Междумирье

– Ваша милость, я на самом деле не знаю, почему сэр Мордред так ненавидит сэра Ланселота. Возможно, он ему просто завидует. И не может простить тот рыцарский турнир, на котором с таким позором выпал из седла от легкого толчка копьем.

– Но это же было десять лет назад! Я только женился на Гвиневре и устроил большой праздник! Неужели он до сих пор таит на него обиду? Это же так мелко и жалко…

– Ваша милость, – нараспев протянул шут – не всегда рост делает человека высоким. Мордред никогда никому ничего не прощает. Он наделен статью льва и повадками шакала – злопамятного, трусливого, всегда нападающего сзади.

Артур улыбнулся аналогии. Действительно, с самого детства его племянник не отличался храбростью и в любом бою старался спрятаться за чужой спиной. Но при дележе трофеев всегда проскальзывал в первый ряд и жадно заталкивал награбленное добро в свою сумку. Рыцари посмеивались над алчным воином, но делали это тихо. Старались не вызвать гнева Феи Морганы, в чей замок и уплывали все драгоценности. Рыцари знали, что Артур питает милость к своей сестре и не хотели вызвать гнева своего владыки лишними придирками. Поэтому всегда уступали Мордреду.

Но сэр Ланселот, этот надменный красавец и смелый в бою рыцарь, не пожелал уступить на турнире свою Прекрасную Даму! И кому? Самому племяннику короля Артура, достопочтимому сэру Мордреду! Поэтому, когда Ланселот преподнес на кончике копья розовый венок той, кому он посвящал этот бой, Мордред, нарушив все правила этикета, вырвал из рук девушки венок. Трибуны ахнули – какая дерзость! Вырвать венок из рук королевы! А между тем Мордред спокойно вручил Гвиневре свой венок и, как ни в чем не бывало, объявил, что посвящает этот бой своей Прекрасной Даме, леди Гвиневре. Все посмотрели на Артура, но тот лишь поднял ладонь, чтобы успокоить публику.

Протрубили горны, и начался бой! Доспехи Ланселота были тяжелы, и лошадь прогибалась под мощным всадником. А сэр Мордред прогибался под тяжестью своих доспехов. Несколько раз рыцари проносились по арене, не нанося ударов, а лишь пугая устрашающими криками. Но наконец-то терпение рыцарей лопнуло, и они помчались навстречу друг другу, стараясь зацепить противника копьем. Первым ударом Ланселот выбил Мордреда из седла. Зрители засмеялись: хорош рыцарь у Прекрасный Дамы! Пока оруженосец помогал раненому в плечо Мордреду подняться на ноги, Ланселот спешился. Опустившись на землю, он вытащив из сумки, прикрученной к седлу, большую красную розу, увитую золотой лентой, и подошел к ложе королевы. Поклонившись, он забрал из ее рук венок сэра Мордреда и выбросил его на арену. Затем встал перед королевой на колено и протянул ей цветок. Гвиневра улыбнулась, взяла розу и неожиданно громко вскрикнула – острый шип впился в ее ладонь. Она с испугом смотрела на каплю крови, появившуюся из ранки. Сэр Ланселот снял с шеи небольшой платок и приложил его к ранке. Артур почувствовал себя неуютно – это было еще большим нарушением этикета, чем поступок Мордреда. Вассал не имел права притрагиваться к королеве! Молодая супруга короля была бледна, словно из этой ранки капля за каплей просачивалась ее жизнь. Она смотрела на Ланселота так, как никогда не смотрела на него, Артура. Это длилось лишь несколько мгновений, но словно какой-то вихрь крутанулся вокруг этой троицы и на время вырвал их из реальности.

