скачать книгу бесплатно
– Какой камень?
– Ну, не камень… – Поморщился: не читал ты, приятель, сказок моего дедушки, не читал. – Не камень, лошадь. Белая. И мы её по-американски, со льдом и содовой.
– В окно-то посмотри – Коломна!
– Да ты не в окно смотри, а сюда.
Пухлая ручка нырнула в портфель.
Вместо льда и содовой принесли газированный «боржом», Гога свои двадцать грамм разводил, Толян просто запивал.
После второй рыжий глубоко и умиротворённо выдохнул и, высоко задрав голову, словно из-под очков, осмотрел обстановку. Обстановка была не ахти: столы без скатертей, зато окна с занавесками и на двух противоположных стенах репродукции – справа бубновское «Утро на Куликовом поле», слева – суриковское «Покорение Ермаком Сибири».
– Милитаристское какое-то кафе… а ещё «нега». Они бы до кучи «Оборону Севастополя» повесили.
– Лучше уж «Утро стрелецкой казни».
– Милее?
Гога неуловимо усмехнулся, но Толян уловил. Уловил! И быстро, чтобы теперь Гога не уловил, что он уловил, перевёл разговор на левого Ермака.
– Что ж это они, Сибирь покорили, а сами тут сидят, ехали бы все в свою Сибирь.
– А я бы в Сибирь даже ссыльных не пускал… нечего! И на Дальний Восток.
– Отчего же?
– Надёжнее, спокойнее…
– А по мне – размазать этот народ по полярному кругу, – размазывая масло по половинке белой булочки, сказал Толян, – и чтобы больше трёх не собирались.
– Бестолков ты, брат. Нужно ровно наоборот: собрать всех в одну близкую кучу, раздвинуть, скажем, окружную, и затолкать туда весь… ну, хотя бы российский плебс… тогда и делай с ним, что хошь.
– Да почему бы не в Сибирь?
Гога нахмурился, посмотрел на компаньона оценивающе.
– Не надо их в Сибирь вообще пускать… – Хотел добавить: «Самим пригодится», сдержался. – Не надо.
– Что тебе в этой Сибири? Тайга, минус сорок…
– Когда минус, а когда и плюс… Тут другое. Рассказывал отец, что ему рассказывала бабка, что ей рассказывал дед, который Аркадий, одну забавную легенду…
– Про Сибирь?
– И про Сибирь, и про Урал, и про Дальний Восток, и про Сахалин… его ведь много поносило по стране…
Толик напрягся, почуяв долгожданное со стороны товарища откровение.
Но Гога как будто очнулся:
– Что насторожился, как сеттер на охоте? Ничего он не рассказывал, враки всё писательские, он ведь мало того что писатель, так ещё и детский… что может рассказать детский писатель? – «Зря я ему намекал на бабкину тайну, ох, зря… ладно бы – сам знал». И вместо того, чтобы разговориться, Гога снова впал в кроткий ступор.
«Опять отключился, чертяка!..» Толян не один раз уже наблюдал эти мини-дрёмы и не мог понять, что в эти минутки происходит с «внучком»: то ли медитирует, то ли подселяется «на пару слов» в него какая-то иная сущность, то ли он сам куда-то переселяется, оставляя вместо себя на стуле живую упитанную мумию. Досадовал, что не умеет слушать чужие мысли.
– О чём задумался, детина?
