Дождь

Иван Фаворов

Дождь

Утро

В утреннем полумраке, без какой-либо надежды на сон гляжу в свои прежние мечты, нахожу только пустоту, мусор. Там, внутри меня идет дождь – это мелкая морось из различного рода желаний. Сиюминутных, снобистских, похотливых. Я лежу и жалею о том, что это не ливень – гроза, блистающая молниями страсти жизненных интересов. Там нет энергии, могущей вылиться в творческий поток. Вдохновения, способного родить нечто гениальное. Этот дождь усмиренный, он идет под колпаком моих предрассудков, страхов. Они не способны остановить его, но и не дают ему разразиться ливнем.

В комнате стало почти светло. Дождевые капли скатываются по светящимся стёклам. Дождь за окном идет уже очень давно. Мелкий, противный, осенний. Этим утром я почти уверен, что он солёный, как слёзы. Больше всего хочется убежать. Прыгнуть в машину и гнать до тех пор, пока горизонт не окажется узкой полоской у меня под ногами, разделяющей мир и небытие. Я бы сел тогда на этом краю, свесил ноги и смотрел в бесконечность. В темную, бесцветную глубь небытия. Примерно так я мечтаю провести жизнь. Пройти весь путь и остановится у самой кромки, на пороге смерти. Взглянуть за край, рассмотреть всё то, что смогу там увидеть, и спокойно пересечь горизонт. Только находясь у черты можно понять, что в твоей жизни было реальным, а что не существовало вовсе. Именно это мгновение будет полноценной жизнью. Но мелкий, противный дождь, поселившийся в моей голове, всё портит. Сквозь него не пробиться, да и кто захочет провести жизнь, сидя под ним даже на краю мира. А я уверен, что там он тоже идёт, и его отвратительные капли скатываются вниз, как с края крыши и пропадают во мраке.

Лениво напялив халат, я добрался до кухни и всадил грамм двести водки залпом. Потом пошёл чистить зубы. Срочно нужно было куда-то текать. Дома мою голову разносило на тысячу кусков, и я погружался в первозданный хаос. Любая видимость дела сошла бы за цель жизни. По дороге в ванну я тщательно избегал домочадцев. Тихонько пробравшись до туалета, спрятался там, как в неприступном бункере. Дождь стекал по кафельным стенам, от него весь пол покрывался лужами. Я сел на толчок, наклонившись низко-низко, и обхватил ноги руками, которые через некоторое время начали затекать, наполняясь высокочастотной дрожью. Перед глазами и в голове стоял плотный туман от нереализованных эмоций. Они продолжали накапливаться и, словно не могли преодолеть притяжение разума, кружились вокруг меня, застилая всё видимое плотным слоем белого марева. Бежать! Скорее, бежать куда угодно. Я быстро оделся и прыгнул в машину. Старый Патруль завелся не сразу, долго разогревался, сердито дребезжа дизелем. Наконец, я, издёрганный, катил на северо-восток. Дворники плохо справлялись с водой на лобовом стекле, мир казался туманно-размытым. Голова болела. Я сходил с ума. Реальность снова стала для меня чем-то не определённым, мутным, далёким.

Всё началось, наверное, в тот день, когда мы сидели в «Красном драконе». Это было наше любимое заведение. Оно разделялось на несколько тематических залов. Первый – самый большой, так сказать, общий. По ночам работал как клуб. Днем – как обычный китайский ресторан. Дальше была комната, представляющая из себя цилиндр, постоянно вращающийся вокруг своей оси, меняющий за счет этого время суток и голографические виды. За день там можно было пережить несколько дней. Но самая крутая зона этого места – комната «Настроение». В каждый день недели там играла специально подобранная музыка, и были особые запахи, и визуальный ряд сменяющихся на стенах картинок тоже был подобран особым образом. Вся обстановка вызывала в человеке определённое настроение. Радость, печаль, веселье. В «Красном драконе» были комнаты для видео показов-презентаций, подиум, зал для покера. Но это, конечно, места не для гурманов.

И вот, в один из осенних дней, с Петриком и Дэном, в «Красном Драконе» мы наслаждались состоянием глубокой меланхолии в комнате «Настроение». Медленно курился кальян. Откинув голову на подушку, я наблюдал, как клубы выдыхаемого дыма поднимались до потолка и там, разбиваясь о непонятные силуэты абстрактной скульптуры, теряются в её углублениях. Дэн сказал:

– Парни я нашёл забавную штуку. Это что-то воде электронной психоделики.

