скачать книгу бесплатно
Неприкаянные
Эйлин Фарли
Есть вещи, за которые невозможно простить…И даже смерть кажется недостаточной карой за то, что покалечено, сломано навек. Не исправить, уже не переделать. Жизнь – как ноша. Почти всё утрачено. Остались лишь оболочки, внутри которых, впрочем, еще теплятся огоньки. Светлячки, которые неспешно проявляются в сумерках. В густой ночи, что спускается на лесное озеро плотной белой дымкой тумана…
Эйлин Фарли
Неприкаянные
Глава 1
Эйден Келли – следующий.
Крейг Томпсон был первым из списка. С ним уже покончено! Легко решенный и быстро закрытый вопрос. От его дома меня отделяла пара десятков футов. Никаких идиотских сомнений. Остановился лишь потому, что ноги окоченели. Колени горели огнем, а пальцы задубели. Ноль жалости к мудаку. Я печалился лишь о том, что перед выходом на дело не выпил чашечку горячего шоколада. с дюжиной тающих в кипятке маршмэллоу.
Задрот.
Такие, как я, любят, чтобы всё было разложено по полочкам. Рассчитать каждый шаг? Да на раз плюнуть! План расположения комнат в однотипных частных домах района. Детали, разные мелочи. Остальное, как говорится, дело техники. Томпсон. Его комната на втором этаже. Карабкаться по стене? Нет уж! Слишком много чести.
Дом.
Главный вход. Почти никаких заминок с вскрытием замка. Самодельная отмычка из толстой проволоки. Темная прихожая. Глаза после долгой ночной прогулки быстро привыкли. Я захлопнул дверью так, будто пришел в гости к корешу после школы. Этим честно дал шанс на спасение шкуры борова. Заметил на ботинках слякоть. Довольно громкое обстукивание обуви. Шарканье подошвами о коврик с надписью: «Добро пожаловать!». Радушный прием и поганый Томпсон со всей своей семейкой – нелепица, несовместимые понятия. Да уж! В отличие от них, я – благовоспитан. По этой причине не стал оставлять на паркете следов. А заодно и улик. Ох уж все эти чертовы манеры!
Тишина.
В ответ на шанс. Упущенная возможность. Дуболом-папаша, его затюканная женушка и двое отпрысков. Их крепкий сон. Сутулиться? Грызть от волнения ногти? Как бы не так! Ночь отказа от задротских привычек. Ночь похорон троих сволочей. И ботана, вечного лузера, который чертовски долго терпел.
Пустота.
Ни единой эмоции. Голова – одна из тех бутафорских тыкв, что грудой лежат на сцене во время спектакля в начальной школе к Хэллоуину. Овощи. Люди-невидимки, от таких не ждешь дурного. Зря! Я не собирался стучаться, протягивать хозяевам мешок для конфет и вопрошать: «Сласти или пакости?». Особенное «угощение» в нагрудном кармане давненько припасено.
Лестница.
Коридор. Настенный светильник. Он, как и я, был неисправен; одиноко мерцал в надоевшей темноте. Лампочка почти перегорела. Одобрительное подмигивание. Я – подмигнул в ответ. Коллеги по несчастью.
Дверь.
Табличка: «Убирайтесь! Мне не нужна ваша гребаная уборка!». Храп из глубины логова борова. Томпсону вторил из соседней комнаты его дуболом-папаша. Дуэт пивных пузырей. Незапертая дверь. Прекрасно! Меньше времени на возню.
Ария свиньи.
В исполнении Томпсона. Заливистое хрюканье. Он вбирал ноздрями затхлый, пропитанный потом воздух. Визжащий звук из приоткрытого рта. Будто резиновую детскую пищалку кто-то ему в глотку затолкал. Храп становился всё громче. Временной промежуток между выдохом и вдохом сокращался. Вот бы Томпсон насмерть задохнулся! Тогда часть «подарочка» можно было бы оставить про запас. Но нет, увы! Высшие силы не собирались делать за меня работенку. Хотя, казалось, что проще: один щелчок божественных пальцев – и готово.
Шоу.
Продолжение. Я даже улыбнулся. Внутренний поросенок Крейга, видимо, чуял нутром, что отправится на убой. В отличие от самого Томпсона. Инстинкт самосохранения. Такие, как боров, считают, что подобные штуки в жизни ни к чему. Очень зря!
