Асфодель, цветок забвения

– Для него? – насупилась Элли.

– И для него, и для нас всех, – мама поставила перед ней кастрюлю с молоком.

Элли разбила туда два яйца и стала болтать венчиком.

– Потише, а то расплещешь тесто по столу, и на блины не останется, – улыбнулась мама и как бы невзначай спросила: – А чего ты сердишься на брата?

– Он мне не верит, – пробурчала Элли, – хотя я ему всегда только правду говорю! И еще орет и психует.

– Ясно-понятно, – не стала углубляться в подробности мама, – разберетесь, значит, сами. Давай кастрюлю. Молодец, хорошо получилось, с пеной. Пышные будут блинчики, как Мика любит.

– С дырками они будут, – пробубнила Элли. – Можно я уроки пойду делать?

– Надо же, ты у меня спрашиваешь разрешения уроки делать? – всплеснула руками мама. – Иди, конечно, радость моя.

Элли забралась на Микину кровать с тетрадками и учебниками.

Уроки она сделала быстро, поэтому через полчаса, освободившись, достала с книжной полки «Урфина Джюса». Этот мрачный, угрюмый столяр был коварный и злой, как колдун из Города Снегов. Он так же хотел захватить власть везде и всюду, точь-в-точь! Элли подумала, что, возможно, его могли бы даже звать так же, Урфином. Хотя вряд ли. У него, наверное, какое-нибудь совсем странное имя. Например, Хорбор. Или Брадбек. Или Грумльдум. Придумать имя колдуну было несложно. Сложно было справляться с грустью. Как там Мика?

Его выпишут, он придет домой, и они обязательно сразу же помирятся, рассуждала Элли. Может, не сразу-сразу, конечно, сначала она еще немного пообижается, а потом расскажет ему все про Город Снегов, и он ей поверит. Как не поверить, если она нашла перо серебряного стрижа? Как не поверить, если за ней, Элли, охотился колдун?

Мика ждет, что она придет к нему вместе с мамой, но она не собирается. Пусть сначала подумает над своим поведением! Пусть поскучает по ней и поймет, что был неправ. Пусть просит прощения, в конце концов!

И тогда она простит его. У него же не все в порядке с головой. И с нервами. Не зря же он в этой «НеРвологии» лечится!

* * *

Мика в это время лежал под капельницей и не собирался думать над своим поведением. Он скучал и хотел домой. Он считал, именно Элли виновата в том, что он валяется тут. Если бы не ее дурацкие сказки, она шла бы с ним тогда из школы, и тот дядька не посмел бы пристать к ним двоим. Он вообще бы им не встретился. Мика не рванул бы к ней на помощь по лестнице и не упал бы. Конечно, что было, то было. Просто у Элли удивительная способность попадать в разные истории, а он, Мика, страдает. Почему ей спокойно не живется?

От капельницы руку тянуло, Мика немного сдвинулся, и что-то кольнуло его в бок. Стараясь не задевать катетер, другой рукой Мика аккуратно достал колючку. Это было сломанное белое маленькое перышко.

Видно, что с крыла, маховое.

По форме и размеру оно было похоже на перо стрижика, который летом жил на их балконе.

Когда заехали в новую квартиру, в первый день, гуляя во дворе, они с Элли нашли стрижа со сломанным крылом и принесли домой. Мама посадила его в коробку и стала звонить знакомому врачу, а стрижик молча бился о стенки.

– Палки от мороженого, быстро! – скомандовала мама. Закончив разговор, она достала зеленку, бинт.

У Элли этого добра было хоть отбавляй. Ей почему-то вечно жалко выбрасывать плоские деревяшечки от мороженого и разноцветные фантики от шоколадок и конфет, поэтому они валяются в ее рюкзаке до тех пор, пока мама не выгребет, чтоб выкинуть тайком.

– Вот видишь, мамочка, не зря я палки собираю! – Элли высыпала на пол содержимое рюкзака.