А, может, несколькими часами раньше, когда я ждал Саню в каком-то баре и познакомился с Кэт.

Новый приступ головной боли. Словно череп заковали в стальной обруч и стягивают всё сильней и сильней. Кажется, он вот-вот лопнет. Я остановился у обочины. Отвратительный моросящий дождь частыми, мелкими каплями падал на ветровое стекло, еле слышно барабанил по крыше. Его стук тонул в урчании дизеля. Заглушив мотор, я обхватил голову ладонями, локтями уперся в руль, постарался забыться. Боль не проходила, но куда-то отдалялась, пропадая в глубоком колодце моего внутреннего пространства. Словно я провалился в какой-то вакуум, который расширялся и расширялся вокруг меня. Все, что я собой представляю, сжалось до размеров ореха. Мир, постепенно, сквозь окна глаз начал казаться чем-то далеким, маленьким. Он стал небольшим комочком, подвешенным в пустоте. И твёрдая оболочка моего тела парила с чем-то сжатым и мечущимся внутри, тем, что обычно человек называет я. Голова кружилась.

Да, наверное, всё началось тем утром, когда я ждал Санька в небольшой пивной. Нет ничего хуже, чем сидеть одному за столом в баре и ждать. Совершенно нечем заняться. В таких ситуациях мне кажется, что на меня все смотрят, и я чувствую себя чудовищно неудобно. Закрывшись развёрнутым меню, я делал вид, что выбираю что-то жизненно необходимое. На самом деле, импровизированный бастион отлично позволял разглядеть других посетителей и не напороться на контакт взглядов. Ничего особенного, среднестатистический контингент для любого бара. Время было раннее, гуляк было мало, один похмельный, в полурасстёгнутой рубашке, пуговицы которой он, видимо, разнимал с петлями вчера по мере опьянения. А сегодня забыл застегнуть. Женщина в деловом костюме доедала свой ланч. Стайка весело щебетавших подростков. Еще несколько серых личностей, не привлёкших моё внимание. Разочаровавшись, я был готов, действительно, углубится в чтение меню, но, как по волшебству входные двери раскрылись. Вошедшая девушка была очаровательна, и моё сердце, как птичка, пойманная в сведённые ладони, затрепыхалось в груди. Я не придумал ничего лучшего, чем, не опуская своего искусственного прикрытия, написать свой телефон на салфетке и швырнуть им в фею. Она засмущалась, и лицо ее зарделось, как небо покрывается ранним утром очаровательным румянцем. Подняла её и спрятала в карман.

Вечером этого же дня, сидя в «Красном драконе» и наслаждаясь меланхолией, я ещё не знал, напишет ли она мне или нет. Просто ждал. А Петрик жаловался на то, что влюбился в свежеиспеченную девушку нашего общего друга и теперь не знает, как быть. Дэн продолжал:

– Парни, говорю вам, откопал такую штуку, закачаетесь и забудете про все свои проблемы.

– Ну ладно, давай уже не томи.

– Смысл в том, что ты подключаешься к компьютеру, и мозг сам модулирует для тебя виртуальную реальность, в которой ты практически бог. Игра, если её можно так назвать, начинается в комнате, которая, нужна больше для тренировки. Это единственное место в игре, имеющее стабильные стены и немного обусловленную реальность. Весь остальной геймплэй появляется как чистая проекция сознания. Более опытные парни советуют создать несколько комнат, похожих на первую, вводную, чтобы не забыть дорогу назад и не потеряться там. В общем, парни, я попробовал один раз погрузиться. Из первой комнаты не выбрался, страшно было. Но вещь потрясающая.

– Дэн, это же жесть какая-то! – сказал Петрик и криво улыбнулся.

Но я про себя согласился с Дэном, ничего не сказал, только грустно и долго смотрел на него, словно пытаясь почерпнуть из его глаз частицу того опыта, который он получил во время своего трипа.

Кэт, незнакомка из бара, всё-таки написала мне через пару дней. Ещё в процессе переписки я окончательно влюбился в неё, а, когда дело дошло до первого свидания, так просто сходил с ума. Пришлось брать себя в руки и загонять мандраж поглубже. Рубашка так и мокла от холодного пота, пока я выбирал цветы в палатке флориста. От мелкого, едва заметного осеннего дождя весь мир казался промокшим насквозь. Мы встречались в кленовой аллее. Не самое лучшее место в это время года для первого свидания. Но ничего другого мне в голову не пришло. Я, просто, обожал гулять здесь и хотел сразу поделиться с ней самым сокровенным. Вопреки моим переживаниям она не жаловалась на сырость, поняла, что не скудость моего воображения привела нас сюда, а желание поделиться с ней сокровенными переживаниями. Кэт беззаботно болтала, крутила в руках зонтик, разбрызгивая скопившиеся на нём капли, подбирала мокрые листья с асфальта и пыталась собрать из них подобие букета. Когда я первый раз взял её за руку, кеды мои были насквозь мокрыми, а на её глазах осели росинки. Она смотрела на меня сквозь них и улыбалась самой очаровательной улыбкой на свете.

