Нестраховой случай кота Моисея. Сборник рассказов

В этот раз все было по-другому: по пути из аэропорта мы молчали. Приехав домой, она, сославшись на дикую усталость, поднялась на второй этаж, приняла душ и легла спать в гостевой комнате. Завтра, восьмого марта, мне предстоял, пожалуй, самый сложный разговор в моей жизни. Разговор, касающийся самой жизни.

Всю ночь я то проваливался в сон, то просыпался, зачастую совершенно не понимая, бодрствую или нет. Если разбудить человека в период крепкой фазы и спросить о чем-то серьезном, то почти наверняка, при ясном, осмысленном взоре, он понесет самую дикую чушь. Кирена, для смеха, изредка подшучивала надо мной подобным образом, засидевшись за полночь за хорошей книжкой.

На следующее утро в окна ворвалась чудесная солнечная погода. Рассветную тишину разрывали радостным щебетанием маленькие птахи, на кромках крыш плакали и с мрачной необратимостью устремлялись вниз коварные сосульки, снег под ногами хрустел глазированной коркой. Зима неохотно, грязными следами чернеющей копоти на угасающих сугробах, покидала город, и уже чувствовалось вишневое дыхание весны. Смена времен года бодрила, созидая новый прилив сил каждому чахлому организму, изнуренному непроницаемой ширмой полярной ночи.

Кирена проснулась поздно: только к полудню я услышал ее шаги в соседней комнате. Мое предложение позавтракать она ожидаемо отклонила, сославшись на необходимость успеть собрать до вечернего самолета вещи. Поужинать перед вылетом, как я и рассчитывал, все же согласилась. На этом строился мой ужасный план.

Весь день я едва сдерживал своё волнение перед неизбежным, маскируя свои истинные чувства печалью от предстоящего бракоразводного процесса. Меня, не познавшего отцовской любви, даже слово «развод» удручало. Женщина, с которой я хотел прожить отмеренное мне время, была спокойна и холодна. Она не принимала теорию, что семья одна, на всю жизнь, и превыше всего. Семейная жизнь как трамплин: вы оба встали на лыжи и вдвоем же несетесь вниз, не останавливаясь и не сворачивая. Именно так я себе представлял нашу с Киреной судьбу. Вместе навсегда. Но любимая когда-то игрушка разонравилась и требовала замены, пока не вышел гарантийный срок.

Прощальный ужин подходил к концу. Мы, как и положено цивилизованным людям, разобрались в нашей ситуации без использования непечатных слов и холодного оружия. В заключение, я предложил выпить по бокалу дорогого шардоне из личных запасов. Я прекрасно знал, что Кирена обожает именно это вино, поэтому она не смогла отказаться. В гостиной звучал любимый нами Чайковский. Шардоне и «Щелкунчик» – идеальные ингредиенты для мирного завершения отношений, как соленое и сладкое, радость и отчаяние. Счастливое сочетание в стиле ар-деко, особенно, если одно из них содержит в себе смесь транквилизаторов и веществ, угнетающих дыхание.

Любовь не исчезает, если кто-то из двоих по-прежнему питает чувства. Из нас я не утратил страсть, а это означало, что Кирена должна была остаться в доме, где мы провели несколько бесценных лет, вихрем пронесшихся перед моими глазами за те секунды, пока она допивала свой последний бокал. Сейчас в ней зарождалась новая эра, которую ей предстояло оценить по достоинству.

Несколько минут спустя, Кирена почувствовала легкую усталость и головокружение. Ее знобило, и я предложил ей прилечь ненадолго тут же в гостиной, на диване. До самолета было достаточно времени, успокаивал я. Приглушив свет, я сел подле нее, взял за руку и неотрывно глядел в ее широко распахнутые глаза, ради которых был готов на все. Понимала ли Кирена, что происходило с ней? Я надеялся, что нет.

Одно дело – внезапный уход, совсем другое ощущение, когда душа медленно освобождается от телесной оболочки, а каждый вздох может стать последним. Мозг, сознание бешено сопротивляются, цепляются за все земное, пытаются вырваться из объятий неизбежного. Наконец, последние минуты и секунды пребывания в этом мире сглаживаются, забиваются стремительно делящимися клетками наиболее ярких и важных пережитых когда-то впечатлений и эмоций, а после плавно ускользают в трясину беспамятства, словно от укола с сильнодействующим наркотическим веществом.

И вот я ощутил, как сильно задрожала Кирена всем телом, а из открытых, но невидящих, глаз хлынули бледно-розовые слёзы, ниспадающих прозрачными потоками по прекраснейшему лицу. Из Кирены струилось последнее послание живому миру, то, что еще могло отождествлять ее с ним. Я целовал ее руки, глаза, нос, солоноватые губы, – самое дорогое, что было у меня. И все, что я так любил, оставалось в доме. Нашем с Киреной доме. Навсегда.

