скачать книгу бесплатно
– Боже, тогда, наверное, мне лучше остановиться, да, Ф-Ф-Фред?
Не успел Фред ответить, как Томми запустил еще один камень, на этот раз размером с потертый мяч для гольфа, который попал Фреду прямо в локоть, отчего кожа и кость заныли под грубой тканью синего комбинезона. Фред заворчал, рефлекторно отвернулся и почувствовал, как стремянка под ним закачалась.
– Черт бы все это побрал,– пробормотал он себе под нос, закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Эй, дебил! – заорал Мусорный Томми прежним писклявым голосом.– Тут есть и свои плюсы. Если ты упадешь и ударишься головой, ничего не случится, потому что ты и так уже от-от-отсталый!
Томми расхохотался во весь голос, и вечно поддакивающие Джим и Тайлер присоединились к этому гоготу.
– Отсталый! – пискнул Джим Хоукс и заржал так, словно Томми изобразил расистскую версию Ленни Брюса[2 - Леонард Альфред Шнайдер (1925—1966), носивший сценическое имя Ленни Брюс,– американский комик, известный своим резким, порой даже оскорбительным юмором.– Прим. ред.].
Бам! Бум!
Еще два камня попали в желоб справа от Фреда, и мужчина отпрянул, почувствовав, что теряет равновесие. Он был на порядок выше шести футов и носил на себе двести пятьдесят с лишним фунтов мяса и мышц, и когда все это смещалось в одну сторону, даже на несколько дюймов, точка невозврата могла быть достигнута очень быстро. Одна рука рассеянно взмыла в воздух, пытаясь дотянуться до верха стремянки, а другая вслепую схватила водосточный желоб. Следующий камень ударил по краю лестницы, куда тянулась его рука, и зацепил кончик безымянного пальца с достаточной силой, чтобы вызвать вспышку боли и заставить Фреда вскрикнуть. Левой рукой он ухватился за желоб, что спасло его от падения с высоты десяти футов на твердый бетон и, возможно, от настоящих увечий. Он потряс правой рукой, чтобы стряхнуть жжение, и резко повернул голову, чтобы смерить мальчиков свирепым взглядом.
К его удовольствию (и легкому беспокойству), трое мальчиков на мгновение показались ошеломленными. Даже ухмылка Томми дрогнула и немного сползла. Джим Хоукс опустил поднятую руку, в которой был крепко зажат камень, и стал вдруг похож на мальчика, готового описаться и заплакать. Стал похож на ребенка.
«Полегче»,– сказал себе Фред и расслабил лицо.
– Лучше уходите,– сказал он, спускаясь на одну ступеньку,– или я расскажу о вас д-д-директору.
Томми повернулся и посмотрел на двух своих друзей. Теперь они все держали камни. «Наверняка у каждого по три или четыре штуки в их потных белых ладошках»,– подумал Фред, медленно опускаясь, чтобы не спровоцировать очередную «стрельбу».
И когда Томми снова повернул к нему свою прыщавую крысиную мордочку, Фред понял, что так не отделается. Он снова ухмылялся, как и двое других мальчиков. Ну прямо стая предпубертатных шакалов.
Так. Твою ж мать.
Фред бросился вниз по стремянке в тот же момент, когда обрушился первый шквал; услышал резкий треск ударов камней о металл лестницы и штукатурку стены. Что-то твердое ударило по основанию его гладкого черепа, на дюйм ниже правого уха, и в голове мелькнула белая вспышка.
– Тупой черный даун! – закричали Томми, и теперь Фред услышал в его голосе настоящую ненависть, а за ней безумный ужас, который прячется во всех убийцах – настоящих и будущих. Когда эта темная страсть высвобождается, она немного пугает, да-да, потому что тогда ты понимаешь, что ничего не контролируешь, что внутри разворачивается что-то живое и до поры скрытое, и оно проникает в конечности и в мозг, захватывает тебя целиком. Но еще страшнее становится, когда наступает следующий момент. Не тот момент, когда ты осознаешь, что скрывалось у тебя внутри, нет, а тот, когда ты понимаешь, что оно тебе нравится. Да, верно, Фред узнал этот мрачный голос, еще как. Трущобный Томми, можно сказать, был прирожденным убийцей, а это означало, что Фреда ждало нечто большее, чем небольшие неприятности.
