Сесилия

– Нет, нет, – ответил тот. – Мне старый скупердяй откажет еще скорее. Есть только один выход… Впрочем, лучше оставим это.

Девушка проявила настойчивость, и, немного помявшись, он намекнул, что имеется весьма простой способ одолжить деньги, после чего назвал имя одного еврея. Поскольку мисс Беверли почти совершеннолетняя, тот согласится одолжить ей деньги под крошечный процент. Сесилия пришла в ужас от одного только упоминания о еврее и деньгах под процент. Однако, посомневавшись, согласилась на предложенное средство. Она целиком предоставила дело мистеру Харрелу, попросив его занять шестьсот фунтов на любых условиях, которые он сочтет приемлемыми. Сумма несколько удивила мистера Харрела, но он без возражений взялся за поручение.

Утро еще не кончилось, как все уже было готово. Сесилия отдала ростовщику обязательство на уплату долга с процентами, вручила мистеру Харрелу триста пятьдесят фунтов, получила от него расписку, а оставшиеся деньги приберегла. Тем же утром девушка хотела рассчитаться и с книгопродавцем.

Когда она вышла к завтраку, то несколько удивилась, увидев здесь мистера Харрела, который о чем-то серьезно беседовал с супругой. Опасаясь нарушить столь непривычный тет-а-тет, Сесилия хотела уйти, но мистер Харрел позвал ее:

– Прошу вас, входите! Я как раз говорил Присцилле, что счастье всегда меня сторонится. Мне срочно понадобились двести фунтов, всего на три-четыре дня. Я послал было за старым честным Аароном, чтобы он пришел сюда с деньгами, но надо же было ему отлучиться из города сразу после нашей вчерашней встречи. Боюсь, во всей стране не сыщется другого такого ростовщика.

Сесилия, не обращая внимания на намеки, приступила к завтраку. Тогда мистер Харрел объявил, что будет пить чай вместе с дамами, и, намазывая гренок маслом, вдруг вскинулся, словно во внезапном озарении.

– Боже, мисс Беверли, я сейчас подумал: вы могли бы одолжить мне эти деньги на день-два. Как только старик Аарон вернется, я их верну.

Сесилия ответила, что деньги будут использованы на иные цели. Неожиданный ответ подопечной уязвил опекуна. Однако он допил чай и вскоре вновь обрел всегдашнюю беззаботность.

Через несколько минут мистер Харрел позвонил в колокольчик и велел слуге отправляться к господину Захарии.

Сесилия слегка встревожилась и с некоторым сомнением произнесла:

– Вы действительно никогда не прибегали к услугам этого человека, сэр?

– Ни разу в жизни. Я имел дело только со стариком Аароном. Подобных людей я стороной обхожу. Именно это и заставило меня взывать к вашей помощи. Впрочем, неважно.

Сесилия заколебалась. Ей хотелось посоветоваться с мистером Монктоном, но откладывать было нельзя: за евреем уже послали. И девушка объявила, что лучше отложит собственные дела, чем позволит иметь дело с такими опасными людьми. Опекун небрежно поблагодарил ее, взял двести фунтов и дал ей расписку, посулив вернуть деньги через неделю.

Миссис Харрел выказала больше признательности и тут же бросилась подруге на шею. Сесилия решила воспользоваться благоприятным моментом и немедленно живописать миссис Харрел всю опасность ее теперешнего положения. Сразу после завтрака она пригласила подругу к себе в комнату, чтобы поговорить о некоем важном деле.

– Присцилла! Не только друг, но даже посторонний человек поступил бы подло, если бы видел грозящую тебе опасность и не предупредил тебя.

И со всей нежностью, на какую была способна, она приступила к сути дела, умоляя подругу безотлагательно урезать расходы и зажить более разумной и спокойной жизнью.

– Если сегодня вы живете не по средствам, то должны понимать, что рано или поздно ваши доходы иссякнут.

– Уверяю тебя, я никогда не влезаю в долги дольше чем на полгода, ведь как только появляются деньги, я сразу выплачиваю все до последнего шиллинга, а потом опять занимаю.

– Кажется, этот способ придуман специально для того, чтобы ты постоянно пребывала в неуверенности. Прости, что говорю так откровенно, но мистер Харрел еще менее аккуратен в делах. К чему это приведет? Задумайся, дорогая Присцилла, и будущее тебя ужаснет!

Миссис Харрел вроде бы испугалась и спросила, что ей делать.

