Имплант

Я инстинктивно прижала руку к животу. Я беременна. Там есть новая жизнь, которая подарила мне время и поселила в Хавьера зерно сомнения, и только благодаря этому он не убил меня сразу.

Мне нужно освободиться от этой проклятой цепи и сбежать отсюда. Мне НЕОБХОДИМО выжить. И я точно не хочу умирать. Какая бы никчемная жизнь у вас не была, всегда есть шанс что-то исправить, особенно если ты столкнулся со смертью. Значит, это знак, и я должна выжить.

Имплант.

В голове возник образ этого никудышного дантиста и его длинных штырей, разложенных на подносе. Ведь один из них сейчас находится наполовину в моей десне, а наполовину наружу… А что, если…

Трогаю пальцем десну. Имплант всё ещё плотно сидит в ней. Я пытаюсь ухватиться за коронку и вытащить штырь. Боль как будто слепит глаза, я даже не понимаю, поддалась ли коронка. Из горла вырывается стон, я часто дышу. Так, Мария, нужно выдернуть его очень резко, это твой единственный шанс к спасению. Другого оружия у тебя нет.

Я снова трогаю коронку и пытаюсь её раскачать, но пальцы соскальзывают из-за обилия крови, слюней и слёз.

Обматываю пальцы простынею и пытаюсь вывернуть зуб ещё раз. Главное, не повредить штырь… Рука дрожит, и я с открытым ртом пытаюсь сдержать крик боли. К горлу снова подступает тошнота, и я склоняюсь на четвереньки. Ощущение пропало.

Снова за работу. Окровавленной простыней я продолжаю расшатывать зуб. Хватаюсь за основание коронки, и я осознаю, что зуб поддается. Имплант теперь торчит из десны гораздо больше. От радости я продолжаю усиленно дергать коронку. Ещё немного…

Теперь меня стошнило по-настоящему. Резким движением я вырываю имплант и победно блюю на четвереньках. Я мерзкая, но теперь у меня появился шанс на спасение.

Дрожащими пальцами беру несчастный неприжившийся имплант и изучаю его на предмет остроты. Из чего эти колумбийцы делают импланты? Этот штырек похож на заточку… Что очень может помочь мне освободиться от этой дурацкой цепи!

– Пожалуйста, не развались, – шепчу я своему оружию.

Руки дрожат, потеют. Если я смогу открыть замок цепи, то как я одолею Хавьера? А если он придет не один?

Снова подкатили слезы. Я не готова умирать. Я не готова, я не хочу умирать. Я кричала от боли, билась в истерике, не знаю, откуда у меня взялись силы, но я швырнула этот грязный матрас в стену. Рву проклятую простынь, и хоть от боли во рту не могу соображать, я грызу её, оставляя на ней свои слюни вперемешку с кровью.

– ХАВЬЕР, ТЫ УБИЙЦА! ТЫ ВРАЛ МНЕ! ВРАЛ!

Я кричала до хрипа, но никто так и не пришел. Обессиленная, я села на холодную плитку пола и стала вытирать слёзы. Мне кажется, в тот момент у меня в голове не было ничего. Никаких мыслей, воспоминаний. У меня созрела цель – открыть замок цепи. Остальное сейчас не так уж важно.

Я хотела убрать волосы с лица, инстинктивно проведя рукой по всей шевелюре. В волосах на затылке было что-то неприятное и липкое… Я не удивлюсь, если это нечто розового цвета.

Анхелика… Она тяжело больна. С рождения страдала сердечной недостаточностью. Её родители были в отчаянии. Но я точно не заслуживаю быть донором ценой жизни. Нет уж. Тут же я услышала голос Хавьера.

Глупая девчонка на закате своей молодости.

Кто тебя хватится?

Глупая

На закате

Никому не нужна

– ХВАТИТ! ЗАМОЛЧИ! ЗАМОЛЧИ ЗАМОЛЧИ ЗАМОЛЧИ!