– Достаньте этого ублюдка! – завизжал Томми, и Фред почувствовал, как врезаются камни в него, в стремянку, в стену; рядом разбилось окно мужской раздевалки. Фред спрыгнул с последней ступеньки, отбросил гордость и принял позор отступления взрослого мужчины перед тремя школьниками – он побежал.
Мальчики преследовали его по пятам, бросая новые камни; некоторые отскакивали от асфальта, по которому они бежали, некоторые попадали ему в спину. Один четкий выстрел шлепнул ему по заднице так сильно, что Фред аж подпрыгнул на бегу, морщась от боли. Связка ключей позвякивала на бедре, подсказывая ему безопасное место назначения. Надо лишь добежать до кладовки уборщика, Мануэль всегда хранит там рацию. Там можно запереться и позвать на помощь.
Он как раз на полной скорости завернул за угол, немного обогнав детей, и тут же чуть не сломал лодыжку, резко затормозив – с его весом это было непросто. В нескольких футах перед ним, прямо посреди открытой дорожки, стоял Генри Торн, глядя широко раскрытыми от страха глазами на летящего на него великана.
Фред дернулся в сторону, чтобы не врезаться в мальчика, но потерял равновесие и рухнул на пол. Колени и ладони сильно ударились о бетон, пояс с инструментами порвался, и что-то – скорее всего, дрель с мини-приводом – хрустнуло со звуком, похожим на похоронный звон.
– Господи боже! – закричал Фред, рухнув на землю; голос его звучал громко и отчетливо. Он перевернулся, сел на задницу (ладони горели от прикосновений к дорожке) и уставился на ошеломленного мальчика.
Генри, казалось, оправился от страха столкновения и теперь смотрел на Фреда скорее с удивлением, чем со страхом, будто тот был метеоритом, упавшим из космоса на Землю, который так неудачно преградил Генри путь. Фред заметил, что Генри нес тяжелый учебник, а за его спиной виднелся черный рюкзак. «Наверное, снова прятался в библиотеке»,– подумал мужчина.
– Что ты здесь делаешь, сынок? – закричал Фред.
– Я забыл свой учебник, а потом мы с мистером Джеймсом говорили о моем научном проекте,– изложил Генри; его спокойное выражение лица нарушилось только тем, что он сузил глаза так, будто смотрел внутрь Фреда, а не на него.– Вы напуганы. И… злитесь.
Не успел он добавить что-то еще, как трое мальчиков выскочили из-за угла, и все они, спотыкаясь, замерли. «Наверное, если отпрыск дьявола ухмылялся, когда ему дали в руки первые вилы,– подумал Фред,– он ухмылялся примерно так же, как Томми Пэтчен, когда увидел маленького Генри, стоящего над упавшим Фредом, уже готовый швырнуть очередной камень».
– Будь я проклят,– сказал Томми практически с благоговением,– два слабоумных ниггера по цене одного.
Фред пропустил оскорбление мимо ушей, но почти засмеялся, когда вечный двоечник и невежа Трущобный Томми назвал Генри Торна «слабоумным». Конечно, возможно, Фреда Хастингса, умственно неполноценного уборщика, который работал в школе только благодаря государственной программе для инвалидов, и легко было так назвать, но десятилетний Генри был не только отличником, но и уже посещал занятия для продвинутых и занимался после уроков с двумя учителями, чтобы заложить основу для будущей стипендии. Фред знал о Генри все это – и еще кое-что. Он прочитал парочку отчетов школьного психолога, в которых описывались определенные потребности Генри. Школе сообщили о некоторых проблемах, когда Генри вернулся после длительного отсутствия – например, о том, что мальчик все еще был сильно травмирован инцидентом с его отцом и последующей комой. Что он был чувствительным. Интровертом. Он был склонен скрывать эмоции. Фред думал, что все это наверняка правда, и даже не вся. А еще он задумался, могут ли подавляемые отчаяние и гнев Генри однажды вырваться подобно стреле, которую установили и удерживали, а натяжение тетивы нарастало до тех пор, пока она не сорвалась и стрела не выскочила. Ракета с дьяволом на хвосте.
Да, Фред прочитал всё о Генри. В конце концов, позиция уборщика предполагала доступ туда, куда он был закрыт другим.
