерть, однако стараюсь держаться по-мужски, из последних сил. Стрела Толяна летит прямо мне в лоб. Совершенно не сознавая, что делаю, я ору навстречу ей самые «последние» слова. И все смеются, потому что стрела уже торчит над моей головой, а я всё ещё продолжаю орать.

Меня отвязывают и поздравляют, потому что испытание я прошёл. Потом привязывают и испытывают Сашку, но в него стреляют только двое первых лучников. Толян не стреляет; ему с нами всё ясно. Пока Сашку «расстреливают», Толян интересуется, откуда у меня шрам на подбородке. Все ещё дрожа от страха, я вру ему страшную историю про нападение кабана, на охоте с отцом. Наверное, я очень правдиво вру, потому что Толян слушает, раскрыв рот.

Хулиганьё. Компания, в которую мы с Сашкой вошли, насчитывает десять мальчишек, от шести до одиннадцати лет. Нам везёт, что она состоит в основном из нормальных пацанов, у которых есть родители и жильё. Мы могли попасть в другую компанию, ведущую чисто воровскую жизнь. Таких компаний в послевоенном городе хватает. Без родителей, без жилья, озлобленные на весь свет, проворные и закалённые мальчишки обитают в развалинах немецких домов, а «работают» на городском рынке, на железнодорожном вокзале, на товарной станции, у кинотеатра, в «Семипалатинске» и в других местах, где скапливается городской люд. Некоторыми компаниями руководят настоящие взрослые воры.

Мы же, во главе с Толяном, каждый день собираемся на пустыре за училищем, стреляем из луков, воображая себя индейцами, делаем деревянные мечи и сражаемся ими, нанося друг другу нешуточные синяки и ссадины. У всех мальчишек великолепные рогатки, сделанные из эластичной резины, которую мы называем «авиационной». День обычно начинается поисками пригодных для стрельбы из рогаток камешков. Только набив ими карманы, мы идём дальше, к новым подвигам.

Поскольку почти все наши отцы служат в училище, а мы в поисках приключений крутимся вокруг, то наша компания носит название «Училищная». Конечно, время от времени мы совершаем рейды в глубину города, но это довольно опасно, можно встретиться с другими пацанами, более взрослыми.

Рядом с нами располагается компания полу-беспризорных ребят под названием «Семипалатинская». Она не даёт нам подходить к ларькам, а мы, в свою очередь, прогоняем их с территории училища. Дело в том, что мы с Сашкой, чтобы завоевать доверие новых товарищей, почти сразу показываем им все тайные ходы, ведущие в училище. И мы, все вместе, много времени проводим или на стрельбище, или у бассейна, или на крыше клуба. Если крутят военный фильм, мы сидим на полу перед первым рядом, орём и хлопаем, когда наши побеждают. Особенно часто показывают фильмы «Чапаев» и «Подвиг разведчика». Мы выходим после этих фильмов под таким впечатлением, что потом несколько дней играем в разведчиков, или в Чапаева, разделяясь по жребию на белых и красных. Иногда крутят фильмы про Ленина, как он жил и работал в октябре и в восемнадцатом году, и как у него все время сбегало молоко на кухне. Но эти фильмы нас не возбуждают, хотя мы и их тоже смотрим с удовольствием.

Когда «семипалатинские» пытаются проникнуть в училище, возникают целые сражения. Обычно враги лезут через забор у стрельбища или у свалки мусора, где большая дыра. Сначала самый маленький шкет из их ватаги забирается на забор и начинает над нами издеваться, всячески обзываясь, плюя в нашу сторону и делая непристойные жесты. Остальные члены банды высовываются и лыбятся из-за забора. Особенно часто шкет обзывает нас «маменькиными сынками». Это обидно, и мы отвечаем прицельной стрельбой из рогаток. Тогда вынимают рогатки и «семипалатинские». Стрельба с переменным успехом идет до тех пор, пока не заканчиваются боеприпасы.

Как правило, на этом всё и заканчивается, но в один прекрасный день враги вдруг начинают перелезать через забор и прыгать на нашу территорию. Все они вооружены крепкими палками. Предвидя такой вариант заранее, Толян давно уже велел нам собрать приличные кучи камней для метания, а также держать наши луки, деревянные мечи и копья наготове. Поэтому мы встречаем вражескую вылазку во всеоружии. Выведя трех врагов из строя меткими бросками камней, мы дружно натягиваем луки.

«Семипалатинские», не ожидая такого отпора со стороны «маменькиных сынков», останавливаются. Они растерянно стоят всего метрах в десяти от нас. У предводителя хлещет кровь из рассеченной нашим камнем брови, но он не обращает на это внимания. Их шесть против десяти, и они поворачивают вспять. Оказавшись за забором, «семипалатинские» снова начинают дразниться, а мы, окончательно поверив в свои силы, смеёмся и радуемся победе, и, перебивая друг друга, хвастаемся, рассказывая, кто в кого попал. Мне в этом сражении удается вывести из строя того самого задиристого шкета, залепив ему куском кирпича в голову. Так, что он валится с забора на ту сторону.

После нашей победы «семипалатинские» больше не пытаются проникнуть на территорию училища. Вскоре их группировка распадается, потому что ларьки «Семипалатинска» сносят, а на их месте разбивают красивый сквер и сооружают фонтан.

