За секунду до сумерек

– А потом спал?

– Ну, полежал чуть-чуть, потом заснул.

– Да нет, я не о том. Ты проснулся сразу, а бывает тоже снится кошмар, просыпаешься, ну думаешь все, а на самом деле спишь еще, вот у меня было, не помню что там сначала, тоже что-то такое, просыпаюсь – лежу в постели, поднялся, а уже светло, думаю, вставать надо, взял у очага кувшин с молоком, наливаю, а там жижа какая-то зеленая и шевелится. Я у сестры спрашиваю: «Это что?», та: «Да это доятся так теперь». Я пошел к скотине и смотрю, на самке дойной пауки какие-то сидят, и она уже вся в паутине, ну и там дальше пошло…

– А бывает наоборот, – сказал Шага, – что-то снилось, может, и не кошмар, вообще сна не видишь, просыпаешься по-настоящему, а потом снова засыпаешь, и кажется, что встал, идешь куда-то. У меня один раз вот так было, только я не встал. Проснулся поздно, а договаривался с отцом, что с утра пораньше поднимемся, он в Степь собирался, а я подготовиться помогу. Просыпаюсь – один, надо подниматься, день уже, неохота, я глаза закрыл, думаю, еще чуть-чуть полежу и буду на дверь смотреть время от времени, если зайдет кто, сразу из-под одеяла вылезу. Валяюсь, на дверь смотрю, жарко, думаю сейчас вставать буду. И тут постель моя взлетает и меня в крышу вжимает и давит. Я глаза открываю, лежу раскрытый, двери из такого положения вообще не видно, меня колотит.

– И что дальше, спал?

– Да какое спал, вскочил, побежал есть да бате помогать.

– Интересно, как вы все, пацаны, рассказываете, – Пипа опять вылез. – А я можно тоже. Можно? Спасибо. Мне тоже снилось: пошел я за водой по зиме, зашел в какую-то другую деревню. А там старик влетает, который меня предупреждал не ходить, и орет: «говнолицие, говнолицие», а мне так страшно, и я смотрю, а у него самого лицо в дерьме, – Пипа закончил и, победоносно, нагло улыбаясь, посмотрел на Ушастого.

Чий подошел к нему сбоку, сделав серьезное выражение.

– Ну-ка, погоди, – он провел пальцами ему по лбу, потом поднес их ближе к себе и понюхал. – Слушай! – он резко испугано вздохнул. – Да они же тебя зацеловали.

Вокруг засмеялись. Все разом. Его хлопали по спине. Чий, не ожидавший такой реакции, оглянулся.

Чуба не просто рассмешило, он повалился на корточки, держась за пол, зажмурившись, трясся от хохота. Его пытались звать – он не отвечал. Потом остановился, открыл глаза: «Бля… Пипа», – и опять, трясясь, повалился на пол. Смеялись долго. Потом на эту тему стали шутить. «Пипа Говнолиций» – «Да он лазутчик ихний, они его к нам заслали».

Чуб, придя в себя, подошел к нему, положил руку на плечо – «Это был не сон». – «Да не пацаны, че вы, какая деревня, просто тут получилось как – все обычно утром умываются, а он ночью, свет зажигать лень, и он иногда в темноте дорогу перепутает и идет к выгребной яме, и там умывается. А так-то он чистоплотный, в смысле, всегда умывается, каждую ночь.

Пипа тоже ухмылялся, скалился, пытался шутить. Его все равно не слушали.

– Да ладно, хватит, уже самим не смешно, умные шутки закончились, из себя давите.

– Умываешься, да? – Чуб продолжал смеяться.

– Да, да, умываюсь. Весело? Это уже даже не по второму разу. Что, шутка, повторенная трижды, втройне смешная?

– Сам начинал.

– А что еще делать было, ерундой занимаетесь: «мне это снится, а мне это».

– Какая разница? Говорим да говорим, все равно делать нечего. Да нет, ты-то сам только о важном, да? Когда вы, вчера или позавчера? Вчера полвечера они сидели тут, вспоминали, как кто в первый раз напился, и как кто облевался, полвечера, и как год назад Кольму Рыжего напоили, да?

– Да все равно не о таком.

– А в чем разница? Снится тебе редко, а пьешь часто.

– Мне вообще не снится ничего.

– Чуб возмущенно фыркнул и покивал.

– Говорю, не снится.

– Один-единственный человек в Селе, кому не снится ничего. У тебя, может, дырка там, вываливается просто, Чий, проверь ему…

– Что ты несешь, я серьезно говорю.

