Где живёт ведьма?

Консьержка, естественно, по секрету, сплетни она ненавидит, как и я, сказала мне, что это довольно известный юрист в нашем городе: очень приятная молодая женщина! И даже как-то раз она помогла какому-то соседу совершенно бескорыстно превратить его гараж на одно машиноместо в магазинчик с цветами. И, знаешь, эта ведь юристка наша вынуждена делить жилье с престарелым отцом, который тоже известный в прошлом юрист, но, мы же понимаем, что молодой женщине тяжело выслушивать его старческие размышления о том, какая молодежь пошла: проводит все вечера в ночных клубах!

И вот я снова с утра еду с этой юристкой в лифте и вдыхаю запах дорогого парфюма. Юристка живёт на последнем этаже, и мне вдруг хочется спросить ее: как? Как она не испытывает ужаса оттого, что над нею целый космос, а под нею бездна?

Обычно на летние каникулы я ездила с родителями на море, но теперь я взрослая, живу отдельно и поэтому освобождена от этой тяжкой повинности.

Нет, я обожаю море, люблю своих родителей, но я с огромным облегчением в этот раз произнесла в трубку: «А, нет, спасибо, вы теперь уж как-то без меня!». Я не услышала слов огорчения от мамы. И даже мне показалось, где-то на заднем фоне отец произнес что-то, вроде, «ну вот и славно!».

Как бы там ни было этим летом я хотела бы на море, но с Ритой и даже с ее братом Артёмом. Когда он отвлекается от телефона, что случается катастрофически редко, с ним можно очень даже хорошо посмеяться и отвести душу. Проблема была только в том, что у Риты денег на море не было. Не у всех же есть такие благополучные родители, как у меня…

Все лето Рита планировала работать. Она понабрала клиентов, у которых имелись различные психосоматические расстройства, и вела их с использованием средств современной связи. Страждущие консультаций Риты сидели по другую сторону экрана и плакались ей на свою жизнь.

Рита хотела подзаработать за лето для того, чтобы оплатить наем жилья хотя бы на полгода вперёд. Жить под чужой крышей и всегда знать, что в любой момент тебя могут выставить на улицу – это та ещё нервотрепка. Но Рита справляется. Иначе зачем она изучает психиатрию, все эти неврозы и мании, суицидальные наклонности и задержку в развитии.

Рита страстно влюблена в само учение, в ее квартире все обозримые пространства заполнены книгами, конспектами, специализированными журналами. Рита из тех, кто копит деньги для того, чтобы купить редкое издание гуру психиатрических наук.

Я даже немножко ей завидовала, ну, может быть, и не немножко. Она нашла дело своей жизни, а я – нет. Но у меня есть свое жилье. Мои родители оформили все документы, и мы теперь с ними в расчете. Я отдельно, они отдельно. Не знаю, кто из нас больше счастлив случившейся сепарации. Отец, наверное. Он как отложил ремень для воспитания моего послушания лет десять назад, с тех пор снял с себя всякую ответственность за мой моральный облик.

Я не в обиде, у меня и так несколько шрамов на спине, которые не скрываются лямками от любых купальников. Спасибо, папа. Интересно, когда мы вместе ездили на море, он отводил глаза от меток своего воспитательного рвения на моей коже?

Я не совсем прожигаю жизнь. Я учусь в университете. Думаю, что это немало, но и немного, если я учусь так, как я учусь. Поэтому я взяла на лето дополнительное задание. Наша кураторша даже переспросила, понимаю ли я во что впрягаюсь. Конечно, понимаю, ответила я. Впереди три месяца в городе. Мы с Ритой договорились ездить на местную речку пару раз в неделю, что мне ещё делать все лето? Ни родителей же навещать? Им и без меня тошно. Друг с другом, я имею в виду.

Я, вообще, не понимаю, как они до сих пор не разбежались? Хорошо, раньше связующим звеном было дикое желание матери завести ребенка, которое закончилось приобретением меня из дома малютки. Родные родители от меня отказались. Поэтому мои приемные родители получили меня и связали свой шаткий брак на двадцать лет. Теперь-то их что держит друг подле друга? Надеюсь, не абсурдное желание увидеть внуков и протянуть к ним свои плотоядные щупальца? Уж свою кровиночку я никому не отдам. Хотя, о чем это я? Вроде бы и детей иметь я не собираюсь, ну да ладно…

Так вот о моем университетском задании. Я подрядилась узнать всю подноготную любого отдельно взятого здания. Поскольку ездить я далеко никуда не собираюсь, дом, выбранный мной для задания, вполне удовлетворяет меня. Это мой дом!

