Странник. Силы сопротивления

Я представил себе, что испытывает сейчас девушка. Но никак не мог себе представить, как она справляется с тем, что её руку отсекают практически на живую, дав всего лишь несколько глотков алкоголя.

Когда мать добралась до кости, Синида всё-таки потеряла сознание от боли, погрузившись спасительное небытие. А мы все вспотели до нитки ни то от физической нагрузки, ни то от моральной.

Нож в конце концов сломался, выполнив свою грязную и отвратительную работу до конца. Мать ещё более получаса сидела, аккуратно зашивая рану. Спустя долгие, полные боли, страданий и отвращения минуты всё было кончено. Мать полила остатки конечности спиртом и, едва удержавшись от глотка, спрятала бурдюк у себя за пазухой. Я заметил, как сильно тряслись её руки. Измученные донельзя, мы, наконец, уложились спать, пытаясь поскорее забыть увиденное.

* * *

Пленники все меньше разговаривали друг с другом, погружаясь в свои нелёгкие думы. Перед сном я постоянно представлял, что моя душа избавляется от несчастного бренного тела и отправляется в путешествие. Преодолевая огромное количество прекраснейших пейзажей, каждый из которых с высоты птичьего полёта был похож на произведение искусства именитых художников, я раз за разом возвращался в свои родные болота. Где, развернувшиеся своими громадными кронами в ярких лучах луны, стояли одинокие акации, словно величественные памятники природы. Где, разрушая тишину стрекотали сверчки. Где только на горизонте виднелся город, и жизнь кипела и суетилась лишь вдали. Где можно было присесть на мягкий мох, откинуться на ствол ореха и, вздохнуть полной грудью, дать себе время подумать и помечтать.

По утрам я вспоминал те нелёгкие деньки летней поры, когда забот у простых крестьян-землевладельцев и скотоводов было вдоволь. Иногда мы пасли многочисленных коров, уходя в сторону города – подальше от топей. Изредка мы вставали ещё раньше, до восхода солнца и ходили на рыбалку или даже охоту. Но, чаще всего, мы отправлялись на поля и пашни, что были полны хлеба, овощей и ягод. Несколько часов подряд мы с шутками и разговорами перекапывали и пололи грядки, давили вредителей и, конечно, собирали урожай. Обед мы пережидали в островках тени, созданные прославленными стальными деревьями. Пили парное молоко со свежеиспечёнными булочками и фруктами. Иногда кушали бульон из говядины или дичи, аль даже уху. Частенько – несколько куриных яиц на брата, сваренных вкрутую. И большое количество овощей, если они уже появились на грядках.

Но больше всего мне запомнились напряжённые дни покоса. Поля хлеба раскидывались на многие вёрсты аж за огородами и в целом идти до них было около пары часов. Посему в жаркую пору из деревни на ниву уходили почти все мужики. Это было сродни посвящением молодых людей – коль взяли с собой, значит, признают, что ты стал взрослым. Хотя почти все женщины оставались следить за хозяйством да возить клячей харчи, но в последний раз, уговорив всю деревню, на поля напросилась и Синида.

Разница между нетронутой нивой и убранным пустым полем, в жатве которого ты сам принимал участие, поражало всякое воображение. Но главным было не это. Великолепным был сам процесс. Остро оточенная коса каждым заученным движением клала прядь хлеба на землю. Мягкий отвод инструмента, во время которого отдыхаешь, и снова резкий замах. И снова прядь хлеба послушно ложится перед твоими ногами.

На краю поля, сколько себя помню, сидела на ветках сова, повадившаяся лопать лёгкую добычу в виде полевых мышек. Смотря на нашу работу, она всё время ухала, словно отбивала каждый час дела.

Лёгкий ветерок и Кайрон играли с нивой. Ну а ночью поле погружалось в приятный мрак. Зажигались несколько костров, и самые близкие люди, понимающие друг друга с полуслова, принимались делиться новостями, байками и страшилками, пели песни, отдыхая и набираясь сил, уминая сытный ужин и готовясь ко сну на мягком снопе золотистой соломы.

– Эти ублюдки с каждым днём ведут себя всё отвратительнее, – вырвал меня из грёз Шен, пихнув локтем и указав взглядом на наёмников.