Гога недовольно шевельнул бровью: «Не мешай…»
О чём? О том, что непонятно ни ему самому, ни тем более папочке, не сумевшему толком всё выяснить у собственной матери. Деда, то есть своего отца, тот по сути и не знал, если это вообще был его отец… т-с-с… здесь табу. О том, что какое-то невидимое крыло с самого детства поднимает, подталкивает и направляет Егорку… – куда? Что за сила? Откуда она? Неужели от одного маленького, в два слога и почти нерусского, слова? Был бы он сейчас просто Голиков, и что? Голиков – он и есть Голиков. Препротивная фамилия, отдаёт нищенством, голытьбой, голяком… и баней, противной общественной баней, где в женском отделении ходят старухи с обвислыми до пупа пустыми грудями, и бегают пришедшие на помывку с мамами двухлетние пацаны-голики. Уж тут бы папочке ни адмиральства, ни «Правды», как своих ушей. А Соломянским – лучше? Егор Соломянский… Ну, в директора вот такого кафе ещё можно было бы пробиться, и то… Так что папочка с фамилией успел… пре-успел. Но ведь не только же в фамилии дело! У лейтенанто-шмидтовских детей тоже свой потолок, никаким лбом его не прошибёшь, хоть этот лоб будет не семи, а семижды семи пядей, а тут как будто кто-то раздвигает и раздвигает перед ним небесные шторки, и какие «сотоварищи», прости господи, клыкастые в упряжке – мысленно покосился на рыжего, – а место коренного всё одно ему уступают. И не в заслугах дело: на такие этажи в перспективе забираемся, где личные заслуги не считают. Может, не в деде дело? Детский писатель, голубая тарелка слив, смешно. Может, не детская, а сказочная линия другого деда подгоняет? Есть, есть во всём этом какая-то тайна. Кто её знает? Вот новый тесть с братаном – знают. Они всю жизнь её исследуют… а-а-а! А ведь это она, тайна, – вот ирония, так ирония! – подтащила его привиться к этому дереву… и как всё натурально устроила! В голове закружились картинки перелива некой силы, в виде древесных соков, крови, праны и ещё чёрт знает каких субстанций – из сосуда знатоков Гомеостатического Мироздания в его рыхлое межреберье, отчего оно и начало приобретать форму. Как, однако, причудливо тасуется колода… откуда это? Пис-сатели… Вот тебе и кибальчишская тайна… она на него работает, а он сам её не знает.
– Ничего, – сказал вслух, – скоро узнаем!
– Что, что?
– Кибальчишскую тайну, – усмехнулся Гога и снова, прикрыв маслянистые глазки, впал в полузабытьё.
«Да он пьян! Быстро, однако, его развезло…»
Но Гогу не развезло, его ровно наоборот: свезло. Свезло на круг, по которому – совпадение? – пронесло в своё время обоих его дедов, которые, сами того не ведая, и сплели для внучка канатик из ниточек своих героических странствий по горемычной русской земле в особенно чувствительный период её сотрясания. Что-то созвучное услышанному от Толяна про орлов и золотую цепь было в маршруте деда Аркадия: Тамбов, Южный Урал, Иркутск, Дальний Восток, Япония… И дед Павел нарезал те же самые сакрально-ядерные круги: Урал – Семипалатинск – Алтай – Урал… Мало того, что оба орлы сами по себе (малый резонансик, а звучит!), так дед Павел был и в партизанском соединении «Красные горные орлы», куда как подсказочка… под-сказочка-сказочка. И оба – сказочники.
То, что конторские их опекают и для чего-то готовят, знают все, от Толика до Алика. И про то, что их опекателей тоже опекают, и кто они такие, опекатели опекателей – тоже догадывались; догадывались и про то, кто над опекателями опекателей сидит и рулит, трудно было не догадаться, когда девять из десяти опекаемых – галахические евреи. И уже не догадывались, а знали точно, что у этих рулевых власть великая, поэтому им можно служить и ничего не бояться, и они будут служить, захлёбываясь деньгами… хотя что – деньги? Тьфу! И трогать-то их, грязевой экстракт… Не деньгами – властью, пьянея от превосходства над бестолковой толпой, за которую ни один из незримых великанов не то что теперь не вступится, но и слова не замолвит (а если вдруг и замолвит по недоразумению, то они это слово перехватят и вывернут изнанкой – буквы, даже слоги будут те же, а смысла не найдёте). Но… Но не скажет за других галахов, а он своим галахическим носом учуял, что эти всемирные великие, раздувшиеся чуть не в размер самой планеты, тоже боятся. Их страх соразмерен их же величию и, возможно, даже превосходит его, потому что не до конца понятна им природа этого страха, как будто он сочится из