Голоса в голове. Неужели однажды причинив тебе боль, они остаются с тобой до конца жизни? Правы ли те, кто живет у тебя в голове?

Я зажала уши руками, как будто это мне помогло избавиться от этого назойливого голоса Хавьера. Две горячие слезинки упали на плитку. Что, если Хавьер прав? Я бросила и оставила тех, кого любила, потому что подумала, что нашла своего человека за океаном. Ведь настоящей любви не подвластен ни возраст, ни раса, ни пол или язык, на котором ты изъясняешься? Тогда я была уверена в этом.

Я до сих пор помню слезы моей матери. Она держала мою руку в аэропорту и по её взгляду я поняла, что она боится. Она боится моих ошибок. Отец же просто остался дома, назвав меня дурой. Кажется, с тех пор я не слышала от него ни слова.

– Маша, никогда не поздно вернуться домой, – сказала тогда мама. – Ты всегда можешь начать всё сначала…

– Пожалуйста, прекрати, мам.

Интересно, отец вообще заметит моё отсутствие? Слова мамы были слышны словно издалека, как будто из-под толщи воды. Ты всегда можешь начать всё сначала.

Я открыла глаза и вгляделась в темноту перед собой. Десна кровоточили и пульсировали на том месте, где несколько минут назад был имплант. Я должна быть готова к следующему приходу Хавьера, подумала я тогда, и стала нащупывать пальцами замок моей цепи. Наощупь открыть эти кандалы вряд ли удастся, но я должна попробовать.

Не знаю, сколько прошло часов в этой комнате. Мои страдания успехом так и не увенчались – я не могла нащупать никакой засечки в этом замке. Обессиленная и разочарованная, я вставила имплант в воспаленную рану в десне (чтобы Хавьер ничего не заметил) и легла на свою больничную койку.

Ещё спустя какое-то время, когда я вся превратилась в слух, я услышала шаги за дверью моей темной тюрьмы. Когда он вошел, свет как будто истерзал мне сетчатку – яркий больничный свет над моей головой. Под ним я сама себе казалось жалкой и уязвимой, но насмешило меня то, что я как будто уже знакома с этим чувством и привыкла к нему. Что же мы сделали друг с другом, Хавьер?

– Мария, что ты тут устроила?

Кажется, крови на простынях было гораздо больше, чем мне казалось при выключенном свете.

– Твои врачи не слишком позаботились о моем шве на ноге, – сказала я, украдкой вытирая рот, который пульсировал болью.

– Бедняжка. Не волнуйся, мы здесь ненадолго. Скоро мы поедем в больницу, где должна будет состояться операция. Анхелике становится всё хуже.

Я попыталась встретиться с ним взглядом. Что изменилось в этих орехового цвета глазах, которые сияли любовью и обожанием? Наверное, мы никогда не поймем своих любовников. Мы ослеплены и беззащитны перед их магией, которая действует только на нас.

Он сразу же отвел взгляд, встретившись со мной. Что-то дрогнуло в его образе, и он отвернулся.

– Хавьер, я всегда тебя любила, – прошептала я, и глаза наполнились слезами. Он не посмотрел в мою сторону, только усмехнулся. – Неужели нельзя выйти из этой ситуации, не убивая меня и твоего ребенка, которого я ношу?

– Мы зашли слишком далеко. Мне уж нечего терять, дорогая. Моя дочь умирает, и я взял на себя грех начать это дело, и я намерен довести его до конца. Наш ребенок… Он даже ещё не родился. И я вряд ли думаю, что у него будет здоровая генетика, учитывая, какая психически неустойчивая его мать.

Его слова оставили меня буквально без воздуха в легких. Во рту пересохло, а все органы, казалось упали внутри. Сердце качало кровь, которая била в ушах, как огромный колокол. Что-то ещё стало мною двигать. Я чувствовала, как красная пелена ярости и отчаяния надвигается на меня. То, что я так долго глушила в себе таблетками, смешивая их с алкоголем. Моё сердце… Я очень хотела жить.

