Рейс в прошлое. Мистика

– Ко мне?

От сюрприз-то!

– К вам, Луиза, к вам, с огромным удовольствием!

– А удовольствие действительно такое огромное?

Гера чуть не подавился.

– На месте разберёмся!

Глава X. BILD

Юрий, он же «адвокат Шульц», второй день сидел без дела. Его наниматель исчез. Ну, это было ожидаемо, не впервой! Ещё тот бабник. Однако, поворот, финансы-то заканчиваются. Не желая более ждать, адвокат решил прогуляться до особняка и по дороге прочесть свежую прессу. Любил он такие газеты «с перчиком». Приобрёл в киоске свежий выпуск BILD и зашёл в кафе перекусить. Газета была а-ля жёлтая пресса, как раз то что нужно, чтобы развеяться, такие истории не занимали, но веселили отменно, создавая настроение на весь день. Сегодня ему не перепало столь позитивной перспективы поднять настроение.

На первой полосе были жуткие, поистине отвратные фото. Внизу описание гласило, что сегодня утром был найден труп неизвестного мужчины. Смерть его была ужасна, сотня крыс извратила тело так, что опознать его было невозможно. На фото Юрий увидел часы. Он взял лупу и стал более подробно рассматривать фото. Сомнений не было – это его наниматель. Часы были именные, каждый раз Гера хвастался ими так же, как новой победой над дамами.

– Опять надо искать клиента, вот невезуха. – Эта фраза – единственное сожаление о расставании с работодателем. Ни сожаления, ни горя, ни просто сострадания. Он напоминал всем своим видом Луку из «На дне» Горького. Этакий лукавый чёрт, угождающий всем, но помнящий о себе, «благотворитель» с масляной улыбкой, так и печётся, чтобы всем было мирно и смирно, укрывая за делами «благими» суть свою и прикрывая «золотыми очками» неприятные проступки свои, да и других. И не найдётся на него «героя», что сотрёт эту пагубу с лица земли.

Глава XII. Луиза

Луиза пронеслась по Бельц, снося попутным ветром сомнения, кои терзали её уже давно. Она была уверена – здесь её свобода, здесь всё, что она хотела: покой, сон – всё в этих отвратных стенах.

– Магда! Магда! – В пустом коридоре крик разъезжался в стороны и создавал эффект колодца. – Magda! Wo zur Holle bist du?6

Из одной двери выскочила сестра лет сорока пяти и пулей подбежала к Луизе, залепетав быстро и сбивчиво на немецком:

– Фрау, моя фрау. Всё хорошо, как я рада вас видеть. Она здесь, здесь. Я всё сделала, как вы сказали. Я заботилась о ней, она цветочек.

– Хорошо заботилась?

– Да, да, ни одной таблетки. Только покой, тишина, книги, рисование. Отдых пошёл ей на пользу, убедитесь сами.

Луиза вошла в двери палаты. У окна в лёгком халате сидела Эльза, она рисовала пейзаж. Какая же она всё-таки красавица.

– Ну здравствуй, подруга!

Эльза вздрогнула. Она ждала этой встречи и знала часть истории, но до последнего ей не верилось, что это не насмешка бога, что сейчас не войдут санитары и не повяжут её. Позади стояла Грета, её Грета, смелая, дерзкая, живая, чёрт возьми – живая! Пусть она будет недовольная, пусть злая, грубая, но до последнего она не верила, что она могла оставить её в ту ночь в Бельц навсегда. Она, правда, внешне совсем непохожа на Грету, и имя у неё другое, но этот командный голос не перепутаешь ни с чем. Подруги обнялись и заплакали, впервые рыдала и Гретхен.

– Рассказ будет долгим, давай уж наревёмся заранее, моя милая куколка.

Да, количество информации было объёмным! Девушки уселись за стол, и Грета начала своё повествование:

– Можешь сразу дать мне в морду, есть за что! Когда за год до твоего появления ко мне явился Гера, я была не в ахти каком состоянии, скорее ни в каком! Адекватно мыслить и анализировать я не могла. Он плёл какую-то ерунду про любовь, вечную и безответную, про то, как ты умиляешься моему затворничеству в этой дыре, но мне тогда всё казалось правдой. Я была здесь так одинока, а упоминание о твоей счастливой жизни для меня стало «красной тряпкой». Во мне проснулось бешенство и желание мстить всем, кто хоть чуть более счастлив, чем я. Вот не знаю, откуда он узнал, что мои родители оставили завещание на тебя, но знаю, что гибель их – его рук дело. Я была готова на всё, лишь бы выбраться отсюда. Вся эта затея с подменой меня веселила. Глаза мне Магда открыла. Она давно здесь работает и знает все тайны Белиц. Мышь мимо неё не прошмыгнёт. Она и услышала, как муж твой разговаривал со своей пассией, обсуждая, как он всё классно придумал: родители разбились мои в автокатастрофе, меня ждала та же участь, тебе же он приготовил нечто покруче, видно, очень тебя «любил». Свести с ума – это надо постараться. Всё гадёныш разузнал о моей жизни для претворения своего плана в жизнь. Не повезло Гере, как только он уехал, через месяц мне стало лучше. Я более осознанно относилась ко всему, что узнавала. Магда побаивалась меня, потому медлила, но через три месяца рассказала мне всё.

Разоткровенничался твой придурок, так красочно всё описал, а Магда стояла почти в метре, там ниша такая, никто и не знает почти, только один человек и уместится. Как он красочно описал нашу с тобой смерть. Пришлось, когда он приехал через полгода, подыграть этому уроду, в заточении я не могла помочь тебе и знала, что он избавится от тебя сразу, если я не соглашусь на подмену. Наша «шутка» удалась, но это всё, что было по его плану. Три года, пока ты здесь маялась, я просила Магду присмотреть за тобой, не думала я, что так затянется всё. Кстати, этот нервный срыв повлиял на меня положительно, чего я и сама не ожидала. В тот день, когда он решил, что я разбилась, я летела к тебе в Белиц. За три года четыре покушения на мою жизнь, сколько меня перекраивали, что сама себя не узнаю в зеркале. Я выжила в той аварии, а он уверился в моей гибели. Пришлось обождать с планом, травмы я всё ж получила. Самое страшное – я боялась, что он успеет сотворить своё дело до того, как я встряну. Вместо меня похоронили женщину неопознанную из другой аварии, а я в больнице провалялась. Только Магда знала, кто ты, она была в отъезде, когда Гера устроил твоё избавление от Белиц. Знаешь, как ему это удалось?

У меня есть муж. Удивительно, но есть! Это был период, когда моя память и психика дали роздыху или договорились между собой. Счастливые пару месяцев, и опять эти стены, но разводиться он отказался. Так вот, Гера забрал тебя под свою ответственность, как мой муж, а опекун вроде для того, чтобы ему не лететь из срочной командировки спешно, адвокат семьи о жене позаботится. Никто не удивился, что муж прислал друга семьи за выздоравливающей супругой. Как бы он сам приехал, ты ж его узнаешь. Нанял какого-то Юрия Громких, актёришку для роли адвоката. Он, наверно, мог о тебе забыть и наслаждаться жизнью, но покоя мысль ему не давала ещё до моей гибели, все уши мне прожужжал: «А если ей поверят, что она не Грета? Всё выяснится!» Ты его более устраивала мёртвая, чем свихнувшаяся. Но я была в тебе уверена, ты не я. Стала бы спорить с врачами – себе вредить, как психиатр ты это отлично знаешь, а в Белиц – это прямое попадание в «овощи». Пока ты была здесь – ты была жива! Теперь ты рассказывай, как тебя Магда нашла?

– В самый последний момент я готовилась к гибели от голодной смерти. Лучше уж такая смерть, чем непереносимые головные боли. Я закрылась в комнате с твёрдым намерением не открывать никому. Тут в окно что-то попало, смотрю, женщина мне руками машет, зовёт на разговор. Ну, я и отослала Шульца-Юрия за десертом, а сама в чём была на улицу рванула. Магда мне объяснила за пять минут основную мысль, и мы уехали сюда. Жили в ожидании твоего эффектного появления. До последнего мне всё это казалось нереальным.

– Ущипни меня, только не сильно! – сказала Гретхен.

– Так какие у нас планы? – спросила Эльза.

– У тебя завтра утром самолёт на Родину и половина моего счёта на карте.

– А как же ты?

– Я скоро приеду. Ты не забыла, что у меня есть муж? Кстати, вы даже встречались.

– Когда?

– Шульц! Настоящий Шульц. Красавец, не правда ли? Если бы ты тогда не рванула из конторы и назвалась, думаю, всё это закончилось раньше. Он был не в курсе дел, но перепутать свою жену с тобой точно не смог бы.