А еще он читал о Трущобном Томми. Знал, что его отец был бывшим заключенным, а мама уже стояла на учете. Еще один проступок, и у Томми будут новые школа и государственный дом – тот, в который детей отвозят после того, как заберут у родителей-дегенератов. Он даже знал о 123-Б Хикори-лейн – адрес вонючего трейлера, где жили Томми, его папаша-зэк и мамаша-шлюха. «Может, Фред и слабоумный,– подумал великан,– но уж точно не тупой».
– Ай! – закричал Генри, и Фред выплыл из своих мыслей. Его взгляд метнулся к Генри, который потирал руку, по маленькой щеке текла слеза. Парни снова засмеялись, и Фред увидел, как они готовятся к очередному залпу. Полетел новый камень, на этот раз от Легга, и у Фреда было всего мгновение на осознание того, что этот снаряд – большой, зазубренный, размером с кулак – направляется прямо ему в лоб. Мелькнуло что-то темное – учебник Генри – и траектория полета камня была нарушена с глухим бам.
Их взгляды пересеклись, и в глазах Генри промелькнуло удовлетворение, которое быстро сменилось страхом. Мы по уши в дерьме, читалось в глазах Генри, и Фред был согласен.
«Ну уж нет»,– подумал он.
Мужчина вскочил на ноги, и руки мальчиков, уже поднявшие камни, на мгновение замерли, пока те смотрели на гигантского уборщика и ждали, убежит ли он… или нападет.
Фред развел руками и сделал два быстрых шага по направлению к мальчикам.
– РРРАААРРР! – проревел он и на один радостный миг подумал, что малыш Хоукс правда обмочится. Тайлер Легг сразу же повернулся и побежал, а Томми же просто сделал один неуверенный шаг назад, подняв руку для броска.
Фред повернулся, подхватил Генри на руки так, словно тот был большим мешком с зерном, и бросился бежать.
– А ну назад! – заорал Томми то ли Фреду, то ли его перепуганным подхалимам; впрочем, Фреду было все равно. Он завернул за другой угол и схватил связку ключей свободной рукой. Его пальцы быстро нащупали нужный, когда он остановился перед синей металлической дверью с поцарапанной, потертой табличкой с надписью «ОБСЛУЖИВАНИЕ». Он вставил ключ в ручку, ловко повернул и рывком распахнул дверь.
Фред ворвался в комнату, быстро, но мягко поставил Генри на пол и закрыл за ними дверь. Генри сделал несколько шагов вглубь тесной темной комнатки, пока Фред прижимал ухо к двери.
3
Пока огромный уборщик прислушивался к нападавшим, Генри пытался восстановить дыхание. Через несколько мгновений он инстинктивно огляделся по сторонам. В кладовке уборщика он еще не бывал, поэтому с интересом изучал полки с бутылочками, щетками, коробочками и лампочками. Потом обернулся, почувствовав необходимость изучить маленькое, зарешеченное окно, которое светилось квадратом послеполуденного света.
Его голова резко повернулась к двери как раз в тот момент, когда снаружи послышался гром от бега. Мгновение спустя издалека донеслись разочарованные крики хулиганов. Генри знал, что они не станут испытывать судьбу и рисковать наказанием из-за охоты на уборщика-инвалида, поэтому уберутся восвояси скорее раньше, чем позже.
Генри тоже не слишком беспокоился. Он знал о хулиганах все, прожил с ними всю свою жизнь. Однако с тех пор, как он поступил в начальную школу «Либерти», он научился избегать нападений, считывая своих противников. Он понимал – до какой-то степени – когда дети злились, грустили или просто скучали, и реагировал соответственно. После того, как он понял, что нужно говорить или как реагировать – смело на ложные угрозы, застенчиво на серьезные – школьные хулиганы оставили его в покое. Как будто после нескольких встреч они поняли, что с Генри что-то не так, и, может, даже немного побаивались его. Той его части, с которой было что-то не так. В конце концов, люди боялись неизвестного. А хулиганы из начальной школы, несмотря все бахвальство, все равно оставались детьми. А детей, как известно, независимо от их размера и гнева, легко напугать.
