Не возомни себя Богом

– Пап, ну пожалуйста, с управлением трактором я же сразу разобрался как только Уильям показал мне.

– Не сравнивай трактор и посевной комплекс. Он в десять раз сложнее, тем более от него в первую очередь зависит наш урожай, так что не надо перечить.

– Дэвид, будешь ответственным за сбор урожая в этом году, так что не расстраивайся. – Мелинда Агин потрепала копну темно-русых волос сына, одарив его мягкой ласковой улыбкой, добавив, уже глядя на мужа. – Я ведь правильно все говорю, Грегори?

Отец семейства не показал какого-либо замешательства от проделанного женой финта.

– Ы же в тоу гоу упавьял? – Георг не стал дожидаться пока расправится с бутербродом, поэтому понять его было непросто.

– Конечно, даже два раза. Билли пускал меня за руль. – Дэвид знал, что шанс поуправлять комбайном на этом сборе урожая упускать нельзя ни в коем случае.

– Ну и отлично, тогда в этом году за тобой будет западный и северный участки. А в посевной тогда примешь участие уже в следующем году. Договорились?

Уборка сразу двух участков – это немалая работа. Понятное дело, что он будет находиться под неукоснительным контролем Билли, но все же техника очень сложная и контролировать ее задача непростая, поэтому можно сказать, что ему повезло выпросить для себя такую ответственную работу.

Завтрак закончился, как и начался – молитвой. Тяжёлый физический труд и молитва – это альфа и омега общины на протяжении более ста лет, с того самого момента, как первые переселенцы попали в эти прекрасные места. Но прекрасными их сделали именно они, окропив каждый метр земли своими слезами, кровью и потом. Непоколебимая приверженность традициям привела это место к процветанию.

Дэвид, как его брат, две младшие сестры, да и вся молодая поросль общины без исключения, верил в Бога с особым усердием, присущим только детям, стараясь подражать взрослым. Однако, с возрастом менялся и его взгляд на Бога. Если для членов общины он был вездесущим духом и тканью мира, то для Дэвида, со временем он стал старшим другом, незримым советчиком, с которым можно было разговаривать так же легко, как и с братом Билли.

Окончательно приняв для себя, что он не может слепо следовать доктринам, по которым жила его община и беспрекословно подчиняться установленным порядкам и заповедям, не пропуская их сквозь призму своего восприятия, он сам того не подозревая, объединил в себе обе модели поведения. С одной стороны, следуя традициям и заведенным в семье законам, покорно молился по три раза в день, регулярно посещал все службы, соблюдал посты, но с другой – беседовал с Богом и с долей скепсиса относился к заложенным предками традициям.

В свои двенадцать лет Дэвид был уже на редкость начитанным. При этом читал он не только религиозную литературу, но и современные научные труды о теории возникновения, развития и дальнейших перспектив существования вселенной. Однажды, наткнувшись на теорию термической смерти вселенной, он думал о ней весь день, потеряв даже сон, но и это никак не пошатнуло его связи со Всевышним.

Разумеется, это был секрет Дэвида, о котором не знал никто, кроме него самого. Он прекрасно понимал, глядя на окружающих, что его мироощущение не разделит никто из ближних. Даже Билли, который был всего на три года старше его самого, когда они разговаривали на религиозные темы, был совершенно искренним и усердным верующим в традиционном понятии для их общины.

Они с братом шли по полю, залитому золотом восходящего солнца. Впереди, из колосящегося океана виднелся исполинских размеров комбайн, гордость и главный трудяга в их семье.

– Ну куда ты ломанулся? Решил сам за руль сесть? – Билли с силой схватил Дэвида за плечо, устремившегося к лестнице посевного комплекса.

Монстр, титан, колосс – эти слова, которые приходят на ум при виде возвышающейся горы зеленого металла комбайна, который по иронии судьбы нёс совершенно не связанное с величием имя «Пахота». Во главе комплекса шел огромный трактор, с четырьмя сдвоенными колесами, каждое из которых было выше даже самого Билли, а вскарабкаться в кабину было не легче, чем влезть на крышу ангара.

Билли почувствовал на себе сверлящий взгляд младшего брата, который, судя по всему, ждал, когда тот озвучит дальнейший план действий и проведет вводный инструктаж по управлению огромной техникой.