От скуки, усталости и безнаказанности у них буквально срывало крыши. За несколько дней они успели заручиться поддержкой конвоиров и те повязали стыдные белые повязки на их плечи. Во время перехода они в прямом смысле пинками и угрозами гнали толпу, ускоряя темп колонны. Оружие им конечно не выдали, но я видел, как они голыми руками свернули шеи двум женщинам преклонного возраста, отставших от строя.

За это предательство ночные жаловали им объедки со своего стола и даже немного выпивки. При этом алкоголь, как оказалось, действовал на наёмников, что красная тряпка на быка: они свирепели и в запале творили ужасные поступки.

Сейчас подвыпившие придурки встали в полукруг перед милой девушкой. Спустя несколько весьма грубых и ублюдских комплиментов герои-любовники решили пустить в дело другие свои способности, пытаясь увести сопротивляющийся девицу за кусты. Их пыл охладил камушек, что огрел одну из пустых тыкв предателей.

– Старик, ты какого хрена творишь?!

Пожилой человек опустил оружие, и сказал:

– Отойдите от моей дочери, засранцы.

Но наёмники, которые были по массе в два раза больше старичка только загоготали. А очухавшийся бандит, перестав щупать рану, попёр на незадачливого нападающего:

– Ах ты ж мразь…

От первого удара старичок благополучно увернулся. Но уже второй стал для него фатальным. Сам кулак, зарядивший в бок пожилого мужчины, не мог нанести большого урона. Однако, инерция удара оказалась столь высока, что дедуля опрокинулся на землю, неудачно ударившись головой о камень. Мгновение отделило жизнь от смерти. Бедная девушка тут же бросилась к нему, а наблюдавшая за всем действием толпа пленных лишь развернула головы в обратном направлении, делая вид, что никто ничего не видел.

В этот день, после происшествия, наёмники больше практически ни до кого не докапывались, и наша компания, включая приходящую в себя Синиду, смогли мирно поужинать хлебушком и послушать рассказ Шенниоса. Из всех нас он сохранял самый высокий моральный дух или хотя бы делал вид оного и всячески пытался подбодрить нас. Мне это не сильно помогало и после отбоя я снова отправился в мир грёз.

Новое место ночлега мало чем отличалось от предыдущего. Открытое небо, пара небольших костров дежурных конвоиров, и огромное количество песка. Лишь камни валяющиеся то тут, то там стали поменьше, а грубой полусухой растительности немного больше. Всё так же светили рассыпанные по небосводу звёзды, убаюкивая разум.

Пленники пали перед усталостью, их одолели тяжёлые и тревожные кошмары. Небольшой прохладный ветерок доносил звуки тихого плача; кто-то, пребывая в мире сновидений, звал маму.

Несмотря на это, мой разум быстро погружался в забытие. Я уже практически спал, когда в голову пришла сегодняшняя, а затем и вчерашняя сцена. Больше суток я всеми силами отмахивался от них, но в этот раз они решили заявить своё право на место в памяти и никоим образом не желали отступать.

Покрутившись, я всё же не выдержал и с горечью поднялся. Сон отступил, а ведь завтра предстояло пройти ещё бездна знает сколько вёрст… Вздохнув, я встал и немного отошёл от группы отдыхающих людей. Сел под всё ещё тёплый камушек и, облокотившись, устремил свой взгляд на россыпь созвездий, что призывно подмигивали, вселяя в душу хотя бы частичку надежды.

– Тоже не спится? – прошептал рядом тихий красивый голосок.

Вздрогнув, я обернулся и смог рассмотреть в полумраке Синиду, которая аккуратненько устроилась рядышком.

– Ты никогда не думала, что звёзды – это крохотные дырочки, через которые льётся свет из реальности?

Девушка покачала головой:

– Мой рационализм отвергает такие осуждения. Да и что в таком случае есть небо? Неведомая материя? А почему Луна меняет фазы?

Словно в подтверждение её слов из-за горизонта начало появляться убывающее ночное светило. Выглядело оно ещё более грустно, чем полное.

В раздумьях я опустил руки в карманы куртки и с удивлением обнаружил шкатулку с калимбой. Со всеми этими грустными сценами и думами я совершенно запамятовал, как при обыске охранник, проверив мои карманы, обнаружил её. А после, поморщившись, вернул обратно. Что, если подумать, не было так уж удивительно. Музыкальный инструмент, насколько я знаю достался мне ещё от прабабушки и с её молодости знатно потрепался. Вид у него был далеко не самый презентабельный.