На следующий день, после работы, я довольный и радостный спешил домой. В моей жизни ничего не изменилось. Я безумно счастлив, у меня семья, и те, кто после всего этого утверждают, что я не умею любить, – либо безнадежно глупы, либо чрезвычайно завистливы.

Холодное весеннее солнце вяло омывало последними тусклыми лучами далекий и почти невидимый горизонт. Вечер обнимал город смолистым облаком дымчато-сладкой убаюкивающей дремоты, а я возвращался по оставленным утром следам на снегу к своей Кирене.

ПРИПЛЫЛО

Диспансеризация направлена на

выявление хронических

неинфекционных заболеваний,

являющихся основной причиной

преждевременной смертности.

Из положения о диспансеризации.

В пять утра Вениамина Егоровича разбудили настойчивые характерные позывы. Сшибая спросонья углы прихожей и дверные проемы, доковылял он до туалета. Привычно завис над унитазом, намереваясь исполнить задуманное. Внезапно, замутненный сонливой негой, взгляд сфокусировался на чем-то крайне неожиданном в столь ранний час. Он ахнул и остолбенел: в водном ареале фаянсового друга мерно покачивался фекальный ковчег.

Мозг мгновенно пробудился и заработал со ураганной скоростью. Еще час назад ничто не нарушало экосистему чуда сантехнической мысли. Жена трудилась в ночную смену в круглосуточном магазине и должна вернуться только через пару часов. Сын давно съехал и приезжал раз в месяц, да и то, если нужны были деньги. Может, кот? Вениамин Егорович выскочил в коридор, вытащил из мягкой лежанки упитанного и возмущенного вторжением в личное пространство Ваську персидского розлива. Оперативно произвел дознание, которое закончилось предупредительным шипением и легким прикусом левой руки следователя.

«Откуда ж оно взялось?» – недоумевал Вениамин Егорович, с пристрастием всматриваясь в объект исследования и, окончательно проснувшись, понял, что мурлыка не мог произвести субстанцию, размером с кошачью голову.

– Аварийная. Надежда. Слушаю вас, – подавляя зевок ответили в управляющей компании.

– Доброе утро, у меня в унитазе почему-то плавают отходы человеческой жизнедеятельности!

– Выливается наружу? Засор? Вас топит? Верно?

– Нет, нет. Тут плавает чужое. Это не наше! – затараторил Вениамин Егорович. – Не знаю, как это попало в мой унитаз. В квартире никого нет, и это странно.

– Так вас заливает или нет? – голос дежурной посуровел.

– Послушайте, мне неприятно, что в мой дом заходят посторонние люди. Как такое возможно? – гнул свою линию Вениамин Егорович. – Одно дело – по малой нужде, а вот по большой, – это, извините, свинство! Прошу разобраться и впредь не допускать подобное неуважение.

– Может, это ваше, но вы забыли? Утро же раннее. Заработались, замотались, всякое бывает.

– Повторяю еще раз: я спал. Хожу ночью только по-маленькому, а тут кто-то внаглую, прямо на моих глазах, совершает подобное! Как это прикажете понимать?!

– Хорошо, – голос приобрел примиряющие нотки. – Предлагаю лучшее решение.

– Какое решение?

– Смойте и ложитесь спать.

Вениамин Егорович закипел:

– Как это смыть? Вы в своем уме? В унитазе – вещественные доказательства, улики! Необходимо произвести расследование, выяснить, почему всплыла эта наглая подводная лодка и по какому праву? Я не потерплю в собственном доме инородные тела! За что я плачу вам деньги?

Вениамин Егорович, как полуночный призрак в предрассветном мраке (будучи бережливым хозяином, он экономил электричество), бродил по узкому коридору взад и вперед, прижимая к уху трубку и выкладывая аргументы для пресечения в дальнейшем грубейшего вторжения. До него не сразу дошло, что бесценные рекомендации он дарит тишине: трубку на том конце давно бросили.

В ярости он набрал номер снова:

– Что это за манеры? Я на вас жалобу накатаю! – с ходу заорал он. Телефон в руках хрустом пластикового корпуса подтвердил серьезность намерений огнедышащего дракона предпенсионного возраста.

– Какая жалоба? Вы на часы смотрели? – по рассерженному басу Вениамин Егорович понял, что ошибся, разбудив в полшестого утра непричастного к унитазной истории человека.

Вениамин Егорович обмяк от досады, даже рыжие волосы на тощих ногах сникли как увядшие подснежники. Он в нерешительности завис над телефоном, борясь с искушением отдаться предложению дежурного дьявола из управляющей компании. Тяга к справедливости оказалась сильнее капитуляции. Раз за разом набирал он номер, но неизменно натыкался на неприступный частокол коротких гудков. Занято. Но стремление к эскалации любого вопроса («Уважаемый министр пищевой промышленности! Сегодня я обнаружил волос в котлете. Срочно прошу разобраться и наказать виновных!») уверенно проявляется сорок седьмой хромосомой в русском человеке, и Вениамин Егорович, как истинный мутант-правдоискатель, рванул выше.

