скачать книгу бесплатно
Мы в очередной раз делаем круг по району, проезжаем мимо моей остановки.
– Погодите! А если…, – внезапно озаряет меня.
– Что? Что-то вспомнили?
– Садик находится возле дома. Я обычно уезжаю на работу с этой остановки. Вдруг Милана решила поехать за мной.
– У-у-у! Это уже сложно.
Начинаем вычислять, какой транспорт ходит через эту остановку. Я махала дочери рукой из маршрутного такси. Она могла сесть в похожее.
Полицейские подходят к водителям такси, и те по рации передают информацию дальше по цепочке.
– Нужно ждать. Если кто-то из водителей видел в салоне ребенка без родителей, он обязан сообщить властям или, на крайний случай, в диспетчерскую. Все уже оповещены.
Ждать! Ждать! Как ждать? Я не могу просто так сидеть и ждать. Мечусь по остановке и опрашиваю прохожих. Одновременно в руках усача и Кати звенят телефоны – все напряженно смотрят на них.
– Да? Есть! – глаза полицейского радостно сияют.
– Отлично! Просто отлично! – кричит Катя и поворачивается ко мне. – Милашу видели в сорок шестой маршрутке.
– Да, – подтверждает усач. – Девочка сидит в диспетчерской на конечной остановке. Сотрудники уже сообщили в полицию и в садик.
– А-а-а! – сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди.
Тут и в моей руке вибрирует телефон. Мой рот кривится, пытаюсь выдавить из себя слова благодарности, но только реву в голос.
– Ладно тебе. Ладно! – усач хлопает меня по плечу. – Поехали за дочкой!
– Дина, я так рада, что все обошлось! – меня обняла девушка-репортер. – Мы поедем с вами. Нужно снять счастливое воссоединение мамы и дочки. Вы не против?
Я настолько счастлива, что соглашаюсь. Главное, Милаша нашлась. В дороге я немного прихожу в себя и звоню маме. Услышав, что внучка жива и здорова и скоро будет дома, мама всхлипывает:
– Дина, прости меня. Дина! – я едва различаю слова среди рыданий. – Дина! Я больше никогда… ни за что…
Мне бы сказать маме добрые слова, успокоить ее, но я еще зла. Если бы нее ее безответственность, разве пришлось бы пережить такие трудные часы?
– Мама, я пока не хочу с тобой говорить об этом! – заявляю я и отключаюсь.
– Зачем вы так жестко с матерью? – упрекает меня усач. Он сидит рядом с синеглазым водителем и сейчас, повернувшись, неодобрительно смотрит на меня.
– Все будет хорошо. Мне просто надо прийти в себя.
– Дина, вы молоды, быстро переключитесь. Ваша дочка тоже скоро будет вспоминать свой побег из садика как приключение. А вот нам, старшему поколении, намного хуже приходится. Наверняка у мамы давление. Ее и без вашей обиды груз вины к земле клонит, а тут еще и вы. Позвоните ей, успокойте.
Но я позвонить не успеваю. Машина останавливается у небольшого дома из белого кирпича, и я забываю о намерении. Я выскакиваю из салона и несусь к входу.
Милаша сидит на стуле, скромно сложив на коленях ладошки. Ее милое личико красно от слез.
– Ма-ма! – с криком она бросается ко мне на шею. – Мамочка! Я больше так не буду! Я к тебе хотела!
Но я ничего не могу сказать. Просто исступленно целую дочку и обнимаю так, что, кажется, втисну ее в себя и не отпущу больше никогда.
– Дина, – меня кто-то трогает за плечо. Оборачиваюсь: Катя. – Мы поедем.
– Спасибо вам. Спасибо огромное! – я не знаю, как еще выразить свою благодарность, и просто кланяюсь.
– Ну, что вы! Не надо так! – отмахивается девушка.
– Ой, а вас видела по телевизору! – заявляет Милаша.
– Правда? Ты смотришь наш телеканал?
