скачать книгу бесплатно
– Володя, – ответил мальчишка.
– Володя, хочешь есть?
Мальчик утвердительно закивал.
– А где твоя мама? – спросила снова Павловна.
– Я не знаю. Я не видел ее три дня.
– А отец?
– Он ушел на войну.
– Понятно, – ответила женщина. – Гляди, это Таня. Она накормит тебя. Я гляжу, у тебя синяк большой под глазом. Это они тебя так?
Мальчик снова закивал.
– А еще здесь болит, – сказал он, указывая на грудь, куда вчера его пнул немец.
– Татьяна поможет тебе. И не волнуйся. Здесь тебе боятся нечего.
Таня повела мальчика на кухню.
– Вы ведьма? – спросил он. Таня улыбнулась.
– Поглядим, – ответила она.
На кухне Володю встретила женщина, которая несколько дней назад пришла просить помощи в усадьбе вместе со своим сыном.
– Вова! – сказала она и обняла мальчика. А где мама?
Мальчишка съежился от боли, когда его обняли, вытер грязной рукой нос и пожал плечами.
– Сколько тебе лет? – спросила его Таня. Маруся уже накрывала на стол.
– Девять, – сказал мальчик.
– Уже большой, будешь нам помогать, – с улыбкой ответила девушка. – Поешь, а потом вымоешься, и мы тебя подлечим. Гляжу, больно тебе…
– Откуда такой чистый немецкий? – спросил Анастасия, войдя в дом к Ягарье.
– Было время, многое учила, – ответила та.
– Я тоже учила, но так свободно не могу разговаривать.
– А я не свободно, – улыбнулась Павловна, – я с нежеланием. Пойду проверю, как там мальчик. Страшно хлопцу было.
– Ты слышала, что она ответила немцу, когда он именем ее поинтересовался? – спросила Настю Вера Никитична, когда Ягарья вышла.
– Не расслышала, далеко была, – ответила Настя.
– Фон Майер, – сказала она, – фрау фон Майер. Так звали Ягарью раньше. Батька у нее немец чистой крови, богатый и зажиточный был – Пауль фон Майер. Мать ее русская, из дворяней. То ли по расчету, то ли по любви, выдали ее девкой молодой за фон Майера. Он хоть и старше был намного, но любил ее сильно. И когда померла она от пневмонии, немец жить стал ради дочери. Любил он Ягарью не меньше, чем жену покойную. А вот бабка ее, мать его, немка, ох и злая была. Точно ведьма. Истинная, не то, что мы…
– Павловна немного о ней говорила мне, – сказала Настя.
– Она поняла, что девица не такая, как остальные. Что глазки у нее чарами обладают. Совсем, как у тебя, только больше твоего Павловна умеет. На бабку чары не действовали, либо она избегала внучку. Но со свету сжить ее хотела. Говорила сыну, что русское отродье проклято, что не стоило ему кровь свою чистую с русскими мешать. Эх, бабку Ягарьину да немцам в отряд… Она бы предводителем у них была, – Никитична ухмыльнулась. – Как бы там ни было, но Ягарья терпеть не стала. Зла она немке не причиняла, чтобы отца не расстраивать, а сбежала по-тихому. Русская она, до косточек русская, фамилия только немецкая осталась, да любовь к отцу.
– Он жив еще? – спросила Настя.
– Помер. Годов пятнадцать назад. Он узнал, где дочка прячется, а когда помер, к Ягарье сюда стряпчий приезжал, наследство привез. Не знаем мы, что там, но, думаю, папенька единственную дочь без копейки не оставил. Оттого у нас и коровы завелись, и козочки, и свинки. И банька не сама по себе выстроилась. Не все гаданием да приворотом заработать можно, – Никитична рассмеялась.
– У меня тоже деньги есть, – сказала Настя.
– Вот пускай и будут, – строго сказала женщина. – Война только началась. Неизвестно, что с нами будет, да как жить потом. Если это «потом» настанет…
Таня мальчишку подлечила, ребро треснувшее срослось у парня, боль ушла.
– А ты добрая, – сказал он Тане.
– Вот видишь, я же сказала тебе: поглядим – ведьма я или нет, – улыбнулась девушка.
– Если и ведьма, то хорошая.
– С нами пока поживешь, пока мамка твоя не вернется.
– А если она не вернется? – спросил мальчик.
Таня задумалась.
– Вернется, куда она денется, – печально ответила она. – А коли не вернется, будешь на службе у нас. А там и батька с войны придет.
– Не придет, – Володя понурил голову, – немцы сказали, что всех убьют. И папку моего уже, наверное, убили.
– Они брешут, – спокойно сказала Таня. – Брешут, ей-богу. Ты видал, как они нашу Ягарью Павловну испугались?
– Мне мамка про нее рассказывала, – сказал Вова, – называла ее злой бабой Ягой.
Таня рассмеялась.
– Ну, если Павловна – баба Яга, то я – кикимора болотная, – она скривила рожицу, отчего Володя рассмеялся. – Все у нас будет хорошо, – сказала она и обняла мальчишку. Но на душе ей было совсем не радостно. Возможно, она хотела, чтобы это ее сейчас также кто-то обнял, пообещав, что все будет хорошо.
Доносились до Ведьминой усадьбы иногда звуки страшные да вспышки огненные.
– Это наши их так? – спросила Маруся.
– Боюсь, что нет, – ответила Павловна, – это немцы по земле нашей бьют… Вперед продвигаются, нелюди ненасытные.
– Хоть от нас отстали.
