скачать книгу бесплатно
1985. Что для завтра сделал я?
Фёдор Козвонин
Конец эпохи. Эпохи больших надежд, грандиозных мечтаний, титанических трудов, благородных устремлений. Была ли эта эпоха прекрасной? Книга содержит нецензурную брань.
1985. Что для завтра сделал я?
Фёдор Козвонин
© Фёдор Козвонин, 2024
ISBN 978-5-0064-3878-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1985. Что для завтра сделал я?
«Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества?»
Михаил Елизаров. «Библиотекарь»
24.04.85. Среда. Вечер.
«Вот Гришка-то Попыванов в этот вечер шабашить пошёл на рампу – за червонец разгружать вагоны с рубероидом!». Шура Рохлин двинул на танцы в ДК «Космос», ведь в этом году такой головокружительный апрель!
Радостный весенний воздух бередил душу и беспокоил сердце, разливался по венам беспокойным предчувствием и взрывался внутри невысказанным ликованием. Томительно захватывает дух неминучим гибельным восторгом! Девчонки наконец-то скинули модные безразмерные всеобъемлюще-повсеместные спортивные куртки и болоньевые плащи по щиколотку с сапогами-луноходами и нарядились кто в олимпийки, кто в ветровки, кто в мамин реглан, кто в джинсы, кто в брюки, кто в юбки выше колена. Кто-то в туфлях-лодочках, кто-то в кроссовках, а кто и в сапогах старшей сестры. Намного завлекательней рулона рубероида, который Гришка на шабашке за десятку обнимает! И пусть сегодня погода пасмурная и серая, но тем лучше – тем томительнее ожидание момента, когда распустятся набухающие почки и природа заявит о себе во весь голос и в полный рост!
Гриша посмотрел на стену ДК, на мозаику. Там одинокий космонавт в скафандре отчаянно тянется к небу, к тайнам мироздания. Он – сам разум! Но над космонавтом, гораздо ближе к небесным телам, уже на границе стратосферы, фигуры обнявшихся мужчины и женщины. Они – любовь! Значит, любовь выше разума. В этот вечер понять аллегорию можно было только так. И никак иначе.
Из окон «Космоса» громыхали «Золотая лестница», «Крыша дома твоего»[1 - Песни с альбома Юрия Антонова «Крыша дома твоего», 1983], «Трава у дома»[2 - Песня группы «Земляне» с альбома «Парад ансамблей – 2», 1983], потом кто-то вызывал капитана Африку[3 - Песня группы «Аквариум» с альбома «Капитан Африка», 1983], затем спели про прекрасное далёко[4 - Песня из кинофильма «Гостья из будущего» (музыка Е. Крылатова, слова Ю. Энтина), 1985], а когда заиграла «Шизгара!»[5 - Песня «Venus» нидерландской группы «Shocking Blue» с альбома At Home (1969)], то Шура ощутил такое самозабвенное упоение моментом, что захотел остаться в нём навсегда. Радостные, открытые лица с глазами, полными посконного, настоящего счастья закрутились искрящимся хороводом, магической каруселью, душистым водоворотом, исполненным фурора смерчем, радостным ураганом! Кто-то подпевал то, что пели, а кто-то – то, что слышал, но всё это сливалось в поток, в единый мыслящий и счастливый живой организм. В дружный муравейник, в шумный улей, где каждый радуется друг другу, готов поддержать и подставить плечо: не из корысти, карьеры, лицемерия или похоти, а из-за самого факта сосуществования. Рохлин оказался в самом центре этого циклона, в сжимающейся вековечной спирали…
Домурлыкала своё голландская гитара и окна закрылись. Еле заметная тень, принесённая лёгким ветерком с востока, накрыла танцплощадку. Стало прохладнее. Толпа застыла в вечернем сумраке, кое-где освещаемом еле видным грязно-охренным светом ночного фонаря.
В этот же момент со стороны улицы Пугачёва раздался свист и в сторону танцплощадки мерным шагом двинулась шеренга одинаково одетых крепких молодых парней:
«Не носите джинсы «Levi`s»
В них ебли Анжелу Дэвис!
Вы носите джинсы «Lee»
В них Анжелу не ебли!»
