Скучно не будет

Кормили Катьку хорошо.

Хлеб и чёрный, и хлеб белый. Были и шпроты, и тюлька в томате, но это не всегда.

За время проживания обросла Катька привычками нехорошими. Стала пассивной курильщицей и большой любительницей пива. Что для птиц совсем неправильно и даже опасно. Пепельница дяди Вити, в виде консервной банки, всегда стояла рядом с клеткой, в дистанцию одного вороньего клюва.

Любил Дядя Витя после определённых дел прийти к Катьке покурить, поговорить по душам. Словам её всяким научил и фокусам.

А Катька умная. Всё на лету схватывала. И фразу: «А ну-ка, друг, дай прикурить», – выучила назубок.

Задача при этом была такая. Надо было выудить бычок из пепельницы и с этим бычком в клюве сказать дяде Вите, как приветствие:

– А ну-ка, друг, дай прикурить.

За это дядя Витя наливал Катьке пивка в чашечку из пластиковой бутылки. Вот Катька и подсела на эти дела.

На кухне у дяди Вити жил настоящий канадский скворец. Тот был вообще полиглот. Мог и по-собачьи, и по-человечьи.

Если Катька слышала через форточку:

– Муж-чи-на, что принёс? – значит, дядя Витя проснулся и сейчас придёт к ней на балкон покурить. И тут уже Катька должна приветствовать его с бычком в клюве.

А когда дядя Витя с балкона опять возвращался на кухню, то скворец встречал его другими словами:

– Пошёл вон отсюда!

Целых два года Катька проживала в этих райских условиях. Но однажды дядя Витя забыл закрыть балконное окно и зачем-то со словами: «Всё засрала», – открыл дверцу клетки.

Перед своим вторым роковым шагом с высоты Катька в последний раз услышала голос скворца-друга:

– Пошёл вон отсюда!

И тут Катька узнала, что есть другой мир, и что она умеет летать! И в этом мире Катька быстро освоилась.

Питалась вместе с голубями. Отчего те были не всегда довольны. А когда видела на скамейке мужика с банкой пива, то быстро находила бычок и с этим бычком в клюве запрыгивала нахально на скамейку и говорила своё коронное:

– А ну-ка, друг, дай прикурить. – Мужик бросал банку с пивом, а Катьке того и надо. Попьёт пивка и давай прыгать, да так высоко, смех один.

Так бы и жил двор со своими маленькими радостями и проблемами. Да вот пришла напасть откуда не ждали.

Поселился в подвале новый жилец. Серо-рыжий кот. Все наши коты и кошки жили со всеми в согласии. Изредка кто-нибудь из них похулиганит, разгонит гуляющих голубей. Но чтобы убийство! Такого не было. А у этого котяры в жёлтых глазах читалось – убийца!

У всех наших котов и кошек хвосты были длинные, а у этого – короткий, а на ушах кисточки, как у рыси.

Слух прошёл, что этот кот из леса и городские порядки не признаёт.

И однажды случилось то, чего все предчувствовали, но никак не ожидали.

Когда Васька кружил очередной голубке голову и ничего в своём танце вокруг не видел, на него сверху прыгнуло злобное чудовище. Расправа была быстрой и жуткой.

Все голуби одновременно хлопнули крыльями и одной большой стаей взметнулись вверх. И пошли кругами над двором.

Так они ещё никогда не летали. Как настоящие почтовые! И Петька чувствовал себя одной большой командой. И от этого опять приятно заныло в зобу. Один круг, второй… пятый. Голуби летали так, как будто отдавали честь тому, от кого на земле остались только два белых пера.

Прошли дни.

Ветер унёс всё то, что осталось от Васьки.

Куда-то пропал и бесхвостый бандюга.

А двор продолжал свою нехитрую жизнь.

Был солнечный весенний день. У Петьки приятно ныло в зобу. Чья-то добрая рука насыпала семечек и раскрошила целый батон хлеба.

Но Петька видел только её – небольшую, стройную голубку с изумрудной, переливающейся на солнце шеей.

А в хвосте у голубки были два белых пера.

Петьку закружило вокруг этого чудесного создания. Никогда Петька ещё так не танцевал. Молодая голубка его заметила и выбрала. И тут Петька увидел огромную, страшную тень.

Но чудо!