Вынув калимбу из футляра, я тихонечко заиграл:

На город опустилась тьма,

Людишки похавались кто куда.

И холодна проклятая зима,

Но все мольбы уходят в никуда.

К нам повернулся один из охранников, моя кожа похолодела, я уж решил, что он-то отберет у меня инструмент. Но тёмный только зевнул и повернулся обратно к костерку.

И каждый здесь только за себя:

Схватить побольше, укусить врага,

Забыть про всё, кроме брюшка,

Да тема смерти лишь им близка.

Уверовав, что это не исправить никогда,

Вся плоть человечества болезненно пуста,

«Разумные» уничтожали всё-всё дотла,

И так на город опустилась тьма.

Лишь несколько не отвернулись от добра,

Звезды увидев свет издалека,

Борьба со слом отчаянна и тяжела,

Но есть ли в ней хоть смысла толика?

– Бороться нужно всегда – печально сказала Сини, – Я тебе скажу вот что: никогда не сможет победить лишь тот, кто не пытается.

Я, грустно улыбнувшись, убрал музыкальный инструмент обратно в карман. Вздохнул:

– Какой же здесь воздух… другой.

– Твоя правда, Айзек. Всегда хотела уехать из нашей деревни в город. Но теперь понимаю, что без деревьев, их шелестящих листьев, прохлады и свежести леса, этого чудного аромата не прожила бы и недели. И даже болотные топи выглядят куда лучше, чем это…

Луна поднималась всё выше. Стали быстро проплывать низкие прозрачные облака. Из-за них казалось, что небо было так близко, как никогда раньше. Стало холодать, и я машинально приобнял девушку, опустив свою правую руку на её. Однако, конечности, конечно, там не было. К горлу снова подступил ком.

– Как ты? – дрожащим голосом спросил я.

– Не беспокойся, – на удивление жизнерадостным тоном ответила Синида, – Из лука стрелять я всё равно не любила. Да и гончарное ремесло никогда не находила столь привлекательным.

Я лишь на долю секунды улыбнулся, потом задал новый вопрос:

– Но твоя мечта…

– Не всем мечтам суждено сбыться. Может быть, из меня бы получился отвратительный кузнец. И изобретатель. Создала бы ещё какую-нибудь гадость, с помощью которой один народ стал бы думать, что лучше другого. Может, так даже лучше.

Я понимал, что она немного лукавила. И заметил, как дрожала её нижняя губа, в отчаянии сдерживая слёзы. Но меня столь сильно поразил тот факт, что вместо того, чтобы разрыдаться и выплеснуть на своего ближнего весь тот груз, что свалился на её хрупкие плечи, Синида наоборот пыталась поддержать меня, что я пустив скупую слезу, приобнял её покрепче и сказал:

– Бороться так бороться. Ради вас я готов на что угодно.

* * *

Если кто позже бы спросил, как мы пришли к тому чудовищному разговору, я едва ли бы ответил. Казалось, только Шенниос травил байки, а в паузах между ними мать рассказывала про полезные травы, которые встречались у нас под ногами… И вот мы уже готовим заговор.

– Вы что, сейчас на полном серьёзе обсуждаете как убить людей?! –возмущённо произнёс до этого не проронивший ни слова Хорид – Да и ещё так подло и цинично? Видит дочь морей, я был о вас лучшего мнения.

Мы с Шеном переглянулись и стыдливо уставились в землю. Синида после небольшой паузы тихо сказала:

– Ты думаешь, нам самим нравится эта мысль? Думаешь, мы хотим стать убийцами?.. Идти нам ещё неизвестно сколько и, даже если за это время они так и не доберутся до нас, представь, сколько людей может пострадать.

– Возможно ты права. Я говорю «возможно». Но убивать…

– Рид прав, разве мы имеем право лишать кого-то жизни? За вас я, конечно, горой, но…

– Мы можем их не убивать, – неожиданно вступила в спор мать, – В этих пустынях растёт одно интересное растение – рабскар-колючка. В её соке содержатся вещества, подавляющие волю. Некоторые несознательные работорговцы им пользовались ранее. Не так давно её запретили на вече архимагов. Она просто сделает так, что недруги будут витать в облаках в ближайшие три дня и никому не причинят вреда. Думаю, если вглядываться повнимательнее под ноги, она нам попадётся.

– Как совесть позволит вам спать после такого? – не унимался Хорид.