Ожидая, пока закончится этот новый инцидент, Генри изучал Фреда, вернее, его спину. Он уже начал читать его, но понимал, что нужно быть аккуратным с личной информацией, ведь нельзя лезть в душу людям только потому, что ты это умеешь. Тем не менее, Генри не мог сдержаться – только чуть-чуть, проверить, как Фред…
И тут вдруг Фред повернулся и посмотрел на Генри сверху вниз.
В этом темном чулане, откуда невозможно было сбежать, наедине с этим гигантом, способности Генри быстро отошли на второй план. «Никто не знает, что я здесь»,– понял он. Прижимая учебник к груди, как щит, мальчик сделал шаг назад.
– Кажется, они убежали,– сообщил Фред.– С рукой все хорошо?
Генри кивнул, хотя руку немного покалывало от боли – наверняка останется синяк. И все же он переживал вещи и похуже. «Да уж,– подумал он,– намного хуже».
– Я открою дверь и проверю. А ты пока иди к выходу с другой стороны. Тебя кто-то ж-ж-ждет?
Генри кивнул, хотя это было ложью. Мальчик каждый день ходил домой один, и если он возвращался до 16:00, Дэйв и Мэри с радостью предоставляли ему такую свободу. Генри знал, что сейчас уже почти четыре. Но если Мэри не поднимет шум и не решит побеспокоить дядю Дэйва на работе,– а Генри сильно в этом сомневался,– пройдет еще добрый час, прежде чем кому-нибудь придет в голову прийти за ним. Если не дольше.
– Ну ладно,– сказал Фред. Он приоткрыл дверь на несколько дюймов и заглянул в освещенный проем.
С приступом паники Генри внезапно захотелось выбраться из этого чулана. Преодолеть это расстояние, выйти из школы, побежать по Уикер-драйв и вернуться домой, в безопасность, к Дэйву и Мэри. На него это было не похоже – паниковать и бояться, но было здесь что-то гнетущее, что-то опасное. Оно будоражило сознание и холодило позвоночник. Он почти мог это увидеть… Если бы только открылся…
– Ладно, беги! – громко прошептал Фред и широко распахнул дверь, а сам отошел подальше, продолжая следить, не появится ли кто.
Все его любопытство улетучилось, когда Генри юркнул наружу – туда, где свет. Он в последний раз быстро взглянул на Фреда, который на мгновение опустил глаза на Генри, прежде чем продолжить высматривать хулиганов. Не говоря ни слова, Генри побежал к выходу сразу за столовой.
Мальчик на бегу проверил местность, черный глаз яростно метался, но не нашел ничего ни вокруг себя, ни впереди. Где бы ни были те парни, они не стояли между Генри и свободой.
Далеко позади себя он услышал, как закрылась дверь чулана, а потом и слабые, торопливо удаляющиеся шаги уборщика.
Генри не обернулся. Не «потянулся» к нему.
Он не хотел знать, что тот почувствует.
4
В комнате мотеля было душно. Аризонское солнце уже пекло вовсю и зависло высоко в небе, ярко освещая пустыню, не щадя никого и ничего своим слепящим жаром. Солнце Аризоны совсем не походило на обычное – животворящий маяк тепла и радости, каким его видит остальной мир. Нет, здесь оно больше походило на то, как если бы сам Бог держал лупу размером с Млечный путь, фокусируя лучи этой далекой газообразной энергии в одну пронзительную точку разрушительного жара, сжигающую эту юго-западную пустыню и всех ее обитателей, прямо как дети издеваются летним днем над муравьями.
Пекущийся под смертельным лучом конкретно этот участок штата Красного дьявола не представлял собой ничего, кроме мутной ленты старого шоссе, редких зарослей пузатых кактусов, саркобатусов, дикого львиного зева и другой устойчивой к солнцу растительности. Насекомые, ящерицы и другая фауна, плодящаяся в сухую жару, неподвижно лежали вдоль плоских выступов песчаника или судорожно сновали по участкам потрескавшейся песчаной земли.
Среди всей этой колючей природы и чешуйчатой жизни было еще кое-что: темный, забытый монумент, сгорбившийся на обочине коричневого шоссе, ветхий и нелюбимый, как надгробие серийного убийцы. Перед этим моргом гостеприимства висела обветшалая вывеска «МЕДНЫЙ МОТЕЛЬ»; видавшие виды буквы изо всех сил цеплялись за отслаивающуюся, выцветшую белую краску. Под названием было несколько фрагментов букв цвета черного чая, которые когда-то могли быть словами «МЕСТ НЕТ». Доска, которая когда-то прикрывала эту надпись (в зависимости от занятости на момент времени), давным-давно рассыпалась в труху. В любом случае, если взглянуть на нынешнее состояние «Медного мотеля», любой нормальный человек счел бы эти слова риторическими.