«Здравствуйте, я Маша, и мне нужна вся проектная документация по этому дому!» – нет, это глупо… «Здравствуйте, я студентка с архитектурного факультета и у меня задание…» – тоже как-то не так. В общем, я взяла свой студенческий, а заодно и квитанцию об оплате коммунальных услуг и отправилась в нашу управляющую компанию, которая, благо, находилась на первом этаже нашего же дома. Стеклянные двери со множеством отпечатков пальцев, не скрывали от меня ряды стеллажей с папками документов, двух сотрудниц бухгалтерии, принимающих оплату наличными, и моего соседа с последнего этажа, пожилого юриста, а по совместительству отца той усталой женщины, которая по утрам возвращалась домой из ночных клубов.

Юриста звали Павел Семёнович. Было ему под семьдесят, я думаю. Он был седовлас, опрятно одет, в светлой рубашке с коротким рукавом и в льняных брюках. Павел Семёнович стоял возле стола, за которым сотрудница пересчитывала на калькуляторе, сколько дать ему сдачи. Я прямо предчувствовала, что пожилой юрист что-то сейчас скажет и дождалась неизменной фразы о том, что раньше считали быстрее и в уме. Фраза была сказана недовольным тоном и громогласно. Подозреваю, что Павел Семёнович был глуховат. Могу себе представить, как повезло дочери Павла Семёновича.

Бедняжка каждое утро объясняет тугоухому отцу, где она была и что делала. Естественно, была она на деловой встрече, а обсуждала детали юридической сделки. Ну да ладно, в каждой избушке – свои погремушки. Какую семью не возьми, из мне известных.

Даже, если там все весело и благополучно на первый взгляд, то это не гарантия существования подводных камней и губительного болота. Примета есть, когда чаще обычного начинают выставлять милые фотки влюбленных в социальных сетях, значит, дело близится к разводу. Частые демонстрации нежных чувств – что это, как не попытка заручиться тайными силами? А по мне, так это, наоборот, прямой путь к разрушению шатких отношений.

Завистливых людей полно, я, кстати, и себя к таковым причисляю. Но, если я и кидаю завистливый взгляд на красивых телом и лицом людей, то сама себя одергиваю. Красота, как и богатство обязывает, а если с такими достоинствами неправильно обращаться, то ещё и развращает. И к тому моменту, когда красавец или красавица научаются использовать свои внешние атрибуты, вдруг эти самые атрибуты стареют, сморщиваются, исчезают…

Может, поэтому так часто бывшие красотки спиваются? Вот, допустим, Ритина мама. Надо спросить, красоткой ли она была? Если Рита вся в маму, то может и так. Рита довольно привлекательная, но при одном взгляде на нее сразу понятно, Рита человек строгий, зажатый, вдумчивый. Рита изучает душу человека, потому что сама не может разобраться в своей. Она сама мне так говорила, что в психологию идут люди с большими тараканами в голове. Благополучному человеку, а много ли таких, вообще не интересны и пугающе отвратительны всякие фобии, отклонения и расстройства. Рита, вроде, и не имеет таких или научилась успешно с ними справляться, в том числе и благодаря своему учению.

У меня тоже вроде никаких фобий. Хотя… Я что забыла, как сегодня ночью моя подушка упала с кровати? Я была уверена, что она скатилась! Кровать словно накренилась на долю секунды, как и все предметы в комнате. Рита предлагала мне выписать через знакомого психиатра снотворные или свести с сомнологом, но что-то противится во мне. Подумаешь, сон не спокойный. Жизнь такая, сплошные стрессы!

Павел Семёнович оплатил свою квитанцию, потом долго складывал и ее, и деньги, я уже, даже, вежливо кашлянула, но потом вспомнила, что юрист глуховат, и мое покашливание все равно не услышал. Зато услышала девушка, принимавшая оплату, она подняла на меня глаза. Я стала ей объяснять, что мне нужна проектная документация, что я студент, что я живу в этом же доме, и ничего, поэтому, страшного с документами не случится.

И, видимо, девушке настолько надоел до сих пор стоящий возле ее стола Павел Семёнович, что она с радостью встала и отошла к стеллажам. Через мгновение сотрудница подала мне три пухлые папки и велела написать расписку.

