banner banner banner
Пляс Нигде. Головастик и святые
Пляс Нигде. Головастик и святые
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пляс Нигде. Головастик и святые

скачать книгу бесплатно

Когда рогатое внезапно появилось в круге света, моя спутница воскликнула “Fuck!” и прижалась ко мне всеми своими татуировками, как бы испуганная. Не поцеловать её было очень трудно, только святой отшельник мог бы удержаться; сам удивляюсь, как у меня получилось. Рассмеявшись, она сказала:

– Пойдём купаться в ванночку?

– И послушаем сирен?

– Воздушной тревоги здесь не бывает.

– Я имел виду…

Она прикрыла мне рот ладонью.

– Я поняла – ты всё знаешь.

– А вот и нет. Я не знаю, как тебя зовут.

Она капризно оттопырила верхнюю губу.

– Fuck. Каждый раз эта заморочка. Сказать правду?

– Как хочешь.

– Могу назваться Катей. Но на самом деле я – Карма.

– Ого!

– Ну да. В БЦ тоже все ржут.

Девочку назвали Кармой в честь покойной бабушки, самой красивой комсомолки города Баку, делегата X съезда ВЛКСМ (апрель 1936 года), на котором бабушка встретила свою любовь – делегата из Симферополя в модном костюме, который он лично спроектировал и построил. Юноша был жгучий караим из семьи портных, но как раз во время съезда сменил профессию. Его взяли в НКВД, и он так наловчился шить дела для врагов народа, что вскоре стал любимым следователем Берии. Под коньячок Лаврентий Павлович любил наблюдать за работой своего подчинённого – как он выдавливает глаза троцкистам или делает отбивную из режиссёра Мейерхольда. Семья была не в курсе этих ужасных подробностей, пока дедушку самого не поставили к стенке, принеся в жертву на алтарь XX съезда КПСС.

При таких обстоятельствах не удивительно, что папа Кармы стал оголтелым диссидентом. Он долго нарывался на неприятности, и в конце концов сел на три года за смелую шутку в самолёте Москва – Одесса, где остановил пилота, вышедшего из кабины размять ноги, и с улыбкой сказал ему: “Я вижу, вы тоже еврей… Полетели в Израиль?”

Советская власть мало того, что без чувства юмора, так ещё постоянно кошмарила папу антисемитизмом. Назло режиму он всегда болел за сборную Чехословакии во время чемпионатов мира по хоккею, читал на ночь Оруэлла и мечтал о самосожжении на Красной площади. Его жизнь была страшной, как атомная война, и безнадёжной, как очередь в ОВИРе. Кто бы мог подумать в 1984 году, что тяжёлый советский кошмар внезапно закончится водевилем, что с Юга придёт Мешиах Горбачёв со своей Перестройкой, и железный занавес попилят на металлолом…

С маленькой Кармой на руках семья перебралась в лучший мир – на оккупированные территории Западного берега реки Иордан. Там, конечно, тоже не всё было цимес мит компот. Папу жутко выбешивало, когда его называли “русским” – как понаехавшего из бывшего СССР. Ему это было противно, он чувствовал себя словно Грегор Замза, проснувшийся тараканом.

– Почему же ты так хорошо говоришь по-русски?

– Это моя другая бабушка – Соня. Она была литературной училкой, и мы каждый день читали русских классиков.

– Папа не возражал?

– Что такое папа против бабушки Сони?

За пределами книжек была тоска. Детство в унылом кибуце, утренняя дойка тучных коров под кошерную музыку, школа с учителями в чёрных шляпах, жёлтая пустыня, откуда иногда прилетали ебучие арабские ракеты. Воздушная тревога была единственным развлечением, в тесноте бомбоубежища подросткам удавалось нащупать много нового.

На своё шестнадцатилетие девочка сделала себе подарок – слиняла в Иерусалим, где повстречала Костю, путешествующего учителя из далёкого сказочного Кемерово. Он ласково научил её медитировать на радужный свет, и она моментально врубилась в Алмазный путь – эту чудесную возможность вечно трахаться с бодхисатвами.