Тогда Сесилия, рассуждая разумно и дружелюбно, предложила подруге подвергнуть домашнее хозяйство, а также общие и личные расходы решительному пересмотру.

– О боже, дорогая! – изумленно воскликнула миссис Харрел. – Да мистер Харрел рассмеется мне в лицо, уверяю тебя.

– Но почему?

– Почему? Да потому что все это так странно… Об этом никто не думает… Хотя я очень признательна тебе за предостережение. Твой план превосходен, но совершенно невыполним.

Сесилия заклинала подругу одуматься.

– Но что я могу поделать? – нетерпеливо воскликнула миссис Харрел. – Надо жить, как живут остальные.

– Быть может, тебе стоит меньше думать об остальных и больше о себе? Если бы за твои убытки, долги и беспорядок в делах были ответственны остальные, ты имела бы полное право положиться на их пример. Но твои стесненные обстоятельства будут только твои и больше ничьи! Одни тебя пожалеют, другие осудят, но не поможет никто!

Миссис Харрел слушала ее с недовольным видом. Немного помолчав, она обиженно заметила:

– Должна признаться, ты не слишком добра ко мне, коль говоришь такие гадкие вещи. Уверена, мы живем не хуже других. Не понимаю, почему люди, обладающие таким состоянием, как у мистера Харрела, должны в чем-то себе отказывать. Ты ошибаешься, если думаешь, что он не собирается платить по счетам.

– Рада слышать. Напоследок не могу не выразить надежду, что ты будешь иногда вспоминать наш разговор.

На этом они расстались – миссис Харрел, слегка уязвленная чересчур придирчивыми, по ее мнению, увещеваниями, и Сесилия, задетая обидчивостью и неразумием подруги. Впрочем, вскоре за эти тревоги Сесилию вознаградил визит миссис Делвил, которая, застав девушку в одиночестве, немного посидела с нею. Еще одно обстоятельство также порадовало ее, хотя и привело в некоторое замешательство. Мистер Арнот принес весть о том, что мистер Белфилд, уже почти выздоровевший, уехал в деревню.

Вечером Сесилию вновь навестил мистер Монктон, который уже знал, как много времени она проводит дома, но нечасто пользовался этим, чтобы на его постоянные визиты не обратили внимания окружающие. Сесилия без утайки рассказала ему о своих делах. Она сообщила о преступной расточительности Харрелов, но из скромности не упомянула об оказанной ею помощи. Мистер Монктон тут же объявил Харрела конченым человеком. Полагая, что девушка может пострадать из-за опекуна, он стал убеждать ее не поддаваться уловкам и не ссужать ему денег, потому что эти долги ей вряд ли когда-нибудь возвратят. Сесилия встревожилась, но обещала быть осмотрительнее. Затем они заговорили о Белфилде. Мистер Монктон подтвердил сведения мистера Арнота о том, что тот покинул Лондон в добром здравии, после чего спросил, виделась ли Сесилия с кем-то из Делвилов.

– Да, – сказала Сесилия, – миссис Делвил заходила ко мне утром. Прекрасная женщина.

– Значит, у нее что-то на уме. Обычно она сама надменность. А мистер Делвил, о нем вы что думаете?

– Ах, он невыносим! Не знаю, как благодарить вас за своевременное предупреждение, которое помешало мне переехать к ним.

– А на его сына вы не взглянули теперь в верном свете? Как на истинного сына своих родителей, высокомерного и заносчивого.

– Вовсе нет. Он пошел не в отца, а если и похож на мать, то лишь лучшими качествами.

– Вы не знаете эту семью. Все их помыслы только о вас. Берегитесь, а не то вас обведут вокруг пальца.

– Что вы имеете в виду?

– Любой поймет: гордыни у них хоть отбавляй, а вот с деньгами туговато. И уж они не упустят столь привлекательную возможность восстановить свое благосостояние.

– Вы, конечно, ошибаетесь. Уверена, они об этом и не помышляют, напротив, упорно верят, будто я уже помолвлена с другим.

И Сесилия сообщила ему о подозрениях Делвилов.

– Лживая молва убедила их в том, что сэр Роберт и мистер Белфилд стрелялись из-за меня. Мистер Делвил открыто высказался в пользу сэра Роберта, а его сын настойчиво убеждал меня в том, что я помолвлена с мистером Белфилдом.

– Уловки, обычные уловки: они хотят разведать о ваших подлинных чувствах.

Мистер Монктон посоветовал девушке быть осмотрительней, чтоб не попасться на крючок, и, сменив тему, остаток времени беседовал о разных пустяках.