Подушка.
Видимо, взятая с дивана в гостиной. Она валялась на полу возле лежбища. Уродливая бахрома. Мелкие, пестреющие надписи «Чайная пауза» в лже-английском стиле. Не время для пауз. Поскорее свалить из вонючего свинарника Томпсонов. Я плавно достал из нагрудного кармана дремавшего приятеля. Шестизарядный красавец. Триста пятьдесят седьмой калибр. Почему-то вспомнил, что этот мой приятель родом из штата Коннектикут. Не доводилось там бывать.
Три шага.
Кровать Томпсона. Я резко прижал подушку к его рылу. Внутренний поросенок успел лишь сдавленно взвизгнуть. Громкий хлопок, и маленькое дымящееся отверстие.
Глава 2
Почти на месте.
Еще один квартал. Затем повернуть направо. Эйден Келли – второй в списке. Ему явно не понравится мой далеко не дружественный визит. Волнение и покалывания. Никакой дороги назад.
Сатанинская ночь.
Густая, черная. Ночь моего рождения. Восемнадцатилетие. Неплохой возраст, чтобы начать жизнь с чистого листа.
Поздравления.
Обычно это какие-то добрые слова и вручение подарков. Тусовки с друзьями, посиделки с одноклассниками. Не мой случай. Кожаный блокнот от отца в серой оберточной бумаге. Он так меня и не простил. Уехал в командировку в Айову, сухо попрощавшись. Традиционный лимонный торт от мисс Эркин? Нет уж! Я запретил ей организовывать праздник. Обиделась. Хрен с ней! У меня была куча поводов отметить событие по-особенному, классно, с огоньком. Под оглушительные хлопки с чарующим ароматом пороха.
Блокнот.
Цвета собачьего дерьма. И подожженное собачье дерьмо в пакете перед главной дверью – вот что мне оставили «милые» одноклассники. Каждый чертов год одно и то же: вонь на весь дом. Дом, где и так затхло и тошно. Дом, набитый дорогим старым хламом.
«Прощай-прощай детка, детка прощай…» – весь день тихо напевал заевшую в голове песню.
«Прощай-прощай детка, не заставляй меня плакать…». Группа Bay City Rollers. Да уж! Сладкая «детка» Эйдена Келли. Третья и последняя в списке. Мой десерт.
Пальто.
Шикарное, из мягкой теплой шерсти. Приготовленное заранее. Когда отец заказывал его для меня в ателье, он, верно, и подумать не мог, что внутренний карман шмотки вскоре станет вместилищем ада. Не даром оно прошито темно-красными нитками. В том был заложен совершенно иной символизм. Вшиты долбанные семейные ценности.
Комбинация.
Не с первой попытки удалось набрать правильную. Пальцы плохо слушались. Вполне оправданное волнение. Зря всё-таки отец не поменял код. 171170. День моего рождения. Зря! Очень опрометчиво – для него. Я немного повозился с чертовой железной коробкой сейфа, чтобы добраться до другого железного механизма.
Револьвер.
Отцовский кольт «Питон». Чудесная, по-своему изящная вещь. Некий музыкальный инструмент. Быстро же, однако, я научился на нем играть! Вошел во вкус, наслаждаясь закладывающей уши музыкой. Револьвер и правда отлично поместился в нагрудном кармане пальто. Его металл холодил сердце. Не давал главной мышце слишком сильно колотиться.
Двор.
Там свежо и тихо. Ночные заморозки. Дорожки, покрытые тонкой коркой льда. Я намотал шарф, поправил шапку. Шаг к тяжелым кованым воротам, отделяющим вечно сонный фамильный особняк Грэйвзов от чертового остального мира. Ноль эмоций. Отец, прислуга, соседи, знакомые – всех в адское пекло!
Пустынная улица. Тишина. Темные деревья.
– Никаких чувств,
Никаких чувств,
Никаких чувств,
К кому-то другому… – тихо напеваю песню.
Группа Sex Pistols. Обожаю! Жаль, что нескоро смогу послушать их музыку…
Забавно.