– Дэвид, – наконец не выдержал пятнадцатилетний юноша, – главное ничего не трогай, пока я тебе не скажу и никуда не лезь, иначе по шее получишь! Сегодня ты просто смотришь, запоминаешь, не забывая при этом думать, а только затем задаёшь вопросы. Ты меня понял?

Мальчишка коротко кивнул в ответ.

– Бил, что ты чувствуешь, когда управляешь им? – казалось, ещё немного, и из глаз Дэвида польются слезы счастья, вперемешку с восторгом.

Но старший брат в момент управления Пахотой не проявлял какого-либо восторга, он словно капитан подводной лодки был максимально сконцентрирован на происходящем перед ним танце цифр и показателей на приборной панели.

– Я чувствую, что благодаря этому трактору мы можем позволить себе строительство нового зернохранилища в этом году и, возможно, замену насосной станции в следующем. – Бил жадно поглощал визуальную информацию, излучаемую панелью управления. – Если ты будешь продолжать глупостями заниматься, я скажу отцу, что ты не готов вести «пахоту» в следующем году.

– Как занудно и приземленно. – Подумал про себя младший брат, совершенно не удовлетворённый этим набором сухих слов и пустыми угрозами.

– Это что ещё такое? – машина издала неприятный звук, на экране появилось изображение лежащего метрах в десяти от них объекта, подсвеченного красным.

– Похоже на лисицу.

Раздавшийся пароходный гудок, казалось, был способен поднять и мертвого из могилы, но на лисицу это не подействовало.

– Я оттащу ее. – Дэвид со взглядом, полным рвения взглянул на брата.

Она не выглядит такой уж здоровой, оттащи ее к краю поля, а уже после того, как закончим, мы с тобой ее похороним. Только не забудь надеть перчатки, а то от нее можно подцепить все что угодно. – С этими словами старший брат потянулся куда-то за водительское сиденье и извлёк оттуда моток веревки и пару перчаток.

Тащить лису было всего ничего, благо они стояли на кромке пахотного участка, но Дэвид был в том взвинчен и возбужден, что любая пауза ощущалась как выход на мороз в разгоряченном состоянии, поэтому завершить эту небольшую задачу он хотел без промедления. С силой распахнув дверцу, мальчик рванул со своего кресла. Один шаг и он уже на платформе, подобно пожарному, спешащий соскользнуть вниз по металлической лестнице.

Билли услышал сдавленный внутриутробный выдох и в то же мгновение – сильный удар по металлической обшивке. Дэвида уже скрылся из поля зрения.

– Но ведь невозможно так быстро спуститься вниз. – Словно убеждая себя в обратном подумал старший.

В мгновение ока он оказался на краю исполинского механизма, с бледным, словно у мертвеца лицом глядя на землю, где, распластав в стороны свои руки неподвижно лежал его брат.

Глава 6. Слуга демократии

Томас шел следом за пресс-секретарем сенатора Монтгомери Кулдриджа по широкому длинному коридору, устланному мягким, цвета венозной крови, ковром. Ковер был настолько толстым, что ни собственный вес детектива с добрый центнер, ни его тяжеловесная походка, ни твердые каблуки не помогли ему оповестить всю округу о своем приближении.

«Идеальное место для преступления». – Про себя подумал Вильсон.

Джентльменов сопровождали молчаливые взгляды политических гигантов Гранд-Монтаны из прошлого, взиравшие на посетителей портретов. Они словно говорили им в след: «Идите, дети! Вы рождены, чтобы вновь возвысить наш народ! Не дайте нам повода усомниться в чистоте и великодушии ваших намерений».

На последнем портрете был изображен адмирал военно-морского флота Говард Голдстоун, чья стратегия «мягкого торгового доминирования» почти сто пятьдесят лет назад послужила фундаментом для определения политики глобального превосходства страны на многие годы вперед. Немногие монтанцы знали, что, по сути, именно его труды в свое время легли в основу военно-торговой доктрины Гранд-Монтаны, основанной на морской изолированности страны от прочих государств. В свое время именно он заявил, что флот – это основной инструмент, позволяющий великой стране раскинуть свои руки по всему миру. Он сочетает в себе и кнут, и пряник, дополняющие друг друга. Угроза тотального доминирования на море с помощью сильного флота проложила торговые пути практически ко всем странам, имеющим выход к морю. В то же самое время появилась возможность строить военные базы для поддержания стабильности, миропорядка и охраны собственных коммерческих интересов.