Глава IV. Отговорки

Две недели прошли без происшествий. Харрелы вели привычный образ жизни; сэр Роберт продолжал обхаживать Сесилию, не ища при этом встреч с глазу на глаз. Девушка провела в обществе миссис Делвил два полных дня, которые лишь укрепили ее в высоком мнении об этой даме и ее сыне. В остальное же время ездила с Харрелами на званые вечера или оставалась дома.

Хотя прошло уже четырнадцать дней, о двухстах фунтах, которые Сесилии должны были вернуть в конце прошлой недели, не заходило и речи. Ей не хватало мужества напомнить мистеру Харрелу о его обещании.

На Пасху Харрелы собирались в Вайолет-Бэнк [19]. Но Сесилия, расстроенная постоянным ростом ненужных расходов, теперь была целиком поглощена одним делом. Бедный плотник, семье которого она покровительствовала, недавно скончался. Как только ему отдали последний долг, Сесилия послала за вдовой и заверила, что готова немедленно выполнить свое обещание и помочь ей в поисках более надежного заработка. Несчастная женщина поведала, что у нее есть кузина, предложившая ей внести свою долю и стать совладелицей небольшой галантерейной лавки.

– Какую сумму запросила ваша сестрица? – осведомилась Сесилия.

– Ох, сударыня, мне столько в жизни не собрать! Шестьдесят фунтов.

– Вы их получите! Я сама дам вам денег.

Девушка сходила в крохотную лавочку на Феттер-лейн и поговорила с хозяйкой, миссис Робертс, которая согласилась взять старшую дочь миссис Хилл в помощницы. Правда, она заявила, что для остальных комнаты не найдется, но, когда Сесилия предложила увеличить долю миссис Хилл, позволила двум младшим девочкам тоже поселиться у нее. Оставалось устроить еще двух дочерей, но Сесилия пока не придумала, как с ними быть, и решила поместить их в какую-нибудь школу для бедных, где их обучали бы шитью. Она собиралась подарить миссис Хилл и ее дочерям сто фунтов, чтобы обеспечить им достойное существование, а затем время от времени делать маленькие подарки.

И вот теперь ей немедленно требовалось вернуть деньги, одолженные мистеру Харрелу, так как у нее осталось лишь пятьдесят фунтов из шестисот, а из своего обычного содержания значительной суммы она позаимствовать не могла. И вскоре у нее появилась решимость потребовать возврата долга.

Однажды утром, когда мистер Харрел выходил из утренней гостиной, она торопливо последовала за ним и попросила уделить ей несколько минут для беседы. Они поднялись в библиотеку. Сесилия заметила, что ей кажется, будто он забыл о двухстах фунтах, которые она ему ссудила.

– Двести фунтов… – воскликнул он. – Ах, верно! Протестую: я не забыл. Но ведь они не требуются вам прямо сейчас?

– По правде сказать, требуются.

– Как неудачно, ведь именно сейчас… Ну почему вы не напомнили мне раньше? Я совершенно спокойно смог бы вернуть долг два дня назад… Впрочем, вы получите свои деньги через день или два.

И, пожелав ей доброго утра, он удалился.

Прошло два или три дня, но ни о платеже, ни о долге не было и речи. Сесилия решила вновь потребовать возврата денег, но, к крайнему своему изумлению, обнаружила, что это не в ее силах. Всякий раз, когда она выражала желание поговорить, мистер Харрел заявлял, что спешит и не может уделить ей ни минуты. Возвращался он всегда не один, а в компании сэра Роберта или другого джентльмена, так что поговорить с ним становилось еще труднее.

Теперь Сесилия мучительно раздумывала над тем, как привести в исполнение план помощи Хиллам. Она решила отдать миссис Хилл те пятьдесят фунтов, что у нее были, а если остаток потребуется еще до того, как она станет совершеннолетней, сэкономить собственные деньги, хотя это представлялось делом нелегким. Ее содержание, согласно воле дяди, составляло пятьсот фунтов в год, двести пятьдесят из них получал мистер Харрел за стол и проживание.

Миссис Хилл уговорила кузину принять только половину суммы; этого было достаточно, чтобы поселить вдову с тремя или четырьмя детьми в лавке. На Феттер-лейн составили соглашение о том, что миссис Хилл входит в долю, Сесилия заставила обеих совладелиц подписать документ и взять себе по копии, третью копию забрала сама. После этого она написала миссис Робертс долговое обязательство на оставшиеся деньги, а также подарила миссис Хилл десять фунтов, чтобы та купила всем приличное платье и отправила двух дочек в школу. Потом Сесилия села в портшез и под благословения всего семейства отправилась домой.