Я отошла к подоконнику и что-то накарябала на пустом бланке управляющей компании, потом ещё оплатила и свою квитанцию, а юрист все не уходил. В итоге мы с ним вдвоем в лифте поднимались. Он на меня пристально смотрел, как будто хотел о чем-то спросить. Когда я вышла на своем этаже, Павел Семёнович дальше не поехал, он застопорил дверцы лифта кнопкой и трогательно похвалил меня за рвение к учебе даже на период каникул.

А я-то гадала, чего он топчется в управляющей компании! Оказывается, он слышал, зачем мне эти документы, и решил выразить мне свое восхищение. Я подумала, что сейчас он начнет сравнивать меня со своей дочерью не в пользу последней и поспешила уйти. Ненавижу такое! Знал бы этот Павел Семёнович, куда я сунула те три пухлые папки!

Болото – это и не суша и не вода. Его трясина может оказаться последним, что увидел перед своими глазами умирающий человек. Эта магическая субстанция отличает живое существо от мертвого предмета.

Если мяч попадет в самую середину трясины, ничего с ним не случится, будет себе лежать ярким пятном среди болота. А вот ребятенок или взрослый, полезший спасать свое имущество, практически обречен. Трясина безошибочно определит свою жертву и медленно, мучительно медленно, но верно затянет человека в свою пучину.

Каким же интеллектом обладает такое нелепое образование на лице нашей планеты, как болото? Как оно определяет, кому жить, а кому сгинуть? Все дело в движении. Даже в таком лёгком, как движение тела при дыхании.

Нельзя притвориться мертвым, чтобы спастись. Вы все равно дышите, а болото и перепады давления внутри его толщи, выдадут вас. Если при попадании в трясину вы начнёте нервничать, суетиться, активно двигаться, то ваш конец придет быстро. Продлить свое существование в ожидании помощи можно. Но для этого нужно редко и неглубоко дышать и не шевелиться.

Ага, а вы попробуйте редко дышать в одном темпе, когда вас охватывает не только паника, но и трясина! К чему это я про болота? Да, вот начала изучать почвоведение. Ну, как изучать? Включила телевизор, а там про выбор почвы для строительства домов, про осушение болот, про сейсмоустойчивость. Это ж моя тема! И вот зависла. Полезла в интернет. Сижу там читаю, как люди в болотах гибнут. Оно мне надо?

Мне нужно убить сегодняшний день просто, чтобы дождаться завтрашней поездки на речку. Рита обещала, что у нее завтра появится долгожданное окошко между ее пациентами-клиентами, так что я жду-не дождусь завтра.

Я вышла на свою просторную великолепную лоджию и обвела глазами окружавшие меня дома. Мне представилось, что я нахожусь на верхней палубе огромного лайнера, а вокруг меня – болото, тьфу, океан! Стекла окон в домах освещены солнцем, и пусть это будут блики на поверхности толщи вод спокойного океана. Облака на небе пусть это будут рыбы в воде. А дети на площадке перед домом пусть это будут кораллы и водоросли. Среди одного «коралла» я разглядела Артемку, который согнулся в букву «z» со своим смартфоном. Со всех сторон его окружили «водоросли».

Вижу я, что над головой Артёмки вьется дымок. Курят! Сто процентов! И у меня прямо горло чешется крикнуть с девятого этажа, чтобы они перестали травить свои лёгкие, а лучше бы взяли книжку бы да почитали. Потом я вспоминаю себя. Ну, курила, ну, книжек не читала. Зато теперь! Никаких сигарет и море книг.

Я оглядываюсь на комнату, где валяются учебники вперемешку с журналами, на обложках которых длинные девицы в причудливых одеждах. Мне становится жутко скучно, и я понимаю, отчего мои родители были так строги со мной. Им тоже, наверное, было скучно. Лучший способ развеяться для них был, а, особенно, для отца это мое воспитание. И полезно, и время убивает.

Нет, не пойду я к Артёмке. Пойду что-то приготовлю. Я, кстати, готовлю превосходно. Мне удаются любые блюда, торты и супы, пирожные и заливное. Жаль, только, что готовлю я исключительно редко. Ленюсь. За качественно и вкусно приготовленную еду меня дома никогда не хвалили. Отчего-то считалось, что это встроенная в меня функция, которая вдруг проявилась, ну и ладно. Все равно она не затмевает всего моего непослушания и отвратительного независимого характера.