– Да, такого не бывает просто…

– А у меня бывает.

Все сразу заспорили. И почти все приняли сторону Чуба, стали доказывать, что этого не может быть, и Пипа либо врет, либо сам уже не помнит, кроме почему-то Файсы, внезапно упершегося вместе с ним и заявившего, что он сам не знает, но слышал от тетки, что ее мать, которая умерла….

Чий понял, что его на самом деле подташнивает, может, уже давно, и пить хочется. Он поискал глазами, где бы взять, но на воду ничего не указало. Действительно ерунда, каждый день, о чем тут еще говорить, снов он не видит, уже, наверное, и сам понял, что сглупил. Он посмотрел на Шагу, который молчал сейчас у стены. У них как-то тоже был похожий спор – такая же чушь, про кого-то он Чию рассказывал, а потом, когда он его увидел, сказал Шаге, что ему он представлялся по-другому совершенно, описал как, что и возраста другого, и ростом выше. И Шага тоже расплылся в улыбке – как это так можно представлять, если его еще не видел. Чий стал доказывать, что человеку так свойственно, это у всех, и по- другому быть не может. Но с ним-то случай особый, решив, что он никого не представляет, Шага и себя в этом убедил и уже через десять слов стоял со своим серьезным видом, и не колебался абсолютно. Тогда он от него этого не ожидал, а ведь вроде не дурак, они с Краюхой ему и до сих пор не доказали ничего.

Пить хочется. Чий обернулся на шум, от ворот Амбара к ним направлялся Рыжий. Старший брат того самого Кольмы – Рыжего-младшего, которого напоили год назад и про которого сейчас только вспоминали. Рыжий был явно из дома, шел довольный, сытый сразу видно, ему показалось даже, что-то дожевывая.

– Здорово всем, – он пожал ему руку.

– Здорово.

– Хлопнул Чуба по плечу:

– Чего кричите?

– Да вот, человеку снов, оказывается, не снится.

– Ему объяснили, но Рыжего это вроде не заинтересовало, он только улыбнулся и собрался отойти.

– Рыжий, – окрикнул его Чий, – Водички не взял с собой?

Тот покачал головой.

Спор впереди не смолкал. Он отошел на шаг и посмотрел вверх. Факел, прогорая, оставлял в воздухе тонкую струйку черного дыма, она поднималась, огибая кривоватую пыльную стропилу, которая рядом с точно такими же отделяла, собственно Амбар, от пространства, занятого крышей, струйка, постепенно исчезая, поднималась туда, и терялась где-то у землисто-серой при таком освещении, соломы. До углов свет тоже почти не доставал, они терялись во мраке.

Ведь не всегда было так. Вечера бывают и веселые, хотя это тоже редко, но сегодня он даже не обычный, а из числа особенно нудных. Он поглядел по сторонам. Может, только у меня так сегодня, вроде все, как всегда. Чий вдруг подумал, что напрасно хотел идти сюда развеяться – веселее ему не стало, ничего не изменилось с тех пор, как он сидел дома, только место, внутри по-прежнему оставалась Серая скука. Все здесь повторяется, вот сегодня эти рассказы о снах, ну ладно, это редкость, конечно, хотя, в принципе, то же самое, разговоры о облевывании и облеванных, вообще вечная тема, и спор этот, людей которые спорить не умеют, наивные – они думают, что он новый, на самом деле, ему когда-то пришло в голову, что спор на Амбаре, почти всегда, только один, который никогда не кончается, а только прерывается на время, и, может вообще люди зря считают, что прения нужны для того, чтобы установить правду. Кто это сказал? Какую правду они, вот сейчас, хотят установить? Может, все по-другому? Допустим, есть у человека потребности, поесть, поспать, это самые примитивные, а есть еще какие-то полупонятные и непонятные, поспорить, погорланить, зацепить и показать кто прав, не путать с желанием установить правду, а человек этого не понимает, как зевоту, появляющуюся когда хочется спать.

Уйти вдруг захотелось отсюда, из этого шума, духоты и факельной копоти, выйти на свежий воздух, посидеть одному. Хандришь! Повторяется все вечно, ну а как еще, что тебе еще надо? Бывает ведь и хорошо, а когда хандришь, сразу задумываешься, что все повторяется, и нового ничего не бывает. Другое дело, что идти сегодня никуда, наверное, не надо было, лучше уж поскучать дома, но ведь пришлось же… Может, выпить все-таки? Он подумал немного. Нет, пьянеть нельзя, надо ждать, а потом действовать, идти встречаться, убеждать, но лучше уж идти, чем так.