Глава V. Знакомство

Никогда еще на сердце у Сесилии не было так легко. Ее жизнь прежде не казалась ей такой важной, а богатство таким полезным. По пути домой она вышла из портшеза, чтобы прогуляться в начале Оксфорд-стрит, и неожиданно столкнулась с тем стариком, чьи пламенные воззвания когда-то так удивили ее.

Он быстро шел мимо, но, узнав ее, остановился и сурово крикнул:

– Горда? Бездушна? Так скоро очерствела сердцем?

– Испытайте меня, если желаете!

– Уже испытал! – с негодованием ответил он. – И знаю, что вы порочны! Вы отказались меня принять, хотя я был вам другом! Я приходил к вам, но меня не пустили!

– Когда же, сэр? Я не слыхала, чтобы вы были у нас. Я бы не стала вам отказывать!

– Правда? И вы не горды? Не бездушны? Не очерствели сердцем? Тогда идите со мной, навестите униженных и нуждающихся, принесите утешение отчаявшимся!

Этот благородный призыв все же заставил Сесилию содрогнуться. Странности этого человека вызывали у нее опасения. Но ей было любопытно посмотреть, куда он ее приглашает, и выслушать его наставления, так что вскоре она поборола нерешительность, сделала слуге знак оставаться рядом и последовала за своим проводником.

Олбани в торжественном молчании шел до самой Своллоу-стрит, где остановился перед убогим домишкой и постучал. Человек, открывший ему дверь, ничего не спросил. Старик вошел, кивком позвал за собой Сесилию и заторопился наверх по узкой винтовой лестнице. Он поднялся на третий этаж и вошел в крохотную, скудно обставленную каморку. Здесь, к большому своему изумлению, Сесилия обнаружила премиленькую, модно одетую девушку, занятую мытьем фарфоровой посуды. Ей было не более семнадцати лет. Когда они вошли, та, явно смутившись, тут же оставила свое занятие, спрятала тазик под стол и попыталась зашвырнуть полотенце за стул.

Старик, быстро подойдя к ней, спросил:

– Ему лучше? Он будет жить?

– Он не должен умереть! – ответила девушка с чувством. – Но ему не лучше!

– Взгляните, – проговорил старик, указывая на Сесилию, – я привел ту, в чьей власти помочь вам облегчить горести, ту, которая живет в достатке, не ведает болезней и новичок в этом мире.

Девушка покраснела и смутилась:

– Вы очень добры ко мне, сэр, но я не нуждаюсь… Мне ничего не надо… У меня ни в чем нет недостатка…

– Бедное простодушное создание! – прервал ее старик. – Ты стыдишься бедности? Расскажи ей свою историю – точно, правдиво, откровенно. Подойдите, я познакомлю вас друг с другом!

Он взял руки обеих девушек и соединил их в собственных руках.

– Вы обе юны, вам предстоит мало наслаждаться, но много страдать.

Затем он обратился к Сесилии:

– Не откажите отчаявшейся в утешении. Она сирота, как и вы, хотя и не богатая наследница. Вы тоже лишились отца, но у вас есть друзья! Так поддержите ее – может, и она когда-нибудь поддержит вас?

С этими словами Олбани покинул каморку.

Некоторое время царило молчание. Сесилии было нелегко оправиться от изумления. Она думала увидеть людей, похожих на Хиллов, какое-нибудь бедное семейство, беспомощного страдальца или нищих ребятишек, но вместо них здесь была хорошенькая, чувствительная особа, которая выглядела столь же изумленной и смущенной. Она с беспокойством оглядывала свое жилище и робко взирала на гостью.

Сесилия, видя, какие чувства терзают девушку, ощутила прилив любопытства и сочувствия. Она промолвила:

– Должно быть, наше вторжение показалось вам странным, однако джентльмен, приведший меня сюда, видимо, хорошо вам знаком, и его странности простительны.

– Вовсе нет, сударыня. Я мало его знаю, но он очень добр и хочет мне помочь. Боюсь, он считает, будто дела наши хуже, чем на самом деле. Уверяю, сударыня, что бы он ни говорил, я вовсе не нуждаюсь, отнюдь…

Первоначальные сомнения Сесилии угасли, она избавилась от подозрения, что на ее чувствах захотят сыграть при помощи ухищрений и обмана, а потому как можно мягче ответила:

– Коль мы все-таки познакомились, нам не стоит расставаться так сразу, а лучше попытаться стать друзьями.