Топая к дому Крейга Томпсона, я размышлял всего о двух вещах. Первое: зря затянул со сдачей экзамена инструктору по вождению. На тачке было бы куда быстрее. И второе: чем сейчас занимаются два мудака? Боров-Томпсон наверняка готовится ко сну. У таких, как он, свои ритуалы: смятая в огромной ручище банка пива, брошенная под кровать. Журнал с порнухой. С Эйденом Келли всё сложнее. Он эстет. Совсем иные развлечения.
Ведьма Франк.
Чертов десерт. Красивый снаружи, но пропитанный ядом. Когда я шел мимо ее дома, промелькнула мысль: может, всё-таки не тратить время, делая потом крюк от дома Келли? Вроде как сейчас ведь по пути? Нет! Она достойна того, чтобы разобраться с ней в последнюю очередь.
Глава 3
В машине жарко, как в преисподней. Личной преисподней для случайно выжившей в ночь убийств. Снять куртку или приоткрыть окно? Никаких движений. Почти ноль энергии. Прею дальше.
Отец за рулем, мама – рядом, на переднем пассажирском. Разит успокоительными. Запах лекарств. Частный дом престарелых «Тихий уголок» на окраине Майнсити. Зависть к старикам. Почти прожитая жизнь. Им не надо думать о том, как бы побыстрее сдохнуть. Тишина. Беседы родителей со мной? Бессмысленно. Острый, как нож, язык, грязные ругательства, хлесткие фразочки – всё в прошлом. После кошмарной ночи я, Мэйси Франк, потеряла способность говорить.
Капли и запотевшее стекло. Майнсити, родной городок. Он – старик, который получил письмо. Конверт, небрежно шлепнутая печать почтового отделения штата Миннесота. Внутри – некролог.
Ни единого яркого пятна вокруг. Детство. Калейдоскоп с цветными стеклышками. Кажется, он мне наскучил. Отдала игрушку сестренке.
Джинн. Джинни. Джинни-Колокольчику. Мне четыре. Её рождение и моя радость. И убежденность в том, что все девочки с именем Джинн имеют магические способности. Лет до шести верила. Почему? Дядя Эдди тогда наплёл про джиннов из бутылок, три заветных желания и счастливые имена. Где теперь тот калейдоскоп? Гниет на помойке или пылится в одной из коробок на чердаке дома дяди? Разницы нет. Новый калейдоскоп. Осколки трех цветов: бурый, серый и белый. В такие цвета окрашено всё вокруг.
Отчаяние и горе. Гостевая комната, где редко оставался кто-то из знакомых или родственников. Беззвучный, сдавливающий грудь рев. Мокрая от слез подушка. Подъем с постели только для того, чтобы сходить попить или в туалет. Так – до сегодняшнего утра, 21 ноября.
Вспышки и бесконечно повторяющиеся кадры. Ночь ада. Я обещала прийти в одиннадцать. Как обычно, не сдержала слово. У Эндрю Вульфа время течет иначе. Середина первого, или около того. Мутное состояние по пути. Слишком много травы.
Изгородь, а за ней – дом. Место, куда не хотелось возвращаться. Боковая калитка. Мысли о Джинни. Эта дурочка наверняка не спит. Лежит в моей кровати, дуется.
Громкий хлопок! Я вздрогнула. И застыла как вкопанная. В доме взорвался газовый баллон? Несколько мгновений и душераздирающий женский крик! Рванула к дому. Ноги разъехались на льду. Падение корпусом вперед. Кожа на ладонях загорелась, коленки под джинсами больно саднили.
Порог, дверь. Ключи. Сумка! Она осталась лежать там, на жухлом газоне. Выругавшись, побежала обратно. Снова чуть не навернулась. Выпотрошенная Прада. Есть! Связка ключей с брелоком в виде расписной мексиканской черепушки. Прощальный «подарочек» от Хесуса, оставленный в моем школьном шкафчике. Глупая угроза. El Dia de Muertos[1 - День мертвых. Праздник, посвященный памяти умерших, проходящий 1 и 2 ноября в странах Южной Америки.]. Мехико и «Парад Катрин»[2 - Парад Катрин. Самое известное шествие в праздник памяти мертвых.] – Роб хотел съездить туда.