Наконец наваждение прошло. Артур тряхнул головой и увидел, как Ланселот уходит, неся в руке скомканный платочек с кровью королевы. Гвиневра смотрела ему вслед, и ее голубые глаза были наполнены слезами. Король поднялся со своего места и велел зрителям поздравить победителя. Ланселот сделал круг почета и поклонился. Трибуны взорвались радостными криками: «Да здравствует рыцарь Ланселот и его Прекрасная Дама, королева Гвиневра!»

* * *

Артур отвернулся от окна, и отвлекшее его воспоминание рассеялось. Странно, он давно женат на Гвиневре, но так и не понял ее до конца. Любит ли он ее? Да. Еще сильнее и болезненнее, чем раньше. Но почему тогда сквозь пальцы смотрит на ее дружбу с Ланселотом? Потому, что любит.

Артур до боли сжал сцепленные пальцы и уткнулся лбом в мозаику. Как король, он должен примерно наказать распутников. Народ требует судилища! Иначе они не успокоятся. Только – какой толк? После того злополучного турнира он выгнал Ланселота из города. Рыцарь вернулся к себе в поместье, благополучно женился, и его жена родила ему сына. И что? Недавно Ланселот со своей супругой приехали в Камелот! И рыцарь вновь влюбился в королеву. Или – королева в рыцаря? А что делать теперь ему, Артуру, чтобы не быть посмешищем в своем собственном королевстве? Наверное, придется уйти на войну или отправиться на поиски Грааля? Пусть время расставит все на свои места в его отсутствие? Нет, от себя не уйдешь. Как он от этого устал. Он никогда не был ревнивым, но сейчас у него тоскливо сжимается сердце, когда он видит, как Гвиневра смотрит на Ланселота. Почему она никогда так не смотрит на него, Артура?

Король тяжело вздохнул и повернулся к Эктору. Шут был единственным человеком, в котором Артур чувствовал родственную душу и кому он мог доверять. Эктор полулежал на троне, свесив свои недоразвитые ноги с подлокотника. Он опять что-то напевал себе под нос. Артур поморщился и постарался отвлечься от мрачных дум, в клочья разрывающих его душу:

– Что ты там опять поешь? Очередную гадость, мерзкий сплетник?!

Получилось не зло, поэтому шут лишь поморщился и заметил довольно ядовито:

– Так почему же ваша милость не подвесит меня на кончик копья и не прибьет за шиворот на главные ворота города? Сэр Мордред неоднократно обещал это сделать.

Артур хмыкнул и сел рядом с шутом на дубовый стул.

– Эктор, спой мне какую-нибудь балладу, они у тебя хорошо получаются.

– Тогда пусть ваша милость подаст мне лютню.

– Ты негодяй! – вскипел Артур.

– Я знаю, на этом месте многие становятся негодяями.

– И я? – опешил король.

– Нет, – серьезно ответил шут.

– Ты мне льстишь?

– Зачем? Король Артур может сделать меня здоровым и сильным?

– Нет, это не в моих силах, – со вздохом произнес Артур.

– Тогда зачем мне тебе льстить? Ради богатства – оно мне не поможет. Ради славы – она мне не нужна. Ради спасения жизни – я за нее не боюсь. Может, многие служанки будут плакать, когда меня будут поджаривать на адской сковородке. Или я попаду в рай? Как думает ваша милость?

Артур пожал плечами и помотал головой: я не знаю. Затем поднялся и подал шуту лютню.

– Держи. Может, хоть это я могу для тебя сделать. Не каждый день короли подают шутам лютни.