В моей квартире всегда чистые полы и пустой холодильник. У меня прямо бзик, чтобы пройти по полу босыми ногами, чувствуя его гладкость, и чтобы к стопам, не дай бог, не прилипла бы какая-то соринка. Рита говорит, что это один из звоночков ОКР, то бишь обсессивно-компульсивного расстройства, когда человек трёт до крови руки, добиваясь стерильной чистоты.

Но с другой стороны меня вполне уравновешивают наваленные беспорядочной кучей книги, конспекты, журналы и учебники. Как тебе такое сочетание, Рита? Я взглянула на люстру. Слава богу, последние дни она не качалась, и ее стеклянные завитушки и висячие элементы не тряслись с мелодичным предвкушением падения на пол. Артёмка сказал, что пятно у них на потолке тоже исчезло, вероятно, впиталось в мертвый бетон…

Пожалуй, можно собрать сумку для завтрашней поездки на речку. Некоторые не любят купаться в пруду или озере, заявляя об опасностях стоячей воды. А я, например, робею перед речкой, а, ну, как течением унесет в неизвестные дали. То ли дело пруд с болотистыми краями, в которых своя тайная жизнь: лягушки, камыши, ужи. Тут никуда не денешься. Только на дно. Плаваю я отменно, так что это мне не грозит. Я вспомнила вдруг передачу о почвоведении и подумала, куда же деваются все тайные обитатели болот, когда их осушают для освоения новых земель и строительства домов?

Ночь я спала спокойно, может, благодаря тому, что переместила подушку на кровати так, чтобы спать головой к двери, а не ногами. Я даже не помню, кто мне так советовал. Мама? Навряд ли. Для нее главное было, чтобы постельное белье было накрахмалено, отутюжено и холодно, словно простыни в детском доме.

Я совершенно не помню дом малютки, что и немудрено. Меня забрали оттуда, едва я начала узнавать руки той медсестры, которая меняла мне пеленки, профессионально поворачивая мое крохотное тельце из стороны в сторону. Что ж, мне повезло, в отличие от миллионов детей, которых не забрали к себе страждущие и не могущие родить собственного малыша.

Бедняги не знали заботливых родителей, которые смотрят тебе в рот, когда ты им что-то рассказываешь из своего детского, несерьёзного. Впрочем, я тоже не знала. Мама моя страдала мигренью и поэтому всегда просила меня перестать тараторить. Отец очень много работал, чтобы у меня были нарядные китайские платья, так что ему было тоже не до моих рассказов. Зачем я их вспомнила? Мне достаточно того, что они мне переводят оплату за коммунальные услуги и покрывают мои другие расходы, пока я не работаю. У Риты и такого нет. Ей приходится и учиться, и работать, но она все равно довольна. Ведь она работает в той же сфере, которую страстно изучает. В отличие от меня…

Как я уже и говорила, мой холодильник вечно пуст, но не оттого, что я не готовлю, а оттого, что я готовлю чертовски вкусно. Просто пальчики оближешь! Соответственно, я самолично все и съедаю, хотя в последнее время мне активно помогает Артёмка.

Вечером мне приходится частенько относить свои кастрюльки в квартиру Риты, потому что её младший брат пишет мне слёзные смс-ки о том, что ее готовка сведёт в могилу кого угодно.

Я взяла свой кошелек, в котором гордо расположилась не только одна сотенная бумажка, но и тщедушная с виду пластиковая карта. Мои родители скупы на любовь, но не на откуп от нее. Так что я могу смело выбирать продукты в магазине не в зависимости от цены, но от качества, от свежести, от нужности. Сегодня я планирую сотворить окрошку. Классическую, как положено. Эксперименты на кухне могут задержать меня, а мне сегодня лень. Хочу приготовить, отнести подружке и лежать ноги кверху. Такой у меня сегодня план.

Но планы рушатся. Я выхожу в подъезд, перед этим бросив мимолётный взгляд в окно. Как всегда, на секунду удивляюсь, господи, вот же занесло меня на такую верхотуру! В подъезде я нажимаю на кнопку вызова лифта и жду. Я ни о чем не думаю, барабаню ногтями по стене, потом переминаюсь с ноги на ногу, поправляю волосы, хожу из угла в угол. Потом до меня доходит, что лифт уж очень долго не подъезжает к месту моей дислокации. Я уже чувствую, как желание творить на кухне, медленно покидает меня. Но где же лифт?

Прислонившись ухом к блестящей двери шахты, я не улавливаю ни звука. Он стоит! Он где-то застрял! И я надеюсь, что пустой. Потому, что, если он не пустой, то мне страшно. Это же один из худших кошмаров моего воображения: застрять в кабинке, подвешенной над пропастью!