Тогда она сделала свою первую татуировку на животе – весёлого тигрёнка, играющего под водопадом. Тигрёнок появлялся каждый раз, когда она ложилась в постель с учителем. Мощной лапой он разбивал голубую упругую стену воды, в которую она превращалась во время секса. Её первый оргазм был похож на ограбление ювелирного магазина – стон сигнализации, разбитая витрина и преступный блеск бриллиантов чистой воды. Падая с когтей тигрёнка, они повисали в воздухе отражениями её прошлых жизней. Карма умирала тысячу раз и опять появлялась на свет в какой-нибудь вселенной, для которой её рождение ничего не значило. Татуха стоила бешеных шекелей – как настоящее произведение искусства. Это было у Красного моря, в Эйлате, где многие делают татуировки просто от счастья, которое никогда не повторяется.

Но Карма по глупости захотела остановить мгновение и увязалась за Костей в Россию. Папа бесился и горевал, когда она сообщила ему об отъезде, он запугивал дочь рассказами о стране грязных туалетов без горячей воды, где двери не закрываются, потому что КГБ в любой момент может войти куда угодно. Папа говорил, что Россия – это страна стукачей и трусов, где все предают друг друга, родители отказываются от детей, дети ненавидят родителей, и никто не говорит правды, потому что за неё убивают. Русская женщина, кричал папа, – это несчастная наложница вечно пьяного хама.

Карма не верила в эти страшилки. Но действительность оказалась ещё хуже. Бодхисатва из Кемерово был женат, имел детей, и не собирался с ней жить. Узнав такую новость, она чуть не сгорела от стыда и гнева, начала курить по две пачки в день, дымила сигаретами, как труба крематория, и медитировала на огонь. В местном салоне ей сделали татуировку между грудей – два хохочущих скелета раздвигают ноги. Картинка оказалась пророческой. Летом Карма поехала в Калугу, на тренинг перерождения, и встретила Машу, которая затащила её в свой мир несколькими поцелуями. Ночью они купались в реке, Маша сказала: умри, не бойся, толкнула Карму под воду и сделала своей собственностью, подстилкой и покрывалом. Они поселились на Васильевском острове, в коммуналке, похожей на лабиринт; Маша приходила с работы, брала Карму за руку и не отпускала всю ночь; однажды на рассвете они выбежали на набережную Лейтенанта Шмидта потанцевать и так расколбасились, что скинули одежду. Какой-то случайный припозднившийся иностранец восторженно фотографировал их пляски, и объектив у него становился всё длиннее; под конец они с хохотом иностранца трахнули, отобрали камеру и бросили в Неву. А вскоре у Маши был день рождения, и Карма пошла в салон набивать на лобке любящие глаза – в подарок любовнице, но так вышло, что сама внезапно влюбилась в татуировщика, очень высокого, выше двух метров, молодого красавца с длинными тонкими пальцами, который во время работы склонялся над ней, словно гинеколог. Он был такой худой, что Карма, предвкушая, как будет с ним обниматься, представляла себя пандой, залезающей на бамбук. Но вот незадача, маленькое препятствие: этот Миша (бамбук-гинеколог) встречался с мальчиками. Нежные питерские геи, озабоченные классовой борьбой. Собираясь вместе, они бесконечно трындели о социализме и левом движении. Карма не понимала ни слова. Пришлось читать “Капитал”, смотреть фильмы Годара и продавать марксистские газеты у Казанского собора. От Маши она ушла; та устраивала дикие сцены. Но для неё, если что-то закончилось, то его больше нет, никаких камбэков. Только вперёд. Правда, Миша оставался к ней нежно-прохладен, часами говорил про май 1968 года и общество спектакля, прячась в чужом прошлом, как под водой. И тогда она придумала новую картинку на коже – окей, не сама придумала: была в кино, смотрела американскую “Девушку с татуировкой дракона”, одна, Миша отрицал “голливудскую пропаганду”, – и, глядя на экран, поняла, что ей срочно нужен дракон на спине, обвивающий хвостом шею и ныряющий вдоль позвоночника за жемчужиной на заднице. Вернувшись из кино, она попросила Мишу набить дракона. Он вдохновился этой идеей, и, когда дошёл до жемчужины, у них всё получилось. В тот раз ограбление ювелирного было таким реалистичным, что настоящая полиция явилась узнать: почему девушка кричит в татуировочном салоне? Однако это странное счастье продолжалось недолго. Миша часто хандрил из-за грехопадения в буржуазную гетеросексуальность – и через месяц надоел Карме. Она уехала в Москву, настоящий Вавилон секса: каждый следующий круче прежнего, бесконечная лестница в небо. Вот она, на левой ноге, идёт от подъёма ступни до бедра…

– Ты так щедро даришь любовникам поверхность своего тела. Что будешь делать, когда она закончится?