Он развернулся:

– Есть вода у кого?

В ответ была тишина, кто-то отрицательно потряс головой. Он пошел вглубь, подходя и окликая некоторых по имени, и вдруг наткнулся на Ира, тот стоял неподалеку от ворот, с ним еще двое над чем-то смеялись:

– О! Вы все, отыгрались уже?

– Ну, я да.

– А Краюха где?

– Там еще сидит, там Рыжий-старший пришел.

– Вот же деятель, а! – Чий сердито вздохнул.

– А что такое?

– Да ладно… Так … – он махнул рукой. – Ир, есть вода, пить охота?

– На, бражки лучше выпей.

– Не, не буду. Есть?

– Нет, воды нет.

– Чий!

Он услышал голос и повернулся. У ворот, уже собираясь уходить, видимо, стоял Воль, улыбался, глядя в его сторону. Он тоже улыбнулся, подошел, ему крепко, с чувством пожали руку.

– Че, как? – спросил Воль.

– Нормально.

– А я уходить уже собирался, смотрю – ты.

Воль был парнем серьезным, тоже на хуторе жил, как Драр, все сам всегда, тоже молодой еще совсем, правда, старше Драра, скорее Окана ровесник. Они с его братом знались, но не так, чтобы уж очень. А с ним всегда вот так, как сейчас – двумя руками – Брат. Уважал его, непонятно за что, наверное. Хотя, вообще, его уважение надо было заслужить. Не к каждому он так. Чий этого не понимал, но ему это льстило.

– Киснуть сюда пришел? – спросил он

– Да нет, ждем тут. Сегодня дел еще куча, видимо, всю Деревню оббегать придется.

– А-а, – Воль кивнул. – Новости есть какие?

– Да какие… Брат сегодня вернулся, с Санвой ходили.

– Знаю, видел. Ну ладно, давай, побегу. Ты ждешь, а мне сейчас уже бегать придется. И не виси ты тут, лучше делом займись, сходи с братом поохоться.

Он исчез в темноте снаружи, оставив, светлое, тающее впечатление от встречи, и Чий остался один, постоял немного, раздумывая, не виснуть на Амбаре? Ну, а как ему еще к этому относиться? У него действительно другое, делом занимается. Что ему тут нужно? Раз в полмесяца покажется, тогда это, конечно, как отдых, и не понимает он Чия – не тот возраст уже. «Еще пару лет так пройдет, – подумал Чий, – и он во мне вообще хоть что-то видеть перестанет». А время идет быстро. Что изменится еще через год? Если они, конечно, ничего не продадут. С другой стороны, ну и что, что не понимает. Тут ведь, действительно, в возрасте дело, просто сам он перерос, у них сейчас другой «Амбар» уже, сел вечером на хуторе, один или с кем-нибудь, кувшин откупорил, стадо сытое, все в порядке – можно выпить. Убеждения другие – спину надо с утра до вечера гнуть, а вечером упиваться, сколько влезет.

Рядом по-прежнему говорил Ир, Чий подумал еще немного, подошел и встал около них. Тут говорили о каком-то давнем случае, какие-то только им известные подробности. Он даже вникать не стал, стоял, улавливая отдельные слова, глядя через плечо, как они улыбаются.

И тут обе створки ворот отодвинулись, и внутрь вошел Изран и с ним еще несколько человек, Ворот показался в проеме, глянул оттуда, поискав кого-то глазами, и снова исчез. Они прошли внутрь, не замечая его, и Чий мельком подумал: Вот у кого бы проблем с тканью не возникло, ему возможностей искать не надо, они все у него есть. Сложилось так, не из-за того, что он сам глупее его, все это возникло не сейчас и не сегодня, годами складывалось, и не продумывал он того, что сложится вокруг него, результат тенденции. Но факт в том, что он бы от того, что спрятано у Шаги на сеновале, за неделю бы избавился. К нему и отношение другое, и не как их трое, надо было бы, весь Амбар бы работал. А ведь тогда, вспомнил он в определенный момент, когда была эйфория, Чий думал, что теперь они будут на равных, что он все делает, как Изран.

Изран поворачивал голову, оглядываясь, и Чий понял, что через мгновение он его заметит. И что будет? Внимания не обратит, наверное. Взгляд остановился на нем, он на ходу изменил направление, под прямым углом к прежнему и подошел к Чию.