Темнота в гостиной. Надрывный плач, доносящийся со второго этажа. Тетя Лиза. Что с ней? Лестница, коридор и… шок! Открытая дверь в мою комнату. Внутри, во полутьме – силуэты. Кто-то склонился над постелью. Папин голос из родительской спальни. Он диктовал адрес по телефону…
Моя комната несколькими часами ранее. Сборы к Эндрю Вульфу. Перепалка с Джинни. Она просила, нет, умоляла взять ее с собой. Потом затребовала, чтобы я вовсе никуда не ходила; осталась с ней, чтобы болтать, делиться глупыми секретиками. Я не могла, просто не могла выполнить ее просьбу. Отвлечься от мыслей об Эйдене Келли. Слишком большой соблазн увидеться. Срочно забыться в гостях у Эндрю!
Итог: «Детство закончилось, если ты не заметила, Колокольчик, повзрослей уже!» – кинула в раздражении. Она послала меня на хрен. Взять её с собой? Легко! Например, на посиделки с подружками. Но у меня их нет, а притон Эндрю Вульфа – не лучшее место для таких девочек, как Джинни.
Дядя Эдди не планировал ночевать у нас. Даже вызвал такси. Остаться уговорил папа. Тетя Лиза и мама накидались белым вином за семейным ужином и никак не могли вдоволь натрепаться. Восторг Джинни. Ее предложение устроить пижамную вечеринку. Мой жесткий отказ. Теперь всё это неважно…
Бурое пятно на топорщащемся одеяле. Моя спальня. Что было дальше? Какие-то обрывки. Гул сирен. Белый снег неслышно падал на фоне дымчатого неба. Копы, машина скорой. Дребезжащая каталка. На ней – бурый чехол, похожий на желчный пузырь выпотрошенной рыбы. Пара медиков толкали жуткий транспорт к открытым задним дверям скорой. Осознание: Колокольчика больше нет!
Вздрагиваю. Подъехали? Ломота в ногах. Их сводит от голеней и до щиколоток сводит. Прикосновение к плечу. Папа.
– Как ты, милая? Ты точно решила?
Киваю. Фокус на резиновом коврике. Логотип «Мерседес». Мама закашлялась. Ее пальцы тянутся к ручке. Как всегда, превосходный маникюр. Никаких обгрызанных в волнении ногтей, идеальная осанка. Поток свежего воздуха с ее выходом. Зябко. Звук? Поворот колесика зажигалки. Тянет табаком. При мне она никогда не курила. Сегодня день открытой демонстрации дурных привычек. И день похорон. Папа выходит, огибает машину. Открывшаяся дверь, протянутая рука. Ладонь теплая, а пальцы ледяные.
Все слезы выплаканы. Пустота. Вход на территорию городского кладбища и куча народу. Плевать на них. Причудливые трещины на кладбищенской ограде. Когда шлялась здесь с Дареном последний раз? Лет семь назад? Хотели пощекотать нервишки. При свете дня оказалось неинтересно. Какой-то музей под открытым небом. Чужие, навсегда уснувшие люди – его экспонаты.
Мама пытается взять меня под локоть. Отстраняюсь, сую руки по карманам. Противный хруст мелких камней под подошвами. Приближение к мрачной толпе. Большое черное пятно с вкраплениям белых лиц. Монстр-пожиратель душ. Вот-вот чудовище откроет пасть, покажет ряды гнилых зубов и с глубоким зловонным вдохом втянет вновь прибывших. Даже костями не подавится. А бледные лица фантомов расплывутся в улыбках и бесшумно расхохочутся. На том свете всегда рады новеньким. Я только «за». Ни одной причины продолжать жить.
Мы – часть монстра. Сколько отверстий для шнурков на моих дизайнерских дымчато-серых ботинках? Девять с одной стороны, девять – с другой. Умножение на два. Сколько это? Дурацкое умножение. Восемнадцать. Мой возраст. Годы – черные дыры, сплетенные меж собой тугим шнурком. От стоящих рядом мужчин разит потом. Перебитый утонченный звук маминого парфюма.
– Пойдемте? – предлагает кто-то.
Негромкие переговоры.
– Надо дождаться, нехорошо это. – Возражение.
Скрежет гравия. Подъехавшая машина. Линкольн Картье, мать твою! Мэр Ллойд собственной персоной! Так вот кого ждали лизоблюды. Урод даже сегодня прибыл с опозданием. Демонстрация статуса.