другого измерения, куда им, таким великим-развеликим, хода нет. Им нет, а ему каким-то боком и чудом есть? Нет, они не втёмную с ним играют, чего он, Егор, поначалу испугался, они не с ним втёмную играют, а сами блуждают в этой темноте: страх чуют, а где его исток – не знают. Что-то слышали их деды, которые про этот исток слышали от своих дедов, тоже слышавших и даже, может быть, получавших по темечку, да ещё в общих чертах приметы очень немногих людей-ключиков, проследив за которыми можно найти хотя бы скважинку, чтоб подсмотреть на ту сторону и попробовать освободиться от него, напустив туда какого-нибудь квазиисторического иприта. Наверное, и его деды были такими ключиками, потому-то я им и нужен, ибо по шаблону… и отопру, и заипритю. Вот смотрят, наверное, где я копытцем ударю…
Последнее сравнение его покоробило, хоть и серебряное копытце, но – козёл, а следующая мысль вообще чуть не повергла в уныние: а кто смотрит? Уж не рыжий ли этот удалец? Какой-то он здесь другой, как будто ненастоящий… где весёлый ум, лёгкая дерзкость, притягательная общительность? Или… или он здесь как раз и настоящий, без всей этой карьерной атрибутики, голенький, в натуральном облике? Сущность! И так легко согласился на вторую роль… А ведь узнавшим сущность оборотня следует остерегаться, хотя пока он не знает тайны… стоп, стоп – а я-то сам знаю? Не знаю – узнаю! От деда она, от деда! Как он ловко спрятался в детское писательство, в пьянки свои суицидные… всех запутал, красный бандюган, чуть что – нырь в психушку, а из психушки всем приветик в виде какого-нибудь «Горячего камня»… расшифровывай! И что же может быть общего: дед, какая-то окская коса, где дед, сдаётся мне, и не бывал никогда, алкаши эти технические, непонятный орёл, цари… Поди разгадай, но то, что ниточка тянется оттуда, не сомневался. И почему же эта гэбэшная сволота прямо не рассказала, что и как? Они ведь – это теперь ясно! – знают про него то, чего не знает он сам. Знают, как это всё связано, за что с того конца прикреплена эта ниточка. За «Горячий камень»? Или за то, из чего вся это детская бредопись выродилась? Из чего? Что-то намекалось именно про этот магический маршрут деда Аркадия: Тамбов – Башкирия – Байкал – Дальний Восток… но что в нём? Мало ли всякого народу тащится через весь Союз туда-обратно по этим вехам? Всякого – немало. Но дед-то не всякий! А какой? Что ему там такое открылось, что даже внука тащит… или тащат? Что за кибальчишская тайна? Эх, потому и не рассказали прямо, что этого и сама гэбня до конца не понимает. Видят: работает, а что да как – извините, не по уму. И ведь мне тоже не по уму… или это из той песни, что умом вообще не понять? Поэтому и приём у них – запустить живца, но такого, на которого клюнет обязательно. Особенного живца, с серебряным копытцем.
– Ну что, Толян, по последней? – вынырнул из полузабытья. – Да и пора нам.
Выпить рыжий согласился, но уходить не хотел, обидно: приоткрыли щёлку, носа не просунуть, и захлопнули.
– Нет, ты мне всё-таки объясни, что там за место такое?
– Место… – «ну и как это словами рассказать? Никак. А не рассказывать – подумает, что скрываю…» – Ты «Пикник на обочине» тестя моего нового читал?
Толян вздохнул.
– Понятно… ну хотя бы «Сталкера» смотрел?
– Смотрел, это смотрел, это я знаю.
– Помнишь, там была комната, где исполнялись желания?
– Исполнялись, да что-то ни у кого не исполнились.
– Ну, дружок, если б ещё и исполнились, то это был бы не «Сталкер», а «Аленький цветочек».
– Всё одно: сказки.
«Вот и расскажи ему…»
– Ну ладно, ладно… комната была, и что?
– И ничего… – Гога отвернулся и как будто снова впал в ступор.
«Обидчивый, барчук!»
А Гога не обиделся, просто опять ухнуло под рёбрами, знак: где-то рядом недостающая карта, ведь с чего-то всплыла аналогия с пикниковской комнатой! Тесть с брательником тоже чуяли, – а уж они-то ещё те чуятели! – что существуют на теле планетки некие заповедные места, где происходит нечто такое, что и определяет дальнейшую судьбу – человека ли, страны, да и самой планетки. Этакие пупки, через которые мир при необходимости выворачивается наизнанку. Чувствовали, может, и слышали от кого, вот и прощупывали своими печатными машинками темку. А он, Гога, чувствовал, что они чувствовали, потому и породнились. Его ли это была воля? Вспомнил держащее его крыло, усмехнулся… Его, его… всё было чинно, благородно… по любви.