В «Медном мотеле» было двенадцать одинаковых номеров, потрескавшаяся парковка, усеянная мощными сорняками (сейчас на ней стоял лишь потрепанный «Шевроле Камаро» 74-го, когда-то черный, а теперь выгоревший угольно-серый), сломанный автомат с газировкой, офис, в котором храпел худющий старый менеджер, и на этом все.
Из двенадцати доступных номеров одиннадцать были пусты.
В седьмом номере мерно стучал маленький кондиционер; тепловатая струя воздуха из пыльных вентиляционных отверстий практически никак не снижала удушливую температуру в затененном чреве комнаты.
Обнаженные, потные тела мужчины и женщины лежали на продавленном двуспальном матрасе, простыни и пуховое одеяло свалились с края и бесформенными кучами валялись на пыльном полу около кровати.
Женщина дышала ровно, лежа задницей кверху и раскинув руки и ноги; короткие черные волосы прилипли к ее шее, вискам и щекам. Мужчина же свернулся в позу эмбриона, одна нога непроизвольно подергивалась, его губы лихорадочно произносили слова, которые беззвучно таяли в воздухе. Зрачки неустанно блуждали под веками, а лицо исказилось то ли от боли, то ли от страданий.
Во сне он всегда бежал.
Он с Тимоти – мой мальчик, ему через несколько недель исполнится десять – и они уже почти три месяца прячутся на заброшенной мельнице на ферме тестя к северу от Беги. Они с сыном бегут по песчаным плоским камням, во что-то играя. Его жена дома, изо всех сил старается сделать сарай смотрителя пригодным для жилья, хотя бы временно. Тимоти смеется и поворачивается к своему отцу, когда раздаются три быстрых и громких выстрела. Выстрелы чистым эхом разносятся по сухому пространству, доходя до недалекой реки, в которой тем утром мальчик пытался поймать рыбу, но смог лишь забрызгать ступни, колени и руки речной водой и прохладной грязью.
Когда раздаются выстрелы, Лиам прекращает погоню, встает столбом и смотрит на сына, который виднеется из-за гребня – в одних зеленых плавках, на залитом солнцем лице читается растерянность. Он в панике поворачивается к мельнице. Отсюда видны побеленные стены их импровизированного жилища, коричневые пятна ржавчины на серой жестяной крыше. Позади парит сломанная ветряная мельница, широкие серые лопасти застыли в душном полуденном воздухе.
«Они нашли меня»,– думает он. Еще один выстрел, и один из камней плюется пылью.
– Тимоти, БЕГИ! – кричит он, как кричал тысячу раз в тысяче снов до этого.
Тимоти слушается. Он бежит так быстро, насколько только позволяют его маленькие ножки.
А потом он исчезает.
Лиам бежит к тому месту, где всего несколько мгновений назад стоял его мальчик, видит бесконечно глубокую трещину в скалах шириной в три фута. Он падает на живот и зовет своего сына. Из тьмы тянется рука. Тимоти плачет, и звуки его страданий эхом отдаются в темноте.
– Мне больно, папа! – кричит он, а затем сзади раздаются быстрые шаги, и Лиам протягивает руку вниз, ищет тонкие пальчики своего ребенка, и тут ему на спину наступает тяжелый ботинок.
Он хочет объяснить, что ему нужно спуститься в расщелину с зазубренными краями, где ручей впадает в холмы и исчезает под землей, расширяется и впадает в реку. Он должен быть со своим мальчиком в холоде, сырости и темноте.
В этом сне, в каждом варианте этого повторяющегося кошмара, что-то нечеловеческое тянется из темноты и закрывает грудь и лицо его сына скользкими черными руками, которые извиваются, словно питоны. Эта штука тянет его глубже вниз, в чернильную черноту, и Лиам пытается закричать, увернуться от каблука, впивающегося в поясницу, соскользнуть в расщелину, в темноту, чтобы спасти своего ребенка.
И вот тогда грохот выстрела из дробовика врезается в его череп… и он просыпается.