Шут расплылся в довольной улыбке и заиграл. Его голос был немного дребезжащим, но приятным, словно перебирали струны не только на лютне, но и в душе. Он смотрел мимо Артура и пел речитативом:

– Есть древняя сказка у кельтских племен,Пришла она к нам из чудесных времен.О том, как был рыцарь пленен красотойКудесницы милой с златой головой.Красавица лишь поводила плечом,Не мог ее взять ни огнем, ни мечом.Она не любила, тоскуя о том,Кто был похоронен под чахлым кустом.Не выдержал рыцарь, пошел на обман:Волшебнику выкуп огромный был данИ ночью безлунной пред девушкой тойВстал рыцарь печальный. И был он – живой!Счастливая девушка к рыцарю льнет.Вдруг слышит – под окнами кто-то идет.Вот стукнул, еще раз – сильней и сильней.Трещат уже ставни. Девица – бледней.И встал перед ними, весь грязный, в земле.Скелет исхудавший, в истлевшем тряпье.Он тянет к ней руки с последней мольбой:Забрать её, видно, он хочет с собой.И девушка смело к скелету идетИ мертвому руки на плечи кладет…Хоть стыла в смертельных объятьях она,Но счастлива в жизни впервые была.

Артур раскачивался в такт песне, закрыв глаза. Когда Эктор замолчал, король взглянул на него и спросил:

– Какие-то ты сегодня выбираешь песни странные. Одну слушать противно, а другую страшно. Ты случайно не болен?

Шут печально улыбнулся и пожал плечами:

– Да, ваша милость. Давно и безнадежно.

Артур озадаченно посмотрел на своего любимца. Сколько ему лет? Тридцать или пятьдесят? Он выглядел так всегда, с тех самых пор, как Артур, еще не будучи королем, разогнал мальчишек, бросающих в Эктора камни на городском рынке. Это было любимое развлечение бедноты – издеваться над теми, кто слабее или ущербнее их самих. Артур пожалел уродца и сделал его своим шутом. В благодарность за это Эктор частенько развеивал тоску короля метким словцом. И теперь у Артура сжалось сердце от мысли, что его шут не на шутку болен.

– Что с тобой? – озадаченно спросил он.

– О, ваша милость. От этой болезни нет лекарства! Ибо называется она – любовь.

– Тьфу ты! – сердито пробормотал Артур – Я думал, что серьезное, а ты опять со своими шуточками.

Но Эктор сидел, уныло свесив голову, и из глаз его капали слезы. Король рассмеялся и потрепал шута за колпак.

– И в кого же влюблен наш доблестный рыцарь?

Шут махнул рукой и громко вздохнул.

– Ваша милость будет надо мною смеяться…

– Да ладно уж, говори… – покровительственно изрек король. – Может нам удастся уговорить строптивицу.

Шут опять затряс головой. И горячо заговорил:

– Не надо. Куда мне до нее. Она красивая, толстая, румяная! Смотреть на нее со стороны – сплошное удовольствие. У нее белые плечи и широкие бедра, а свои кудрявые волосы она прячет под чепчик перед тем, как начать печь хлеб на королевской кухне.

Артур откинулся на кресло и расхохотался:

– Анетта! Ай да, Эктор, ай да удалец! Положил глаз на толстуху Анетту! Да она же одна занимает всю кровать, хоть вдоль ее положи, хоть поперек! Ха-ха-ха! И еще она глупа, как курица…

Эктор так глянул на короля, что тот осекся и перестал смеяться. Поднял пальцами подбородок шута и спросил:

– Ты к ней сватался?

– Нет, я даже боюсь об этом думать. Она такая… такая… В общем, у меня замирает сердце, когда я ее вижу. И я не могу думать ни о какой другой девушке в нашем городе. Мои подружки даже сердятся, когда я, грея им ножки, называю их случайно ее именем. Пусть ваша милость и не думает, что я не полноценный мужчина. Можете учинить допрос у любой из служанок, и они подтвердят мои недюжинные способности!

Артур подавился смешком, но спрятал улыбку в уголках глаз. Зная непомерную склонность людей к преувеличению своих достоинств, он лишь хмыкнул. Но Эктор клятвенно сложил руки на груди и произнес торжественно:

– Клянусь, что это чистая правда!