Эти воспоминания, как приятный сон, погрузили меня в особый мир теплого молока с медом, в котором я, облокотившись на руль машины, как младенец в уютной колыбели, согревшись, уснул. Когда проснулся, дождь почти прошёл, но всё было мокрым и серым. Облака, как гигантские клубы дыма, сгрудились надо мной. Переливаясь в серых тонах, они неслись куда-то прочь, меняя свои очертания. Им всё не было конца. На место исчезнувших опускались новые. Дымясь и вращаясь вокруг своей оси, они уносились вслед за своими предшественниками. Вновь стало тошно. Потерев виски, я резким движением открыл дверь и практически вывалился на улицу. Первое желание было бежать без оглядки. Просто кинуться в лес и, продираясь сквозь кустарник, ломиться в самую чащу. А, выбившись из сил, упасть и ждать пока листва превратит меня в пёстрый холмик. Если повезет самому стать листиком. Маленьким легким березовым листиком, который подхватит ветер, и он полетит навстречу солнечному небу, беззаботно и легко. Но, совладав с этим безумным порывом, я опустился на корточки и долго рассматривал землю обочины. Безжизненный, однообразный суглинок, перемолотый колёсами машин и слипшийся от постоянного дождя. Подняв с земли несколько мелких камушков, с силой швырнул их в жижу, так что они оставили в ней воронки. Посмотрел на то, что вышло, уселся за руль, завёл мотор и поехал дальше.

Иглами вонзились в мозг воспоминания о последней ссоре с Кэт. Когда она, теряя из глаз слёзы, сидела на корточках в углу, и голосила во всю глотку о своих несчастьях, а я как бешеное животное носился вокруг и бил о стены, все то, что можно было разбить. Эта сцена всплыла в сознании не менее отчётливо, чем романтическая встреча в кленовой аллее. Зафиксированные в архивах мозга эмоции с одинаковой силой будоражили душу. Но нащупать в памяти переход, ту пограничную черту, перейдя через которую всё в моей жизни пошло наперекосяк, я не могу. В неясном тумане времени теряются воспоминания вместе с протянутыми между ними цепями событий.

Спустя пару недель после нашей встречи в «Красном драконе» Дэн заглянул ко мне, и мы, надев игровые шлемы, погрузились в потрясающий мир собственных фантазий. Из тренировочной комнаты выбраться сразу не удалось. Сложней всего было контролировать воображение, которое, поначалу, выкидывало интересные подвохи. Но дверь в новый мир мы открыли. Он напоминал контролируемый сон. Реальность игры была податливая, как пластилин, но из подсознания постоянно всплывали скрытые эмоции, которые иногда шокировали, иногда пугали нас. За короткое время, проведённое в игре, мы узнали друг о друге гораздо больше, чем за весь период нашей дружбы.

Всё это интриговало и затягивало. Мы стали собираться регулярно и по многу часов проводить вместе, создавая собственный мир, сотканный только из наших фантазий. Реальность в игре – пространство, в которое мы попадали, давалось нам автоматически. Наше сознание модулировало его само собой, как это бывает во сне. Когда мы видим сон, то переживаем только события, а реальность даётся каждому сну априори своя. Главное отличие заключалось в том, что реальность игры не менялась с каждым подключением, а расширялась и множилась, дополнялась новыми деталями. Мы играли взахлёб и не заметили тот момент, после которого бросить это увлечение стало невозможно. Ход игры продолжался даже тогда, когда мы старались жить обычной жизнью. Созданный в виртуальной реальности мир преследовал нас во сне. Обрастал новыми сюжетами, которые потом переплетались в геймплее. Возможно, каждый из нас понимал, что что-то происходит не так. Мы часто шутили на эту тему. Я толком даже не знал, откуда Дэн взял эту штуку. Он сказал, что какой-то приятель отдал ему её, переезжая заграницу.