– Нам нужно две, вымой их хорошо с мылом и посуши феном, остальную красоту собери и выброси, – ответила мама.

Пока Элли сушила палки, мама обработала руки, надела перчатки, взяла стрижика и пошла с ним в ванную. Мика побежал следом и помогал держать, а мама аккуратно разогнула птице крыло. С внутренней стороны оно все было в крови.

– Кошка цапнула, видимо, – сказала мама, промывая рану. – Элли, зеленку!

Стрижик верещал от боли и страха, дергался. Мика и Элли дули на рану, чтобы зеленка скорее высохла. Палки отломили по нужному размеру, чтобы сделать шину на сломанную косточку. Элли фиксировала, мама бинтовала. Наконец, операция успешно завершилась. В коробку положили мягкую пеленку, на нее другую, свернутую гнездышком. Стрижик трепыхнулся в новом домике, повозился лапками немного и уснул.

– Его надо кормить чем-то, – озадачилась мама.

– Я знаю чем! – воскликнул Мика. – Червяками!

– Стрижи насекомых на лету едят, – возразила мама, – надо мух. Червяков если только мелких.

Крыло заживало около месяца, и ежедневно в течение первой недели рана обрабатывалась и снова забинтовывалась. Дети ловили мух, залезали на черемуху под окном, болеющую тлей, собирали в коробочку мелких личинок.

После того лета черемуха излечилась.

В конце августа стриж потихоньку начал снова летать. Мама брала его на руки и подбрасывала. Он летел до черемухи и обратно, потом до соседнего дома, с каждым разом все дальше и выше, радостно крича: «Стр-р-ри-и-и-и-и, ви-и-и-ир-р-р-ри-и-и». Ночевал по-прежнему в коробке, и дети, перед тем как лечь спать, сидели возле него и говорили с ним. Его оперенье бурого цвета отливало зеленоватыми искорками, черные глаза-бусины блестели в темноте, и он слушал детей, тихонько отвечая: «Стри-и-и-и, ви-и-ири-и-и».

И как-то в сентябре стриж не вернулся. Папа предположил, что стриж встретил своих сородичей и отправился с ними на юг. Мама успокоила детей, что весной их любимец, возможно, вернется.

Вспомнив стрижика, Мика загрустил.

Перо в ладони очень походило на перо стрижа формой и размером, но оно было не бурое, а белое с искрой, словно чистый снег на солнце. Птиц с такими перьями Мика не встречал.

А вдруг правда Город Снегов существует?

И что, если тот дядька действительно колдун?

И что, если где-то летают бело-серебряные птицы?

Мика выпрямил стерженек. Надо будет склеить аккуратно, когда вернется домой.

И выяснить, какой птице принадлежит это перо.

* * *

Наконец Мику выписали.

Родители отправились забрать его из больницы, а Элли ждала дома. Когда он вошел, она бросилась к нему как ни в чем не бывало, и Мика, обрадовавшись, думать забыл об их ссоре. Дети обнялись, и мама с папой облегченно вздохнули.

Элли больше ни слова не говорила о колдунах и птицах. Его желание узнать, какой птице принадлежит белое перо, постепенно угасло, и он забыл, куда вообще спрятал подарок сестры.

Наступила зима, и дети ждали первого Нового года в новом городе.

В тот день снег валил огромными хлопьями, словно торопился укрыть голую землю и деревья. Зима выдалась необычайно теплой, снег падал и тут же превращался в грязную кашу. А сейчас даже небо было белым, и вокруг не осталось ничего, кроме этой слепящей белизны.

Под вечер Мика и Элли выбежали во двор.

– Мазила! – захохотал Мика, уворачиваясь от снежков. Убежал за горку и закидал сестру. Она упала на спину. Мика упал рядом.

– Как красиво, – глядя в темнеющее белое небо, прошептала Элли. На ее ресницах не таяли снежинки, волосы, выбившиеся из-под шапки, заиндевели. – Наш город как будто на облаках, как будто…

И замолчала.