– Господи, Лиам, ты в порядке? – спросила девушка; взгляд сонный, дыхание зловонное.
Лиам сел, сердце колотилось, он с жадностью глотал воздух. «Гребаный сон»,– подумал он, скорее злой, чем напуганный. Ведь независимо от того, как далеко он убегал, проклятый разум всегда был с ним, таща за собой грязный мешок старых воспоминаний.
– В порядке,– резко ответил мужчина, поднимаясь с кровати, встревоженный тем, как ужасно жарко было в комнате.
«Видимо, уже за полдень»,– подумал он и огляделся в поисках своих джинсов.
– Кажись, какой-то ужасный кошмар,– сказала девушка.
Лиам нашел джинсы, поднял их и просунул в них ноги. Он застегнул широкий коричневый кожаный ремень и впервые с момента пробуждения обратил внимание на женщину. Мозг был все еще затуманен из-за выпивки прошлой ночью – а потом и ранним утром. Сначала в том дерьмовом баре в Юме, а потом, когда тот закрылся, здесь – они поехали на север и остановились в первом попавшемся мотеле.
И как, черт возьми, ее зовут?
Лиам пожал плечами, решил, что это все равно не важно, и стал размышлять, уехать ему сейчас или сначала принять душ. Пока он размышлял и пытался забыть о проклятом сне и воспоминаниях, что шли в придачу, девушка тоже встала с кровати с хитрой ухмылкой. Она подошла ближе, обнаженная, словно змея, и начала возиться с только застегнутой пряжкой.
– Да ладно, Лиам, давай вернемся в постель. Что за спешка?
– В постель? Да тут же сто градусов.– Он на мгновение задумался.– Пойду приму душ, а потом сразу поеду.
Девушка обняла его, прижалась грудью к его ребрам, и Лиам вдруг понял, что реагирует на это даже несмотря на жару, раздражение и сон.
– Тоже неплохая идея,– сказала она.– Давай быстренько примем душ, а потом поедем в Калифорнию, да?
Она снова хихикнула и крепко прижалась к нему всем телом так, что это наводило на мысль о том, что их представления о душе существенно различались. Мужчина зажмурился и на мгновение задумался, пытаясь вспомнить, когда, а главное, нахрена рассказал ей о Калифорнии?
Тупой тупой тупой тупой тупой…
А потом он все вспомнил. Девушка была там барменшей. Перед закрытием она украла выпивку, а Лиам пообещал отвезти ее в мотель. Они легко вышли через черный ход, когда старик, управляющий баром, пошел посрать и сидел там еще десять минут после того, как они сбежали.
Стоп, он рассказал ей больше, так ведь? Рассказал о своем прошлом. О бегстве из Австралии после… После того, что случилось. Как затем познакомился с несколькими мелкими предпринимателями в Лондоне, чтобы обзавестись кое-какими контактами. И… да, черт возьми… он рассказал ей о своей бывшей, Каарон, и о Тимоти.
Лиам, может, ты и охренеть как умен, когда трезв, но когда к тебе пьяному подходит хорошенькая девка, ты тупее осла.
Он выдохнул и посмотрел на макушку девушки. С некоторой грустью он задумался, не слишком ли много ей рассказал. Например, то, что могло навредить в Калифорнии, навредить Джиму… или работе, придурок. Да уж. Он все пытался вспомнить, но он бы никогда об этом не рассказал… так ведь?
Он не хотел причинять ей боль, и уж точно не хотел ее убивать. Но от нее нужно избавиться, и побыстрее, пока у нее не появились еще какие-нибудь блестящие идеи вроде поездки с ним вообще куда-то, не говоря уже о Калифорнии.
– Послушай, дорогуша,– сказал Лиам, стараясь говорить как мачо австралиец, в которого она влюбилась, а не как коварный преступник, которым он был.– Может, ты пока включишь воду, а? А я скоро подойду.
Он оттолкнул ее, поцеловал в губы, и когда она провела руками по его щекам и взлохмаченным черным волосам, он почти подумал о другом выходе, потому что внезапно ее версия душа показалась чертовски хорошей идеей. Он прервал поцелуй и отвел взгляд от нее, от ее тела, будто что-то выискивал.
– Мне надо позвонить, ладно? Иди включи воду.