Ножички. Вся наша компания мастерски играет в ножички, и мы посвящаем этому много времени, оттачивая мастерство до профессионального уровня. Играем в три главные игры. Во-первых, это броски в цель. Во-вторых, втыкание ножей в землю с различных частей своего тела. И в-третьих, борьба в круге.

У каждого члена нашей кодлы минимум по два ножа. Маленький перочинный, со многими лезвиями, ножничками, отвертками, открывашками, шильями и штопорами. И чем больше всяких приспособ, тем ножичек ценнее.

Второй нож посерьёзнее. Это или финка с наборной ручкой у ребят постарше, или – как у нас с Сашкой – кое-как обработанные напильником столовые ножи, стащенные на кухне у бабушек. С деревянной самодельной рукояткой. Самая красивая финка – у Толяна. Рукоятка её набрана из разноцветных полупрозрачных кусочков пластмассы, обточена напильником и отшлифована. Клинок финки с канавками для стока крови. Страшное оружие, и мы с Сашкой всегда с уважением рассматриваем Толькин нож. Показывая остроту финки, Толян прикладывает лезвие к ладони, и объясняет, что оно как раз такой длины, чтобы достать до сердца врага. Если понадобится.

Вот эти-то большие ножи мы и бросаем в цель. Обычно в ствол дерева, или в дверь, или в доску какого-нибудь забора. Надо, чтобы нож в полете несколько раз крутанулся, а потом воткнулся как можно глубже. А это очень трудно. Большие мальчишки, которые давно тренируются, метают ножи очень красиво, с разных расстояний и из любых положений: сверху, снизу, из-под колена, держа за кончик, лезвием вперед и лезвием назад… А мы с Сашкой только учимся, но, поскольку занимаемся этим всё свободное время, то быстро продвигаемся в этой необходимейшей настоящему пацану науке.

Второй вариант игры, при его умелом исполнении, немножко смахивает на цирковое представление. Те, кто играет, садятся в кружок на земле. Бросают по очереди, или каждый своим ножом, или все только одним чьим-то ножом, по договоренности. Существует масса разновидностей этой игры, но мы предпочитаем играть долгую «классику». Тот, кто начинает, берет нож за рукоятку и просто втыкает его в землю, чтобы нож маленько пролетел по воздуху, не вращаясь. Это самый простой бросок. Если нож воткнулся, то тот же играющий выполняет следующий бросок, посложнее. Надо поставить нож острием на подушку большого пальца левой руки, и бросить так, чтобы нож, прокрутившись только один раз, воткнулся в землю. Потом то же самое с указательного пальца. И так, последовательно, с каждого пальца левой руки. Потом с ладони. С запястья. С локтя. С плеча. Переходим на правую руку и проделываем с ней то же самое. Затем – ноги. Левая нога: с колена и с носка. Правая нога – то же самое. Встаём на колени. От живота. От груди. От шеи. С подбородка. Далее – нос и голова. А вот зубы и лоб – это особая статья! Эти броски исполняются по-другому. Большим пальцем правой руки лезвие ножа прижимается кончиком к обратной стороне зубов верхней челюсти. Рот при этой процедуре, конечно же, широко раскрыт. Резким толчком большого пальца нож посылается от себя вперёд и вниз таким образом, чтобы он вонзился в землю. На передних зубах от острого металла иногда появляется щербинка, но ведь это такая ерунда! Очень похоже проделывается и со лба, только лезвие прижимается ко лбу всеми пальцами руки, а бросок совершается в сторону своего лица и вниз. Это самый опасный бросок. От него бывают царапины на носу и на других частях лица. Заканчивается игра броском с полного роста. Довольный играющий, дошедший до финала, встаёт, берёт нож за кончик лезвия и втыкает в землю с одним проворотом в воздухе. Это тоже простой бросок.

Первый играющий бросает до тех пор, пока не промажет. Тогда нож переходит к другому игроку. Вся компания внимательно следит, на каком этапе игрок промахнётся, и, если игра снова дойдет до него, не даёт ему «смухлевать», заставляя продолжить броски с невыполненного положения. Но очередь до неудачника ещё раз почти никогда не доходит, потому что в нашей компании есть настоящие мастера. Самый лучший – Толян. Если нож попадает к нему в руки, для остальных игра кончается. Остаётся только следить и восхищаться изумительной ловкостью рук нашего предводителя.

Игра в круге проста, но тоже интересна. Играют двое. На ровной плотной земле, без травы, вычерчивается большой круг, величина которого зависит от взаимной договоренности игроков. Затем круг разделяется прямой чертой ровно пополам, и двое играющих, вооружённых ножами, занимают свои половинки. Это их территории. По очереди, стоя на своей земле и не касаясь границ, они бросают ножи, втыкая их в территорию противника, с одним проворотом в воздухе. Если нож воткнулся, то по направлению воткнувшегося лезвия проводится черта, разделяющая территорию противника на две части. Меньшая часть переходит во владение бросавшего. Это – завоёванная земля. Между своей землёй и завоёванной частью граница стирается. Игра продолжается до тех пор, пока менее удачливый противник в состоянии стоять, хотя бы одной ногой, на кусочке своей земли. И порой бывает очень смешно наблюдать, как один из игроков старается сохранить равновесие на крошечной частичке оставшейся у него территории. А ведь ему надо ещё нагнуться, взять нож, выполнить бросок, провести черту…