«Филейские, мать их, курву…». С противоположной стороны, из дворов улицы Левитана, молча вышли и рассыпались в такую же цепь такие же одинаковые, но другим обычаем, крепыши:
«Новая зелень проложит дорогу!
На юго-западе смерть бандерлогам!»
«Филейка – от трусов наклейка!»
И началось…
Только что танцевавшие люди быстро всё поняли и кинулись врассыпную. Убежать удалось не всем. Гопники с громким гоготом лапали девчонок -одной раскосой рванули синюю кофту и красные пуговицы разлетелись во все стороны. А парням отвешивали смачные пинки и звонкие подзатыльники. Плевали убегавшим вслед. Тех же, кто по растерянности или безрассудству вставали на пути движущихся друг к другу цепей, били уже всерьёз.
Вот пятеро молодых сельмашевских рабочих сами пошли стенкой против филейских и немало преуспели. Ещё бы! Трое орудовали ремнями с заточенными широкими армейскими пряжками, а у двоих под по?лами пиджаков были спрятаны цепи от бензопилы. Видимо, они уже не в первый раз ходили на танцы. Такой грозной фалангой двинулось отделение сельмашевских слесарей на батальон филейской шпаны. Пару раз пряжкой прилетало по высунутым вперёд рукам и ногам. Раздались удивлённые вскрики, переходящие в скулёж. Самый безрассудный филеец выступил вперёд и хотел что-то крикнуть, но не успел – получил цепью наискось чуть выше уголка рта, прямо под правый глаз: кожа лопнула и на лице будто открылся новый рот. В открывшуюся рану стало видно зубы, желтую фиксу и непривычно высокие дёсны, а задуманный природой рот обиженно и досадливо скуксился, будто выдыхал неожиданно крепкий табак. Парень схватился за лицо, попытался приставить губу обратно и с мычанием и ужасом убежал. Остальные отступили, дрогнули, изрядно смешались и готовы были уже расступиться… Остервенившийся сельмашевец поднял цепь над головой и грозно замахнулся. Вдруг из толпы филейских вперёд выпрыгнул невысокий, но крепко сбитый очень проворный человек, который бросился стрелой на ряды рабочих – пантерой прыгнул и сбил плечом того, который поднял руку слишком высоко, и, ещё не успев приземлиться, ударил находящегося справа рабочего резиновой палкой в подколенную ямку, «по тормозам». Рабочий охнул и осел. «Миша! Ты король!». Филейские опомнились, навалились и затоптали работяг. Что с теми сталось, Рохлин уже не видел.
Со стороны улицы Левитана бой приняли трое курсантов вертолётного училища. У них не оказалось цепей и пряжек, зато они прилежно ходили на занятия самбо. Лётчики прижались спина к спине и образовали крутящийся против часовой стрелки треугольник, осыпая противников ударами рук и ног, подступиться к которому было непросто, пока из темноты не вышел лидер юго-западных – двухметровый Вотя. Тот просто стал со всей силы бить по корпусам низкорослых курсантов. Если бы это был боксёрский поединок, то по очкам перевес был за лётчиками – на один удар Воти они отвечали тремя, но каждый удар Воти сбивал дыхание и даже попадая в плечо был подобен кувалде. «Заебу, замучаю, как Пол Пот Кампучию!». Удары курсантов были многочисленны, но достигали цели уже на излёте. Спустя минуту троица не устояла, дрогнула – их затоптали и смяли. Рохля видел, как одного самбиста Вотя оттащил в сторону, завёл руки назад и со всей силы ударил коленом между лопатками. Тот ласточкой ударился головой о бордюр и обмяк в неестественной позе.
Пока юго-западные приближались к филейским сквозь редеющую толпу, Рохля видел немало свёрнутых челюстей, разбитых носов и выбитых зубов. Когда он понял, что убежать не удастся и скоро дойдёт и до него, то решил принять бой, хотя колени дрожали и липкие от пота ладони не могли, не хотели сжаться в кулак.