– Здравствуй. Пришел сегодня все-таки? – сказал он тихо, почему-то устало-вымученно.

– Как видишь, – Чий попытался скрыть удивление.

– Он мимолетно подумал, что выглядит Гроза и правда внушительно, как будто между ними лет пять разницы, хотя на самом деле одногодки.

– Как дома, мать?

– Нормально, – Чий замолчал на мгновение. – Брат сегодня вернулся.

– A-а, ну, привет ему передавай, – сказал Изран также устало.

К ним подошел Ворот. Они жили прямо напротив друг друга, еще ближе, чем Чий от Краюхи. Говорили даже, что они братья сводные, что Изранов отец, мол, постарался, у них и сходство было определенное, только он посуше, хотя непонятно в таком случае, откуда у него эта смуглость, да и нос этот горбатый тоже. Собака цепная.

Ворот встал почти перпендикулярно к огню, так что лицо его и знакомый абрис плеч утопали во мраке. Он, почти не глядя на Чия, небрежно, быстро дернул его за руку, и Чию даже показалось, что в темноте он чуть-чуть брезгливо поджал нижнюю губу. Он что-то сказал Израну, наклонившись вперед, или показал – так было не разобрать. Изран что-то произнес в ответ. Ворот переспросил, Чий не расслышал.

– Что? – Изран продолжил что-то и растопырил на руке три пальца.

Все это для него явно не предназначалось, Ир уже куда-то исчез, и, наверное, лучше будет пойти поискать Шагу. «Как дома, мать». Только он один из нас такой и ведь не старается, это у него так естественно получается, надо было один раз начать себя заставлять, когда-то давно, посчитав, что так правильно и сейчас.

«A-а, ну, привет ему передавай». – Чий фыркнул, – Как это у него так получается? Может, даже не в словах тут дело, а в тоне. Сейчас ему уже стараться бы пришлось, если бы стал говорить, как нормальные люди, ему ведь надо не так: вычурно, серьезно всегда, и если и шутить, то обязательно без дурачества.

– С какими людьми мы общаемся! – сказал Шага, улыбаясь.

– Общаемся.

– Что-то он не в себе сегодня, как будто, да? Все переполошенные какие-то. О чем говорили?

– Думаешь, я разбирался там… И, вообще, ты меня удивляешь – я от тебя последнего такого вопроса ожидал.

Они стояли вдвоем у стены напротив входа, специально чтобы наблюдать отсюда за теми, кто играл под кувшином, и за Краюхой.

– Почему?

– Я всегда знал, что тут есть один человек, которому они все не интересны, все остальные на брюхе ползают, а он нет, ему даже не интересно смотреть, как остальные ползают, и человек этот ты. Что ты улыбаешься? Я серьезно, вот бери тут любого, вот его, да? И с ним на эту тему можно всегда говорить, а с Шагой нельзя, потому что ему все равно. Что ты улыбаешься, я серьезно.

– Ну, если ты серьезно, то ты и говори как о серьезном.

А Шаге все равно.

– И я, кстати, всегда знал… Короче, лишний повод тебя уважать был. Что бы там не случилось, вот этот человек кривляться не станет. А сейчас?

– Ты всегда ошибался, значит. Почему я никогда не интересовался?

– Так казалось.

– Как ты себе это представляешь? Вот Амбар, он Гроза Амбара, все вокруг него крутится, ну, и даже возьмем, что, положим, меня все с ним связанное волнует слабо, меньше чем других, я все равно в стороне не останусь никак, это тогда мне не здесь быть надо, а там, где его нет. Тогда я действительно, скорее всего, ничего о нем слышать не захочу. Бред же, мы с тобой как будто раньше о нем не говорили никогда?

– Да по-другому все равно…

– А о чем, кстати, спрашивал?

– Да о чем! Пришел? Как дела? Как мать? Как обычно.

– А ты?

– Нормально, говорю. Брат пришел, говорю.

– Брат. А он что?

– А ну, привет ему передавай.

– «Как мать», – Шага опустил голову и хмыкнул. – Ублюдок.

– Почему ублюдок? Что он такого сказал?

– А что нормально сказано было?

– А почему нет? В его стиле, – он посмотрел на реакцию Шаги, как он состроил саркастичную гримасу, ничего не объясняя. – Я тебя вообще не понимаю в этом. Ненависть какая-то лютая, ни на чем не основанная. Если ты от него видел что-то плохое, то потому что сам это и провоцировал, да и когда это было, а сейчас, когда он злобы твоей не видит, как ты к нему прохладно, он так считает, так он и к тебе. Мне-то, в принципе, все равно, не из-за того я это говорю, что он ко мне относится так. Понятно, что из-за брата только…

– Злобы моей не видит?! Все он видит, а вот как ты ничего не замечаешь, вот это не ясно! Но ничего, еще заметишь, еще шанс будет.