– Ты похожа на Снежную королеву, – сказал Мика.

– Я не королева, а волшебница… А помнишь, как мы с тобой зимой убежали из садика?

– Помню, с нами еще Колька удрал. Ты садик ненавидела, а там, по-моему, неплохо было.

– Не, там ужасно было. Лучше бы родители меня на работу с собой брали. Я бы тихо себя вела, – хихикнула Элли.

– Ты тихо не умеешь, – хмыкнул Мика.

– Знаешь, у меня ужасно болит голова весь день и какие-то искры пляшут перед глазами, – вдруг пожаловалась Элли, – сейчас лучше, но все равно не очень хорошо. Пойдем домой.

– Пойдем, – согласился Мика, – только разок прокачусь!

– Не надо, – пробормотала Элли и удивилась, – почему я так сказала? Не знаю, но не надо тебе туда!

– Ерунда! – крикнул Мика и побежал на высокую ледяную горку.

Мика сам не понял, как это вышло, но его резко развернуло, и он ударился о бортик. Во рту стало солоно. Как он умудрился прокусить язык, Мика так и не смог объяснить ни родителям, ни врачу в приемном покое, куда они приехали всей семьей. Кровь не останавливалась, а кончик языка в буквальном смысле болтался. Язык распух, сделали анестезию, и Мика перестал чувствовать боль. Наконец рану зашили, и можно было идти и встречать Новый год, до которого оставалась пара часов. Мика не мог говорить, у него выходило одно мычание, и Элли от этого было грустно и смешно одновременно. На скорую руку накрыли стол, Мике налили супа, и он сидел и печалился, что не может нормально ни есть, ни говорить, при этом первое было гораздо обиднее. Элли тоже ела суп, за компанию.

Под бой курантов папа пожелал Мике ничего не прокусывать и не ломать в новом году, а Элли – учиться хорошо. Все, кроме Мики, закричали «ура». Мама зажгла бенгальские огни и заявила, что на улицу сегодня семейство не отправится, несмотря на ежегодную традицию ходить на городскую елку после двенадцати. Никто не возражал, поэтому все завалились на диван-кровать в гостиной и смотрели телевизор, пока не уснули.

Утром Элли снова пожаловалась на головную боль и «искры». Мама потрогала ее лоб, позвонила знакомому врачу. Элли обследовали совсем недавно, но причину головных болей так и не выяснили. После таблетки боль прошла, но искры не исчезли. Они появлялись тут и там, скакали и веселились, но кроме Элли их никто не видел. К обеду искры, наконец, решили оставить ее в покое. Мика чувствовал себя прекрасно, язык вернулся в прежнее состояние, швы ощущались, но это была ерунда по сравнению со вчерашним вечером. Играли в лото, потом дошли до городской елки, но кататься с горок никто не захотел. Спать легли не так поздно, как в предыдущую ночь, но все равно не рано.

Мике снился какой-то сон-боевик с танками и взрывами, когда вдруг из одного танка вылезла Элли и сказала:

– Проснись! Скорее, скорее, не то ничего не узнаешь!

– Что?! – спросонья заорал Мика.

– Тише! – Элли зажала ему рот ладонью. – Слышишь?

Мика слышал. Мелодия звучала где-то на улице. Дверь на балкон была закрыта, а длинная полупрозрачная штора отчего-то колыхалась, словно чудом отбившаяся от моря волна. Элли подошла к балкону.

– Веришь теперь? Веришь, да? – глаза ее блестели. – Ну, мне пора.

Она завернулась в штору-шлейф и открыла дверь. Холодный воздух вместе с мелодией наполнил комнату.

– Там зима! Мороз! Ты чего?! – Мика рванулся к сестре.

– Нет, нет, Мика! Тебе со мной нельзя! Не сегодня… я должна сначала поговорить с Лазуриной. Обещаю, когда все уладится, я обязательно возьму тебя с собой в Город Снегов!