Но вдруг откуда-то издалека, словно из желейного тумана, раздался звук милицейской сирены. Жёлто-синяя машина неторопливо ехала по улице Пугачёва со стороны кинотеатра, сверкая проблесковыми маяками и освещая округу дальним светом. Пыл районных быков тут же утих, они организованно отступили и растворились во дворах. Как будто никого и не было. Шура восторжествовал и хотел отблагодарить свою счастливую звезду, но в этот момент получил по затылку чем-то тупым и тяжёлым. Он схватился за затылок, тело обмякло, а ноги бессильно подкосились. И всё померкло.
Шура не знал, как долго пробыл без сознания. Он лежал лицом в землю, милицейской сирены не было слышно. Зато пошёл дождь. Мягкий, тёплый, неожиданный для этой поры ласковый грибной дождь. Наверное, это даже к лучшему, подумал Рохлин – поможет прийти в себя и хоть немного освежит. Но тут же Шура понял, что это не дождь, а струя. Ослабевающая тёплая и мерзкая струя… Рохлин поднял глаза – над ним склонилось смеющееся рябое продолговатое лицо парня немного старше двадцати лет. Тот был одет в цветную рубашку, а на плече висела сумка с надписью «AC/DC». Рохлин опустил взгляд и увидел торчащий из ширинки длинный и тонкий бледный член с чуть приоткрытой головкой, с которой капали последние капли мочи.
– Ты же пидарас, бля! – Рохля хотел вскочить, но ноги не слушались, и он, как на шарнирах, осел назад, успев подставить правую руку. Гопник заржал и нарочно не торопясь, вразвалочку, пошёл по танцплощадке, смело ступая грязными резиновыми сапогами по лужам и свернул за здание ДК. Ещё лёжа, Рохля в бешенстве вытер рукавом лицо и смог кое-как наконец встать. Он попробовал догнать уходящего, побежал, но снова потерял равновесие, опёрся о стену и, пытаясь побороть головную боль, сильно зажмурился и опустил голову.
– Гражданин, что тут делаем? Ваши документы!
Рохлин открыл глаза и увидел перед собой озабоченное усатое лицо в фуражке. Милиционер подозрительно, но с тем и сочувствующе смотрел на растрёпанного юношу. Рохлин хотел объясниться и попросить помочь догнать ушедшего насмешника, но, набрав побольше воздуха в лёгкие, только лишь удивлённо захлопал ртом. Его тут же густо и обильно вырвало. Выражение лица милиционера исказилось презрением и брезгливостью.
– Вась, ну-ка подсоби голубчика принять! – усатый крикнул другому милиционеру, который внимательно изучал лужу чего-то тёмного и густого, в чём в лунном свете поблёскивало что-то молочно-белое.
Рохля почему-то пробормотал:
– Вот тебе «Луна и грош», блин. Моэм, мать его так…
– Вымоем, вымоем… – Милиционер без усов подошёл и взял Рохлю под левую руку. – Не боись, дорогой… Ты обоссался что ли?
Рохлин только помотал головой.
– В вытрезвитель голубчика?
– Куда ещё-то?
Брезгливо придерживая Рохлю под руки, милиционеры довели его до машины и усадили в «козтяник». Там пахло дивной смесью из застоявшегося запаха немытых ног, нутряной грязи и какой-то химии из стоматологического кабинета.
Машина медленно петляла по тёмным улочкам, пока не остановилась у двухэтажного здания, один из входов в которое освещал матовый жёлтый тусклый фонарь.
Дверь «козлятника» открылась:
– Эй, ты! Сам слезешь?
– Попробую…
– Ты придержи его, а то грохнется – нам потом отвечать.
– Так ты и держи, если такой заботливый!
– Ладно, давай вдвоём…
Милиционеры чуть не на кончиках вытянутых пальцев повели Рохлю в помещение вытрезвителя. За столом под зелёной лампой сидел фельдшер, рядом лежала книга в мягкой обложке – «Отягощённые злом». Фельдшер устало зевнул и посмотрел на вошедших:
– Бухой что ли?
– Ещё бы! Блевал, обоссался…
Фельдшер внимательно осмотрел Шуру с сверху вниз, а потом снизу вверх.
– А брюки у него тогда почему сухие?
– Сухие? Но смотри, как тащит! Чуешь, нет?