Карма засмеялась.

– Да, вот такая я пруца[2 - Шлюха (ивр.).]. Но для бодхисатвы всегда найдётся место в моей книге.

Утром внезапно скончалось лето, и температура упала до около ноля. Пошёл дождь, замешанный со снегом, ветер усилился до 15 метров в секунду. Трудно поверить, что ещё вчера мы купались. В конце августа погода на Алтае непредсказуема. Метеорологи берут отпуск за свой счёт.

С великим сожалением покинув прекрасный Аскат, я перешёл через мост и занял стартовую позицию на трассе, у рекламного щита с голыми женскими ногами и слоганом: “Быстро. Безболезненно. Навсегда”. Казалось, что речь идёт о чём-то большем, чем депиляция. После ночной ванночки с Кармой всё вокруг казалось не таким, как на самом деле.

По другую сторону трассы дешёвый мотель завлекал водителей объявлением “СТОЯНКА ДУШ”. Трафаретные белые буквы на красном фоне, без запятой. Парковка заполнена обляпанными грязью грузовиками из разных стран. Прямо на рабочем месте утомлённых дальнобойщиков обслуживают добродушные бляди в вязаных шапочках с помпончиками. Это у них что-то вроде униформы и опознавательного знака. Я насчитал шесть пушистых шариков, ритмично прыгавших в кабинах грузовиков.

Стоя на дороге, я размышлял о том, зачем я стою на дороге. Нормальные люди, располовинив земную жизнь, берут в кредит автомобили, чтобы ездить на работу и выплачивать ипотеку. Они не останавливаются, проезжают мимо, нормальные люди в нормальных машинах, слушают радио и наслаждаются климат-контролем. Это ведь нормально, когда человеку ни жарко, ни холодно. Когда всё под контролем. Наверное, это не так страшно, как я думаю. У нормальных людей под ногами твёрдая почва, в голове – здравый смысл, в руках – синица и чувство локтя. Их дети вовремя ложатся спать и посещают кружки. А что делают мои дети? И, кстати, где они? Последний раз я видел их в гугле, когда виртуально бродил по улицам бывшего родного города с помощью функции стрит-вью. Город не изменился. Знакомые трещины на асфальте змеились тем же узором, что и пять лет назад.

Зато дети выросли. Я встретил их неожиданно, повернув из-за угла Дома пионеров (тоже бывшего), куда сам ходил когда-то в кружок выжигания по дереву (мои родители старались быть нормальными). Они сидели на асфальте, дети мои, в обществе ровесников хулиганского вида, и чем-то были так увлечены, что не заметили, как гугломобиль со стеклянным шаром оцифровал их мимоходом и навсегда.

Кажется, они резались в карты. С уверенностью сказать не могу. При увеличении картинка на экране становилась размытой, распадалась на пиксели и вызывала печаль.

Но хичхайкер не должен выглядеть грустно, иначе он не получит свой лифт. Надо улыбаться каждой машине, приветливо, как бы наслаждаясь дорожной суетой и мельканием знаков, которые не дают задуматься всерьёз и надолго, и каждый, кто нажал на тормоз, кажется черновиком романа.

Автостоп до Москвы получился черепаховый. 29 лифтов на 4000 километров. Двенадцать водителей поделились интересными историями. Только одна имеет значение для развития сюжета. Но я расскажу три, потому что жаль их терять.