По сути, именно он, протянув свою руку из далекого прошлого, стал первопричиной Глобального военного конфликта.

Политика всегда была и остается грязным делом. И политические программы могут трактоваться по-разному, в зависимости от того из чьих уст звучат доблестные призывы. Однако, очевидно, что обретающей со временем экономическую и военную мощь Гранд-Монтане требовалось больше финансового топлива, чем всем остальным глобальным игрокам. На этом поле и пересеклись интересы с Материковым альянсом, который в какой-то момент осознал, что последующее давление со стороны дальнего соседа ставит под угрозу его процветание.

Десять лет назад этот конфликт вспыхнул словно спичка, охватив своим пламенем все экономически развитые государства, которые были вынуждены признать, что отсидеться в стороне не получится.

Дверь в кабинет сенатора приоткрылась, как бы приглашая углубиться в историю великой державы.

– Детектив Вильсон, все обвинения против меня – это происки завистников! – сенатор встретил детектива шуткой, выставив руки вперед, словно уговорами пытаясь остановить разъяренного быка.

Улыбка сенатора Кулдриджа сочетала в себе спокойную уверенность и смертельную усталость. По глазам было видно, что он переживает непростые времена и не отказался бы от лишней пары часов сна. Ростом он был почти с детектива, но при этом чуть более поджарый, словно гончая, ушедшая на почетную пенсию. Кабинет сенатора был огромен, не то, что скромные шесть квадратных метров, где уместилось рабочее пространство детектива. Прямо над массивным столом висел огромный портрет Тревора Баттона – одного из самых почитаемых президентов, при котором страна от аграрной окраины мира превратилась в одну из сильнейших держав всего за какие-то двенадцать лет. На картине Баттон был изображен стоя по стойке смирно, облаченный в гренадерский мундир и с океаном уверенности, плещущимся в глазах. Каждому вошедшему в кабинет посетителю казалось, словно президент пристально вглядывается в его лицо.

Средоточие сенаторской власти покоилось слева от стола и представляло из себя единственную кнопку для связи с первым человеком государства. Эта кнопка словно излучала свет, притягивая к себе взгляд Вильсона.

– Ну что вы, сэр, это скорее я проявил наглость, напросившись к вам в гости как в музей, под предлогом полицейского расследования! – Детектив бал сам удивлен тем набором высокопарных слов, которые слетели у него с языка.

Кулдридж указал рукой на стул, предлагая Вильсону сесть. Помимо кнопки власти на столе располагались несколько фотографий: сенатор в кругу своей семьи – двух светловолосых девочек-подростков и красивой супруги, за лицо которой еще не успела ухватиться старость. На второй был запечатлен сам сенатор на рыбалке в огромных болотных сапогах, в руках он держал какое-то морское чудище длиной почти в метр. И еще одна, где молодой сенатор с сигарой в зубах, облаченный в камуфляжную форму, стоит в компании двух боевых товарищей. Последняя фотография привлекла особое внимание Томаса.

–У вас есть опыт участия в боевых действиях, сэр? – спросил полицейский, кивком указав на последнюю фотографию.

– Так точно, детектив Вильсон. – Он произнес эти слова с бравадой и на его лице расцвела та же улыбка, что и на старой фотографии, словно в зубах у него зажата воображаемая сигара. – Две командировки в Сарвию тридцать лет назад. – С этими словами он взял фотографию в руки, поднес ее к глазам и на его лице промелькнула ностальгическая улыбка. – Только я называю это иначе – не участвовал в боевых действиях, а спасал жизни людей – я был полевым хирургом.

Томас действительно разглядел на фото белую повязку с изображением красного креста. Он также обратил внимание, на молодого человека, который стоял рядом с Монти. Его лицо он определенно видел раньше. Словно прочитав мысли детектива, сенатор указал на него.