– Диспетчер аварийной службы водоканала, слушаю вас, – раздался в трубке интеллигентный, с легкой картавинкой, голос.

Как на духу, ничего не скрывая, исповедался Вениамин Егорович новому собеседнику.

– Плохо, голубчик, плохо! Беречь себя надо! – подытожил рассказ голос.

– Так я про это и говорю, – обрадовался внезапному пониманию Вениамин Егорович. – Кому ж понравится, когда в пять утра в его доме всплывает непрошенный аквалангист? Вы ведь сможете помочь, да?

– Конечно, голубчик: немедля записывайтесь к урологу, бегите прямо сегодня. А уж про ежегодные осмотры в нашем возрасте я и не говорю, —картавил голос вороном назидания. – По десять раз за ночь посещать уборную, голубчик, – это весьма тревожный симптом.

Когда супруга Вениамина Егоровича вошла в квартиру, в нос ей ударил приторно-сладкий запах паники. Вид мечущегося по комнатам мужа в трусах еще больше озадачил ее.

– Записываюсь ко врачам, – гаркнул он, пробегая мимо жены с какими-то документами в руках.

– А что у нас в унитазе плавает? – с недоумением воскликнула она из туалета, по-мужски крепко выругавшись.

– Да, смой ты к чертовой матери! – раздраженно отреагировал Вениамин Егорович, набирая номер поликлиники.

ШУКЕТЫ ДЛЯ ПЕЛЫ

С аппетитом съел он ужин, довольно вкусный,

потому что приговоренных к смерти

кормят хорошо: таков уж закон.

Януш Корчак. Король Матиуш Первый.

И миллион самураев не в силах повернуть

вспять одну тщедушную секунду.

Японская притча.

Лиза Прыгскокова любила мужчин, и те отвечали взаимностью рыжеволосой официантке из итальянского ресторанчика на Большой Конюшенной. Кто-то с нежностью и любопытством постигал широту женской души, заодно вдохновляясь волшебными формами стройного тела. Были и те, что пыжились воплотить в жизнь безумство больных фантазий, вычитанных в паршивых книжонках или подсмотренных в малобюджетных кинолентах, в которых Лиза под дулом револьвера никому не призналась бы. Роднило всех одно: по-тихому, как клопы после кровавого ночного пира, они исчезали под утро, оставив вмятину на подушке, недопитый бокал или забытый второпях одеревеневший носок. Мчались к назойливым женам и ревнивым любовницам, чрезмерно заботливым мамашам и ворчливым бабушкам. Бежали, чтобы, оставшись в редкую минуту наедине с собой, в мыслях заново пережить драгоценные воспоминания. Без сомнения, обольстительная «белочка» в бело-зеленой униформе, с грацией разносившая пасту по столам, пользовалась повышенными вниманием и слюноотделением.

За годы увлечения мужским полом никто не смог оставить яркий след в судьбе Лизы. И только один из героев, что пали жертвами Лизиной доступности, по чрезвычайной неосторожности, одарил ее драгоценным подарком. Сюрприз оказался неожиданным для обоих, особенно для Андрея, отца двоих детей и любящего мужа. Не только физически мучилась Лиза. Долго она маялась иным бременем, выбирая имя для девочки. Пелагея родилась здоровой и в срок. Младенец оказался, на удивление, спокойным, некрикливым. Андрей стал жить на две семьи и, втайне от законной, помогал деньгами, оплачивал «второй» жене с ребенком пакеты жизни: работая официанткой Лиза едва могла обеспечивать обоих.

Когда Пелагее исполнилось два, тайна рассыпалась. Жуткий скандал смерчем пронесся над Андреем и разорвал в клочья отношения на стороне. Выбор мужчины не был оригинальным, и он поклялся жене больше не общаться с «той женщиной». Эпоха семейного туризма Андрея закончилась, а для Лизы наступило время выживания. Цены на жизнь росли из года в год. Не все выдерживали бремя платежей. Смертей становилось больше, но политика государства оставалась неизменной: гомо сапиенс должен совершенствоваться. Принятая когда-то программа по выведению генетически безупречного человека, названная «Г-4» («Генофонд-4»), приносила ожидаемые результаты. Выживали лучшие. Кто не в состоянии платить за себя и потомство, исчезают как тупиковый вид, как мусор.

До конца 2196 года оставался день, и Лиза пребывала в отчаянии. К диким перепадам настроения примешивался панический страх за существование, который сковывал тело невидимыми обручами, от чего опускались руки. Тридцать первого декабря она не вышла на работу и с утра обзванивала знакомых, даже тех, лица которых давно потускнели, как на старинной медной монете, и даже стерлись из памяти. Неудачи надломили ее, и она решилась прыгнуть в бездну.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.