– А как же он не навещал тебя три года, если так любит?

– Это заслуга Магды. Чего она только не выдумывала первый год, да со мной-то всё проще: обострение – и прощайте свидания. А потом и я ему контракт выхлопотала на год в другую страну, вот и не навещал он «меня». Ладно, наш «рейс в прошлое» отложили, Белиц теперь страшный сон, мы едем в будущее!

– Мой муж!

– Нет у тебя больше мужа, вдова ты, и не задавай лишние вопросы, собирайся домой, моя ты куколка!

Борьба противоположностей

Это какая-то борьба несоответствий. Так я думала раньше.

Но чем я отличаюсь от них? Живём в одном селе долгие годы. Знаем друг о друге много, не сказать больше. Всё, что и знать невозможно, мелочи немногочисленные, но интимные и многоутверждающие. Но я не с ними, никогда не приближусь к этой толпе и не стану бок о бок, спина к спине. Ответ пришёл сам, внезапно. То ли помогли медитации, которыми я занялась, то ли перестала ждать от общества и отдельных личностей одобрения или порицания, то ли Господь смилостивился, наблюдая за моим самокопанием.

Села утром на крылечке, мимо проплывают знакомые лица. Дежурное «Здравствуйте», и всё. Возник вопрос: почему у меня нет желания заговорить с ними, поддержать беседу? Ответ: нам не о чем говорить.

Оказывается, что дело тут не в них, а во мне. Я и пишу от мужского лица свои произведения чаще, чем от женского, и склад ума у меня далёк от «слабого пола». У В. Ключевского есть фраза, объясняющая моё недопонимание остальных и неприятие ими меня: «Женщины с лёгкостью лгут, говоря о своих чувствах, а мужчины с ещё большей лёгкостью говорят правду». Всё до боли просто: я не умею лгать! Вы не подумайте, нет, я обычная, могу ради блага своего и своей семьи сочинить и приукрасить что-то, тем более человек творческий, с тонкой натурой. Я не умею врать в чувствах и в большом, чистом, нужном мне ощущении делиться наработанной информацией. Моё присутствие раздражает любого из этой компании любителей обсудить, измусолить и перевернуть с ног на голову. Могу просто молчать и слушать, но от этого ещё хуже. Мало того, что я им не интересна, они начинают бояться моего молчания. Тишина сгущается, чувствуется её вязкость в воздухе, и нарастает чувство напряжения. Всё, что я могу принести в разговор, – это моя жизнь и моменты, в которых точно уверена. Никогда не провожу соответствия своего поведения с другими, не оспариваю того, чего не знаю, не делюсь недостоверной информацией. В результате оказываюсь права, а это раздражает, как выяснилось, ещё и унижает, отдаляет людей от меня. Помню с юности высказывание о мужчинах, автора, к сожалению, не припомню. Здесь оно абсолютно вписывается в контекст, только слово «мужчины» надобно заменить на «люди»: «Люди скрывают свои слабости и недостатки более тщательно, чем преступления, и достаточно намекнуть человеку, что считаешь его глупым, невежественным или просто невоспитанным и нелепым, он будет ненавидеть тебя сильнее, чем если ты скажешь ему, что он мошенник».

Скорее всего, я своим видом, не раскрывая рта, являюсь немой укоризной и для окружающих олицетворением изложенного выше.

А сказать-то про меня почти нечего. Здесь интересны сплетни из рода ОБС («одна баба сказала»). А обо мне какие сплетни? Всё уже известно и обговорено, измазано и прокручено, как надоевшая, заезженная пластинка. Затишье в моей биографии на несколько лет.

Наверное, перед бурей. Не удивляюсь, если в ближайших весях меня и ведьмой уже окрестили. Многое, что происходит вокруг, я предугадала задолго до того, как это стало новостью, которая таковой для меня не является.

Раньше удручало это состояние какой-то наигранности и издёвки со стороны окружающих, а сейчас и этим меня задеть невозможно.

В одном-единичном случае меняется мировоззрение, и чистая, спокойная любовь ко всему, что есть в воздухе, рождается из мысли и возвращает разум в состояние покоя и наблюдателя, а не оценщика.

Теперь я не ищу ответов, не ёрзаю и не нуждаюсь в них. Я сама – ответ на все вопросы.

Канареечный чемодан, или Случай на съёмочной площадке

Ольга:

– Вениамин, вы не представляете, что это за сумасшедший дом! – Ольга схватилась за голову и попросила Веню налить ей стакан воды. – Она верещала, как тысяча, нет, сотни тысяч сирен, бегала по площадке, заламывала руки, падала в обморок.