Мика почему-то послушался и лег в кровать, а Элли вышла на балкон и исчезла.

Утром сестра спросила, что ему снилось, и Мика, глядя ей прямо в глаза, уверенно ответил: «Войнушка какая-то». Элли улыбнулась и больше ничего не сказала.

После этого случая она долго не вспоминала о Городе Снегов, и Мика снова забыл о нем. У Элли все чаще болела голова, и в это время она видела разноцветные искры. В один такой момент она закрыла глаза и ждала, пока искры не исчезнут, но они прыгали, плясали, а через несколько секунд начали склеиваться и в конце концов стали цветным силуэтом. Элли открыла глаза: на месте силуэта был Мика.

Вид у Элли был озадаченный и растерянный.

– Что с тобой? – спросил Мика.

– Все хорошо, – махнула рукой Элли, – голова просто болит немного опять.

В следующий раз она увидела разноцветную маму, потом папу. Постепенно Элли забыла, что такое темно, потому что весь мир вокруг стал цветным даже ночью. Предметы излучали свет: какие-то сильнее, какие-то слабее. Элли нравилось закрывать глаза и смотреть на людей, животных, деревья. Мир с закрытыми глазами был совсем не таким, каким Элли привыкла его видеть.

Пришла весна, и от деревьев, их зеленых листьев и стеблей шло оранжевое свечение. Люди и животные окрасились во все цвета радуги, и Элли было очень интересно почему, но она не знала, с кем поговорить об этом, а Мика явно не понял бы и не поверил, как всегда.

Шли дни, месяцы, Элли мучилась желанием рассказать Мике о своих открытиях и… молчала. В школе она, как и прежде, была хохотушка и активистка, а дома становилась серьезной и замкнутой. На все вопросы отнекивалась и отвечала односложно: да, нет.

Начальную школу Элли закончила на отлично, Мику еле вытянули на хорошиста. Брата во всем сравнивали с сестрой не в его пользу. Потому что кто лучше всех учится – Элли. Кто будет рисовать газету – Элли. А Снегурочка в школьном спектакле? Понятно, Яновская. А кто у нас танцует и поет лучше всех? Она и будет на празднике 8 Марта выступать. Мика же не пел, не рисовал, и вообще никакими талантами не блистал.

* * *

Лето дети проводили порознь. Мика с утра убегал с друзьями на лодочную станцию, где они купались, загорали и играли в волейбол. Элли как-то попросила взять ее с собой, но Мика сказал, что там одни пацаны, ей будет скучно, и что они не очень-то хотят видеть девчонок. Элли не стала настаивать.

Несмотря на то, что в классе она, заводила и активистка, ровно и доброжелательно общалась со всеми, близких друзей так и не обрела. Единственным лучшим другом Элли был брат, но между ними сейчас высились башни Города Снегов.

Скучать, правда, Элли было некогда. Она выходила из дома почти сразу за Микой и шла в парк. Там садилась под липу и закрывала глаза. В разноцветных силуэтах людей она пыталась читать истории, угадывать пол, возраст и с каждым разом делала это все лучше.

По ночам Элли видела Город Снегов и девочку с белыми волосами. И они разговаривали.

– Лазурина, когда я здесь закрываю глаза, я вижу то же самое, что с открытыми, а там, дома, я вижу совсем по-другому, – недоумевала Элли.

– Знаю, – отвечала Лазурина, – ты еще и лечить можешь. И видеть будущее и прошлое. Просто не умеешь пока.

– Как?! Как научиться? – спрашивала Элли.

– А зачем тебе? – эхом отзывалась Лазурина.

– Это же… здорово! – восклицала Элли.

– И все? – усмехалась Лазурина.

– Я очень хочу, – только и могла ответить Элли.

– Одного желания недостаточно, нужно знать зачем, твердо знать, – качала головой Лазурина. – Когда поймешь – скажи, и я буду учить тебя.

