скачать книгу бесплатно
Сто одна цифра. Стихи и отрывки
Евгений Воронов
Эту книгу я посвящаю моим родителям, которые искали каждый своё, а нашли меня.В ней я собрал мои записки-шифры прежних и нынешних лет, с тем чтобы они попытались пробраться в предназначенные им закоулки вашей памяти и остаться в них.В них сквозь русский иногда прорываются похожие наречия, чтобы лишь напомнить о себе. Так же, как из-за любви к родным российским местам иногда выглядывает нежное отношение к дальним окрестностям.Обложка иллюстрирована работой кёльнской художницы Марии Ким.
Сто одна цифра
Стихи и отрывки
Евгений Воронов
© Евгений Воронов, 2024
ISBN 978-5-0062-4482-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
? ma m?re
Ветра порывы сместились с весны на февраль
Крышам домов и деревьям приходится лихо
Здесь мне остаться надолго случится едва ль
Не покидая потока смиренно и тихо
Громы и штормы резвятся в небесных пределах
И с наступлением ночи устало отвоют
Метят тяжёлыми ветками тех кто задел их
В самом низу у земли настигая собою
К берегу нашему гонят ветра свои лодки
И раньше срока за реку уводят последних
Белым по белому правят портовые сводки
И оставляют одних нас с тобой ненаследных
Радио гетто
После того, как дракон Виссарионыч «победил» дракона Алоизыча, в нашем гетто радио тоже стало запрещено. Повсеместно было введено проводное радио под названием «радиоточка.» Типа – вот вам радио, и точка! – по габсбургскому образцу, естественно. Конечно, был ещё «Маяк», но гимн необъятной страны в шесть утра как бы всё исчерпывал.
А у меня радио всегда было. Не успел я научиться просыпаться сразу по завершении гимна, как уже умел подслушивать разговоры, ведшиеся особенно тихими голосами. После же откуда-то взялся дарёный ламповый радиоприёмник – огромный, пыльный и облезлый. И в нём тоже жили тихие голоса.
И очень скоро затем появились небольшие и чувствительные транзисторные радиоприёмники, которые возможно было брать с собой в дорогу, и у меня был такой. Для него я делал запас батареек и наращивал антенну, чтобы он принимал и в поезде на полном его ходу. Через него я впервые услышал прекрасную недельную трансляцию на ВВС стихов Лимонова, прочитанных автором, и постепенно сам стал лжецом.
Подобно волнам
Подобно волнам, убелённым пеной
Из бирюзы морей бегущим к нам
Чтобы усталой обернуться сменой —
Подобно облакам в спокойном токе
Напомнить путникам по их делам
Чтоб серебром растаять на Востоке —
И как мотив дорогой раскалённой
Рассыпать ветром свой нездешний звук
Чтобы смутить вас недоговорённым —
Так жизнь моя течёт через века
Средь встреч крутых изгибов и разлук
Чтоб в устье впасть, где вечности река.
По мотиву «Wie eine Welle»
из Hermann Hesse
Trouville-Deauville
И было…
Ездили с товарищем несколько дней по Москве на мне – то набирая ему витаминов и повышая долю перца чили у него в крови путём скармливания ему за мои деньги китайской и вьетнамской еды, а то спеша в напротив «Шоколадницы» заведение за визами. Их должна была готовить, как было загодя выяснено по телефону, некто Мирей, которую, идя к ней через подобие КПП, я назвал Матьё. Но служивый понял сразу и слова не сказал. Документы не спросил даже. Мы же – помнили о калии и магнии.
В ответ на мой звонок через «местный телефон» она спустилась со своего второго этажа через театральную лестницу консульства довольно скоро:
– Вот ваши чиортови визы! Ви туот фсё перефернули за два дня!
Речь шла о восьми паспортах, в которых визу поставили в течение понедельника и вторника, ибо товарищ мой ещё в воскресенье свою ковровую бомбардировку начал прямо с телефона квартиры консула. Как говорил один владелец из домов в Америце, «хлавное – правильно начать.» Мы вылетели порознь через четыре дня, ведь билеты уже были на руках. А товарищ летел со мной, поскольку наверняка ещё надеялся на витамины и чили.
Чтобы вылететь вовремя и прибыть в Шарль-де-Голль часов в 8 утра, мне предстоял долгий путь из Измайловских лесов через Армянские проулки и Автозаводские просторы в Домодедово. Когда около полпятого утра проулки были позади, и начались автозаводские сталинки, чтобы из них забрать бодрую концертмейстершу, товарищ мой вывалился на едва прибранный асфальт московской неповторимой свежести, направился к киоску и отобрал недопитую банку у ханыги.
Заслуженный, кстати. И гений по совместительству. Пока летели до швейцарских холмов – спали. Пересаживаясь на парижскую лошадь, очнулись и разругались. Прилетели вовремя и разъехались. Мне досталось такси с арабофранцузом за рулём и запахом второго этажа чайной в Кривоколенном. Понятно, что он ожидал от меня, что и я буду говорить на его наречии. Пришлось перенаправиться к вокзалу и, стартовав поездом от Пари Нор, через пару часов очутиться в Давиле среди ветров, покрытого ракушками холодного пляжа и пустых заведений с неработающими плитами.