Король изобразил серьезность, хотя это далось ему с большим трудом. Проказник Эктор сумел-таки сделать одновременно несколько дел: рассказать королю, что о нем болтают, заставил взгрустнуть над песней и повеселиться над шутовской жизнью. Артур похлопал его по плечу и изрек:

– Решено, сватаем тебе Анетту! У шута есть огромная привилегия перед королем – ты можешь жениться на любимой девушке, если она тебе не откажет. Но я думаю, она согласится! Я помогу тебе уговорить счастливицу.

Шут просиял так, что лицо его стало нежно-розовым, как у молодой девушки.

– Ваша милость! (Шут выпал из трона и вытянулся перед королем). Я никогда не забуду этого радостного дня! Только расскажите ей обо мне много хорошего, чтобы она почувствовала себя королевой.

Артур тряхнул волосами и пригрозил пальцем.

– Ну, ты и наглец! Смотри, а то она мне понравится, и я на самом деле сделаю ее королевой.

Эктор посмотрел на него исподлобья и неожиданно заговорил гнусавым голосом:

– Ваша милость, а меня куда? Я не хочу в монастырь! А у Ланселота есть жена, и он не собирается с ней разводиться. Я насыплю побольше белил на лицо, намажу щеки свеклой и стану красивее вашей кухарки!

Король засмеялся и решил подыграть шуту:

– А вы, милейшая супруга, должны тихо вязать чулки в своей комнате и не менять от скуки воздыхателей! А если вам что-то не нравится, то вы можете катиться в свои шотландские болота, к своей мамочке.

Шут не остался в долгу:

– Ах, так! Тогда я заберу подаренный вам моей мамочкой дубовый стол, за которым усаживаются, гремя доспехами, ваши рыцари!

Артур сделал вид, что рассвирепел не на шутку и стукнул по столу рукой:

– Я лучше разрублю его на дрова для камина, чем он достанется тебе.

Шут сделал неуклюжий реверанс:

– Я лучше в болото, чем в монастырь.

– То-то же!

Король расхохотался и велел шуту отправлять гонца в дом к Анетте. Ему очень не терпелось посмотреть на избранницу его любимца.

* * *

– Мэри, ты слышала новость? Анетта выходит замуж за королевского шута!

На лице толстой Элейн читалась нескрываемая зависть.

– Надо же, скоро и рыцари начнут брать простолюдинок в жены! – сердито ответила ее соседка, Тощая Мэри и поправила фартук на дряблом животе. – Чему радоваться? Да мой муж в детстве бросал в этого урода камни на рынке. А теперь смотри, каким важным человеком стал шут – сам король уговаривал Анетту стать женой его колченогого любимца. Тьфу!

Тощая Мэри сердито застучала пестиком в ступке, дробя ячмень для пива. На ее изрытом оспинами лице проступали жилки, делая его еще более неприятным. Соседка стояла, упершись толстыми руками в выпирающие бока, и продолжала докладывать свежие сплетни.

– Говорят, что на их свадьбе будут играть королевские музыканты. А Анетте сшили платье из золотой парчи!

Долговязая еще яростнее замолотила в ступке. Элейн не унималась.

– Мой муж шьет сапоги для рыцарей. И он слышал, как один из них рассказывал, что молодоженов повезут в красивой карете в новый дом, который королевский шут подарил родителям Анетты.

Хозяйка со стуком швырнула пестик на стол и еще туже затянула платок на голове. Затем утерла худой рукой потный лоб и осклабилась, обнажив подгнившие зубы:

– Да, повезло нашей Анетте! Жить в новом доме, кататься как сыр в масле, ходить в парче. Небольшая плата за то, чтобы жить с королевским уродцем. Да я бы за такого даже за два бархатных платья не согласилась выйти замуж! Лучше уж жить с красавцем, таким, как мой Рик, чем с шутом.