Каждое утро Элли просыпалась с одним вопросом: зачем? Если бы поделиться с кем-то этой тайной, если бы кто-то выслушал и понял, возможно, она бы нашла ответ, возможно, Лазурину бы он устроил.

Наконец, Элли решилась поговорить с братом, но днем никак не получалось – он уходил от любой беседы, придумывая разные причины: то он куда-то торопился, то устал, то еще что-нибудь. У Элли оставался только один способ застать его врасплох и вызвать на разговор.

Той теплой июльской ночью Мике снилось, что он едет в поезде к морю. Летели мимо дома, реки, мосты, леса. И вот, наконец, самая главная остановка, Мика вышел из вагона, его обдало жарким ветром, который прошептал в уши голосом Элли: «Просыпайся, пойдем со мной!»

Она вдруг оказалась рядом, и он впервые за последние полгода не разозлился, что она рядом, напротив, он был рад, словно не видел ее все это время. Словно они не были постоянно бок о бок друг с другом, не жили в одной комнате, не сидели за одним столом на кухне и за одной партой в школе. Он видел море вдалеке и не мог вспомнить, почему они с Элли не общались, глаза защипало от соленого воздуха или от внезапных странных слез, и он готов был обнять и расцеловать ее.

Она сама обняла его и сказала:

– Пойдем, я познакомлю тебя с Лазуриной. И расскажу кое-что по дороге.

– Пойдем лучше на море, я на море ехал, – возразил Мика.

– Сначала со мной, а потом море. Я так долго ждала, ну пожалуйста, – попросила Элли.

– Ладно, – нехотя согласился Мика, – пошли.

– Нужно спеть песню Лазурины. Она ее специально для меня… для нас придумала.

Элли взяла его за руку и тихо запела:

Фата Моргана, далиНам освети,Чтобы мы не терялиВ небе пути.Фата Моргана, знаю,Будешь добра,Мы гуляем по краюНочь до утра.Думаешь, это снится,Но ты не спишь,В небе летает птица,Наш белый стриж.

Дальше слова стали шумом, у Мики закружилась голова, и он словно провалился в яму, а потом резко взмыл вверх. Ему показалось, что он стал легким, как пух. Мыслей не было, и несколько секунд вокруг была тьма, он висел в ней, словно в невесомости, а потом вдруг увидел, что снова стоит рядом с Элли, но не у моря, а в их комнате.

– Слышишь? – спросила она.

Он слышал. Мелодия, похожая одновременно на пение птицы и шум дождя, лилась откуда-то с улицы. Элли взяла его за руку и повела к балкону. Штора из поблескивающей в свете луны органзы взлетела к потолку и повисла на невидимом крючке. Широкая лестница, по которой могли подняться двое, начиналась с пола балкона, ступени были в точности, как говорила Элли, – прозрачные, и в каждой была будто встроенная лампочка: они светились изнутри. Ступени пели. Элли и Мика, не сговариваясь, встали на первую, желтую.

И тут откуда-то выпорхнул белый стриж.

– Стри-и-и! Стрии-и-и-и! – поздоровался он, кружа над детьми.

– Элли, это же наш стриж, которого мы вылечили, – удивился Мика, – помнишь? Только почему он белый?!

– Да, наш стриж, я тебе хотела рассказать, но ты тогда не слушал, – ответила Элли и вздохнула: – Я тебе его перо принесла, а ты сломал.

– Это было сто лет назад, ладно тебе, – Мика протянул руки, и стриж опустился к нему в ладони.

– Он белый, потому что живет теперь в Городе Снегов, там все белые, и он такой стал, – объяснила Элли. – Он не смог догнать своих, когда они полетели в теплые края. И его подобрала Лазурина. С ней он и остался. А в тот день он предупредить меня хотел о чем-то плохом – о том, что колдун рядом. Вот, перо потерял, я нашла. Помнишь тот день, когда ты упал?