Шагу прорвало. Он даже ноздри раздул. И ведь ни на чем все это не основано. Знает он. Во всяком случае, объяснить он это нормально не может. Чий решил не спорить. И посмотрел на Ворота, они все еще говорили там же у входа, отсюда их было хорошо видно. Даже шрам от сбитой когда-то костяшки Воротова кулака. На поясе у него висел нож в красных узорчатых ножнах, настоящий охотничий, и рубаха на нем новая, недели две как сшили, специально невзрачного буро-серого цвета, рубаху можно было другого цвета заказать, повеселее, но нет, сделал именно такую. Ворот был в сапогах, в отличие от всех тех, босоногих, что наполнили сейчас Амбар. Охотник, только из Степи. Даже самому верится, хоть и ясно, что силки ни разу не ставил. А вообще ему ведь, пожалуй, неплохо удается, он поймал себя на мысли, что даже у него самого как-то незаметно изменилось восприятие Ворота, с тех пор как у него начался этот охотничий стиль, от желания казаться солидно, и получилось что-то.

– Знаешь что? – сказал он. – Мне сейчас мысль в голову пришла. Вот смотри на них. Представь, что ты вырос где-нибудь не здесь, Амбара никогда в жизни не видел, меня не видел, а сегодня приходишь сюда, тебе показывают вот их и говорят: «Кто из них первый?» – он сделал паузу. – Кто?.. Ворот, да? Забудь все, вот так, по виду или даже, посидев полвечера здесь, понаблюдав, – Ворот. Он и старше, и наглее у него морда даже…

– Тут не в морде дело.

– Ну, Ворот ведь, да?

– Ну-у, да, наверное.

– А посиди ты тут неделю, поймешь, что не он, может, и раньше, а месяц, так вообще – кто еще может, кроме Израна быть, есть в нем что-то такое, дотошность его или скрупулезность, которую сразу не увидишь, со временем…

– И к чему ты это?

– Да так подумалось. Слушай, Шага, когда он придет? Надоело здесь.

– Не знаю, вон у него спрашивай, – он кивнул в сторону Краюхиной спины.

Чий поднял глаза и посмотрел на факел, черная струйка поднималась вверх, мимо пыльного стропила, и уходила куда-то к темной кровле. «Серого стропила, – поправил он себя. – Серое стропило, серая крыша, как тогда, когда он сидел дома, еще до прихода брата, такая же, как и балки Амбара, Серость никуда не пропала, как и котел, из которого дома он ел кашу… Дома, дома… домой бы». Вот сейчас еще не поздно, Драр еще не спит, и может быть, будет ждать. Он представил брата, как он сидит рядом с очагом, глядит в огонь и ждет его специально, потому что Чий просил. А он не придет. Стало тоскливо. Да нет, спать ляжет, что ему меня ждать.

Он тогда не увидел, как все произошло, скрипнула воротина, это Чий помнил, и как все почему-то потянулись туда, все кто был внутри, сначала так, как будто спокойно, только часть, а потом, зашумев, все остальные. Он удивился и по, торжественно-смущенному лицу Косолапа, стоящего в эпицентре, понял, что что-то уже пропустил, он попытался пробиться вперед поближе, через толпу, видно ничего не было. Шаги рядом тоже не стояло, он поискал глазами и увидел Краюхин затылок впереди себя, справа, до которого тоже было не дотянуться, и где-то рядом пищал Ушастый, не Файса, еще один Суран.

…Сейчас прям. Я смотрю, еще блестит. Да я и вытащил у Косолапа на огороде.

– Пацаны, твою так! Ну, чего вы, как дети, – сказали голосом Ворота. – Ну, еще раздав́ите… что вы тут устроили, потом посмотрите.

Толпа стала отступать, поворачиваясь, и тогда он это увидел мельком, что-то ровное, прозрачное, как камень, и что-то еще внутри.

Куда ты прешь?!

Хорошо рассмотреть он смог спустя время, когда улегся первоначальный ажиотаж, и посмотрели все кто подошел перед ним.