В нашем новом мире не было общепринятых законов реальности. Всё, что там происходило, подразумевалось, как бы, само собой и было совершенно естественным. Но рассказать сюжетную линию, описать всплывающие образы практически невозможно. Всё, происходившее там, не будет понятно для человека, который не пережил то, что пережили мы. Возможно, игроки, у которых были другие, свои реальности, так же не поняли бы рассказов о нашей.

Постепенно игра встала каменной стеной между нами и объективным миром. Он со всеми своими законами просто утонул в бескрайнем океане чувств и эмоций, которые рождала созданная нами виртуальная реальность. Жизнь превратилась в многоуровневый сон, в котором, стараясь проснуться, попадаешь в следующее сновидение. Естественно, начались жуткие проблемы на работе, потом нас уволили. Мы вместе нашли работу попроще – устроились работать в супермаркет в ночную смену. Там никто не обращал внимания на наше состояние и поведение. Родители не могли понять, в чём дело. Да и мы почти не появлялись у них. Денег катастрофически не хватало. Потом сняли комнату в коммуналке, соседи шарахались от нас.

Кэт долго нечего не знала. Я любил её больше жизни и души в ней не чаял. Сходил с ума, когда её видел и когда долго не видел тоже. Она всё время появлялась в моём воображении. Во время игры её образ был неотделим от моих фантазий, и она регулярно присутствовала как самостоятельный персонаж в наших виртуальных путешествиях. Дэна, вначале, это раздражало. Он не мог смириться с тем, что кто-то нереальный взаимодействует с нами на равных и живёт своей жизнью в наших фантазиях. Надо отметить, что образ Кэт в моём сознание был достаточно автономным и часто вёл себя независимо от моей воли или желаний.

Настоящие проблемы начались тогда, когда живая Кэт заподозрила неладное. Произошло это из-за того, что у меня в голове начали путаться образы из реального прошлого и вымышленного. Кэт пыталась меня расспросить, я отнекивался. Возможно, она догадалась. Просто пришла к нам, когда мы играли. Слишком увлечённые, мы не заметили, как она пробралась в нашу комнату.

Кэт слишком сильно любила меня, а я к тому моменту потерял способность разбираться в чём-либо. Конечно, она тоже присоединилась к нам. Возможно, именно это стало роковым поворотом, точкой невозврата. Мы стали играть втроём. Для Дэна это было вначале сложно. Рождённая моим воображением виртуальная Кэт исчезла не сразу, до конца она так и не пропала. Бывали ситуации в игре, когда их становилось две. Особенно часто это происходило в те моменты, когда мы с ней ссорились. Одна Кэт нападала на меня, другая защищала. Естественно, у всех от этого ехала крыша. Но я ничего не мог с этим поделать. Способность моего сознания создавать автономных персонажей была необъяснима. Вскоре Кэт переехала к нам, и мы стали жить втроём. Её выгнали из института. Поэтому она просто сидела у нас и занималась хозяйством, если можно так выразиться. Отношение в семье у неё и так были напряжёнными, а эти перемены в её жизни совпали с разводом родителей, которым стало окончательно не до неё. Они, словно, забыли про дочь. Контакт с друзьями мы теряли всё активней. Прежние тусовки казались скучными и серыми, мы потихоньку растеряли всех.

С размытым ощущением реальности, без общения с родными и друзьями мы всё больше и больше обрастали иллюзиями. Для нас стал пропадать естественный ход времени. Часто получалось так, что по нашему представлению на работу мы ходили раз в месяц, хотя на самом деле должны были появляться там через день. Иллюзии, фантазии, чувства вспыхивали, появлялись в виде непонятных символов, гасли, как искры от костра растворяются в ночное мгле.

Дождь. Но почему пошёл дождь!? По-моему, он был всегда. Когда я встретился с Кэт. Когда мы сидели в «Красном драконе». Мне кажется, когда я родился, и мать поднесла меня к груди, он уже стучался в окно. Почему, я не знаю!

Куда я бегу, сев за руль машины? Похоже, я пытаюсь сбежать от него. От вечного дождя. Но, суда по всему, он идёт внутри меня. Возможно, я не всегда замечаю его. Но сейчас не могу вспомнить момента, когда его не было. Словно дождь и мир, в котором я живу, это одно и то же. Словно я капля этого дождя и, падая вниз в окружении других капель, никогда не смогу увидеть ясного неба.