– Стри-и-и, тири-и-и-и-и-и! – стриж взмыл в небо, зовя детей за собой.

Элли прошептала:

Брат, не надо бояться,Триста шаговБудем мы подниматьсяВ Город Снегов.

– Я не боюсь, Элли. Почему триста? Ты считала? – усомнился Мика.

– Считала. Потому что страшно смотреть вниз, а когда считаешь, не думаешь о плохом, – ответила она, – но сейчас мне уже не страшно, так что я просто иду.

– Ладно, пошли, – заторопился Мика. Ему не терпелось увидеть то, о чем столько раз рассказывала Элли.

Они стали подниматься по лестнице, и ступени тонули в облаках, подсвечивая их. Стриж то кружил над их головами, то исчезал. Они поднимались все выше и выше. Потом облака расступились, и впереди раскинулось огромное поле с пушистой белой травой и серебряными цветами, точь-в-точь как рассказывала Элли. Вдалеке было что-то зыбкое, похожее на город, над которым шапкой стояли облака. Мика и Элли направились к нему и шли, пока не оказались у высокой стены, сделанной из непрозрачного белого стекла.

– Стучи, – Элли кивком показала на блестящую серебряную дверь.

Мика потянулся, чтобы достать большое витое кольцо, и оно обожгло его пальцы ледяным холодом.

– Уф! – воскликнул он, отдернув руку. Задышал на пальцы, отогревая.

– Стучи, – повторила Элли, – не то проторчим тут всю ночь.

Мика еще подышал на ладонь и решительно схватился за ручку. Там-бам – глухо отозвалась дверь, а Мика взвыл от боли, затряс вмиг замерзшей по локоть рукой.

– Молодец, – похвалила Элли, – теперь подождем. Нас услышали.

– Откуда ты знаешь? Может, тебе тоже постучать? – поинтересовался Мика.

– Так я ведь часто бываю тут, – напомнила Элли, – точно тебе говорю, услышали. Одного раза достаточно. Я когда первый раз пришла, долбилась-долбилась, руки отморозила, а мне объяснили потом, что все слышно сразу.

– Ясно, – усмехнулся брат, – ладно, подождем.

И он присел было на приступок у стены, но тут же отпрянул.

– Тут все ледяное, что ли?!

– Не все, – ответила Элли, – это просто первый уровень защиты.

– Сколько их вообще? – спросил Мика.

– Я знаю три, но их больше, – Элли смотрела вверх, – там второй уровень, облака. Они всегда над Городом должны быть.

– Зачем? – удивился Мика.

– Затем, что если будет яркое солнце над Городом, жители ослепнут, – объяснила Элли, – они белые-белые. Им нельзя на солнце долго быть, обгорят и зрение потеряют. И Город сам по себе разрушится и исчезнет, а с ним все его жители. Лазурина так говорила.

– Ночью же нет солнца. Ночью-то зачем облака?! – заметил Мика. – Они никогда звезды не видят?

– Нет, не видят, – ответила Элли, – но некоторые выходят за пределы Города по разным делам и тогда видят звезды. А над Городом всегда облака. Так надежнее. Ведь если кто-то захочет причинить жителям вред, он найдет способ включить яркий свет и ночью.

– Понятно, – согласился Мика. – А еще какая защита есть, подземная? В смысле подоблачная?

– Ага, – кивнула Элли, – смотри!

Ворота становились бледнее, бледнее, пока совсем не исчезли, и открылся Город, переливающийся и мигающий, словно наполненный тысячами светлячков. Так казалось из-за искрящихся крапин белого камня, которым были облицованы дома. За домами виднелись высокие башни с серебристыми шпилями.

Мика с удивлением смотрел на Элли: вместо ночной сорочки на ней было платье из легкой ткани, похожей на штору в их детской. В волосах – крошечные белые цветы. На ногах – красные атласные балетки.

– На себя посмотри, – улыбнулась Элли, перехватив взгляд брата.