1) Пожилой дядька на “Лада Калина”. Выезжал с заправки, лёгким движением головы пригласил садиться. Километров двадцать мы молчали, потом он заговорил:

– Вчера я наконец-то познакомился со своим отцом. Он живёт в деревне. Мы целый вечер просидели у телевизора. Я привёз подарки: полезный швейцарский нож, лекарства от давления, кое-что из еды – консервы, гречку. Мой отец глуховат, до него не сразу дошло, кто я такой и зачем явился. Но перед сном он громко сказал: “Спасибо, что потратил на меня время”. Знаете, как много времени в сельской местности, и какие страдания это причиняет людям? День за днём из развлечений только болезни и социальная несправедливость. Ночью я пару раз просыпался от храпа отца за стеной, думал о чём-то важном, но так и не смог ни до чего додуматься. Утром обнаружил пропажу сумочки с документами, видимо, кто-то из местных жителей залез в окно, когда я забылся сном. Несчастные люди, зачем им мои документы? Теперь возвращаюсь домой без прав, но чувствую себя абсолютно спокойно. Впервые в жизни. Я ведь фокусник, а в нашей профессии каждый раз переживаешь, что номер не пройдёт.

– Фокусник! Вот это да!

– Да, – кивнул он. – С тех пор как развалился государственный цирк, приходится работать по вызову: дни рождения, утренники, малый бизнес. – Он со вздохом извлёк изо рта аккуратное пёстрое яичко. – Вот. Возьмите.

Исполнив трюк, замолчал. Тема была раскрыта. Мы простились у развилки, иллюзионист укатил в свой Бийск, я остался на федеральной трассе в тени плюющейся дождём фиолетовой тучи, с уверенностью, что дорога уже опознала меня как своего и начала передавать по эстафете.

2) Потрёпанная жизнью “Toyota Carina” из Казахстана. Трое юношей в тюбетейках, улыбаются по-восточному сладко:

– Вы настоящий путешественник, да?

Русский для них не родной, слово “автостопщик” они не знают. Курят кальян прямо в машине. Сначала кажется, что попал в ад, но потом привыкаешь. Половину дороги я перечисляю названия мест, в которых побывал. Казахи, словно джинны, выпускают из ноздрей сиреневый туман, слушают уважительно, как бесплатного хаджу, произносящего заклинания: Индия, Бургундия, Монголия, Монако, Рим, Нью-Йорк, Полярный круг, Нотр-Дам, Варанаси, Архангельск…

– А в Голливуде вы были?

– Однажды.

– А расскажите.

Рассказываю. Зимой бульвары Голливуда полны голубых цветов размером со шляпу ковбоя. Пьянящий аромат привлекает стаи колибри. Птички вьются вокруг цветка, словно пёстрые хвосты воздушных змеев. Но перед входом в заветную голубую щель дежурит группа альфа-самцов, которые жёстко фильтруют поток желающих. Это ничего, что колибри маленькие, у них тоже есть лидеры и лузеры. Одни хлебают нектар от пуза, а других не пускают к кормушке. Это нормально, таковы законы природы. И всякий, кто покусится на основы, будет потрясён. Я видел мальчика лет десяти, который решил установить справедливость, типа коммунизма для колибри, чтобы всем хватало еды. С этой целью он отстрелил из рогатки самцов, узурпировавших наслаждение. Но коллективная воля стаи немедленно восполнила потерю – у цветка встали новые альфы, которые точно так же отпихивали более слабых. А сами посасывали, сколько хотели. Мальчик бросил рогатку и убежал с бульвара в слезах. Так напугал его механизм воспроизводства лидеров. Да и с птичками нехорошо получилось.

Я заканчиваю, меня благодарят. Все довольны. Символический обмен бензина на пиздёж прошёл в лучших традициях “Тысячи и одной ночи”.

Внезапно юноша, сидящий рядом со мной на заднем сиденье, встревает с вопросом:

– А вы были в Бермудский треугольник?

– Нет, не был.

– Я тоже хочу быть путешественник. Но не просто так, а чтобы поехать в Бермудский треугольник. Там исчезают корабли. Но они не совсем исчезают, они приходят в других местах, даже на другой планете. На Марс, на Юпитер. Я хочу в треугольник, но родители не разрешают. Говорят: иди медресе, религия – хорошая работа. А я не хочу и не буду!