– Я надеюсь, что такое даст возможность спокойно спать всем этим людям до конца их долгой жизни. И вам тоже… Я сделаю всё сам. Мне нужен только план, экстракт и помощь, если всё резко полетит в тартарары.

– Нет уж, смельчак, я с тобой, – как-то даже возмущённо сказала Синида, дёрнув меня за рукав.

Желающих более не нашлось, и я их никогда за это не винил. Всего несколько дней назад я поступил бы так же.

* * *

Ближе к вечеру вдали стали показываться небольшие деревца, во что мы едва могли поверить. Небо стало темнеть, стали показываться первые звёзды. Надежды найти колючку сегодня стали исчезать, как ярчайшие лучи светила, скрывшегося за горизонтом. И только перед самым ночлегом нам улыбнулась удача.

Я не просто так хотел покончить с этим поскорее. Сегодня наёмники снова отличились. Когда упала очередная старушка, заводила тут же кинулся к ней с камнем в руках, услужливо кланяясь охранникам. Пораженная толпа, в том числе несколько ночных наблюдали, как удар за ударом предатель рода человеческого и всего живого выбивал из пожилой женщины дух, остановившись только тогда, когда череп не выдержал и лопнул, из-за чего посреди окровавленного лица из глазниц выскочили яблоки.

После случившегося процессия смертников шла в полной тишине практически весь оставшийся день. Только наша снова объединённая группа принялась обсуждать план возмездия. Каждый из нас задумался, может, для таких извергов смерть – равно то, что они заслужили. Однако, в конце концов, остановились на рабскар-колючке. И наконец придумали план…

Основная его часть, придуманная Ридом, была до безумия простой, и мы даже были слегка обескуражены, что такая мысль не постила наши головы. Вся соль плана состояла в том, что с помощью запугивания наёмники установили негласное правило: они берут еду первые, выбирая лучшее. Его нарушение ударило бы по их самооценке и авторитету, чего они не могли оставить без всякого внимания. Самое сложное в задумке было в том, чтобы балансировать между не слишком усердным сопротивлением, что привело бы к подозрениям и чересчур усердным, из-за чего могла завязаться драка. Ни того, ни другого допускать было нельзя.

К тому же наш план, как оказалось сильно зависел от раздаваемой провизии, так как мы не могли подмешать её в котёл с кашей. Вернее, возможность такая, конечно, присутствовала, но это было бы совершенно безответственно с нашей стороны… Во-первых, никто даже мать, не были уверены, что такое небольшое количество травы хватит на весь котёл, а, во-вторых, мы не хотели причинять вред невиновным людям, хотя по заверениям травницы это и было в теории безопасно.

Однако, словно все архимаги Континента были на нашей стороне, сегодня нам повезло и здесь – тёмные спешились и принялись готовиться к выдаче засохшего хлеба. После того, как нас построили и пересчитали, видимо, просто для порядка, двое охранников спустили с повозки целую корзину буханок, вместо того чтобы отсыпать на землю именно то количество кусков, соответствующее числу пленных в колонне. Нас слегка удивило такое поведение и, коротко обсудив, мы сошлись во мнении, что скорее всего, идти осталось не так уж и долго. Либо тёмные планировали вскоре пополнить запасы. Но первое предположение было нам симпатичнее – идти больше не хотел никто. Все давно выбились из сил.

После команды конвоиров я не стал медлить. Колонна замерла, ожидая того, как наёмники выберут куски помягче. Последняя вальяжно направились к картине, а я чуть ли не бегом приблизился к хлебу и под удивлённое взгляды толпы загрёб несколько кусочков. После чего быстро ретировался в сторону валунов, куда уже направилась наша компания.

Я раздал булки и мы, отвернувшись также молниеносно, словно не раз репетировали, оторвали от них по небольшому кусочку. После чего мать достала небольшой бурдюк, в котором ранее плескался противный самогон, а теперь несколько собранных капель сока колючки и лёгким движением руки обрызгала остатки хлеба. Рассевшись, мы принялись жевать чистые кусочки для отвода глаз.

– Так-так, и кто это у нас тут такой смелый? – не заставили себя ждать наёмники, забравшие свою долю из корзины. Тут мы должны были поднять глаза и сделать вид, что нам страшно, впрочем, особо играть не пришлось: в компании пяти амбалов, у которых бездна знает, что на уме, было очень некомфортно.