– Тащить-то тащит… Садись-ка, дорогой, на кушетку… Так, следи глазами за пальцем… Хм… А снимай-ка ты ботинки. Сам снимешь? Молодец! Теперь носки…
Фельдшер провёл рукояткой молотка по подошве Рохли. Пальцы вытянулись вверх.
– Мужики, вы надо мной стебётесь? Да он же трезвый! У него сотрясение с ярко выраженным рефлексом Бабинского! Его в травматологию надо немедленно! Советского гражданина избили и поглумились, а милиция его в вытрезвитель тащит! – фельдшер схватил телефон и принялся энергично крутить диск.
Усатый милиционер встрепенулся:
– Ты куда звонишь?
– Перевозку хочу вызвать, чтобы доставили.
– Да мы сами его отвезём!
Фельдшер повесил трубку.
– Тогда протокол о доставлении в медвытрезвитель составлять незачем… Везите, чего ждёте?
Рохлин вдруг понял, что если его сейчас отправят в больницу, то никакого монтажа градирни Аргунской ТЭЦ в его жизни может не случиться. Хотя Шура студентом не был, но ему посчастливилось вписаться в летнюю бригаду. Та ездила шабашить уже который год – коллектив был опытным и сплочённым, но один из постоянных членов закончил аспирантуру и заявил, что он в кои веки хочет отдохнуть, а то «У всех каникулы, а я с первого курса – без продыху!». Загордился, подумали остальные и подвернулся им Шура. Вернее, его им «подвернул» Гриша Попыванов. А Шура Рохлин и не будь дураком, согласился – немного удачи и осенью можно будет «горбатого[6 - ЗАЗ-965 – советский микролитражный автомобиль, выпускавшийся с 1960 по 1963 гг.]» взять! Ну, «горбатого» – не «горбатого», но «Иж Планету-4[7 - Советский мотоцикл среднего класса]» – точно. Представил, как приедет к своей кочегарке не на автобусе, а на машине и как директор с бухгалтером ахнут… К тому же работу обещали несложную – крути себе гайки с болтами, одно что – на высоте. Так со страховкой же! А места – закачаешься! Горы, солнце, Кавказ! Минеральная вода чуть не в каждой колонке – хоть упейся. И город там рядом, пожалуй, не хуже Кирова будет. Тоже три университета, три театра, филармония. Но побогаче – нефть перерабатывают для всего Союза. Во время войны все советские истребители на их керосине летали! Зима там мягкая, лето – жаркое. Река Сунжа и Чернореченское водохранилище. Хочешь купайся, а хочешь рыбачь. И лес там не сплавляют, как по нашей Вятке. Значит, топляков, на которых все снасти оставишь, нету. Красота!
Так что и подшабашить, и осмотреться. Если делать ноги к югу, то лучше ведь не на курорты, типа Сочи или Ялты, где зимой что делать – непонятно, а туда, где промышленность, чтобы круглый год при деле быть… Так что наплевать мне на этого Бобинского – к концу-то мая точно всё уляжется.
А прямо сейчас остро хотелось как можно скорее в полную ванну залезть, хорошенько вымыться и переодеться. А ехать с «Дружбы» на Театральную площадь в травматологию, чтобы там отсидеть очередь, а потом неизвестно как ехать обратно на «Дружбу»[8 - Район города Кирова]…
– Товарищи милиционеры. Отпустите меня, а? Я тут недалеко живу. Зачем вам со мной возиться?
После небольшой паузы, безусый милиционер ответил:
– Ну, гражданин Рохлин… Если вы не желаете писать заявление о противоправных действиях…
– Не желаю. Спасибо.
Милиционеры переглянулись, усатый кивнул бритому.
– Тогда всего вам доброго!
От вытрезвителя до дома Шуре нужно было пересечь двор, но это оказалось не так просто. Штормило. И ноги чугунные. По пути опёрся на трансформаторную будку, закрыл глаза, вздохнул и выдохнул, а когда снова открыл глаза, то увидел перед собой маленький и нежный кустик крапивы:
««Не огонь, а жжётся
В руки не даётся.