– Хави, подойди ко мне, пожалуйста, и поцелуй меня в последний раз… Я прошу тебя, – сказала я дрожащим голосом. Накатила волна тошноты.

Хавьер снисходительно стал меня разглядывать, как будто я самое экзотическое насекомое в джунглях, которое ему приходилось видеть. Он знал, что я в его власти, и он торжествовал победу. Наверное, так он хотел очистить свою совесть, и моя смерть была для него почти что нежным ритуалом.

Только представьте, сердце любовницы дает жизнь дочери. Бьется в её груди до последнего удара.

Хавьер подошел ко мне и наклонился. Краем глаза я заметила, что рубашка его странно выпирает сзади. Моя любимая рубашка, Ральф Лоран, которую я ему подарила на прошлое Рождество, а потом проводила много ночей, кутаясь в неё и вдыхая запах любимого человека… который исчез. Передо мной был уже не Хави, а мой палач, который хотел отнять у меня жизнь и дать её кому-то другому.

– Я буду скучать, Мария… – прошептал он мне на ухо. Мы встретились глазами. Мои зеленые глаза, распухшие от слез и полные ужаса. Его ореховые глаза цвета настолько необычного, что, черт возьми, лучше бы я запомнила его рэйбены. Я вижу узор его радужки, его широкий зрачок, готовый меня поглотить, как в моих снах.

Я целую его неистово, он отвечает мне. Мы снова так близко, снова касаемся друг друга, у меня ощущение, что нас разделяет пропасть, ведь несколько дней назад я просыпалась и была и одновременно счастлива, и испытывала вселенскую печаль оттого, что его присутствие в моей жизни сделало меня самым одиноким человеком в мире.

Когда его губы отрываются от моих, наши носы до сих пор соприкасаются. Я снова подношу руку к губам.

– Я люблю тебя, Хави. А себя я всё-таки хочу спасти от этой любви.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы сделать это настолько быстро и неожиданно для него. В кровь выбросился адреналин, и я в долю секунды вытащила изо рта злосчастный штырь, одной рукой схватила его за шею, а другой вонзила штырь в эти сплетенья ореховой радужки. Я думаю, он не понял, что произошло. Я чувствовала, как под пальцами лопается глаз, и теплая смесь крови и стекловидного тела заструилась по моим пальцам. От неожиданности Хавьер упал на плиточный пол. Его крик показался мне нечеловеческим. Моё чудовище. Моя любовь.

Я прижала его к полу насколько смогла, вооружившись только штырем. Он держался за глаз, его шея, его рубашка была пропитана кровью, когда я, вспомнив уроки самообороны из университета, надавила со всей силы на второй глаз большим пальцем. Выдавить мне его не получилось, но Хави стал метаться как обезумевший от боли зверь.

Ты мыслишь четко и прагматично. Там, у него за поясом, пистолет.

Я схватила его за рукоятку, но не смогла удержать, потому что Хавьер набросился меня настолько яростно, что я теперь упала на пол и ударилась головой. В глазах потемнело. Пистолет упал рядом с нами, теперь это был вопрос нескольких секунд.

С неожиданной для себя прытью я ударила его головой (там уже действительно нечего терять) и вырвалась из-под него, поползла к пистолету и дрожащими, потными, кровавыми руками схватила его.

– Hija de puta!! Pedazo de zorro! Perra!! – хрипел Хавьер, пытаясь схватить меня за ногу, но кровь и остатки глаза мешали ему понять, в какую сторону нужно бросаться.

Кажется, я даже не прицелилась. Я нажала на курок и раздался выстрел. Хави дернулся и схватился за шею, которая мгновенно окрасилась багровой жидкостью. Его кровь стекала между пальцев, глаз превратился в грязное месиво, он хрипел и хватал ртом воздух.

Мне показалось, что его хрипы никогда не прекратятся. Они будут преследовать меня вечность, пока сердце ещё бьется в моей груди.