Я выхожу на лестницу и спускаюсь вниз пешком. Слышу, как этажом ниже кто-то стучит по ступеням. Ускоряю шаг. Ага! «Юристова» дочка! Она тоже спускается. Я смотрю ей в спину, женщина оглядывается и здоровается. Надеюсь, я не слишком напугала ее, хотя по ее взгляду и не скажешь.

Вроде, я причесана, нормально одета, на бродягу не похожа, но у в глазах ее мелькнул ужас. Читала на ночь бытовые примеры из уголовного права? Наверное, в приглушенном свете лестничного пролета всякое может померещиться. Но я прекрасно вижу, кто передо мной. Обыкновенная, ничуть не страшная, а симпатичная, умная женщина высокого роста, с белыми крашенными прядями на русой голове. Ее жидкие волосы, конечно, не чета моим рыжим вихрам, густым и своенравным.

Юристка спускалась медленно и аккуратно. Она была на головокружительных шпильках, так что понять ее походку можно. Я думала сначала ее обогнать, но потом прониклась темпом ходьбы и тоже стала чинно переставлять ноги. Юристка спросила меня с какого я этажа и посетовала, как же она будет возвращаться вечером, если лифт не починят. Я, кстати, тоже испугалась, хотя мне и подниматься не до шестнадцатого этажа, как ей.

Мы продолжали спускаться в молчании. На некоторых этажах в дверях, выходящих на общую лоджию, были стекла. Сколько этажей мы спустились, а все также через стекла виднелось голубое небо и облака на нем. Я спросила, не боится ли юристка высоты. Она покачала головой и добавила, что не смогла бы жить на первом этаже, потому что это исключает видимость обособленности.

– Я и так живу, наверное, вы знаете, со своим отцом. От него не укрыться. Сколько себя помню, ему всегда нужно знать, где я была, что я ела и над чем сейчас работаю. Мой отец очень дотошный, и с возрастом это усугубляется…

Я спускаюсь себе и слушаю, слушаю, удивляясь той степени откровенности, с которой иногда люди рассказывают о себе. Думаю, я бы так не смогла. Даже Рите приходится вытаскивать из меня клещами разнообразные подробности. Но Рита профессионал, а я – предмет ее дипломной работы.

Мы все спускаемся и спускаемся. Кажется, юристка, вообще, не обращает внимание на то, что спуск наш давно превратился во что-то немыслимое. Сколько же ступеней мы уже преодолели, а лестница все не кончается! Это уже ненормально! Я смотрю под ноги, мне трудно идти. Такое ощущение что мои ступни оплетают лианы или веревки. Даже виднеется какая-то темная жижа, субстанция, которая мешает быстро идти. Мне хочется присесть, чтобы посмотреть на поверхность ступеней, ведь эта субстанция уже лижет мои щиколотки, но я боюсь не успеть за юристкой и остаться одной в этом полутемном подъезде с бесконечной лестницей. А юристка все шагает, не замечая, что ее шпильки тоже потонули в зеленоватой жиже. Они уже не стучат по лестнице, а отрываются с грубым причмокиванием от ступеней. Она что слепая и глухая?

Мне стало все тяжелее переставлять ноги. Я схватилась за поручень и остановилась, чтобы перевести дух. Я чувствовала, что зелёная пластилиновая жижа стремится проникнуть внутрь меня. Юристка обернулась.

– Почему вы остановились. Устали? Какая молодежь слабенькая пошла, – она проговорила это тоненьким елейным голоском, всячески намекая на то, что это шутка.

– Вы что не видите, что с нашим домом что-то не так?

Юристка удивлённо посмотрела на меня.

– Мы, вообще, на каком этаже? – я настойчиво указывала ей на странности, которые она упорно не замечала.

Юристка кивнула на цифру в рамочке, висевшей чуть выше моей головы. Я уверена, что этой рамочки секунду назад не было. На рамочке красовалась цифра девять. Мой этаж… Не верю! Я так долго иду, а до сих пор не спустилась даже на один лестничный пролет? Я сглотнула. Меня мучала жажда. Юристка выжидательно смотрела на меня. От неловкости мне ничего не пришло в голову, как спросить ее, не занимается ли она поиском настоящих родителей усыновленных детей. Ну, правда, зачем мне это? Но все лучше, чем продолжать пялиться на цифру девять в рамочке, которая подсвечивается ночами нежным зелёным цветом.