Ещё раз похолодели кишки, жёсткая подсказка: тешься, что сам, что по любви… Всего на мгновенье, то самое, когда сморозило селезёнку, увидел силу, которая собирала их, как колотые стёклышки в калейдоскопе, в какую-то нужную этой силе картинку. Ей до лампочки, что там про себя думают скользящие меж зеркалами осколки, она собирает нужный ей узор, а стекляшечьи думы приложатся. Что за сила? Но ведь она есть, и работает, работает! В конце концов, не раввины же подкладывают еврейских жён будущим секретарям – во-первых, откуда им знать, будут ли те когда-нибудь партийными секретарями, а во-вторых, нужно было бы содержать целую армию свах-медиумов, а её нет. Только эта сила… И он увидел себя таким осколком, имеющим правильный цвет и нужные пазы, сделанные не им, а… дедом Аркадием, когда колотило его по жёсткой, густо забрызганной кровью (что тоже не последнее дело) цепи – Тамбов – Башкирия – Сибирь – Дальний Восток, и другим дедом, оббитым почти на том же самом маршруте (в маршрутах отгадка, в маршрутах, но – потом с ними, потом…), шлифанутые папашей, сам бы он не додумался, а если б и додумался, не дерзнул бы присвоить выигрышную матрицу – сила! Уже тогда она, считающая время не годами и человеческими сроками, а веками, вехами, эпохами, готовила его, третьего, для провиденного ею в недалёком будущем узора, да больно уж он был одномерен, нужно было пристыковать его к иному, мистическому измерению – вот откуда фантастская дочка! Не случайно она появилась уже тогда, когда ему самому, недоумку, было-то всего десять лет: примеряли, а время пришло – слепили. Ба! Да ведь может так статься, что братьям только ради этого и открыли дверь в эти миры, чтобы он, Гоша Соломянский, приклеенный к ним Эсфирью, не заблудился. И Эсфирь Рува-Лия не с луны свалилась сумасшедшему красному командиру!.. Вот тебе и волшебная комната… в смысле – коса-остров!
Он хочет, чтоб я ему это рассказал? Пусть и рыжей, но крысе?
Комната!.. Предупредил тесть – просто так на место не попасть. Не пустит. Кто не пустит? Что? Да сопли эти моральные: зацепятся, намотаются на дорожные указатели и не пустят. Рвать их, высморкать, выблевать! А уж кто попадёт, кто сподобится – всё сбудется! Что? А то, с какими желаниями ты в ней окажешься. Кем ты там окажешься, тем и станешь…
И расхохотался. Тыкал пальцем в Толяна и хохотал…
Златая цепь
Не было бы никакой возможности для эволюции человечества, если бы… не было возможности возвращаться в прошлое…
П. Д. Успенский, «Новая модель Вселенной»
Вопрос в том, почему наше самое архаическое прошлое всё мощнее вторгается в нашу современность?
Р. Дебре, «Введение в медиологию»
52-й градус северной широты – Гангара – Златая цепь – Реактор. Реактор?
52-й градус северной широты
…все шесть Зон Посещения располагаются на поверхности нашей планеты так, словно кто-то дал по Земле шесть выстрелов из пистолета, расположенного где-то на линии Земля-Денеб.
Денеб – это альфа Лебедя, а точка на небесном своде, из которой, так сказать, стреляли, и называется радиантом Пильмана.
А. и Б. Стругацкие, «Пикник на обочине»
Все обнаруженные «горячие точки» – Орёл, Большая Ока, омская, Орлик байкальский аккуратно расположились по 52-й параллели, что никак не могло быть случайным. Чем-то эта широта явно отличалась ото всех остальных. Климатом? Конечно, уже не мороз и ещё не пекло, живи не хочу. Но не банальная же изотерма! Изотерма в европейской России задралась бы к Архангельску, а тут – Орёл, а если дальше на запад, к Гольфстриму, так и вообще небо и земля. Нет, не климат… Может быть проще: освещённость, долгота светового дня? На Земле же всё от Солнца. Нет, и эта версия не нравилась, не нравилась именно этой тривиальной очевидностью, бестайностью. Хотя рассветы и закаты на этой широте уникальны, не мгновенны по-южному, когда не успеваешь ощутить их очарования: мельк – как двадцать пятый кадр, и ты уже в другом времени суток, без росы и длящихся полутонов цвета и чувств, и не затянуты по-северному, как сказка про белого бычка – душа уже убежала, а день (ночь) всё не наступает (не кончается)… Нет, свет и климат – только случайные частности какой-то главной, настоящей причины особливости золотой параллели, и она внутри, да как её там разглядеть?