Это был подростковый бунт: отцы и дети над пропастью во ржи. Мне стало немного совестно за то, что я сдвинул юноше точку сборки, и теперь он, кажется, негоден для мирных целей – базара и медресе. Что с ним будет? Пойдёт бродить по свету, как тень, потерявшая хозяина, пока не завербуется в какой-нибудь шахид-проект.

3) Поэт на “Тесле”. Как тебе такое, Илон Маск? Белая американская электролебедь остановилась в степи, у придорожной заёжки, где я коротал время, подслушивая разговор двух пожилых секс-работниц в вязаных шапочках.

Девушки говорили о кулинарии.

– Я всегда делаю для себя, просто для себя, – рассказывала красная шапочка зелёной. – Не потому, что я что-то такое. Но зачем стараться, если не для себя?

– Ну, конечно! А ты её как готовишь? Она у тебя твёрдая остаётся, клубника?

– Ну, всяко твёрдая, это же клубника.

– А ты её поруби, поруби, и она не будет твёрдой, будет очень вкусно, если сделаешь тесто сладким, положишь его в такой противень, в противень с бортиками, сверху клубнику, и запекай её открытой, обязательно открытой.

Поэт входит, говорит всем “привет”, просит кофе, садится и начинает что-то записывать на салфетке. Повинуясь внезапному импульсу, я спрашиваю: стихи? Он улыбается смущённо, как будто его застали за неприличным в кабинке общественного туалета. От руки лучше чувствуешь ритм, объясняет он. Протягивает мне руку. Мы знакомимся, и – о, чудо! – оказывается, мы давно уже друзья, точнее – френды на фейсбуке, с которым делимся движениями души, точнее – персональными данными. Поэта зовут СС, он концептуалист из Новокузнецка, последняя книга его стихов называется “Осыпь Мандельштама”.

– Как же, как же, я читал у вас в ленте вот это: “Тревожно / кричали чайки / на крыше чрезвычайки”. Сильные строки.

– Большое спасибо.

– Над чем сейчас работаете?

– Заканчиваю поэму “Зоофилы”.

– Любопытная тема.

– Но это не для фейсбука – забанят сразу.

– Понимаю: цензура.

– Новый мировой порядок.

– Дивный новый мир.

– Геббельс мог бы позавидовать.

Мы радуемся друг другу, словно земляне, встретившиеся на краю Вселенной, в последней межгалактической забегаловке. СС предлагает мне лифт. Авек плезир! Никогда не ездил на “Тесле”. Уверен, что это езда в незнаемое.

Выходим на улицу, поэт вежливо придерживает дверь. Зелёная шапочка говорит красной:

– Видела пидоров? Я их боюсь. Вот просто до смерти боюсь.

Машина поэта управляется одним пальцем. На экране бортового компьютера СС выставляет режим поездки. Я спрашиваю: автопилот есть? Конечно, даже два. А второй зачем? Не знаю. Наверное, чтобы первому было не скучно. С гонораров прикупили? Он смеётся. Это всё научная фантастика виновата. “Туманность Андромеды”, “Марсианские хроники”, “Билет на планету Транай”. С детства мечтал о звездолёте, и вот наконец появилось что-то похожее. Я влез в фантастические долги, чтобы её купить. У меня огромное тело кредита. Гораздо больше моего собственного. Я не курю, не пью и почти не ем. Но она того стоит.

Отпустив руль, поэт закидывает руки за голову и смотрит в небо сквозь прозрачный потолок. Машина едет сама. Мотор жужжит, как волшебная муха, и кажется, что мы плывём над дорогой, расслабленные гости из будущего, залетевшие в отсталую страну. Навстречу нашему звездолёту, воняя соляркой, едет потрёпанный междугородний автобус. У водителя отвисает челюсть.

На холме раскинулось огромное кладбище: звёзды и кресты до горизонта. Люди с граблями и лопатами бродят среди могил, словно гастарбайтеры в городе мёртвых, обслуживающий персонал, – делают уборку, меняют цветы, наводят красоту и, уходя, оставляют ненужные хозяевам конфеты. На кладбище очень важно иметь орудия труда. Прошлым летом, навестив могилу матери с голыми руками, я нашёл её в зарослях высокой травы, уже подсохшей на солнце; стебли были жёсткие и крепко сидели в земле; я поджёг их, чтобы расчистить участок, – и в результате устроил пожар, который пришлось затаптывать ногами. Нормальные люди, работавшие по соседству, были в ужасе. Наверное, со стороны это выглядело как шаманский танец среди языков огня, и во все стороны летели искры. Почему-то мне всегда неудобно перед людьми за своё поведение.