– Этого господина вы наверняка знаете, это президент корпорации ГринФарма, Джонни Ридс. Фото было сделано в мою первую командировку. Он тогда был обычным механиком и своими собственными руками обслуживал всю механизированную технику взвода, а спустя два года уже отвечал за материальное снабжение целой дивизии. Конечно, я как ее старший врач сдружился с ним именно на почве поставок медицинского оборудования и материалов. С тех пор, пожалуй, в жизни мне не доводилось встречать столь надежного соратника и верного друга как он. Он опять замолчал на секунду, уносясь мыслями в далекое прошлое.

С этими словами, сенатор поставил фотографию на место и расположился напротив детектива, давая понять, что пришло время говорить о деле.

– Сенатор, – начал Томас, правильно расшифровав посланный сигнал, – несколько дней назад погиб глава комиссии по расследованию событий, связанных с программой реабилитации военных, которая проходила десять лет назад под эгидой ГринФармы. У нас есть веские основания полагать, что Питер Форест был убит и это попытались тщательно скрыть.

Сенатор приподнял брови. Если это была игра, то он искусно продемонстрировал свои актерские навыки.

– Мне сообщали, что это был несчастный случай. Как умер Питти?

– В принимаемые им вещества, – детектив старательно обошел слово «наркотики», – был подмешан компонент, который и привел к остановке сердца.

Кулдридж отвел глаза в сторону. Было видно, что на этот раз из них сочится настоящая боль.

– Как я уже сказал, – после короткой паузы вернулся в разговор сенатор, – мы с Джоном Ридсом знакомы уже сотню лет. После возвращения из последней командировки я выбрал тропу служения своему народу как государственный служащий. Джонни шел со мной параллельной дорогой, но он мыслил широко, глобально, комплексно, запустив собственную линию производства медикаментов. Спустя какое-то время наши с ним путь вновь пересеклись. Я уже вскарабкался достаточно высоко по карьерной лестнице, а он наконец дал своему предпринимательскому таланту волю и очень быстро нарастил существенный капитал и открыл несколько заводов по всей стране. Ридс мыслит глобально. Деньги – это созданная людьми иллюзия власти, за которой прячется тщеславие, а большие дела оставляют память о человеке на всю жизнь. – С этими словами он указал на портрет президента. – Посмотрите на Баттона. Он был одержим идеей сделать жизнь людей лучше, он работал по 16-18 часов каждый день, практически не выделяя времени на сон и все ради того, чтобы дать нам светлое будущее, чтобы величие нашей страны длилось веками, а мы с вами процветали. Так и Ридс мыслил глобально и объемно. Первым осмысленным шагом на его пути альтруистической помощи нашему народу была именно программа по реабилитации военных, поскольку он сам был тесно связан с военной медицинойи можно сказать, что и через его руки прошел не один десяток искалеченных парней. Его задумка была превосходна, все карты были у него на руках, но, к сожалению, досадная неудача откатила его на годы назад. Он долгое время не мог оправиться от того глупого поражения и переключился на другие проекты, но вот время настало вернуться в прошлое и сломать неправильно сросшуюся кость, чтобы выправить ее и дать ей зарасти снова. А для того, чтобы это сделать, нужно разобраться, что было сделано не так. Я ответил на ваш вопрос?

– В целом да, сэр. Почему прошло столько времени, с момента как исследования зашли не дали требуемого результата?

Сенатор некоторое время колебался с ответом.

– Я не могу ответить на данный вопрос, ведь я политик, а не бизнесмен. Этот вопрос вам лучше задать Ридсу.

– Проясните еще один момент – в чем заключается программа повышения благосостояния жизни населения?

Сенатор хитро улыбнулся.

