скачать книгу бесплатно
Мы в оцеплении. Прорываемся. Прорываемся! Дивизии больше нет.
Стрелковый полк.
От роты девчонок из Уральска никого не осталось.
Письмо от бабушки: «Алёша, Лариса и Сашенька по-прежнему не пишут. Береги себя, моя деточка, больше у меня никого не осталось».
«Бабушка, у меня тоже никого, кроме тебя».
Окапываемся. Блиндаж. Землянка. Бой. Отступаем.
Отступать некуда – позади Москва!
– Верка, в чём твой секрет? Почему тебя пуля не берёт? – Это Зинка. Когда же она появилась в санроте? Вера не помнит. – Ну, скажи! Может, оберёг какой? На тебе даже крестика нет.
«Да, в стане научного атеизма перед лицом войны многие надели крестики. Но бережёт меня кокон».
Март. Письмо от бабушки. Написано ещё в декабре. Почерк дрожит: «Прощай, моя деточка! Да хранит тебя Бог!» Больше писем нет.
Ползти. Искать. По мёрзлой земле и смятому снегу. По осколкам льда. Ползти. По чавкающему весеннему месиву. По непаханым полям. По вытоптанной траве. Ползти и искать. Из зимы в лето. Изо дня в день. И не думать.
Июль 42-го. Под Богучаром. Артиллерийский батальон. Командир санроты указывает на майора, стоящего к ним спиной в группе других офицеров:
– Командир батальона…
«Папа? Это же папа! Он говорит… Папин голос!»
Вера бежит, раскинув руки:
– Папа! Папочка-а-а!
Со спины обнимает его за плечи и прижимается щекой.
Комбат оборачивается:
– Ты что, девчушка? Обозналась?
Вера захлёбывается слезами и обидой. Это не отец.
– Шувалова! Ты что творишь? Да я тебя…
– Отставить! – это майор командиру санроты. Потом Вере: – После боя поплачем, девчушка. Иди готовься.
Бой. Бежать. Ползти. Кокон. Искать раненых. Тащить. Окоп. Убедиться, что похожий на папу комбат жив. Снова за ранеными.
Танки! В кокон. За раненым. Нашла. Тащить в окоп. Умер. Искать другого. Тащить. И этого убили.
С танками идёт пехота. Грохочут винтовки. Почему наши не стреляют? Майор!
Комбат лежал в окопе. В крови, без сознания. Вера приложила пальцы к его шее. Руки так тряслись, что и не понять, есть ли пульс. Прижалась ухом к груди. И тут майор застонал. Живой!
Вдруг стрельба стихла. Лязг гусениц приближался и дрожала земля. Танки прошли над окопом. Значит, наши отступили. Сейчас немцы пойдут добивать раненых. Если увидят офицера – возьмут в плен. Нельзя! Вера лихорадочно соображала. Раздались первые одиночные выстрелы и короткие очереди. Идут! Планшет! В нем документы. Вера сняла его с комбата и спрятала себе под гимнастёрку. Оттащила командира подальше от блиндажа: тут будет жарко. Так, теперь надо спрятаться под тела убитых.
Загремели взрывы со стороны блиндажа. Ищут живых в окопах. Вера обняла комбата. Укроет ли кокон двоих? Иного выхода всё равно не было, стоило попробовать. Фашисты прошли мимо. Кокон не подвёл. Скоро стемнеет, можно будет выбраться.
Ползти. Тащить. К реке. Добраться до рощи. Там можно укрыться.
Комбат пришёл в себя:
– Как зовут тебя, девчушка?
– Вера. Вы помолчите, товарищ командир. Фашисты могут вернуться.
Они вернулись, когда до рощи оставалось метров пятьдесят. Надо замереть, притвориться мёртвыми. Комбат снова в беспамятстве.
Немецкая речь всё ближе. Один из фашистов идёт прямо на них. Майор стонет. Услышат! Вдруг рядом с немцем хрипло, с усмешкой, по-русски:
– Получи, гад!
Взрыв гранаты. Болью пронзает колено. Крик сливается с грохотом. Фашисты стреляют на бегу, забирают своего и уходят стороной.
Вере снилось, что она на море. Отец держал её в своих сильных руках и качал на волнах. В лицо летели солёные брызги.
Она открыла глаза: над ней сомкнулись кроны деревьев, сверху падали капли дождя. Её несли в плащ-палатке.
– Комбат! – Вера встрепенулась. Нога взорвалась болью.
– Лежи, сестричка, жив командир, рядом несут, – улыбнулся ей боец.
Вера закрыла глаза и снова упала в руки отца.
Глава 5. Саратов
«Милая, дорогая моя бабушка! Вот уже почти год прошёл с твоего последнего письма. Надеюсь, что писалось оно в миг отчаяния, ты жива и здорова, а причина молчания в том, что почта не проходит сквозь блокаду.
Сейчас я в госпитале в Саратове. Родная, только не волнуйся: ранение лёгкое, первое за десять месяцев войны, и то – в ногу. Пришлось, правда, оперировать, но скоро снимут гипс. И будет решаться вопрос о моём возвращении в строй. Возможно, комиссуют. Есть в этом и хорошая сторона: папа несказанно обрадуется, узнав, что с балетом покончено навсегда.
В госпитале меня наградили медалью «За отвагу». Да-да, я продолжаю славную традицию нашей семьи.
Саратов – удивительный город. Он словно Рим, куда ведут все пути. Здесь одномоментно собралась вся культура страны: Киевский, Харьковский, Полтавский и Московский театры, Московская консерватория, наш Ленинградский университет… Всего и не перечислить.