– Вы что, всё витаете в своих облаках и так и не поняли кто здесь главный? – и тут же заводила ответил на свои вопросы, – Мы тут ваши командиры, мы – для вас и царь и бог! Я скажу вам не пить воду сегодня, и вы не будете, я скажу не спать, значит, будете выполнять, я скажу: садитесь и срите! – значит, вы сядете, поднатужитесь и будете срать… Чего вы своими зыркалами зырите?! Я понятно объясняю?!

Мы испуганно закивали. Я встал:

– Извините, этого больше не повторится…

– О, какой. Не повторится у него, чепушила. А что в качестве извинения предложишь? «Прости» своей бабе говорит будешь, когда изменишь, а она узнает. А мне твоё «извините» мне ни к селу, ни к городу!

Я виновато опустил голову.

– Молчишь? Все вы так, как херню какую-нибудь сотворить так пожалуйста, а как потом, то даже объяснить не могут ни хрена. Языки свои позасовывают в жопу и стоят, пялятся.

Стоявшие за главным наёмником приятели загоготали, а мне стало казаться, что ситуация выходит из-под контроля. Но тут заводила протянул ко мне свою грязную руку и приказал:

– Давайте сюда булки! По сути, вы отняли их у нас. И будет честно, если вернёте. Для начала. А дальше посмотрим…

– Но что мы будем кушать?.. – наивно спросил Шен.

– Ты что, дебил?! Я для кого сейчас тут распинался? Реально идиоты или прикидывайтесь? Гоните назад наш хлеб, пока мы вам кишки не выпустили и не заставили их съесть. Всё, трапеза закончена!

С этими словами наёмники подошли к каждому из нас и нагло, уверенные в своей силе выхватили из рук буханки.

– Бакланы… Ещё хоть раз что-то подобное выкиньте и будете на месте сегодняшнего старика! И не надо потом говорить: «извини, мы не знали…» Знайте, чепушилы! Это ваша обязанность, а не моя – ходить да каждому в башку вдалбливать.

Тут они развернулись и собрались уходить. Однако, единственное что нас в этот момент покинуло – это осколки рухнувшего плана. Именно с этой секунды всё понеслось в Бездну.

– А ты… – заводила неожиданно повернулся и ткнул своей сарделькой в седевшую тихо, как мышь, всю нашу беседу Синиду, – Ты пойдёшь с нами.

– Зачем тебе эта однорукая? – подняв одну бровь спросил другой наёмник, – Вроде были и покрасивее.

– Ничего, сойдёт. А что руки нет – так даже лучше. Меньше будет сопротивляться.

Он подошёл к девушке с выпученными глазами и, грубо схватив, потянул её на себя. Не понимающим и каким-то очумелым взглядом Синида обернулась к нам.

– Не тронь её, жирный ублюдок! – в гневе подскочил я с камня. Остальные тоже встали, но со страхом в глазах, совершенно не представляя, что делать. Внутри меня ярость быстро стала вытесняться страхом, но усилием воли я пытался подавить его.

– Кто сейчас открыл свои хавальник? – тихо спросил главарь, поворачиваясь к нам. От его голоса по коже пробежали мурашки, – Кто это вякнул?!

Я понял, что большой беды не миновать и сделал шаг вперёд:

– Я…

Заводила ненадолго застыл, не ожидая такой храбрости. Я этим воспользовался:

– Я уверен, что внутри вы хорошие люди. Уверен, что вы не мечтали быть у тёмных на побегушках. Уверен, что в далёком прошлом с вами случилось что-то нехорошее, но… Это не повод вымещать зло на других людях, на своих сотоварищах. Зло нельзя победить влом, так вы сделаете только хуже…

– Да что ты знаешь о нас?! Про то, как мы росли в проклятом детском доме, потому что, ублюдки родители плевать на нас хотели?! Про то, как нас избивали за малейшее провинности и совсем маленькие дети ходили все синие, потому что обмочились во сне? Про то, как по достижению совершеннолетия нас просто отдали в военную гимназию, даже не спросив, хотим ли мы этого? Про то, как нам дали в руки оружие, когда поднялся мятеж в соседний степи, заставив убивать женщин и детей? Очнись! Весь мир построен на силе и жестокости и ни я, ни ты, никто другой не сможет этого исправить! Брать всё от слабых и не попадаться на глаза сильным – вот единственный закон выживания в этом говномире!