Не знаю, сколько мы прожили, играя втроём, но кончилось всё психбольницей. Однажды я очнулся в белой палате. Наверное, это был проблеск реальности. И не было никого знакомого рядом, только люди в белых халатах. Они растворились в длинном сюжете, полном лабиринтов и приключений, в результате которых я снова встретил Кет и Дэна. Потом реальность ещё несколько раз возвращалась ко мне. В эти моменты мне делали уколы, от которых мир становился невыносимо серым и пасмурным. Но дождь шёл слабее.

Когда он превратился в еле заметную серую морось, меня привезли домой и долго-долго кормили только жидкими кашами. Возили в кресле в сад, где часами я безучастно смотрел на то, как растут цветы. Иногда я видел, как они медленно-медленно выползают вверх. Как раскрываются их бутоны и поворачиваются навстречу солнцу соцветия. Потихоньку я стал ходить. Всё время спотыкаясь. Я опирался на чью-то твердую руку. Скорее всего это была мамина рука. Дождь становился едва заметен, казалось он не идёт, но всё потеет изнутри. Там, куда я попал, не было моих друзей. Я не знаю, куда делись Кэт с Дэном. Я не чувствовал горя и любви. Только сырость.

Мне постоянно всё объясняли вкрадчивым, таким монотонным голосом. Показывали картинки и просили рассказать о том, что я на них вижу. Когда меня знобило, мне давали теплый чай и укрывали пледом, часто кололи иглами, сквозь которые вводили в мою кровь лекарства. Потихоньку мне становилось лучше, я начинал ходить и всё время повторял про себя: «Я должен быть нормальным. Таким, как все. Я должен поправиться».

Мне нашли работу упаковщика фруктов. Это было несложно, и я справлялся.

Так тянулись долгие месяцы моей реабилитации. Мне перестали сниться сны, и все почему-то замолкали, когда я спрашивал про Дэна и Кэт. Они говорили, что никакого Дэна не было, и что я всё выдумал, долго объясняли, что эти люди не реальные и являются плодом моего воображения. Со временем я согласился с этим, поверил в этот обман. Я старался быть хорошим и усердно работал. Меня повысили – доверили укладывать фрукты на полку. У меня все хорошо получалось, я старался и со временем поправился.

Коллегия докторов вынесла вердикт – здоров. Достаточно большая зала, я посередине, на стуле, смотрю, как за большой стеклянной витриной окна, на ветках деревьев собираются и падают вниз капли невидимого дождя. Все задают мне вопросы, и я старательно отвечаю, обдумываю каждое слово. Они кивают головами – я здоров, и меня ведут сквозь серую морось к машине. Под зонтом вроде бы сухо. Вода струйками стекает с его краёв и этот вердикт – мой новый зонт. Я снова нормальный человек.

Идут годы. Я открыл фирму по упаковке. И всё получается. Жизнь наладилась, и все забыли о том, что было тогда. Через призму лет события меняют свои очертания и, словно в кривом зеркале, страшные гримасы становятся смешными. Снова у меня много друзей и вернулись старые. Мы часто весело проводим время. Но какой-то камень внутри меня, как пережиток природной скромности и зажатости, постоянно оказывается на пути плуга жизни. В самые ответственные моменты, когда, бывает, сидишь так доверительно и мило с человеком. Болтаешь о жизни и вот уже те сокровенные слова вертятся на языке. Кажется, почти сказал их и человек станет самым родным на свете. Но звука нет, словно ком в горле, и всё во рту пересохло. Я встаю, наливаю чай и перевожу тему. Момент упущен, и никто уже не сможет проникнуть в сердце. Становится сразу спокойно и тоскливо. Так приятно тоскливо, как бывает холодным зимним вечером, когда сидишь в тепле под одеялом, слушаешь, как завывает метель.

Однажды. Нас было четверо. Мы весёлые, слегка пьяненькие ехали по городу, и было так легко, словно всё удалось, и нет больше проблем. И казалось, вот-вот разойдутся тучи, а за ними солнце и весь мир засияет, как в детстве, когда бежишь навстречу ветру, широко раскинув руки, скидываешь вещи, чтобы чувствовать себя ещё легче и ещё свободней. Вокруг нас старый город, в котором я вырос, и старая вывеска: «Красный дракон». Мы тормозим, давно здесь не были, и хочется вспомнить, как сидели здесь раньше. Место хорошее, всегда нам нравилось. Хорошо проводим там время, как и ожидали, и голограммы на стенах меняются привычно здорово, и дым от кальяна поднимается к потолку. Проходит вечер, дружеские объятья. Добрый таксист почти нежным голосом спрашивает адрес. И вот мы едем назад, домой. Как раньше. Мне всегда нравится упереться лбом в холодное окно автомобиля и смотреть на ночной город, как он сверкает огнями и манит блеском рекламных щитов. Хочется погрузиться в этот неоновый свет витрин. Стать током в проводах. Бежать от витрины к витрине, самому становиться светом и мерцать вместе с городом. Но после, лёжа в своей кровати, глядя на то, как по потолку пробегают световые всполохи фар, становится невыносимо грустно. Снова этот камень внутри – гигантская заноза, которая ноет и стонет в груди.