Движение колонны. Тесно, нечем дышать. Чернота траура и крик воронья. Территория старого городского кладбища. Кованые ворота. Могильные плиты и надгробия. Новые ли, старые – все когда-то были заказаны в похоронном бюро Грэйвзов. Дональд – отец хладнокровного убийцы. Три новых камня с именами, датами рождения и смерти, должно быть, единственные, что куплены в другой конторе ритуальных услуг.
Родители чуть ускорили шаг. Возможность незаметно выбраться из толпы. Притормаживаю. Спины горожан какие-то сгорбленные, сутулые. Один мэр Ллойд гордо возвышается над всеми. Вышагивает в самом центре колонны. Бурую шляпу с полями опоясывает переливающаяся серая лента. Ниже – кусок белой шеи и меховая оторочка дорогущего пальто. Путь до места короток. Люди, идущие впереди, смешались с частью горожан, что прибыли к месту проведения церемонии раньше.
«За что?» Чей-то крик. Вопрос в бездну, в никуда. Обезумевший Роб. Он, Келли, я – все трое безумцы.
Дядя Эдди и тетя Лиза где-то там. Как смотреть им в глаза? Побег! Добраться до трассы, поймать машину. Уехать навсегда, исчезнуть в Мексике, или Канаде? Мама взяла за запястье. Почувствовала этот мой порыв? Никакого сопротивления. Я заслужила самого худшего. Заслужила существование, что хуже смерти.
Мрачное кольцо и припорошенная снегом, белеющая полянка. Три могилы – три гроба. Лакированный ящик с закрытой крышкой. Там Томпсон с огнестрельным в голову. Не смотреть на Джинни! Только не на нее. Тягостная, нестерпимая атмосфера. Плач, стоны, причитания.
– Будь ты проклят! Гори в аду! – низкий мужской голос.
Закашлявшийся пастор готовится к слову.
– Братья и сестры! В это тяжелое время мы должны найти утешение в любви и заботе друг о друге. Господь милостив. Помолимся вместе за души почивших…
Бессмысленные слова в пустоту. Так же, как и вопрос «За что?». Если б Господь правда был милостив, то сейчас родители оплакивали бы меня.
Мэр Ллойд потирает руки, облаченные в дорогие кожаные перчатки. Неужели уже успел подмерзнуть? На его идеальном кашемировом пальто ни единого катышка. Наверное, и ботинки блестят, хоть жмурься. Такие, как он, всегда выходят чистенькими. Даже с кладбища.
Отец Эйдена Артур Келли. Где же он? Ах да, кажется, говорили, что его разобрал инфаркт. Мама Эйдена. А она? Она ведь должна была прийти? Могила Келли. Он, Боже! Темно-серый элегантный костюм, сложенные на груди руки. Щемящая боль в груди! Всего восемнадцать. Слишком мало. Слишком много…
Женщина со светлыми волосами. Схожесть с Эйденом. Его мама! Ее придерживают под локти двое мужчин. Должно быть, какие-то родственники или знакомые. Изнемождённое лицо, пустые светлые глаза. Тихий, безропотный призрак. Никаких криков и стонов от горя. Принятие всего. Жизнь в тяжелейшей депрессии и неумение постоять за себя.
Что?! Лицо дяди Эдди на расстоянии в несколько дюймов! Дрожь по телу. Господи, забери меня! Дядины глаза какие-то чужие, блестящие, полоумные. Незнакомец со щетиной и взъерошенными волосами. Крепкий запах перегара.
– Джинни хочет с тобой попрощаться, Мэй!
Боже, «попрощаться»! Говорит будто о живой! Он тянет за рукав куртки. Хочет, чтобы я подошла к гробу. Только не это!
Эйден! Смотреть на тебя. Только не влево! Наши неправильные, сложные отношения. Почему ты кажешься таким щуплым? При жизни ты был выше и гораздо красивее. Мечта любой девчонки.
Головокружение, гул в ушах. Размытые силуэты. Шаг за дядей. Тепло! Чуть колючая ткань пальто и цитрусово-табачный аромат. Папа! Его защитные объятия. Он почувствовал, что могу не выдержать прощания. Не дал брату утянуть в ад. Дядя отпускает рукав куртки.
– Прошу, минуточку! – голос на фоне гула толпы.