Элейн потупилась и промолчала. Красавец Рик дня не ходил трезвым, и былая прелесть давным-давно сошла с его лица, уступив место отекам под водянистыми глазами. А ведь в молодости он действительно был ангельски красив, и сама Элейн много плакала о нем ночами. Но ее суровый отец рассудил по-своему и выдал замуж за сапожника – лысого и немолодого, у которого всегда водились денежки. Быть женой толстяка-сапожника оказалось не так уже и плохо, как казалось вначале, и Элейн, высушив слезы, стала во всем угождать мужу. Вскоре у нее появились красивые платья и бусы, и она стала считаться самой счастливой из всех женщин их улицы. А самое главное – ее муж не любил пить пиво и никогда не поднимал руку на свою жену или детей. Красавчик Рик тоже женился. Но, в отличие от Элейн, ее соседка частенько ходила в синяках – любимый муженек регулярно ее поколачивал, обвиняя в неумении вести хозяйство. Но жена продолжала его расхваливать при соседках, вызывая у тех потаенные усмешки. И сейчас Элейн едва успела спрятать ухмылку, прикрывши рот рукой: у жены Рика был вспыльчивый характер, и она могла вытолкать взашей любую, кто плохо отзовется о ее супруге. Так же не везло и тем, кто заглядывался на красивого статного мужчину на дороге. Чересчур глазастая девушка могла лишиться клока волос и быть опозоренной на всю улицу криками склочной супруги. Рику нравилась такая ревность, он гордо выпячивал грудь и ходил гоголем перед своими дружками. Но теперь Мэри некому было рвать волосы и незачем вопить – обрюзгший одутловатый плотник не вызывал у женщин былого восхищения.

Поэтому соседка и стала вхожа в дом, дорога в который раньше была заказана. Жена сапожника с удовольствием наблюдала, как опускался все ниже предмет ее девичьих грез, и это вызывало у нее сладкие мстительные чувства. Да и полюбоваться на жену Рика, которая от желчности высохла, как кость, было не менее приятно. Элейн искренне радовалась и в душе благодарила мудрого отца, который сосватал ей достойного жениха. И не допускала мысли, что на ее улице кто-то мог жить лучше, чем она – жена сапожника. А тут такая новость! Толстуха Анетта станет богаче жены сапожника! Эта мысль жалила Элейн, как пчела, и гнала от двора ко двору. Толстухе необходимо было поделиться новостью, которая, переступая через новый порог, обрастала невероятными домыслами.

– Я слышала, что Анетта запекла в хлеб приворотное зелье. Она хотела приворожить рыцаря, но шуту дали корочку хлеба, чтобы проверить, не отравлен ли, вот шут и влюбился в кухарку!

Такую новость Элейн рассказывала своей тощей соседке. Та лишь недоверчиво хмыкнула – разве кухарка может приворожить рыцаря? Тогда бы все женились на прислуге. А так они ищут себе этих, как их там… Прекрасных Дам! Соседка взглянула на Элейн, но та лишь еще шире раскрыла глаза и зачастила:

– Да, да, милая соседка! Не всем же достаются такие красавцы, как твой Рик!

Тощая, ища подвоха, сощурилась. Но жена сапожника словно не замечала.

– Я слышала, что она хотела приворожить сэра Ланселота, но он боится, что его отправят на тот свет, и поэтому угостил хлебом королевского шута! И получилось, что уродец влюбился в Анетту!

– А почему этот Ланселот боится, что его отправят на тот свет? – с явным интересом спросила сварливая Мэри.

– Как! Ты не знаешь? Неужели твой муженек, напившись пива, не распевает песенку, которую сейчас поет весь Камелот? Или он умеет только драться? – голос толстухи стал сладким и заботливым.

Мэри насупилась и вновь взялась за ступку, показывая, что разговор окончен. Толстая Элейн, поняв, что ее могут выставить за порог, сразу зачастила:

– Мой муж неоднократно рассказывал мне, что жена короля Артура наставляет рога своему супругу с сэром Ланселотом! Совсем недавно кто-то отравил одного из рыцарей, положив на его поднос пропитанное ядом яблоко. И теперь сэр Ланселот боится, что доберутся и до него. А всесильный король, вместо того, чтобы расправиться с обоими, устраивает жизнь своего шута, Словно не замечая, что его собственная – трещит по всем швам!