Семён успел на зелёные щи: они только-только закипали в котелке, а ведро с вчерашней ухой, ополовиненное, стояло на ондуляторе. Что и сказать – меню, если посчитать ещё и куриную лапшу, куда как разнообразное. Поисковики, похоже, пришли недавно и ни с чем. Чуть живые.
– Нельзя нам при таких дозах надолго с косы уходить, – Капитан дышал неровно.
– Семёну можно, а нам нельзя? – возмутился Аркадий. – Вон, гуляет себе, как кот.
– У него, похоже, своя защита.
– А где же вас столько носило? Лесок всего-то триста метров, – сетовал Николаич.
– Да чуть не до Деднова весь берег прошарили, и куда эти сучки запропастились? У пампушки истерика.
Рассказали, что искали тщательно, и не только в перегруженном топляком и мусором ивняке, но ещё и в сосновых посадках на другом, высоком берегу Прорвы, порасспросили всех ночевавших эту ночь по берегу рыбаков, ещё сходили в «Хилтон», убедились, что девчонок нет и не было. Отговаривать Лилит от поездки в милицию не пытались – было бы странно, особенно после идиотских шуток Орликова.
– Пусть едет, – успокаивал Поручик Капитана, неизвестно от чего больше расстроенного – от третьего кряду прогула или перспективы милицейских разборов. – Не знаешь нашу милицию? Так они сразу и рванули их искать, всё бросили и побежали, ага… Три пьяные приезжие девки не пришли ночевать в барак… ха-ха-ха. Знаешь, что им скажут? Вот если на третий день не придут, обратитесь. Здесь сотни командированных, и половина не ночует там, где поселили, взять хотя бы нас.
– А что через три дня?
– Найдутся. А Орла самого утопить надо.
– Да, сволочь…
О работе и не вспоминали – семь бед один ответ.
Щи и после рыбы пошли на «ура»: и щи, и под щи…
– Крапивка, щавелёк, картошка и банка майонеза, он же на яйцах, – хвастался довольный Аркадий.
После соточки переживания Капитана сменили окрас с бытового на философски-мистический: берег, проглотивший мешающих случиться чуду баб, опять приобретал антропоморфные качества – он видел, слышал и действовал…
Семёна подмывало рассказать о своих изысканиях, подтверждающих маршрут тетрадного странника, но что-то его сдерживало: а вдруг случайно так выстроились одноимённые реки? Конец азарту… Нужно было попытать умного.
– Николаич, нейтрины, мезоны, спору нет, интересные дела, но ты скажи: когда свой исторический реактор моделировал, как-то привязывал его к географии?
– Он и без меня привязан.
– К каким координатам?
– Можно прикинуть… но при чём тут координаты? Главное – физическая суть.
– Понятно, но ведь почему-то не в Антарктиде он у тебя запустился и не в пустыне Гоби, есть же какие-то наиболее благоприятные для его оптимальной работы координаты? Какие?
– Наши.
– Почему наши? Что в наших координатах особенного? Ты под свой реактор геофизику-то, небось, штудировал… чем может 52-й градус широты выделяться от всех остальных?
– 52-й? Как же… это не простой градус.
– Отчего?
– Оттого, что Земля наша не шар, она ведь, – Николаич сделал сдавливающее движение ладонями, – приплюснута на полюсах, эллипсоид, геоид по-научному, причём неправильный, сверху приплюснут больше, этакая груша. А вот если бы она была правильным шаром, то есть соответствовала бы своей идеальной форме, и этот идеальный шар совместить с реальным земным геоидом, то пересекутся они как раз по 52-му градусу именно северной широты. И астрономы 52-й градус выделяют, тут максимальное количество астрономических явлений, связанных с восходами и заходами светил.
– Ну и что? – спросил слушавший рассуждения Африка. – К людям какое это имеет отношение?
– К тебе точно не имеет, ты как был задуман круглым, так и в жизни – круглый… а вообще, если с человеком провести аналогию, то это уникальный контур, контур откровенности…
– Честности, – вставил Аркадий.
– Честности, – согласился Николаич, – где задумка Бога о человеке, как о своём подобии, совпадает с его настоящим обликом. Редкая линия, ведь человек либо возомнит о себе невесть что великое – Бог ему не то что не отец, даже в младшие братья не годится, – либо свинья свиньёй.
Африка многозначительно кашлянул.