Выросла под ивою
И звать её…»
И не жжётся, и не под ивою. Кругом одно враньё! С детства в уши клизму ставят, козлы вонючие…» – Шура плюнул, собрался с силами и пошёл к дому, но сразу заходить в подъезд не стал, решил на минуту присесть на лавочку. Отдышаться. В это время со стороны улицы Щорса во двор зашёл Гриша Попыванов. Усталый, но довольный. С новеньким красным портретом Ленина в кармане, а не с сотрясением. От бодрого Гриши сильно пахло по?том. От унылого Шуры пахло затхлым мышиным подвалом.
– Ну, что, старик? Как время провёл? – Гриша хлопнул приятеля по плечу.
– Да так себе, блин… – Шура посмотрел приятелю в глаза и тот всё понял. И почувствовал.
– Ты подрался что ли?
– Скорее, со мной подрались… По затылку треснули, а я и вырубился.
Гриша сел перед Шурой на корточки, внимательно заглянул в лицо:
– Долго был без сознания?
– Не помню… Может, минут пять.
– Так, не уходи, жди меня.
Спустя три минуты Гриша вернулся, держа в руках две упаковки таблеток и одну бутылочку:
– Вот, цитрамон – его сразу две таблетки выпей, а потом пей по одной два раза в день после еды. А папаверина, вот этих, выпей сегодня одну, по потом три раза в день по одной. Корвалолу сегодня перед сном капель тридцать.
Шура уважительно посмотрел на Гришу:
– Ты ж на инженера учишься, а не на доктора…
– Я когда боксом на третьем курсе занимался, так про сотрясения много слышал и на всякий случай держал это добро в аптечке. А потом надоело, а таблетки остались. Теперь тебе лучше отдам – одно что срок годности выйдет. Так что не благодари! Пошли лучше, я тебя до квартиры провожу.
24.04.85. Среда. Поздний вечер
Тишина… Тишина бывает плотная, как туман перед рассветом в еловом буреломе; бывает тревожная, как взметнувшаяся из высокой травы на нетоптаной опушке сойка; бывает гнетущая и давящая, как густое ноябрьское черное небо ночью в тайге; бывает тишина беспросветная, как святочная прорубь на пруду с заброшенной остановившейся мельницей… Но юная тишина за окном с чуть приоткрытой форточкой была радостной, лёгкой и до трепетного звона прозрачной. Такой, что на окраине Лянгасово, на втором этаже кирпичного дома у лесничества было слышно, как на другом конце посёлка гремят на сортировочной станции вагоны и по громкоговорителям объявляли, что «на четвёртый ходовой из Чухломинска прибывает маневровый тепловоз». Запахи проснувшихся деревьев, прелых павших листьев, талой воды и тепла смешивались в торжественный весенний дух: вселяли легкомысленную надежду, что уж теперь-то всё будет так, как надо, как заведено, и как до?лжно – нужно только подождать, когда пройдут тёплые грозы и тогда… Но ничего не до?лжно, ничего не заведено, ничего не надо, а будет так, как будет. Как обычно. Как всегда.
За этим окном с чуть приоткрытой форточкой в комнате за письменным столом сидели и беседовали две девушки-филологини, студентки последнего курса. Хозяйку звали Лариса – это была как будто сошедшая с полотна Модильяни высокая худощавая девушка с тёмными волосами. Её гостью звали Людмила, – та была чуть ниже ростом, телосложение её можно назвать средним, волосы каштановые, а глаза, как ноябрьский закат в Севастопольской бухте.
На столе – большой глиняный чайник, две чашки, два блюдца и нарядная картонная коробка конфет «Птичье молоко». Лариса взяла одну, откусила и положила остаток на край чайного блюдца:
– А ты знала, что дальневосточный агар-агар содержит много йода и поэтому хорошо влияет на щитовидку? А здоровая щитовидка – это контроль над своими эмоциями и всегда хорошее настроение!
Людмила, которая пока ещё только наливала себе чай в чашку, сначала искоса посмотрела на коробку конфет, потом на надкушенный кусочек на блюдечке подруги, а после подняла взгляд на Ларису. Сразу же всё поняла, но на всякий случай спросила:
– Откуда такой интерес и осведомлённость?