Заинтересованная рассказом, Мэри оперлась на стол и с интересом спросила:

– И он уговорил Анетту выйти замуж за своего шута?

Соседка перевела дух и продолжила, размахивая руками:

– Да она с перепугу, когда услышала, что ее пригласили к королю, ревела на всю кухню! Она подумала, что ведут на допрос – ведь того, кто отравил рыцаря, так и не нашли. А королева клялась и божилась, что она тут не причем.

– А причем тут королева?

– Да этот рыцарь при короле обвинил ее и Ланселота в измене! Как радовался королевский племянник, ты бы знала! Он думал, что королеву приговорят к смерти, но ей опять все сошло с рук.

– А зачем он хочет ее смерти-то? – не поняла Мэри, явно запутавшись в сбивчивом рассказе соседки – Ему какой резон в смерти королевы?

– Да никакого! Он ее сам любит, но она никогда не отвечала ему взаимностью. А помнишь, мы были еще девушками, как Ланселот сбил его копьем с лошади – во время турнира? Вот с тех самых пор они и ненавидят друг друга.

Мэри отломила кусок ячменной лепешки, лежащей в тарелке с отколотым краем, и задумчиво пробормотала:

– И откуда ты все знаешь…

Толстуха Элейн засмеялась, колыхнув животом:

– Это я все узнаю от человека, который близок ко двору.

– От мужа, что ли? Пока он обмеряет потные ноги рыцарей? – ехидно хмыкнула Мэри и, едва не подавившись куском, закашлялась. Элейн постучала ей по спине, намереваясь продолжить мыть кости Анетте, чья судьба ее волновала гораздо больше, чем участь королевской четы. Поэтому она пропустила укор в адрес мужа.

– Конечно, от него! Представляешь, милая Мэри, король лично велел подготовить для молодоженов праздничный стол, и уже сегодня будут резать быков, чтобы накормить приглашенных рыцарей. Представляешь, эта дурнушка Анетта будет сидеть среди облаченных в доспехи рыцарей и ронять от страха куски на свое парчовое платье.

– А разве на свадьбу рыцари придут в доспехах?

– А как же! – возмущенно продолжила Элейн – Ведь они даже в них спят! И своим женам железные пояса одевают, когда на войну уходят. Чтобы они с другими мужчинами не могли встречаться, пока рыцарей нет дома. А если жена им надоедает, то они на этом железном поясе замок не открывают, говорят, что ключ потеряли.

Мэри с любопытством уставилась на глуповатую болтливую соседку и поскребла в затылке:

– Ну и ну!

– Анетте тоже потом такой пояс скуют, чтобы она своему шуту с рыцарями не изменяла.

– Ух, ты! – с деланным сочувствием произнесла Мэри, – бедная кухарка…

– А самого шута на свадьбу тоже облачат в доспехи, так что он даже не сможет встать с места. И Анетте придется нести его на руках на брачное ложе.

– Ну и дела! – запрокинув голову, громко захохотала Мэри, и ее тощий живот мелко затрясся под фартуком. – Наша Анетта потащит на себе рыцаря. В ней самой шесть пудов, как и в тебе – еще и его волочь на спине!

Элейн подобрала толстые губы и сердито посмотрела на Мэри.

– Мужчины любят мягкое большое тело, об него хорошо греться в постели. И вдобавок об него не колешься, как о сухую палку!

– Зато от толстух всегда воняет потом! – немедленно разъярилась Мэри и двинулась на обидчицу. – Ишь, пришла здесь, стоит, как бочонок, заняла полкомнаты. Иззавидовалась чужой стройности. Да на мое платье ткани уходит в два раза меньше, чем на твой жир!