– Прекрасный вопрос, детектив! Наше общество всегда было и есть очень разрозненно по уровню богатства и благосостоянию населения. Как говорится, богатые богатеют, а бедные беднеют. На сегодняшний день у нас в стране более двадцати процентов населения либо бедные, либо безработные, либо бездельники, что зачастую одно и то же. Когда человек опускается до определенного уровня, ему очень тяжело взять себя в руки и начать работать, чтобы выползти из капкана нищеты. Образ жизни и мышление таких людей меняется, мозг забывает, как думать быстро эффективно и конструктивно. Мы проводили исследования, по малоимущим слоям населения и выяснили, что всего лишь пятнадцать процентов людей, оказавшихся в такой плачевной ситуации, нашли в себе силы для того, чтобы собраться и вернуться, так сказать, в общественный строй и при этом, у большинства из этих людей толчком послужило либо эмоциональное потрясение, либо стрессовая ситуация, либо какая-то другая история, связанная со переходом его в несвойственное для себя состояние. То есть, человек, у которого в жизни все плохо, будет думать о плохом, а тот, у которого, наоборот, хорошо, смотрит на жизнь глазами оптимиста. Суть той программы, которая сейчас активно разрабатывается, заключается как раз в том, чтобы человек, оказавшийся в подавленном состоянии или человек, ничего не желающий от жизни просто начал смотреть на жизнь глазами счастливого и успешного собрата. К сожалению, медицинских подробностей я вам не раскрою, поскольку мне просто не зачем туда погружаться, скажу только одно: представьте себе, что вы стали регулярно принимать таблетки, которые открыли вам глаза на то, что мы живем в прекрасном мире возможностей. Для того чтобы жить счастливо, вам не нужны вредные привычки, вам не нужно забываться с помощью наркотиков или алкоголя. Вы просыпаетесь в хорошем расположении духа, с отличным настроем. И государство тоже идет вам навстречу – хотите работать на фабрике – работайте, хотите быть художником – рисуйте. Тут комплексный подход – фармакологических препараты работают в паре с государственной поддержкой. И, поверьте, на сегодняшний день у государства есть возможность обеспечить достаточно высокий уровень жизни для всех граждан, мы хотя бы просто перестанем платить этим бездельникам пособия за то, что они ширяются круглыми днями напролет.

– Ого! – произнес детектив, – чем же тогда будет заниматься полицейское управление, если вы перекуете всех бездельников в счастливых и трудолюбивых людей?

– Как чем? Получать удовольствие от жизни, пить кофе и общаться с теми самыми людьми, которых вы еще вчера скручивали в подворотнях.

– Звучит как утопия, сэр. Но, конечно, это именно та самая модель мира к которой нужно стремиться. Ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос. Кому могла быть выгодна смерть Фореста? У него были враги?

– Насколько мне известно, нет. Он был обычным гражданином с друзьями, с хорошей работой и любящей семьей. У него не было обстоятельств в жизни, чтобы эти враги могли завестись.

– Значит, причина его гибели – это профессиональная деятельность? Это расследование по ГринФарме?

– Детектив, я затрудняюсь ответить. Питти был отличным парнем, я его очень любил и может быть я не показываю этого, но его внезапная гибель – это большая потеря для меня и его друзей. Но, к сожалению, я вам не могу сказать, что конкретно послужило мотивом для его убийства.

– Сенатор, вы же собственноручно курировали работу комиссии, то есть, Форест отчитывался напрямую перед вами, что вам известно о ходе этого расследования?

– Расследование началось не так давно, документальных отчетов не так много. В основном он формировал общую картину тех событий, которые произошли тогда. Я знаю, что он начал достаточно плотно работать с Муном – царствие ему небесное, – тихо добавил сенатор, на мгновение потупив утомленные глаза в стол, – а также начал сбор информации в клинике Крикадерс. Это все что мне известно. Вы можете запросить копию всех отчетов, которые он подготовил, вам их предоставят без каких-либо проблем. – сенатор вновь опустил глаза, чтобы посмотреть на свои старомодные механические часы, – Детектив, я вынужден извиниться перед вами, но у меня программная встреча через двадцать минут, мне нужно готовиться к ней. Я надеюсь, что ответил на все интересующие вас вопросы. Как я сказал ранее, все материалы вы можете запросить официально, вам их предоставят. Желаю вам удачи в вашем расследовании!

Томас вышел на свежий воздух. На улице моросил дождь. Он раскрыл массивный черный зонт и медленным шагом пошел по зеркальной глади черного асфальта, оставляя за собой глухой стук твердых каблуков.

Глава 7.