И было… На третий день шатаний между Трувилем и Давилем через мостик, перекинутый через речку Тукь в самом её узком месте, мне захотелось назад домой – в тень Шарля де Голля, – чтобы увидать ещё что-то, помимо вокзала и дискотеки. И была ночь у ресторана, что у подножия ещё нетронутого огнём Нотр Дам де Пари. А такси домой – не было, ибо бастовали студенты. Но были помощники метрдотеля магрибского вида, а я уже говорил по-французски.
Слушай, бадди, – сказал я ему. Отзвонись корешам, чтобы меня отсюда забрали, а то спать охота, метро закрыто, а ехать бы было пятнадцать остановок. Но не внял он, а только взглянул удивлённо и сердито. Был ли в моих словах белый шовинизм?
Весеннее котовое
Начинает себя день
Воплями котовыми
В пять сегодня или в семь?
Свидимся ли снова мы?
Через сумерки домов
Шорох шкуры крадется
До соседних до дворов
Где любовь заладится
И до первых горожан
Тишина не прочится
До последних прихожан
Вера не урочится
Пока не повторилось
Когда мы с моей бывшей коллегой и учителем лингвистом Карин проводили семинар об умении выступать на публике в компании ШЕЛЛ в каком-то милом селении под Любеком в 97 году, она затеяла игру: предложила проследить за теми, кто считался на позиции «менеджера» и выяснить, придержат ли они хоть раз дверь после себя, поблагодарят ли за что-либо или закроют ли вовремя рот, когда говорит преподаватель.
Результат выпал совсем нулевым, особенно с дверями и ртом. Прокатываясь на большой скорости по отелю, где проходил семинар, они казались современными израильскими детьми в магазине игрушек. Ни о какой предупредительности не было даже мысли, двери хлопали и качались на своих петлях, отбрасывая осенний солнечный свет, как электрический проблесковый: «не подходи.» За столом, получив свою тарелку, они сразу принимались есть своё, считая возможным попутно флиртовать с Карин. Ведь надо во всём стремиться к успеху?
И вот уже позже, когда наша клика покинула по-прежнему милое моему сердцу бюро переводов на Дербенёвской набережной, и когда туда заползли «менеджеры» новой волны двухтысячных, молодые дамы, в основном, я снова вспомнил Любек в тот момент, когда пигалица с дикими глазами пьяного следователя вдруг стала мне задавать вопросы, предварительно чуть ли не оттолкнув от стола, как Трамп некоторых. И это было только начало, и до сих пор ничто не поменялось нигде, кстати.
Чудны дела твои, Г-ди.
Зато в этом самом местечке под Любеком я впервые попробовал вегетарианское сотэ с мягким сыром и фантастически вкусным сочетанием овощей, что пока не повторилось.
Вышло солнце
Вышло солнце из-за горок
из-за леса
из-за ёлок
– вот повеса!
И пошло гулять по свету
c занавеса
по паркету
из интереса…
Всеобщий эквивалент
Капитализм как строй – очень уязвим. Я бы даже сказал, что он сам по себе эдакий уязвизм. Как и любой другой «-изм» (пофигизм, онанизм, неологизм), он может существовать по причине своей уязвимости только определенное время как способ подойти к чему-либо высшему – как и славянские слова с окончанием «-ство»: одиночество vs. одинокость; отшельничество vs. уход; сватовство vs. (брачное) предложение; рыцарство vs. поддержка. И моё занудство тут – единственное исключение.
Капитализм крайне зависим от денег. Стоит всем разойтись и перестать ему их давать, как он начинает беспокоиться, пытаться топать ногами, исподволь писать обязательные законы к выполнению с толкованием от понимания выгоды, запреты с толкованием от обратного, а также лебезить перед плательщиком, лишь ситуация с поступлениями едва ослабнет.
Капитализм как задержавшийся и не создавший или отринувший, забывший моральные основы строй, принимающий только пресловутый «всеобщий эквивалент» буквально и везде, – отвратителен, жаден, труслив, репрессивен, подозрителен. В нем нет невиновных, недолжных, свободных людей. Каждый в нём раб – больше из себя или меньше.
Останьтесь
Когда проходят дни смятенья
Когда возврат нас не страшит
Когда грядущих дней сомненье
Вдруг исполняться не спешит
Останьтесь, выжившие рядом
Вам – годы долгие в ответ
Под вашим верным, тёплым взглядом
Светло до окончанья лет
Картинки с выставки
***
– А можно на клавесине сыграть?
– На этом нет, но там дальше можно будет.
– В конце экспозиции?
– Нет, вы увидите – посредине.
Isn’t she loovelyyy
Isn’t she won-der-ful…
***
Из темноты выплывают мама с дочкой.
Смотрю на дочь. Она смотрит на меня.
Мама встревожена и задета за живое…
***
Кругом кошки, веганские бургеры на франшизе, тортики и коты.
– А где тут ваши знаменитые пирожные купить?
– Не знаю, я не отсюда, но прямо пойдёте, и вам подскажут.
Появляется барышня московского вида и ищет погладить сыну годов двух кота.
– Подходите гладить, он только делает вид, что спит.
Кот от близости дитяти напрягается.
– А мы только по-английски говорим. Мой муж – профессор, мы едем на конференцию. У нас собака, и мы её учим с животными обращаться gently.
– И с людьми?
– Ха-ха
– А откуда вы?
– Мы из Познани.
– А у меня часть родственников их Кракова.
Смотрит внимательно.
– Евреи, небось?
– Ну, так-и вероятно где-то.