– Вы очень снисходительны, сударыня. Такая представительная, а пришли сюда, говорите о дружбе! Удивляюсь я на мистера Олбани! Он полагает, что чужие беды можно выставлять на всеобщее обозрение. И не понимает, какую боль причиняет этим…

– Мне жаль, что я вас огорчила! Но разрешите мне оставить маленькое свидетельство того, что мой визит – не просто неуместное вторжение.

Она достала кошелек, но девушка, обиженно отпрянув, возразила:

– Нет, сударыня! Вы ошибаетесь. Прошу вас, спрячьте кошелек. Я не побирушка!

Сесилия, в свою очередь задетая неожиданным отказом, некоторое время молчала, а затем произнесла:

– Я вовсе не хотела вас оскорбить. Прошу великодушно меня простить.

– Мне нечего прощать, сударыня, разве что мистер Олбани в этом нуждается, но на него бесполезно сердиться. Он не ведает, что многие скорее будут голодать, чем попрошайничать.

– И вы из их числа? – улыбнулась Сесилия.

– Нет, сударыня! Я не настолько хороша. Но у моих родных больше стойкости и силы духа. Я бы хотела походить на них!

Пораженная откровенностью и простотой этих слов, Сесилия почувствовала горячее желание помочь девушке.

– Простите, но я не могу уйти так просто. Если денежное пожертвование вы отвергли, то скажите, какую помощь согласились бы принять.

– Вы очень любезны, сударыня, но мне ничего не нужно.

– Но вы должны позволить мне помириться с вами перед тем, как я уйду. Можно я дам вам свой адрес и вы окажете мне честь, навестив меня?

– О нет, сударыня! Мой родственник болен, я не могу его оставить.

– Надеюсь, вы не единственная его сиделка? На вид вы не очень-то выносливы, чтобы выполнять такие обязанности. У него бывает лекарь? За ним хорошо ухаживают?

– Нет, сударыня, лекарь не бывает, и никакого ухода за больным нет.

– Возможно ли, чтобы вы отказывались от помощи в таком положении? Вы должны принять пожертвование – если не ради себя, то ради него.

– А что, если он не возьмет денег? Что, если он скорее умрет, чем позволит кому-то узнать о своих затруднениях?

– Он ваш отец?

– Нет, сударыня, отца уже нет в живых. Это мой брат.

– И чем он болен?

– У него лихорадка.

– У него лихорадка, и нет врача! А вы уверены, что он не заразен?

– О да, совершенно уверена! Я отлично знаю, отчего он болен.

– И отчего же? – воскликнула Сесилия, вновь беря ее за руку. – Прошу, доверьтесь мне.

– Причина его болезни – старая рана, которую толком не залечили.

– Рана? Он был в армии?

– Нет. Ранен на дуэли.

– На дуэли? – воскликнула Сесилия. – Прошу вас, назовите его имя!

– О, этого я не должна вам говорить! Его имя теперь большая тайна, пока он находится в таком убогом месте. Он скорее умрет, чем допустит огласку.

– Надеюсь, его имя не мистер Белфилд?

– О небо! Так вы его знаете?

Девушки в изумлении воззрились друг на друга.

– Значит, вы, – проговорила Сесилия, – сестра мистера Белфилда? А мистер Белфилд болен, его рана не залечена и он остался без всякой помощи!

– Но кто вы, сударыня? И откуда вы его знаете?

– Моя фамилия Беверли.

– Ах, – воскликнула мисс Белфилд. – Боюсь, я натворила бед! Если брат узнает, что я его предала, то никогда меня не простит.

– Не тревожьтесь, не узнает. Он теперь в деревне?

– Нет, в соседней комнате.

– Но почему хирург, который пользовал мистера Белфилда, перестал его посещать?

– Теперь бесполезно что-либо скрывать от вас. Брат его обманул, сказал, что уезжает из города, чтобы избавиться от него.

– Но что подтолкнуло его к столь странному поступку?

– То, чего вы, сударыня, надеюсь, никогда не узнаете, – бедность! Он не берет в долг, если не знает, как вернуть.

– Но что для него можно сделать? Нельзя позволить болезни затянуться! Согласен он или нет, мы должны найти способ ему помочь.

– Боюсь, это невозможно. Один из его друзей уже разыскал его и написал ему приветливое письмо, но брат не ответил.