Я не знаю, сколько прошло времени, но Хавьер неподвижно лежал на полу в луже крови.

Склонившись перед ним на коленях, я не могла поверить, что я его всё-таки убила. Мне стало трудно дышать, но слез не было. Я обшарила карманы его джинсов, и тут удача решила обернуться ко мне. Ключ. Это должен быть ключ от моей цепи.

Не помню, сколько я не могла совладать со своими руками и трясущимися пальцами, но тут ключ всё-таки поворачивается в замке и железное кольцо поддается. Господи, какое чудо…

Бежать. Бежать.

Неведомая сила придала мне энергии, я кинулась к открытой двери своей тюрьмы и оказалась в коридоре. Уже были слышны крики других людей, это были люди Хавьера, охраняющие здание.

Пути назад нет. Я оборачиваюсь и вижу в другом конце коридора маленькое окно, но я могла бы в него пролезть. Какой это этаж? Я же просто упаду и разобьюсь об асфальт. Я даже не знала, где я.

Кажется, я чувствовала себя как будто во сне, потому что сейчас я не помню, как в мою бедную голову пришла идея выстрелить в это чертово окно и с разбегу прыгнуть.

Я прыгаю в окошко, не замечая, как осколки терзают мою жалкую больничную ночнушку, мои босые ноги, а шов расходится на бедре. Кажется, я сошла из кадров из фильмов про психопатов и их жертв. Да уж, иногда жизнь оказывается гораздо хуже вымысла.

Благослови Господь эти фавелы. Здесь каждое здание расположено очень близко друг к другу, а высота домиков разная, и под моим окошком оказалась чья-то крыша. Только бы спрятаться до рассвета, только бы найти убежище и телефон… Ватными ногами я пошла по крыше, перелезла на соседний дом. Я слышала топот сзади, я чувствовала невидимое дыхание за моей спиной, он очень близко, он не умер… Миновав несколько крыш, я оборачиваюсь и вижу его, без глаз. На этих пустых глазницах его черные рэйбены.

Из груди рвется крик ужаса, я спотыкаюсь об очередную надстройку на крыше фавел и падаю в темноту.

Маленькая женщина по имена сеньора Андраде нашла меня, окровавленную и бледную, на своей веранде ближе к утру. Вскоре я попала в госпиталь. Мне это всё рассказали позже, потому что единственное, что я помню из тех дней, это его пустые глазницы, которые поглощали меня в моих снах. Это его голос, который говорил te amo te amo te amo. Это его орехового цвета глаза и глаза его дочери, полные ревности.

Потом я просыпалась в больнице и кричала до тех пор, пока ко мне не приходила медсестра. Крики ужаса наполняли больницу. Крик отчаяния. Крик свободы и скорби по своему любовнику.

Мой психотерапевт посоветовал перенести мой рассказ на бумагу. Домой в Россию я вернулась в ужасном состоянии, совершенно вытеснив жизнерадостную Машу из своего тела и заменив её коматозным чудовищем, убийцей и… будущей матерью.

Сейчас, сидя в комнате моей мамы и поглаживая живот, который округлился и которому суждено было стать началом жизни моему ребенку, я немного начинаю забывать всё, что происходило. Мама плачет каждый день, когда я рассеянно глажу её по голове. Она исступлённо обещает мне, что я обязательно поправлюсь и мой ребенок (НАШ ребенок с Хави, моим любимым Хави) будет расти здоровым и счастливым.

Я же думаю, что Хави проклял меня, умирая. Но я думаю, он проклял меня ещё при жизни, показав свою любовь. Я до сих пор слышу его голос.

– Я буду защищать тебя, Анхелика. Для нас ещё есть место в этом мире. – говорю я, обращаюсь к своему животу.

Она приветственно толкает меня ножкой. Значит, всё будет хорошо.

КОНЕЦ

Все персонажи являются выдуманными. Место и время действия не имеют логики. Выдумка моей тени.