Бабушка, как же я скучаю! Береги себя. Горячо целую. Твоя Вера
16 ноября 42».
Вера свернула письмо треугольником. Она не будет тревожить бабушку тем, что потребовалась повторная операция. И если бы не комбат, она могла бы лишиться ноги. Когда их доставили в полевой госпиталь, майор пришёл в себя и услышал приговор врача:
– Ампутировать! Кость раздроблена, больше суток прошло, гангрены не избежать.
– Это будет последнее, что ты сделаешь. Расшибись, но ногу Верочке спаси! За эту девчушку я тебя из-под земли достану. – На врача смотрело дуло пистолета.
Больше комбата она не видела: когда очнулась после операции, того уже отправили в тыл.
Веру тоже доставили в тыловой госпиталь санитарным поездом. В Саратов она приехала с жаром и в бреду. Швы на колене лопались от гноя.
Повторная операция. Наркоза нет. Вера нырнула в кокон: «Мне не больно».
После недели лечения солевыми примочками рана очистилась, жар понемногу спал. Наложили гипс.
Здесь же, в госпитале, Вере вручили медаль за проявленную отвагу и мужество при спасении командира и важных секретных документов.
В крохотной женской палате их было двое. На соседней койке лежала обожжённая Лида, скрытая под бинтами. Она не разговаривала, лишь иногда тихонько стонала.
Вошла медсестра, баба Валя. В этой больнице она проработала лет пятьдесят.
– Вера, ты что же всё лежишь? Ослабнешь! – Баба Валя дала таблетки и отошла к Лиде.
– Я встану. Позже.
– Скоро гипс снимать, заново учиться ходить непросто. Тебе тряпочки нужны?
– Нет.
– Опять нет? Ты уже третий месяц у нас, а всё не нужны… Вер, ты не беременная?
– Нет. Мне вообще не нужны.
– Как так? У тебя что, никогда месячных не было?
– Были, но кончились. Четыре года назад.
– Бедная девка, – покачала головой баба Валя.
Вера не считала себя бедной: хоть одной извечной женской проблемой меньше. А когда она захочет детей, кокон снова всё исправит. Теперь она всецело ему доверяла, ведь он говорил с ней в те самые тяжёлые дни после ранения. Она и сейчас слышала его вкрадчивый голос, полный сожаления:
– Верочка, зачем же ты усомнилась? Всё для спасения было устроено: и умирающий с гранатой очнулся, и отступившие бойцы возвращались за вами…
Действительно, когда застонал комбат, Вера испугалась, что их заметят. Нет, она не вылезла из кокона, но вдруг ослабла вера в его защиту. В тот момент в её колено впился крошечный осколок гранаты.
Вера всё-таки потянулась за костылями и села на койке.
– Баба Валя, у меня нога стала короче сантиметров на десять. Это навсегда?
Медсестра меняла Лиде повязки.
– Это из-за гипса: накладывают в слегка согнутом положении. Как снимут, так распрямится. Сходи-ка на пост, попроси мне бинтов ещё.
Утро выдалось солнечным, что для Санкт-Петербурга в конце ноября – явление редкое и удивительное. Станислав Иванович, осанистый старик с выправкой бывшего военного и пышными бакенбардами, заехал за Верой в одиннадцатом часу. Кажется, он приходился ей пра-пра-прадедушкой.
– Графиня готова к прогулке? – раздался в прихожей его густой баритон.
Вера, одетая в английский костюм, ждала родственника в гостиной. Правая нога – в высоком ботинке со шнуровкой, левая – в гипсе. Станислав Иванович помог внучке накинуть шубку, вывел из парадной и устроил в открытой коляске. Сам сел рядом.
Они ехали по Университетской набережной.
– Верочка, зачем ты пошла на войну?
Вера смутилась, но призналась:
– Чтобы обрести свободу.
– И как? Обрела?
– В какой-то мере…
– Ты воевала за страну, уничтожившую дворянство?
– В этой стране живут мои родители, бабушка и брат. А ещё Ольга и майор, похожий на отца. Дедушка, лучше спроси, против кого я воевала.
– Против кого же?
– Против захватчиков. Против фашизма!
Станислав Иванович пожевал ус:
– Фашизм? Кто это?
– Не кто, а что. Это система, которая хочет убить либо поработить всё человечество, кроме себя, арийцев. И наш мир они бы тоже не пожалели!
– Наш мир… Да что ты знаешь о нём!
– Мне бабушка рассказывала, какой Россия была до революции.
– Россия? Ну уж нет! Ты не заметила, что здесь нет черни? Тех умников-нищебродов, что уничтожили державу.
– Но… – Вера указала на возницу.
– Ах, это, – рассмеялся Станислав Иванович, – это обслуживающий персонал. У них даже лиц нет!
Возница обернулся. На месте лица была натянутая кожа без отверстий для глаз, рта и ноздрей. Вдруг под ней задвигались челюсти и глухо донеслось:
– Вера-Вера-Вера…
Она в ужасе отпрянула…
– Вера, да проснись же ты! – Баба Валя трясла её за плечо, – Вставай! Лида умерла! Иди погуляй, пока мы тут уберём.
Вера взяла костыли и вышла в коридор. За ночь что-то изменилось за окном. Первый снег! У входной двери висели шинели. Бывшая графиня Шувалова накинула одну из них на плечи, сунула правую ногу в валенок и вышла наружу.