– Что ж, – сказала Сесилия, – не буду вас задерживать. Завтра утром я, с вашего позволения, приду опять. Надеюсь, вы разрешите мне попытаться помочь.

– Если бы это зависело только от меня! – ответила девушка. – Теперь я знаю, кто вы. Полагаю, мне не пристало быть слишком щепетильной, я ведь не такого тонкого воспитания, как братец.

Сесилия вновь постаралась утешить девушку, а затем ушла.

Это маленькое происшествие очень ее огорчило. Оказалось, что мистер Белфилд жестоко поплатился своим здоровьем и благополучием, и она подумала, что теперь обязана изо всех сил стараться облегчить его страдания.

Его сестра весьма заинтересовала Сесилию. Молодость и безыскусность манер мисс Белфилд возбуждали желание быть ей полезной. Сесилия вновь пожалела, что до сих пор не получила назад свои двести фунтов. То, что ей удавалось сберечь, совсем не соответствовало суммам, которые она хотела жертвовать. Она с нетерпением ждала наступления совершеннолетия. Благородные мечты о будущей жизни с каждым днем занимали в ее мыслях все больше места.

Глава VI. Гений

Назавтра, сразу после завтрака, Сесилия отправилась в портшезе на Своллоу-стрит. Она спросила мисс Белфилд, и ее пригласили наверх. Но каково же было ее изумление, когда из комнаты, в которую она заходила, вышел Мортимер Делвил!

Делвил, оправившись от удивления, с многозначительной улыбкой заметил:

– Мисс Беверли проявляет большую доброту, навещая больных!

Поклонившись и пожелав ей доброго утра, он прошел мимо нее к выходу.

Сесилия, хотя намерения ее были открыты и чисты, была так сконфужена этой неожиданной встречей, что не осмелилась вернуть его и объясниться. Войдя в комнату, она застала свою новую любимицу в слезах.

– Что случилось? – ласково спросила Сесилия. – Надеюсь, вашему брату не хуже?

– Нет, сударыня, он в прежнем состоянии. Я плакала потому, что увидала, как много в мире доброты! Вчерашний день послал мне вместе с вами великодушие и защиту, а сегодня друг моего брата вел себя так благородно, что даже брат послушался его и почти согласился принять помощь!

И между девушками завязался разговор. В самое короткое время полностью открылось все, что было важного в недавней истории. Правда, мисс Белфилд настояла, чтобы брат никогда не узнал о ее откровенности.

Отец мисс Белфилд, скончавшийся два года назад, торговал льняным товаром в Сити. У него было шесть дочерей, из которых она была самой младшей, и единственный сын. Этот сын, мистер Белфилд, являлся любимцем отца с матерью и сестер. Он обучался в Итоне, и на его образование не жалели расходов. Когда в возрасте шестнадцати лет он вернулся домой и был водворен в лавке, то, вместо того чтобы, как ожидал его отец, найти применение своим талантам в торговле, он приобрел отвращение к самому этому слову.

Его охватило пылкое желание довершить образование в университете, как его школьные товарищи из Итона. Эта просьба не без труда была удовлетворена при посредничестве его матери. Белфилд-старший выразил надежду, что сын, проучившись еще немного, не только поймет истинную ценность коммерции, но и наловчится зарабатывать денежки. Эти ожидания оказались совершенно несостоятельны. Благодаря доброте отца Белфилд-младший всегда соперничал в тратах с молодыми повесами, которые водили с ним дружбу в школе и университете, при этом превосходя их талантами. Теперь они желали продолжить знакомство и искали его общества. Но он боялся, что друзья узнают, где он живет, до крайности стыдясь своей семьи, хотя она была богата, почтенна и независима. Устав наконец избегать подобных расспросов, он тайно снял жилье в аристократической части города, где под разными предлогами проводил бо́льшую часть времени.

Во всех дорогостоящих причудах неизменной его помощницей была мать. Она сама часто бедствовала, лишь бы дать сыну возможность сохранить полезные, по ее мнению, связи. Наконец, пресытившись беспорядочным образом жизни, Белфилд пошел добровольцем в армию. Выше уже говорилось и о том, как скоро он утомился этой переменой, и о его примирении с отцом, и о поступлении в Темпл. Противоборство надоело и отцу, и сыну. Два или три года жизнь юноши ничем не омрачалась. Профессия занимала мало места в его мыслях – почти все время он отдавал светской жизни. Юриспруденция надоедала ему все больше. Так он прожил до смерти отца.