– Нет, Маша, не отстали, – повернулась к девице Ягарья, – они только воздуха нашего нюхнули, но им этого мало. Не думай, что одним разом отвадили врага. Лети, Маруся, только почуешь неладное – лети, Богом молю, ласточка ты моя.
Недолго ждать пришлось. Трое из тех шестерых, что приходили три дня назад, пришли снова к усадьбе. Без командира своего.
Шура мимо пробегала с ведром воды. Опрокинула она его, когда увидела наставленных на нее три автомата.
– Тихо, – шепнул один из немцев. Больше по-русски он не говорил.
Испуганная Шура руки вверх подняла, а глаза отчаянно забегали: искала своих. Только не было никого рядом.
Немец махнул автоматом, указывая Шуре, куда ей идти. Девушка тихо зашагала в сторону леса, трое немцев шли за ней. Отойдя немного дальше усадьбы, зайдя за первые деревья на границе с лесом, немцы остановились.
– Zieh deine Kleider aus, – сказал один из них.
Шура, по чьим слезам текли слезы, закрутила головой, давая понять, что не знает немецкого языка и не поняла, что ей сказали. Другой солдат подошел к ней и рванул ее платье вниз, разорвав его. Девушка задрожала.
– Шура! – вскрикнула Никитична и выбежала на улицу из дома. – Ягарья! Шура у них в руках. Я знаю. Скорее!
Павловна, что была на огороде с другими женщинами, побежала к Вере Никитичне.
– Где она? – спросила Ягарья.
– В лесу. Я чувствую.
– Идем. Спички есть?
– У меня нет, – сказала Никитична, – у Шурки всегда с собой.
– Скорее.
Две женщины поспешили за усадьбу, к лесу. Настя видела это.
– Таня, – сказала она, – кажется, беда приключилась. Надо помочь.
– Мне нельзя, – ответила Татьяна. – Павловна приказала. Я же ничего сделать не смогу…
– А я смогу, сказала Настя и побежала вслед за Ягарьей и Верой Никтичной.
Шура плакала, тело ее тряслось. Пока двое лапали ее, третий держал наведенный на нее автомат и довольно ухмылялся.
– Schau mich an! (Посмотри на меня!) – закричала Ягарья, стоявшая в десяти-пятнадцати метрах от немца. – Schau mich an, Hurensohn!
Немец обернулся и уже приготовился стрелять, когда поймал пристальный взгляд женщины.
– Wagen Sie es nicht, sich abzuwenden. Schau mir direkt in die Augen (Не смей отворачиваться. Смотри мне прямо в глаза), – сказала ему Ягарья.
Другие двое, оттолкнув от себя Шуру, принялись кричать на солдата, зачарованного взглядом русской ведьмы. Не больше пяти секунд он смотрел на нее, зрачки его расширились, не смотря на яркое полуденное солнце, лучи которого прорезали лес. Немец стал медленно поворачиваться к своим, дуло его автомата было по-прежнему направлено от него.
– Was machst du? – закричал один из немцев, после чего тот расстрелял их обоих. Тряхнув головой, словно проснувшись, солдат свободной рукой прикрыл от ужаса свой рот.
– Habe ich das gemacht? Es kann nicht sein! (Это сделал я? Не может этого быть!) – пробормотал он.
Шура, которая доползла до своего платья, вытащила из кармана коробок со спичками, чиркнула одной из них.
– Гори, тварь, – сказала она и дунула на спичку. Огонь тут же перенесся на немца, от чего тот вспыхнул, как фитиль.
– Шура, не надо! – закричала Никитична и побежала к дочке. Глаза у девушки налились кровью, черные зрачки злобно наблюдали за тем, как ее враг горел заживо. Он направил на нее автомат горящими руками, но Никитична толкнула его, и пули достались старым стволам деревьев. Немец, который был ненамного старше самой Шуры, полыхая, как та спичка, кричал и катался по земле, пока не остановился и не замер. Голая девушка с растрепанными волосами, довольно улыбаясь, наблюдала за корчами врага.
– Они ничего с тобой не сделали? – закричала, наспех надевая на дочку порванное платье, Никитична.
– Не успели, – продолжая злобно улыбаться, ответила Шура.
– Ох, зря мы так, – сказала Ягарья, стоя над уже догорающим трупом, – зря. Огонь могли увидеть. Надо скорее закопать их, да подальше от нас, в лесу.
– Они заслужили этого, – сказала Шура.
– Да, возможно, – ответила Павловна, – но тем самым мы навлечем на себя беду. Пойми, девка, – она тряхнула Шуру, отчего даже глаза у той цвет поменяли, а зрачки стали маленькими, и улыбка сошла с губ, – ты убила человека. Ты убила немца. И остальные этого так не оставят. Они придут искать их.
– Значит мы убьем и их, – ответила Никитична. – Павловна, пойми, у нас нет выбора.
– Я знаю. Знаю. Я останусь здесь, а вы идите в дом. Пришлите тех, кто покрепче. Надо могилу выкопать глубокую. Природа благоволит нам – ветер дует от деревни, звук от стрельбы унесло в лес. Иначе нас сегодня всех бы и перебили.
Тело догорало. Неприятный запах горелого мяса и человеческого жира разнесся по лесу. Ягарья подошла к двоим расстрелянным солдатам: им обоим не было и двадцати пяти лет, как решила она. Молодые и глупые, получившие власть и оружие. Один еще дышал, что-то в груди у него булькало, кровь тонкой струйкой вытекала изо рта.
– Tut es dir weh? (Тебе больно?) – спросила женщина у молодого парня.
– Mir ist kalt (Мне холодно), – с трудом ответил тот.