Вениамин:

– О, творческая личность! А вы говорите: «Не верю!» Тут даже Станиславский не нужен!

Ольга:

– Ой, да, творческая! Одно слово – актриса погорелого театра, хоть и поэтесса. Взяли на свою голову консультантом. Видите ли, по её поэме снимают фильм. Да она полоумная. А случилось-то что? Ничего. Скандалу на целый день, а как страдала, как страдала, до сих пор в ушах звенит её монолог.

Ольга (противным голосом):

– «Я не человек, с моим мнением не считаются! Потеряли чемодан, мой любимый, родной, незабвенный чемодан. Свои-то вон стоят, а я? Что я, автор? Так, какая-то писулька, бумагомарательница, можно и чемодан потерять». Я этого не вынесу!

Ольга продолжает:

– А теперь? Вот что теперь? Лежит в гримёрной, под глазом синяк. Из-за какого-то тряпья, ну надо же. Думала, куда падает-то? Весь реквизит только измяла. Скорых понаехало, аж три штуки, ещё бы трупоперевозку прислали ради смеха. Не женщина – чудовище в чалме. Вениамин!

Вениамин:

– Ну что ещё?

Ольга:

– Ты распорядился чемодан отыскать, а то убьётся с горя?

Вениамин:

– Да ты что? Она – убьётся? Пафоса наносного куча, а ноготь сломается, как будто у статуи свободы факел отвалился. Теперь суток трое чемодан будем разыскивать. Распорядился я, распорядился. К вечеру найдут. И откуда они такие блаженные приходят в этот мир? Все люди как люди, а это? Не замужем, конечно, не замужем. Кто её такую вытерпит!

Время приближалось к вечеру, съёмочный день был окончен, и на площадке гасли один за одним софиты, погружая разноцветные краски пёстрых декораций в тусклую мглу. Вся бригада веселилась до упаду в течение съёмок, подковыривая и находя всё новые причины досадить истеричной поэтессе. Чемодан её жёлто-канареечный стал притчей во языцех. Ольга радовались, что сумасбродка затихла и уползла в сторону своего вагончика. Администратор спокойно допивала свой остывший кофе и мечтала выкурить сигарету, когда услышала невнятный шёпот, всхлипывания и стоны за вагончиком припадочной. Тихонько подкравшись со стороны потухшего фонаря, она замерла и наблюдала немую картину. Их всеобщая любимица для издёвок сидела на влажной, холодной земле, обняв ногами чемодан. Из его раскрытой пасти, а именно так Ольга воспринимала этот предмет раздора, женщина нежно, по-матерински, утирая слезу, доставала рукописи, тетради и небольшие, ничего незначащие вещи, повседневные, незамысловатые предметы, нашёптывая что-то негромко. Ольга подошла ближе, чтобы услышать слова. Язвительная мысль побежала в голове: «Словно ведьма сидит над варевом, колдует, да ещё гадости нашёптывает». С каждым предметом поэтесса разговаривала с любовью и теплотой, как с живым человеком. Кольнуло Ольгу в глубине души, но она отогнала эти чувства, вспоминая сегодняшний суматошный день, и прислушалась. Сейчас в руках у Амалии, так звали нашу героиню, была старая, обтрёпанная тетрадь. Из её глубин женщина достала выцветший лепесток.

Амалия:

– Ну вот, мой милый, ты не пострадал. А ведь я могла тебя лишиться. Помнишь ли ты, как моя старшенькая держала тебя в руках? Тогда ты жил цветущим букетом. Она, как сама богиня чистоты и нежности, вдыхала твой аромат. Как она была с тобой и со мной ласкова. Её нет с нами давно. Наверное, она лучезарный ангел на небесах, но мы помним улыбку, дыхание и любовь, что она нам дарила.

Амалия прижала лепесток к губам, и неземное блаженство озарило её лицо. Такой Ольга видела поэтессу впервые. Ей как-то неудобно стало наблюдать это действо со стороны, но потревожить сейчас Амалию и обнаружить себя она не решалась. Следующим из жерла чемодана появился пакет, обычный чёрный пакет, который выдают в магазинах под продукты. Он был аккуратно сложен и перевязан красной нитью. Амалия погладила его, и слёзы, тихие и беззвучные, застучали по шуршащей поверхности.