Мика опустил взгляд и увидел светло-коричневые замшевые брюки вместо пижамных штанов. Вместо футболки – белый пиджак. И обувь под стать: мягкие бархатные ботинки.

– Ты прямо юный принц, – довольно произнесла Элли и повела его по гладкой мраморной брусчатке сквозь узкие переулки между домами.

Шаги звучали шелестом крафтовой бумаги в полной тишине Города, погруженного в глубокий сон.

Брат и сестра вышли на круглую площадь, в центре которой возвышался дворец с четырьмя башнями. Казалось, дворец парил над площадью, так легки и изящны были его линии. Белое каменное кружево фасада звало взгляд вверх, туда, где над острыми куполами крыши сияли шпили. На одном из них сидел белый стриж. Витые колонны у входа во дворец расступились, дверь распахнулась, и дети вошли в зал, где внутри стеклянного озера пола плавали серебристые змейки. Во всю стену был огромный витраж с двумя фигурами: женщина в синем платье с белыми птицами и диадемой и мужчина с кривым носом в сером одеянии. В центре зала висело большое пушистое облако.

– Мы здесь, почему ты не встречаешь нас, Лазурина? – спросила Элли.

– Потому что сегодня моя мама умерла, – ответило облако. Голос показался Мике очень знакомым.

– Как же так? – воскликнула Элли. – Она не могла умереть, она – волшебница!

– Волшебницы тоже умирают, – отозвалось облако, – мой отец оказался сильнее.

– Не может быть! Что теперь будет? – Элли еле сдерживала слезы.

– Эй, только не разрыдайся! – сердито крикнуло облако. – Прекрати сейчас же. Ничего не будет. Они сражались за пределами Города и поубивали друг друга. Теперь я одна. И королева, судя по всему.

– Ты же не видела, как все было, откуда ты знаешь, что они оба погибли? – возразил Мика.

– Оттуда, – зло ответило облако, – я была на стене и смотрела, вот откуда. Они бились всеми возможными и невозможными способами, пуская друг в друга молнии и ледяные стрелы. В итоге убили друг друга своей ненавистью.

– Какой ужас… как жалко, – сказала Элли.

– Да ладно, этим должно было все закончиться, и я попрощаться не успела, ты же знаешь, после смерти наши жители просто исчезают… Тают в воздухе. Сначала Моргана исчезла, а через несколько секунд Хорбор, я так же исчезну, когда придет время.

Облако качнулось, и из него вылезла девочка.

У нее была молочная кожа, белые волосы, брови, ресницы и светло-голубые глаза. Несмотря на то, что Мика эту девочку ни разу не встречал, и вообще никогда не видел людей с подобной внешностью, блондинка кого-то ему напоминала.

– Лазурина, – она протянула ему руку, и он пожал ее, – дурацкое имя, не правда ли?

– Нормальное, – пожал плечами Мика, – у нас в классе вообще Евграф учится.

– Евграф, может, и учится, а Лазурин ты точно до меня не встречал, – заметила она, – а если сокращенно – Лала. Как тебе, нравится?

Элли усмехнулась. Лазурине Мика был явно симпатичен.

– Если тебе нравится, могу звать Лалой, – отозвался Мика.

– Значит, теперь все войны кончились и вам нечего бояться? – прервала их увлекательную беседу Элли.

Лазурина ответила:

Враг нам невидим, он намНеощутим,Город наполнен звоном,В Городе дым.Здесь происходит что-то,Это – беда,Облачная пехота,Льется вода…

– Но ведь самый злой враг убит, ведь именно его больше всего боялись жители Города! – возразила Элли. – Какая пехота, какая беда?

– Колдун убит, но и Моргана тоже погибла, – ответила Лазурина, – и они оба были моими родителями. Значит, во мне есть и добро, и зло. Мне нужно быть осторожной. К тому же неизвестные враги могут появиться внезапно, мама говорила: «Никогда не знаешь, откуда придет беда, поэтому надо всегда быть готовым к бою».