С криком:

– А ну пошёл вон отсюда! – на летящую тень набросилась другая. Все, кто присутствовал при этом, описывают это так:

– За пасущимися голубями из дырки цоколя наблюдал серо-рыжий кот. Он выбрал себе одного голубя и в момент любви выпрыгнул из своего укрытия. Но на летящего в прыжке кота сверху спикировала говорящая ворона. И с криком: «Пошёл вон отсюда!» – так долбанула кота по черепушке, что второй прыжок, но уже к отступлению, у кота был гораздо длиннее, чем первый.

Эту историю рассказывают, добавляя к ней всё новые и новые подробности.

Катька стала главной звездой двора. Но она это и раньше знала.

А на её: «А ну-ка, дай прикурить!» – ей сразу предлагали пиво. Катька стала разборчивой, «Старый мельник» не пила.

Предпочитала «Балтику 7».

Жаль Катьку, ведь сопьётся, дурёха.

А на чердаке панельной пятиэтажки появилось новое гнездо с сидящей в нём голубкой. Хвост голубки украшают два белых пера. Из чердака, как песня, звучит Петькино курлыканье. Ведь счастье для всех одинаковое – и для почтовых, и для обычных сизарей.

Кота больше во дворе никто не видел. Говорят, в леса подался.

Когда и к-а-р, не кара

Метельно.

Уборочные машины вышли на борьбу с зимними узорами на дорогах.

Кому узоры, а кому-то – план по валу.

Крутятся щётки, тараном идёт техника, оставляя после себя белую крошку реагентов.

Такой подлости от коммунальных служб падающий снег не выдерживал и в глубокой скорби таял.

Под ногами хлюпала зимняя гать.

Городская сырость с недавних времён стала неизбежностью и проникала не только через ботинки, но и через носки. Проникала не только снизу, но и сбоку, сверху… За возможность не скользить ногам страдал весь организм.

О санках можно было только мечтать.

Город боролся с таким временем года, которое называлось – зима.

И зима, видимо, осознав, что ей не рады, платила тем же. Меняла снегопад на дождь. Морозы на оттепель и наоборот.

Васькин шёл вдоль зелёного сетчатого забора. На заборе сидела нахохлившаяся ворона.

Сравнявшись с птицей, Васькин остановился и вылил на неё всю накопившуюся тяжесть постоянного бытия.

Уставившись на не улетающую ворону, Васькин задал ей прямой вопрос:

– Чего сидишь, скукожилась? Видишь, как хреново кругом, а ты сидишь и не каркаешь!

И Васькин стал сам каркать на ворону:

– К-а-р, к-а-а-р… ка-а-ар… – Васькин увлёкся, и ему даже показалось, что у него это неплохо получается.

– Чего раскаркался, дурак старый?!

Васькин оглянулся по сторонам, ища грубияна. Но никого рядом не было.

– Всё, – про себя сказал Васькин, – пора завязывать.

– Запутаешься узелки вязать.

Васькин сделал один оборот вокруг себя.

– Ну чего крути-с-ся!

Васькин уставился на ворону. Ворона смотрела на Васькина.

Васькин хотел что-то сказать, но ничего умного на ум не приходило.

И Васькин выдавил из себя:

– К-а-а-ар.

– Ну, ты пародист ещё тот. Чай не Галкин, чего каркаешь? И без тебя тошно.

– Ты чего, говорящая, – начал строить мысли в предложения Васькин.

– Да уж не как ты – каркающий.

Васькин выдержал длинную паузу, перепаузив великого Станиславского.

– А ты что, и мысли читаешь?!

– А ты бы, милок, свои мысли вслух не мыслил, я бы и не читала. Не те времена! Кругом уши и гады-дворники с реагентами. А если ты и про свои пин-коды будешь вслух думать, то считай, что сам себе накаркаешь дефолт. Нечем будет «бо-бо» в голове лечить.

– Слушай. Уж не Катька ли ты! Читал я про тебя что-то.

– Екатерина я.

– Васькин, – и Васькин по штабс-капитански, с достоинством козырнул головой.

– А не махнуть ли нам по баночке пивка за знакомство. Кать, как насчёт «Балтики-7»?

– Если будет по акции, не бери. Оно уже два срока в свой стаж записало.

– А что брать, Кать?

– Бери «Эффес», ему только четыре месяца. Вчера завезли.

Васькин принёс четыре банки пива. Три себе и одну Екатерине.

Согласно пропорции массы тела.