Амалия:

– А вот и ты, мой единственный свидетель того, как мой отец мне дорог. Я помню, папа, как тайно от мамы и бабушки ты покупал мне сладости и передавал их в этом пакете, полном маленьких и таких нужных мне детских радостей. Ушло, всё ушло, а я, старая черепаха, вожу свой скарб за собой и дорожу всем, что напоминает мне о моих любимых. Да, одиночество не красит человека. Вот и я, – смахнув наползающую слезу, продолжала Амалия, – сегодня палку перегнула, столько людей всполошила, настроение им испортила, напугала. Надо бы мне пойти извиниться. Вот сейчас соберу вас, мои дорогие странники, упакую и двинусь к своей команде, которой я принесла воз неприятностей.

Амалия сложила всё в чемодан, закрыла его и понесла в вагончик. У Ольги перехватило дыхание, в её душе металась безудержная нежность к этой далёкой и странной женщине. Она желала прийти под тень этого фонаря раньше, дабы услышать больше из того, что уже было услышано. Этот канареечный дом вещей хранил многие тайны и многие истории. Когда Амалия через час вышла в общую гостевую, совмещённую с кухней, она застала странную картину. За огромным столом собрались все участники съёмочного процесса. Ей определили место в центре, усадив в удобное и уютное кресло. Её тираду извинений прервали с самого начала, и полилась беседа, сопровождаемая шутками и интересными историями из съёмочной жизни. Обогреваемая теплом свежезаваренного чая, улыбками коллег и заботливо укрытая пледом, который Ольга принесла из её вагончика, Амалия не заметила, как задремала. Ропот за столом утих, и голоса стали более глухими, чтобы не тревожить уснувшую женщину. Амалия погрузилась в царство Морфея, где она с дочкой на берегу океана раскачивалась на цветных качелях, уносивших их под самые небеса, а папа издалека махал им рукой и бережно удерживал её любимое клубничное мороженое.

Дорога к храму

В этот ясный солнечный весенний день было настолько тепло, что окружающие люди в своих полуодеждах общим потоком, ярким и щебечущим, были схожи с отдыхающими на морском побережье. Мария отличалась и не вписывалась в эту разноцветную ленту голов и тел. Сегодня она собиралась посетить мероприятие, которое требовало свой дресс-код, но ноги к концу дня привели в совсем уж необычное именно для неё место.

Девушке шёл двадцать пятый год. Всю свою сознательную жизнь она доказывала независимость от мнения окружающих и боролась за разнообразные права, в том числе право быть атеисткой, какой, в сущности, никогда не являлась. Существование сил небесных она признавала, более того, постоянно ощущала их радеющее присутствие в своей жизни и судьбе. «Добрые люди» в своём навязчивом желании привести заплутавшую «овцу» к вере совсем отбили желание подходить близко к храму. Бабушка с малых лет настойчиво таскала её на все службы, где ещё неокрепший разум сопротивлялся из желания личной свободы нудным многочасовым песнопениям. Ещё более непонятным для ребёнка являлось поведение и поступки этих благочестивых людей, которые не стеснялись ни в словах, ни в действиях проявлять грубость, хамство, недовольство, нетерпимость не только за пределами храма, но и в его стенах.

В более старшем возрасте девочку пугали странные женщины в этом помещении, наполненном удушливым ароматом ладана. Они выглядели птицами, этакими воронами, которые старались усиленно затоптать только зарождающийся росток интереса к религиозным таинствам. Своими вескими и не требующими ответа высказываниями служительницы с неистовой жаждой желали донести до умов всех «неслышаших» благость и укоренить в их сердцах правила посещения храма, чем большинство из них уводили с избранного пути на долгие годы.

Раздражили и окружавшая толкотня, крики, злость, нелицеприятные намёки прихожан на её происхождение и экзотическую внешность. Не понимаю, возможно ли в таком священном месте подобное обращение с себе подобными? Всё это приглушало день за днём его сакральную значимость. Теперь Мария и не помышляла зайти на святую землю.

Вернёмся же к весеннему дню. В маленьком городке творилось великое столпотворение. Сюда девушка приехала со своей подругой Ксенией на рок-фестиваль. Соответственно мероприятию их одежда не отвечала классическим представлениям о женственности. Всё в чёрных тонах, яркий макияж, алые губы и кожаная косуха, перекинутая через тонкое плечо. Обтягивающие джинсы, майка с черепом, казаки с клёпками и транспорт, на котором они приехали, довершали картину.