– Нет. Я смотрю «Карусель», «Мульт» и «Беби ТВ».
– Она ч-часто остается д-дома с бабушкой, а та смотрит новости, но, видимо, и з-запомнила вас, – поясняю я, заикаясь я от пережитого волнения и стресса. – К-катя, оставьте мне свой номер, я вам п-позвоню.
– Не надо звонить! Бог с ними, с этими знаменитостями и их грязными тайнами. У меня получился отличный репортаж. Можно я сегодня вечером пущу его в новостях?
– Да, конечно, – соглашаюсь я. – Спасибо огромное. И приходите в «Нефертити». Я вам обязательно сделаю отличный массаж, если, конечно, меня не выгонят к тому времени.
Мы смеемся: я сквозь слезы, а Катя просто от чистого сердца.
Я сажусь в машину. Полицейский-усач предлагает подбросить нас к дому. Он сообщает о находке в детский сад и в участок и отменяет все развернутые розыскные мероприятия.
Я расспрашиваю дочь.
– Скажи мне, пожалуйста, почему ты обманула бабушку и убежал из садика?
– Я к тебе хотела.
– Милаша, но такие вещи делать нельзя!
– Я больше не буду! Мне было страшно, – начинает плакать дочь, и я оставляю расспросы до более спокойного момента. Всем надо прийти в себя.
У подъезда прощаюсь с полицейскими. Уже вечер. Мы все устали от переживаний и хотим отдохнуть, поэтому решаем заполнить протокол завтра.
Мы с Милашей идем домой. Я звоню в дверь. В груди ворочается чувство вины перед мамой, которая осталась в этой беде наедине с собой. Но на звонок никто не отвечает.
– Странно, – бормочу я, доставая из кармана ключи.
Я распахиваю дверь: на полу в прихожей лежит мама…
Глава 6
Я падаю на колени, трогаю щеку – теплая. Жива! Кровь отхлынула от лица от облегчения.
– Мамочка, что с тобой? – пытаюсь ее поднять, но голова запрокидывается назад.
– Бабуля, я боюсь! – плачет Милаша.
Быстрый взгляд назад: дочка испуганно жмется к дверям, по ее пухлым щекам катятся слезы.
– Милаша, дай мне телефон! – приказываю я и поворачиваюсь к маме: – Мама, пожалуйста, приди в себя!
Я легонько хлопаю ее по щекам. Если это простой обморок, мама очнется. Но все безрезультатно. В панике бросаюсь к аптечке, вываливаю содержимое на пол – нашатырного спирта нет.
– Ба-бу-ля, – воет сзади дочка.
– Телефон! Дай мне телефон!
Милаша наконец лезет в мою сумку и протягивает мобильник. Я звоню в скорую, отвечаю на вопросы, называю адрес.
Тут раздается сигнал мультиварки. Кидаюсь в кухню: в чаше – кашка для дочки. Даже в таком состоянии мама подумала о внучке. От осознания своей вины и беспомощности становится совсем невыносимо. Хочется выть и кричать, но рядом ребенок.
Я глубоко вдыхаю, чтобы остановить приступ истерики и еще больше не напугать дочь, и сажусь на пол. Милаша падает рядом со мной. Она дрожит. Я слышу, как стучат ее зубы.
В ожидании скорой кладу голову мамы к себе на колени. Ее бледное лицо вытянулось, щеки провалились, вокруг глаз и носа разлилась синева. Она часто, но поверхностно дышит. Другой рукой прижимаю к себе дочку.
– Тихо, тихо, – успокаиваю ее, а в голове бьется только одна мысль: «Только бы все было хорошо! Только бы все было хорошо!» Врачи вваливаются в квартиру вдвоем, отодвигают меня в сторону и занимаются мамой.
– Что случилось? – спрашивает низенький врач.
– Не знаю. Мы приехали, она лежит в коридоре.
– Сердечница? – спрашивает медик в синем костюме и вытаскивает портативный аппарат ЭКГ.