– А вот я, – говорит поэт, – приношу родителям стихи. Родители – мои вечные читатели. Как только у меня выходит новая книжка – сразу иду на кладбище. Я там полочку смастерил между надгробий мамы и папы. Что-то им нравится, а что-то – нет.

– Как вы об этом узнаёте?

– По состоянию книг. По следам на страницах. Некоторые стихи заложены сухими жучками или травинками. Один сборник я нашёл разорванным.

– Думаете, про зоофилов им понравится?

СС нахмурился и покачал головой: мол, тише вы! Приняв нормальное водительское положение, повернул руль и съехал на обочину. Заговорщицки на меня глядя, предложил выйти покурить. Мы удалились на опушку леса, я полез в карман за сигаретами и хотел угостить поэта, но он отказался.

– Я бросил. Насчёт покурить было сказано для конспирации.

– Что?

– Не хочу, чтобы она слышала, – кивнул на Теслу.

– Неужели все разговоры записываются?

– Можете не сомневаться. Вы сейчас поймёте, почему нейросети не должны об этом знать.

Он надел очки, вынул из кармана салфетку и с выражением прочёл стишок[3 - Я сижу на гореЯ ебу козуДенег нет у меня совсемА без денег аллах не даёт женуИ жена не даёт никогдаНо жена внизу не даёт никогдаПотому что аллах не даётДенег мужчине ебать женуА бесплатно даёт лишь козаЯ ушёл на горуЕбать козуУ неё квадратные глазаА я мужчина и у меня есть хуйКоторый мне дал аллахОна мне нравитсяПосле дождяНебом пахнет коза мояИ мне кажется это жена и аллахВместе со мной на горе] про секс между мусульманином и козой, прекрасно сочинённый, но ужасный со всех других точек зрения, от законов шариата до уголовного кодекса РФ. Закончив первую салфетку, поэт достал ещё несколько и анонсировал продолжение:

– А здесь у меня про евангелистов.

– Это… это как же?! Орёл, телец и лев?

– Именно так. Хотите послушать?

Отступать было некуда – позади стоял мрачный лес с неведомыми зверушками. Хотя, если вдуматься, где, как не в лесу, читать такие стихи? В общей сложности СС выступал передо мной около получаса, местами было дико смешно – автор не ограничивался оскорблением религиозных чувств, светским персонам тоже доставалось. В одном из фрагментов под названием “Сильнодействующий президент” описывались любовные игры Путина с амурской тигрицей, которую доставили в его кремлёвский альков под наркозом. А философская глава “Критика неебического разума” повествовала о влечении Канта к голубям.

– Да-а, – задумчиво протянул я, дослушав поэму. – Дерзко! Вы, батенька, прямо Шарли Ебдо. Как бы вам голову не открутили.

– Это вряд ли, – ответил поэт. – Я больше штрафов боюсь. Поэтому не стану публиковать поэму, пока не выплачу кредит. А голову – вряд ли. Мы же всё-таки не в Париже.

И тут я вспомнил, что, ёлки-палки, еду в Париж, на родину свободы, где всегда ценили талантливое нарушение границ дозволенного. У меня родилась идея – напечатать “Зоофилов” на берегах Сены, перевести на французский и издать под скромным псевдонимом SS. Как вам такой план? Поэт выслушал и загорелся. Но буквально через минуту пригорюнился и заявил, что отказывается посылать мне стихи по электронной почте.

– В этом мире нет ничего тайного, – сказал он.

– Ну и ладно. Pas de probl?mes. Давайте отксерим ваши салфетки. По-моему, так даже интереснее – возить рукописи через границу, как в старину.

В ближайшем райцентре мы отыскали ксерокс, под гордой вывеской “Мир копий”. Провинциальные бизнесмены любят такие названия: Миробоев, Миралмазов, Мирунитазов, звучащие, словно фамилии водевильных чеченцев. Или вот ещё – Бутик Эклеров.