Дэвид: пробуждение

Никто до сих пор не может объяснить, что происходит с сознанием и душой человека, когда он, лежа на операционном столе медленно разрывает свою связь с жизнью. Часто говорят, что в такие минуты сознание погружается в темноту, а впереди открывается коридор, испускающий яркий свет. Еще один парадокс, связанный удивительными особенностями нашего мозга, проявляется в минуты надвигающейся опасности, когда чувства обостряются до предела, а время будто замедляется. В такие моменты солдат в мельчайших подробностях может разглядеть «розочку», образующуюся от пули, пронзающей металлический кузов и тому подобное. У Дэвида все произошло намного прозаичнее. Единственное что он в дальнейшем смог вспомнить было чувство удивления, от того, что все пошло не так, как он запланировал. А затем наступила тьма.

Иногда он слышал шепот. Возможно, то были голоса его родных и близких: братьев, сестер, родителей, членов общины, которые пришли его навестить. Он не смог бы сказать точно, действительно ли слышал голоса извне, или это было лишь порождение лихорадочного бреда, но среди всех голосов особенно ярко выделялся один. Это был приятный баритон, который словно родной отец вселял в него надежду этой непроглядной тьме. Точно так же, как и с другими голосами, Дэвид чувствовал, что этому голосу можно верить.

– Он пошевелил рукой! – Алекс узнал взволнованный голос своей матери. – Он приходит в себя!

– Слава тебе Господи, что ты услышал наши молитвы! – вслед за матерью воскликнул отец. Его голос будто принадлежал человеку, высушенному, обескровленному, истощённому.

Спустя пару недель после пробуждения, мальчик окончательно оправился от сотрясения.

Глава 8. Алекс: знакомство с детским психологом

– Алекс Джонсон. – Док, на вид, совсем молодой парень лет двадцати, близоруко щурясь вглядывался в монитор, где было открыто досье его нового подопечного. Он вслух зачитывал какие-то совершенно обыденные факты о сироте, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным. – Четырнадцать лет. – Док снял очки и рассеянно протирая их салфеткой, выразительно взглянул на юношу. – Что случилось, Алекс? Зачем ты напал на Рональда Фэско и Джереми Гроува?

Мальчик сидел на стуле в кабинете психолога, ссутулившись, словно стараясь сделаться меньше и незаметнее для этого враждебного мира и маленьких хищников, обитающих за каждым углом. Он обиженно поджал губы и напряженно сверлил взглядом стену.

– Они разозлили тебя? – это было послеобеденное время и до конца рабочего дня оставалась еще уйма времени, поэтому Доку было совершенно некуда спешить, но их беседа, которая продвигалась не быстрее корабля севшего на мель, начинала напрягать. Поэтому он решил зайти с другого фланга.

– Алекс, мы с тобой совсем не знакомы, я новый детский психолог в этой школе. Можно сказать, ты мой первый клиент. Этот кабинет для меня в новинку, и все учителя, и директор, и ответственные по воспитательной работе – это тоже люди, которых я совсем не знаю. Наверное, мы с тобой в этом смысле немного похожи. Практически каждый, кто оказывается в незнакомой, или враждебной для него среде, чувствует себя как маленький зверек, в лесу, кишащем хищниками. Кто знает, за каким деревом притаилась опасность? . Мне тоже некомфортно, но приходится находить в себе силы, чтобы идти дальше в чащу. Я же не могу просто лечь, в ожидании, когда дни моей жизни подойдут к концу, как бы мне не хотелось просто избегать того, что мне не нравится. – мальчик даже не пошевелился. – Мы с тобой, конечно, разные, но общего у нас с тобой намного больше, чем ты можешь себе представить. И, как бы это смешно ни звучало, мне сейчас нужен друг, потому что вдвоем уже не будет так страшно и одиноко. – Алекс все еще держался, но Док заметил, как ухо его шевельнулось, словно у кошки, услышавшей подозрительный звук. – Интроверты, кстати, ты знаешь, кто такие интроверты? – парень утвердительно кивнул головой, – Способны более глубоко воспринимать окружающий их мир. Поэтому зачастую им трудно приобщиться к социуму, поскольку окружающие люди кажутся слишком поверхностными, не способными выйти за рамки базовых поведенческих шаблонов. Когда я смотрю на тебя, я вижу взрослого человека, который может говорить со мной на одном языке. Мы с тобой интроверты, поэтому этот мир кажется нам слишком примитивным, нам всегда чего-то не хватает. Мы находим смысл даже там, где другие видят лишь пустоту.