– Не жаловалась. Давление есть. Мама пьет по утрам таблетки.
– Что же вы! Вместе живете, а ничего о матери не знаете, – упрекает врач. Он внимательно следит за лентой ЭКГ, а потом переглядывается с напарником. – Забираем. Нужно везти в больницу. Срочно!
В этот момент мама открывает глаза. Мы кидаемся к ней.
– Мамочка, как ты? Что случилось? Мы пришли домой, а ты лежишь.
– Б-больно, – едва слышно сипит мама.
– Где у вас болит? Можете показать пальцем?
Мама пытается поднять руку, но она с гулким стуком падает на пол.
– Бабуля, у тебя что болит? – плачет Милаша, но я прижимаю ее к себе.
– Так, отойдите в сторону, – врач скорой наклоняется к маме.
Его лицо встревожено. Я ловлю каждое движение губ, ресниц, каждый взгляд, и увиденное приводит меня в ужас.
– Все плохо? – спрашиваю помертвевшими губами, но доктор сосредоточен на маме.
– Елена Андреевна, мы вас отвезем в городскую больницу. По словам вашей дочери, вы находились без сознания примерно полчаса. Это долго. Нужно обследоваться.
– А что показывает ЭКГ?
– Есть проблемы с сердцем, нужно лечиться.
– Инфаркт? – в ужасе спрашиваю я.
– Кардиологи разберутся, – тихо ответил врач. – Мне трудно сказать, но ЭКГ вашей мамы мне совсем не нравится.
Медики кладут маму на носилки и выходят из квартиры. Я хватаю сумку, телефон и дочь, и мы бежим следом за ними. Мама снова закрывает глаза, отключается, а дальше начинается кошмар.
– Иу-иу-иу— воет сирена скорой помощи.
Этот звук острой иглой ввинчивается в мозг. Кажется, ещё немного, и я завою от боли и переживаний. Слёзы катятся по лицу и падают, падают с подбородка на пухлую ручку Милаши. Каждый раз дочка вздрагивает и судорожно цепляется за мои пальцы.
Ей страшно. От ужаса и у меня плавится душа.
Я, не отрываясь, смотрю на носилки, на которых в эту минуту умирает мама.
– Доктор, спасите ее, пожалуйста! – умоляю я.
– Не мешайте!
Врач реанимации с интервалами жмёт на пластиковый мешок, прикреплённый к кислородной маске, лежавшей на лице мамы, а второй медик ритмично давит на грудную клетку, выполняя непрямой массаж сердца. Нажимы такие частые и сильные, что кажется, будто сейчас треснут мамины рёбра.
Мне страшно. Я сжимаюсь. Хочется закрыть уши ладонями: боюсь услышать этот звук и сойти с ума.
– Осторожнее, пожалуйста! – бормочу почти в беспамятстве.
– Боюсь, не довезем, – сипит от усердия доктор и кричит: – Иваныч, долго ещё?
– Десять минут. Мы и без того идём по «зелёному коридору».
Коридор, какой коридор?
Я поднимаю глаза и смотрю в лобовое стекло: боковые покрыты плотной тонировкой. С бешеной скоростью навстречу несутся деревья и здания. Автомобили замедляют движение и жмутся, как воробьи, к тротуарам, пропуская желтую машину «Реанимации». Поворот, ещё один. Я даже слышу, как скрипят шины по асфальту при резком торможении.
– Двадцать девять, тридцать…, – считает вслух доктор.
Он на мгновение замирает, пока его напарник сжимает мешок, вгоняя воздух в легкие мамы. Затем проверяет пульс на сонной артерии, и начинает счет снова.
– Мамочка, мне больно? – где-то на заднем плане плачет Милаша.
– Что? Почему?
Мгновенный взгляд на дочку: ее пальчики побелели: так сильно я сжимаю их.
– Прости, доченька, прости, – я притягиваю ее голову к груди, а слёзы капают с новой силой на светлую макушку, но теперь уже от жалости к ребёнку.