Через сорок минут парочка переместилась на скамейку у заснеженной клумбы.

Клумбу дворники реагентами не посыпали, и она выглядела, как белый искрящийся остров.

Здесь снег был не объектом борьбы, а украшением.

К уже выпитому прибавилось ещё столько же того же и одна чекушка другого.

Со стороны это общение смотрелось так: каркающему по-вороньи Васькину Катька отвечала на хорошем человеческом языке.

И было видно, что эти двое хорошо понимают друг друга.

Они успели обсудить личные проблемы, положение в стране и мире.

И приступили к главному – как дальше жить и что делать?

Васькин каркал без акцента, Катька сыпала метафорами, не путаясь в падежах и ударениях.

Эта встреча показала, что одиночество – это всего лишь самовнушение.

И если выйти за его границы, то всегда можно найти друга, который тебя поймёт и поддержит.

На предложение Катьки поразмяться Васькин ответил согласием.

Катька взлетела со скамейки. Вслед за ней без раздумий взлетел размахивающий руками Васькин.

С этого момента московское небо стало открытым не только для ворон, но и для Васькина.

Небо, где были белые-белые, чистые-чистые облака.

Где некого делить на тех, кто мусорит, и на тех, кто убирает.

Ведь чтобы взлететь, тебя должен хоть кто-то понимать.

Пусть даже это будет обыкновенная московская ворона.

Сказки деда Ничая. Пасеченские колдуны

Посёлок наш большой, дворов на пятьсот.

Стоит на пологом берегу реки.

А за рекой – бескрайняя пойма, упирающаяся в высокий склон старого правого берега.

Смотришь и никак не насмотришься на божественную архитектуру природы.

Называется правый берег лунёвским, по имени деревни Лунёвки, которая примостилась наверху.

Колдунов в Лунёвке – тьма, каждый третий. Но куда им против наших пасеченских! Наши как начнут колдовать, только держись. Это спереди у нас река, а сзади густой-густой сосновый лес – бор. Туда и войти-то невозможно, если только на коленях под нижними ветвями… Наши пасеченские детишки часто шныряли – колушек собрать, рыжиков и так… для баловства.

Живёт у нас на Пасечке Лёха-тракторист. Утром он в город на работу уезжал, а в обед обязательно на своём тракторе «Беларусь» приезжал. Очень удобно. Что где плохо лежит, Леха обязательно на «Беларуси» к себе во двор припрёт. Так все пасеченские делали. И всё добро, что «плохо» раньше лежало, у них укладывалось «хорошо» и надолго. Некоторые себе сараи стали трёхэтажные возводить. Первый этаж под гайки и шайбы да прочую мелочь, второй – под вентиля и трубы, ну а третий – для сена. Козу или корову кормить.

Была, говорят, у Лехи на том берегу когда-то любовь. Да уж больно невеста была высокой, хотя и красивой.

Ездил к ней Лёха на своём тракторе. Даже свадьбу готовились сыграть. Да в один день как отрезало. Говорят, это наши наколдовали.

И вот что однажды с ним произошло, с Лехой.

Получил он как-то аванс, да с соседом весь вечер под пиво и проговорил, посидели по-нашему…

Проснулся Леха ночью. Чувствует, надо ему выйти… во двор. Ну и пошёл. Все удобства на Пасечке только во дворах и были. Вышел он из хаты, встал на крыльцо, а крыльцо хорошее, высокое, в три ступеньки. И начал он с самой верхней высоты сливать накопившиеся излишки. Напор – что надо! А вверху луна горит полная, нарядная такая. Всё вокруг как из серебра.

Лёха свой фонтан прямо на луну направил.

Красота! Как будто хрустальный мост от крыльца на луну уходит.

И вдруг! Видит Лёха – идёт к нему высокая чёрная фигура. Идёт по дорожке, которую Лёха из транспортёрной ленты сделал.

Смотрит Алексей, а это баба!

Встала около него, а ростом-то на целых полголовы выше Лёхи и его крыльца с тремя ступеньками! Лицо белое-белое и глаза как издалека. Смотрит на Лёху, а тот остановиться не может. Держится за свой «мост» и льёт, и льёт, как из бездонной бочки.

А баба в чёрном ему и говорит:

– Что же ты, Алексей, небольшим делом на Великое замахнулся? Хочешь упереться в красивое, так упирайся. Хочешь смеяться, так давай и я посмеюсь…

И тут взмахнула чёрная баба рукой… блеснула чем-то… и отсекла половину Лехиной струи!