Подруги уже собирались покинуть пределы города и окунуться в ночную жизнь рокеров, как неожиданно Ксения замедлила ход.

Ксения:

– Маш, я совсем забыла, вот ума палата – ключ потерян!

Мария:

– Что произошло?

Ксения:

– Мама просила купить свечи до отъезда и масло для лампадки. У меня вообще выпало из памяти. Здесь недалеко храм есть, давай зайдём?

Мария:

– Не, внутрь не пойду. Я тебя во дворе подожду. Договорились?

Ксения:

– Да чего ты, ну пойдём со мной.

Мария:

– Одеты мы не для посещения таких мест. Я своё уже выслушала. Ты иди, если хочешь.

Ксения:

– Ладно, пойду тогда одна. Подождёшь меня?

Мария:

– Конечно.

Девушки за руки дошли до церкви. Она была довольно большой для такой маленькой паствы. Её голубые с золотом купола переливались радугой на солнце. Ксения зашла внутрь. Территория вокруг, в отличие от других мест, где бывала Маша, отличалась простором и необычной красой. Розовые кусты обвивали две беседки, дорожки плутали среди посадок, открывали необычные находки – гипсовые фигурки сказочных персонажей. Резные лавочки с исконно русскими мотивами напоминали детство, особенно одна. На её спинке были вырезаны ставенки, такие как открывает рассказчица «В гостях у сказки». На неё Маша и присела. Общее впечатление от увиденного было таким позитивным, что тайное недовольство посещением храма и внутренняя скованность уступили место чему-то приятному и доброму внутри.

В этот момент из церкви вышел батюшка. Мария резко напряглась, ожидая недовольства и возмущения своим внешним видом. Батюшка был нестарым человеком, лет сорока пяти, его красивое одеяние цвета молодой листвы отражало солнечные лучи, и Мария увидела, что освещало ореолом фигуру. Его взгляд завораживал и притягивал, как магнит. Священнослужитель заметил внимание девушки и подошёл. Приветствуя его, Мария встала со скамьи.

Батюшка:

– Доброго дня, дочь моя. Почему ты так грустна? Отчего в храм не заходишь?

Слова из уст его лились миррой, окутывая внутри всё естество теплом и любовью.

Мария:

– Да куда ж я, батюшка, в таком виде? Одета я не по правилам.

Батюшка:

– А ты, деточка, зайди. Сегодня день великий. Привезли нам реликвии вечные, мощи святые. Зайди, приложись, благодать тебя окутает.

Мария:

– Да и макияж у меня больно яркий, неудобно мне. Всё не к месту.

Батюшка:

– Нет, душа моя, не бывает не к месту. Коли ты здесь, значит, нужна тебе помощь, благословение. А одёжа, то для Бога вещь не столь важная. За макияж переживаешь, не печалься о том, я полотенчиком за тобой сотру. Пойдём, деточка, со мной.

Мария вместе с батюшкой зашли в храм. Первый раз служительницы не смотрели на неё как на прокажённую. В храме дышалось легко и свободно, отворённые двери создавали небольшой сквозняк, потому запах ладана и свечей смешивался со свежей весной. Мария поставила свечи к иконе Иисуса, приложилась к мощам, и слёзы потекли по её щекам. Объяснить, что она испытала, словами было не в её силах. Если совсем просто: ей захотелось обнять душой весь мир. Батюшка подошёл, погладил Марию по голове и сказал, что будет ждать на вечернюю службу. Ксения, видя происходящее со стороны, ретировалась наружу, не желая помешать беседе. С той поры Маша стала посещать это святое место, а отец Олег стал её духовным наставником. Они частенько вели с ним долгие беседы, и счастье всё чаще расцветало улыбкой на устах девушки.

Орфографический инфаркт

Надеюсь, что многие из моих читателей пользуются интернетом? Речь и пойдёт о Всемирной паутине, а точнее, о ситуации, которая встречается ежедневно, но не всегда со мной. Поэтому не могла не поделиться!

Некий господин N очень желал услышать моё мнение так настойчиво, что я не имела права его не высказать, собственно, с присущим мне спокойствием и сарказмом. Есть в сети такие любители пощекотать нервы другим и вывести человека из состояния равновесия.

Здесь желающим посочувствовать ему в дальнейшем прошу обратить внимание! Меня спросили! Не я высказалась, а настойчиво поинтересовались моим мнением, так что я имела право его озвучить!