– Да на что тебе платье купить! Голодранцы, только и умеете – пиво варить, а в доме одни лепешки на столе. Ходишь в обносках, потому и худая, как щепка! Это ты мне завидуешь, потому что на меня смотреть приятно, а трогать – еще лучше. А у тебя одна кость, собакам на горе!

Мэри замахнулась на обидчицу пестиком:

– Вон отсюда! Пришла, квохчет, как курица. Анетта то, Анетта се! Завидуешь, что кто-то лучше тебя будет жить. Сама готова была бы бегом за шутом бежать, если бы тебя пальцем поманили.

– Все лучше, чем с твоим бездельником жить!

Элейн выскочила за порог, а довольная наконец-то разразившимся скандалом соседка завопила на всю улицу:

– А ну, марш из моего дома! Ходит тут, чужое счастье высматривает! Про короля всякие гадости болтает. Ишь, какая умная нашлась, чтобы лезть в чужую жизнь. Без тебя не разберутся, кому на ком жениться и кому с кем любовь крутить. Сама спит и видит, как бы с моим Риком на сеновал залезть. Вот попрошу кузнеца, чтобы выковал железный пояс, а муж тебе его на день одевал и на ночь не снимал, чтобы не шастала по чужим мужикам!

Изрядно перепуганная, Элейн бегом бежала от дома своей обидчицы. Остановившись в конце улицы, она все еще слышала, как Тощая Мэри выкрикивала в ее адрес проклятия и угрозы. Элейн, слегка отдышалась, одернула юбку и постучалась в новую дверь, чтобы рассказать соседке свежую новость о бедной кухарке.

* * *

На голове Анетты всеми цветами радуги сверкал гребень, искусно украшенный дорогими камнями. Это был самый недорогой из всех подарков счастливого, влюбленного до беспамятства шута. Массивный серебряный браслет украшал ее широкое запястье и придавал плавности движениям руки. Он был настолько красив, что Анетта боялась вымазать его тестом и всегда убирала за пазуху, когда замешивала хлеб. Ее скромный гардероб пополнился красивыми платьями и кожаными ботиночками, любезно обтянувшими ее толстые лодыжки. Родители кухарки получили несколько телег отборного теса для строительства нового дома. Артур любил своего шута и решил сделать его невесте поистине королевский подарок. И еще он очень хотел развлечься.

За ту неделю, что шла подготовка к грядущей свадьбе, Эктор даже немного помолодел и просветлел лицом. По его заказу сапожник (муж толстухи Элейн!) сшил сапоги с самыми высокими каблуками, которые только могли быть у мужчины. На них шут выглядел немного выше своего роста и мог губами дотянуться до крепкого плеча невесты. Лучший портной Камелота сшил ему праздничный наряд – красный бархатный камзол с множеством серебряных пуговиц и потайных швов, умело маскирующих недостатки фигуры. Штаны были немного шире положенного, но если бы их пришлось шить правильно, то они бы подчеркнули кривые ноги Эктора. Подмастерья портного смастерили специальный колпак, очень высокий и украшенный колокольчиками вдоль полей. Это сделало шута еще выше. Цирюльник уже несколько раз начесывал его волосы в разные стороны, примериваясь – сделают ли кудри более симпатичным морщинистое лицо шута?

Для Анетты тоже шили свадебный наряд. Несколько десятков метров дорогой парчи, привезенной рыцарями из очередного похода, ушли на ее платье. Пышные плечи невесты должна была украсить накидка из меха лисы, изловленной по приказу короля в его лесу. Но было лето, и облинявшая шкура казалась облезлой, поэтому решили заменить ее дамасской шалью.

Еще неделю назад Анетта и не могла мечтать о таком счастье, неожиданно свалившемся на ее круглые плечи. Когда ее позвали к Артуру, она едва не умерла от страха. Она никогда не видела короля близко, поэтому не ждала ничего хорошего от этой встречи.