Льёт Леха, а половины струи-то, нет! И баба тут же исчезла…

Утром Лёха поехал в город на работу. На остановке в автобус входит дама – невысокая, чернявая. Тут и началось!

Чувствует Алексей, что сила у него в причинном месте не к месту разыгралась, аж пуговицы трещат, и тянет его к этой даме так, что терпежа никакого не хватает. Всё ближе и ближе притягивает магнит чувств… А когда расстояние кончилось, Лёха возьми да и ткни её своей «болезнью». Та аж вскрикнула на весь автобус… А Лёхе тут же легче стало.

– Извините, гражданочка, задел нечаянно.

И не стало Лёхе с той поры покоя. Шуточки он стал выкидывать по отношению к дамам, которые с ним в автобусе оказывались. Никого не уколотой не отпустит. А мужья тех дам спрашивают: откуда у них синяки в нерабочих местах. Те и рассказали про мужика странного, который в них постоянно в автобусе спотыкается и каменюкой острой тыкает.

Мужики, ясно дело, к Лёхе с претензиями… Претензия не медаль, на грудь не повесишь, только под глазом и помещаются.

Но стали мужики замечать, что и бабы к Лёхе интерес проявляют. Автобус, в котором он ехал, становился переполненным бабскими фигурами. Едут, как в салочки играют, которую осалили – визжит от радости, глазки блестят, на щеках румянец.

Ну, мужики обратно к Лёхе.

Тот им и рассказал про бабу в чёрном, про это чистое колдовство. Надо Лёху выручать из истории, да и баб своих… пока дело до греха не дошло, и интерес не перешёл за грани конкретного дела. Пошли всем миром к леснику. У него и бабка, и мать приколдовывали, да и сам мастер по этой части, и по травкам, и по заговорам – всё знал. Пивка свежего взяли, лещей вяленых и Лёху под белые ручки привели.

Выслушал лесник рассказ и говорит, что баба в черном – это старый трюк колдуний, которых женихи бросают. И пока с ней любви не произойдёт, так и будет человек маяться.

– Сегодня луна полная, пущай ваш Лёха опять на крыльцо прогуляется.

Так и сделали, накатили Лёхе ещё литровочку пивка для рывка и спать отправили с поставленной задачей.

Выходит Лёха на крыльцо. Луна аж горит, вибрирует, как медный поднос.

Смотрит, а на дорожке – баба высокая, вся в белом. А лица нет. Будто дыра чёрная вместо лица. Жуть охватила Алексея.

Забыл, зачем на крыльцо вышел.

Было у них там чего, никто не знает. И Алексей не рассказывает. Только стал он совсем седой и тихий.

Всё молчит и думает о чём-то.

А на лунёвском кладбище, на одной могиле, сирень расцвела белая. Да такая, какой никто никогда раньше не видел.

Это в сентябре-то!

Говорят, в той могиле пять лет назад первую красавицу Лунёвки похоронили. Высокая она была…

Сказки деда Ничая. Цыганский барон

Приходил дед Ничай в гости без приглашения. Придёт, голову в поклон… и молчит. Если видит компания подходящая, хорошая, то останется, по сторонам осматривается. Это у него ещё с тех времён привычка, взгляд по двору пустить, когда он ещё в бытность УЛИЧКОМОМ был. Начальник. А как же! И печать была – настоящая, круглая.

У кого печать, тот и начальник. А раньше без печати – никуда! Вот есть у тебя бумажка, хоть какой она будь золотой, но без печати она бумажкой так и останется. А с печатью – это уже документ. Дед Ничай кому попадя её не ставил. Сначала к дому просителя сходит. Посмотрит, нет ли около двора мусора или чего лишнего перед домом. Потом двор оглядит, не поленится и на чердак слазить.

С чердаков все пожары и начинаются.

И порядок на Пасечке был.

Самый большой начальник для пасеченских – дед Ничай. Всё про всех знал, не человек, а архив в валенках. Валенки дед Ничай любил, порой и летом в них хаживал.

Вот и сейчас, солнышко садится и краем цепляет Лунёвский холм-гору. Самое время для появления деда Ничая.