Юристка хмыкает:

– Вообще, я занимаюсь больше недвижимостью. Так-то… Но Павел Семёнович, мой отец, раньше не брезговал поисками частных лиц. Он, конечно, стар, но я уверена, что такое задание его бы взбодрило.

– И он отстал бы от вас? – меня озарила догадка.

Я даже на мгновение забыла, насколько ненормально все происходящее. Юристка рассмеялась. Я заметила на ее лице тонкие морщинки, в которые залез тональный крем. Макияж был безупречным. Все на своих местах: вытянутые черные реснички, отделенные друг от друга дорогой щёточкой туши, жирная красная губная помада, не имеющая шансов расползтись по лицу, благодаря четкой линии карандаша для контура губ. Эх, я крашусь неуклюже и не понимаю назначения многих современных прибамбасов.

Ну так что же – спускаемся дальше? Вот восьмой этаж, седьмой и скоро, слава богам, первый, а здесь тяжёлая железная дверь, я толкаю ее, чтобы уже поскорее увидеть дневной свет, а дверь не поддается. Мгновенно по спине пробегает холодок. Юристка стучит по бетонному полу своими шпильками, подносит чип к двери. Дверь «дзинькает» и ожидаемо открывается. Я совсем забыла про чип! Юристка выходит на свет божий.

– Ну так что, развлечем моего старика? Пусть поищет родителей? Кстати, чьих? Ваших?

Я зашла в сетевой магазин возле нашего дома и накидала в корзину продукты. Стою на кассе и вспоминаю рецепт. В принципе, на кухне я обычно творю без всяких рецептов и правил. У меня это здорово получается. Я что-то добавляю, чего-то у меня нет из классического способа приготовления, и я смело заменяю продукты.

Ещё на кассе я мысленно вижу себя возле плиты. Вот я беру щепотку какой-то приправы и добавляю ее щедрой рукой в кипящее варево. Как-то ведьму мне напоминает это зрелище! Ещё эти мои волосы распущенные и слегка спутанные рыжими жесткими кудрями нависают над огромной кастрюлей.

Так, стоп! У меня нет огромных кастрюль, поэтому мысленный образ, вдруг пронесшийся перед моим внутренним взором, это не про меня, а из какого-то мультика или фильма.

Так что, я оплачиваю свои покупки, отчаянно шуршу пакетом, чтобы он раскрылся, а он, конечно, лоснится и не раскрывается. Кассирша сжалилась надо мной, и опытными быстрыми пальцами раскрывала мой пакет и даже сложила туда покупки. Определенно, эта милая женщина заслуживает моей окрошки, которую я намереваюсь приготовить! Я снова подхожу к своему подъезду и от страха чувствую, что ноги мои не идут. Даже если лифт не починили, ничто меня не заставит вновь оказаться на лестнице.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ХРОНИК ПАДЕНИЯ НАШЕГО ДОМА

Вот так живём-живем, а забываем, что наш дом та ещё Пизанская башня. Знаю одно, лестницу теперь я боюсь, поэтому стою на первом этаже с пакетом из магазина и спокойно жду лифт. Не люблю ездить в кабинке с целым табором соседей. Радуюсь тишине, так как велики шансы подниматься на свой этаж в одиночестве. Только легкий скрип лифтового крепления где-то высоко. А, нет… Слышу до боли знакомый стук ортопедических ботиночек. Неужели?

Я резко оборачиваюсь. Ну, конечно! Мой любимый сосед заходит в подъезд, держа за руку свою сестру-подростка. Девчонка смущённо со мной здоровается, зримо мечтая, чтобы ее братец провалился сквозь землю. Уж такой он неугомонный и странный! Совсем никого не слушается. А я для этой девчонки взрослая злая девица, да ещё живу прямо под ними, а, значит, отлично слышу, как мальчик бегает, прыгает, орет звериным голосом в то время, когда положено спать.

Мы заходим в лифт, причем, мальчик забегает первым и сразу начинает ощупывать зеркало липкими пальчиками. Сущее наказание эти дети! Девчонка качает головой и пытается оттащить братца от зеркала. Кабинка лифта слегка покачивается. Боже как страшно!

Я максимально убедительно смотрю в глаза девчонке. Отмечаю ее угреватую кожу, яркие влажные глаза. Я ей говорю, что тросы лифта имеют определенный запас прочности, и никто никогда не знает, кроме, конечно, ремонтников, тот день, когда этот запас иссякнет.