«Камень, ерунда», – думал он, глядя на то, что лежало на ладони. Прозрачный, янтарь вот тоже прозрачный, хоть этот и чище, цвета чистой воды. Странной была пластина – сверкающий безупречный металл, вся в ровных наростах, как в бугорках, от которых отходили ворсинки какие-то, тоже по виду металлические, они, переливаясь, вспыхивали на свету, когда он только взял камень в руки, сначала мелькнула бредовая идея, что там мех. Он сразу же понял, что конечно, на самом деле никакой это не мех, он еще раз обтер поверхность рукавом и поднес к огню, пластинка тут же засверкала. Ворсинки все были одинаковой длины, как подстриженные, самые крупные по сечению – с человеческий волос, рядом были тоньше, потом еще тоньше, у него рябило в глазах от того, как они сверкали, почти просвечиваясь, и он не мог хорошо разглядеть самые мелкие, они едва угадывались. «А, может, есть и еще меньше, просто их разглядеть невозможно», – он подумал и еще раз посмотрел на угол пластины, на котором были вычеканены значки, особняком стояли две закорючки «Pt» и еще какие-то мельче, строкой, ему вдруг стало жутко – тут все понятно и без значков, вся эта ровная безукоризненность, четкая геометрия, нет, даже не так, в природе тоже встречаются геометрически правильные формы, тот же узор листа, тут дело было не в ровности, это просто другая геометрия, он не смог бы объяснить точно, в чем разница, в какой-то законченности и безжалостности, природа так не создавала, эти линии сваял человек. А еще были значки, которые абсолютно точно созданы людьми, теперь уже и гадать смысла нет. Но какие люди? Для чего, когда? И как вообще люди могли такое сделать?!

Он вдруг почувствовал, что тон шума толпы изменился, что-то произошло, дальше слышался только пищащий голос Ушастого. Вроде про то, как они это нашли, Чий улавливал моментами.

– Я, главное, смотрю, еще блестит что-то… Вон туда, говорю, мотыгой дай. – Это раньше, а сейчас был смех всеобщий, над ним. Что-то он, видимо, такое ляпнул и теперь оправдывался.

– Где что копали?! – Рыжий давился от смеха. – Кто, куда там продавали?

– Ну, может быть, не про то, я понял так…

– Ты дурак, Уши. Нигде ты ничего не понимал, и рассказывать тебе такого, похожего, не мог никто. И сочинять ты тоже не умеешь. Ты руду хоть раз видел? С бочку? Если даже такое бывает, то ее не найдут. Я-то знаю, у моего дядьки кузня. А вот такое, я тебе точно говорю, у нас в Деревне в первый раз нашли, и не слышал о таком никто тоже ни разу. Может, где-то такое и есть, и где-то даже добывают, но к нам оно точно случайно попало.

– И в любом случае штука редкая, – закончил за него Чуб. – Слушай, а, если серьезно, где такое встречаться может? Понятно, что не у нас, тогда бы и раньше встречали. Но где-то же есть? И что это.

Не понимают. Камень, руда Он встал, воткнув факел на прежнее место, и посмотрел на Чуба. Сказать им? Они ведь просто не о том говорят. Блестящий, красивый, редкий.

– Ну, Чуб, и что же это?

– Он обернулся и посмотрел рассеянно, не понимая:

– Так я про то же?

– Ты не догадался? Это нигде не встречается, это сделано было. Человеком, людьми, и нигде это не добывают.

– Они опешили. Все замолчали, посмотрели вниз, туда, где он держал в руке камень.

– Почему?

– Чий молча повернул камень пластиной вверх, к лицу Рыжего.

– Видел? – он ткнул ногтем в значки. – Это тоже? Какие вопросы еще быть могут?

Они расслабились тут же, и он понял, что ему не поверили, некоторые иронично заулыбались, они еще не поняли почему, но уже не верили, и момент, когда он владел их вниманием, был упущен.

– А что не так? Да погоди, – сказал он, пытаясь перекричать разговоры между ними и смешки, – что ты улыбаешься, у тебя глаза есть? В природе так не бывает, она абсолютно ровная, углы четкие, и закорючки эти, как они могли появиться, и что это вообще. Камень? Нет, не камень. Тогда что? Этого не могло появиться в природе, значит, остается только то, что сделал это человек.

Пока он говорил, они снова замолчали, правда, теперь уже не обескуражено, раздумывали, видимо, собираясь спорить, но, главное, слушали. Не дам я вам спорить возможности, – подумал он. – Сейчас вы меня понимать станете.

– Ты черепашек видел маленьких, радужных? – сказал Краюха. – Узор видел? Это не человек, это природа. Почему природа не могла сделать это?