Ну, что я говорил – калитка скрипит. По тому, как скрипит калитка, я уже могу сказать, кто пришёл. У деда Ничая она скрипит протяжно и закрывается так же. Никогда не хлопает, ногой не толкает. Она ведь, калитка, человечьими руками сделана, значит, и открывать её надо руками, по-человечески.

– Здравствуй, дед Ничай.

Поклон.

По сторонам посмотрел, компанию оценил, сел на лавочку. Приглянулась компания. Помолчал и спросил:

– Всё пишешь?

– Да, вот пишу.

– А о чём?

– А куда душа завернёт, о том и пишу. Да вот хотя бы про Пасечку.

– Это хорошо. И на Пасечку чудеса приходят. Любят чудеса Пасечку.

Предлагаю деду Ничаю пива. От доброго пива он никогда не откажется, под пиво и рассказы у деда Ничая складные получаются. Он их сказками называет, но, как он говорит, всё в них чистая правда.

И вот какую сказку он подарил в этот летний вечер.

Лес наш пасеченский в ту пору ох густой был. По прямой, как сейчас, не пройдёшь. А сосны – как корабельные мачты.

Какому такому умнику из начальства пришла в голову блажь…

В общем, разрешили у нас на Пасечке поселиться цыганам. Раньше-то целое дело заводили, если кто без спросу сосну спилит.

А тут – на тебе… Цыганам в лесу место под жильё дали! Вон в Лунёвке целые страны полей не паханных, так нет, их в лес сосновый определили, душонки продажные!

И пошла тут рубка! Ох, одни слёзы. Что взять с пришлого, если наши, и то как временщики живут, то уж эти – басурманы…

Ишь до чего додумались, чтобы фундаментов не делать, они сосны по уровню, в метре от земли пилили. И эти пеньки как фундаменты использовали.

Целый посёлок цыганский на пеньках вырос. Ну и наши, конечно, под цыганскую вакханалию много сосны понатырили.

Да, что говорить, «перестраивать» – не строить. Вот и доперестроились! Одни пеньки кругом!

Знаю, тебе больше про колдунов интересно. Вот я тебе про колдунов и рассказываю. Был у них барон, начальник цыганский. Приходит он как-то ко мне печать на бумагу поставить. Ну я, по заведённому закону сначала к нему – с визитом. Дом у барона большой, с мебелью. А огорода нет и забора нет, да что забора… и туалета нет. Я его и спрашиваю:

– А куда, мил человек, добро своё деваете? Я извиняюсь, какаете куда?

А он мне говорит:

– А мы не какаем, мы говно в себе не держим, мы его людям дарим.

Я потом специально вокруг всё обошёл, нигде цыганского «подарка» не обнаружил…

Так вот, хожу, смотрю я его дом на предмет пожарной безопасности, и в одном чулане заметил я сундук, большой такой сундучище. А на сундуке лежит кто-то под лохмотьями, лежит и постанывает. Спрашиваю барона:

– Болеет кто?

– Да, мать вот расхворалась….

А из-под лохмотьев рука свисает. Старая рука, дряхлая, но на одном пальце вижу – кольцо. Богатое кольцо – целый перстень!

Я барахло от настоящей вещи сразу отличу… От настоящей вещи за версту историей пахнет. А от подделки, как её ни наряжай, а всё как от парникового овоща – ни вкусу, ни запаху, только вид один. И волосы из тряпок этих седые-седые свисают.

Лица не приметил, прикрыто… Ну да ладно. Посмотрел я, замечание про мелкий мусор сделал, печать на бумагу поставил и ушёл. Ты нашу продавщицу, Верку, помнишь?

– Помню, дед Ничай.

– Весёлая деваха была, жалко, что уехала… Она мне рассказывала, что когда ещё маленькой была, то очень боялась лягушек. И считала, что у них за шкафом живёт огромная жаба. И что эта жаба ночью из-за шкафа выходит и сидит, смотрит. И ещё эта жаба себе ходы под каждый дом роет, а когда она надувается, то становится такой большой, что может спокойно проглотить маленького ребёнка. Кто ей про эту жабу в детстве наплёл, Верка не помнит. Ну, у детей свои сказки… Но если бы кому-нибудь пришла бы в голову мысль Верку убить, то лучшего способа, чем сунуть лягушку ей за пазуху, и не придумаешь. А помнишь, какие у Верки волосы были, как вороново крыло, черные! У цыганок таких нет!

– Нет, такого не помню. Она у меня в памяти блондинкой осталась.