Той ночью мне приснился сон, не помню сюжет. Остался только осадок. Очень навязчивый и чёткий. Проснувшись я понял, что всё, что было – это не плод моего воображения, а правда. Та правда, которую у меня отняли, и, которая, была для меня единственно верной. Осознание этого стало вдруг настолько явным, что я был очень удивлён и раздосадован тем, что не понимал этого раньше. Закутавшись в одеяло, подошёл к окну и долго смотрел, как пролетают машины, оставляя за собой шлейф брызг. И на то, как скользят вниз по окну дождевые капли. Пальцем я стал чертить на стекле хаотичные полосы, дуть на него и смотреть, как они появляются в напотевшем пятне. Сел в машину и уехал.

Всё возвращается на круги своя. Туман лечения рассеивается. Мир становился зыбким, мерцающим, словно рябь на воде.

Я окончательно забыл о дороге. Внутри меня что-то таяло. Появилось такое чувство, как будто к листу бумаги снизу поднесли зажжённую спичку, и он медленно, вначале чернея, превращается в дырку с обугленными краями. Казалось, я проваливаюсь в эту образовавшуюся пустоту. Словно предметы становились меньше, и я смотрел на них издалека. Холодный пот обильными каплями скатывался мне за шиворот и волосы уже были влажными, а дыра внутри меня разрасталась и разрасталась. Перед глазами поплыли чёрные пятна, и только дворники равномерно стирают со стекла остатки дождя. Не помню, что случилось дальше, тёмное облако окутало и заволокло разум. Когда я очнулся, первое, что донеслось до моего слуха, были звуки медицинской аппаратуры. С места аварии меня увозила скорая помощь.

Мгновение реальности растворяется в волшебном мерцании, мир словно покрывается рябью, она переливается, как блики солнца на воде. Всё это завораживает, и я ныряю в эту субстанцию и словно исчезаю на какое-то время.

Мост

Выныриваю, и вот я иду по лесу, выгоревшему от верхового пожара. Только что залитому сильным ливнем. Лишайник, по неизвестной для меня причине, цел и хлюпает под ногами, как пропитанная водой губка. Пахнет мокрыми углями, только что залитым костром. Ветер внезапно разогнал налетевшие тучи, и теперь светит солнце. Его лучи отражаются в каплях воды сияющих под ногами и на обгоревших ветках деревьев. На душе так легко, как никогда не было, и такое чувство, словно я стою у начала дороги, которая приведет меня туда, куда я давно хотел попасть. Но, в силу непредвиденных обстоятельств, замешкался, сбился с верного пути, заснул. И вот сейчас мой продолжительный сон кончился, и я снова встал на этот верный путь.

Дойдя до места, где пожар был остановлен дождём, я сделал ещё несколько шагов сквозь уцелевший подлесок и оказался на берегу огромного озера, обратный берег которого терялся в туманной дымке у горизонта. От самой линии прибоя передо мной начинался узкий мост, также уходящий вдаль, за рамки видимой перспективы. На нем не смогли бы разойтись два человека, и были низкие перила. Гораздо ниже того уровня, при котором ими можно было бы пользоваться. Я пошёл по этому мосту. Доски, из которых он был сделан, отвечали на каждый мой шаг мелодичным скрипом. Солнца на небе не было, но свет заливал все вокруг и перемигивался на кромках водной ряби, отчего всё озеро, казалось, было наполнено солнечными зайчиками. От этого блеска у меня в глазах всё смешалось, и было ощущение, что я иду по океану мерцающего света. Словно солнце разбили, как хрустальный сосуд, на миллиарды осколков, и высыпали в это озеро, и теперь каждый осколок исторгает из себя частицу оставшегося у него света. Из этого марева навстречу мне вышел человек. Лицо его я разобрать не мог. На нём была длинная одежда. Он подошел ко мне вплотную, когда стало очевидно, что нам не разойтись, мы остановились. Вопрос возник сам собой.