– Это она потом блондинкой краситься стала, чтобы седые волосы маскировать. Так вот, ухаживал за нашей Верой парень лунёвский. И какой парень! В плечах широк, а на гармошке играл, что соловей весной… Придёт, сядет на лавочку около магазина и ждёт, пока Вера работу закончит.

Приходит он как-то, а на лавочке кошка сидит. Старая, шерсть клочьями, белая, как лунь. Сидит и так жалобно на него смотрит и мяукает, будто жалуется. Зашёл Тимоха (парня Тимофеем звали) к Верке в магазин, взял рыбки мороженой, колбасы тогда было не купить, и дал этой кошке. Та рыбку эту в мах проглотила и вмиг исчезла.

На другой день приходит Тимофей к магазину, а на лавке опять эта кошка сидит. И так каждый день. Целую неделю он её рыбкой кормил. Шерсть у кошки не клоками, а уже гладкой стала и вроде темнее. Вот в очередной раз купил он ей рыбы, та не сожрала, как обычно, глотом, а деликатно съела и не исчезла. Подняла хвост трубой и пошла медленно.

Захотелось Тимохе узнать, чья это кошка, где она живёт. А та как зовёт. Обернулась, видит, что Тимоха за ней идёт, и повела по тропе через лес, который цыгане ещё вырубить не успели, и привела прямо к дому барона. Кошка в дом, а из дома – цыганка молодая выходит. С тех пор и повадился Тимоха мимо магазина по знакомой тропе к цыганам хаживать. Забросил Верку.

Той и не понять, что случилось…

А мне цыганское дерьмо всё покоя не даёт. А тут ещё письмо от санитарной службы пришло. Про колодцы и допустимые расстояния до туалетов. Мало того, что весь лес вырубили, так они еще срач тайный устроили! Выбрал день и пошёл. Бардака много, но того, чего искал, так и не нашёл. Решил у барона спросить напрямую, по-мужски, куда они свою «большую нужду» прячут.

Подхожу к дому, стучу. Никто не выходит. Спят, что ли. Толкаю дверь, открыто…

И что меня дернуло в тот чулан зайти… Те же тряпки, но уже никто не стонет, лежит и тихо дышит. Рука так же свисает, как в первый раз…. Но рука уже не старая, а кольцо прежнее, и волосы не белые, а тёмные…

Думаю, может, жена барона. Спрашиваю:

– Хозяйка, скажи, где хозяин?

Тишина.

Тогда я подхожу и приподнимаю тряпки с лица… А на меня злыми черными-чёрными глазами глядит старуха… и молчит. Жуть меня охватила… Какое уж тут говно, прости Господи, самому не… Даже не помню, как дома оказался…

Одно понял, что история у нас на Пасечке нешуточная, и колдовством воняет по-живому.

Махнул на ночь шкалик, с тем и уснул.

А Верка тем временем – как цветок сорванный без воды. Вянет прямо на глазах. Как-то в город её вызвали, на собрание по торговой части. А после собрания она решила в кино сходить, развеяться. А фильм интересный, индийский. У них там в Индии любовь в одну серию никак не умещается. Вот Верка и задержалась и опоздала на последний автобус. И чтобы три километра не идти, она и пошла наискосок, через лес. По той тропе всегда народ днём ходит, кому неохота по часу на остановке сидеть.

Луна аж горит. Светло, как днём.

Идёт – дрожит, боязно. Каждый шорох, как последний приговор в жизни. Палку нашла, для защиты… Выходит она на полянку. Свет – хоть газету читай. И видит: на пеньке, у самой тропинки, сидит большая черная кошка. Жуть ещё та…

Тут здоровый мужик сдрейфит. Идёт Вера, а сама про себя молитву читает:

– Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя,

яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

и остави нам долги наша,

якоже и мы оставляем должником нашим;

и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Спасибо, её бабушка научила.

А кошка вдруг на пеньке – дыбом. Хвост распушила. Да как заорёт на весь лес! Верка палку в сторону – и бежать куда глаза глядят. Да обо что-то споткнулась и покатилась кубарем… Наутро Верку нашли без сознания. Она почти добежала до Пасечки. Вызвали скорую, отвезли Веру в больницу, обнаружили у неё перелом левой руки и пальца. Гипс наложили, два дня продержали и отпустили домой. Дома сидеть – тоска ещё сильнее гложет. Так и вышла на работу с гипсом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.