Город на кольце

Евгений Северов

Город на кольце

Введение

Город No-No не существует на картах.

Он лежит за тысячу километров от ближайшего крупного города – там, где вечная зима, а северный ветер заедает в кости.

Поезда проходят мимо, но никто не выходит.

Лишь иногда появляется тот, что никто не ждал – призрачный состав, который не значится ни в расписании, ни в памяти старожилов.

В No-No нет привычной жизни. Здесь складские коробки сменяются ржавыми цехами, а заводской дым смешивается с морозным дыханием.

Тридцать тысяч душ – каждый с собственной тенью, тайной и страхом.

Здесь нет героев и злодеев, есть только борьба за воздух и возможность прожить ещё один день.

И если однажды к заброшенной станции подъедет поезд, которого не должно быть – кто из них сможет выжить в этой холодной бездне?

Глава 1 “Призрачный поезд”

В Железноярске зима не кончалась никогда.

Снег здесь был не просто снегом – он лежал слоями, как старая краска, которую никто не собирался счищать. Дороги белели до горизонта, дома мёрзли вместе с людьми, а воздух был таким густым и тяжёлым, что казалось – его можно резать ножом.

Мята шла домой со школы, утопая в сугробах по колено.

Капюшон сбивался набок, зелёные пряди волос выбивались из-под шапки, щёки горели от мороза. Она шла, не торопясь, будто её вообще ничего не ждало дома.

На плече висел старый рюкзак с пришитыми “аниме” значками – почти все облупились и выцвели, как всё в этом городе.

Она брела вдоль дороги, где рельсы уходили в снег. Никто больше по ним не ходил.

Мимо проехал грузовик, обдав её снежной пылью, но Мята даже не вздрогнула.

В этом городе никто не извинялся.

Она зашла в магазин, купила пачку дешёвых конфет и коробку чая. Продавщица кивнула ей, ничего не сказав. Все знали друг друга, но никто не интересовался чужими делами.

На выходе из магазина Мята остановилась, сунула одну конфету за щёку и посмотрела на завод. Завод всегда дымил. Даже ночью. Даже в праздники.

Она достала плеер, надела наушники и повернула к знакомой тропинке, ведущей к окраине города, к заброшенным путям.

Ей нравилось там.

Там не спрашивали, почему она вечно одна. Там не смотрели косо на её зелёные волосы и наушники.

Она шла медленно, утаптывая следы в снегу. Никто не шёл за ней, никто не шёл навстречу. Лишь ветер, который таскал по земле пустые пакеты и сухие ветки.

У самой станции она остановилась.

На горизонте рельсы терялись в белом тумане. Там, за пределами карты, была пустота – No-No. С детства Мята слышала, что туда никто не ездит. И обратно никто не возвращается.

Но ей было всё равно.

Она просто устала от всего

Мята сидела на скамейке долго.

Музыка шла одна за другой, но ей было всё равно, что играет. Всё сливалось в один ровный шум – как будто город тоже звучал где-то фоном.

Иногда ей казалось, что в наушниках не песни, а голос самой зимы.

Она поднялась, отряхнула скамейку от снега и медленно пошла вдоль по станции.

Станция была пуста. Только ветер качал ржавые таблички, и где-то скрипели незакрытые двери.

Мята пошла вдоль путей. Снег хрустел под ногами, пар шёл изо рта густыми облаками.

Она любила ходить здесь одна.

В городе ей часто становилось тяжело дышать, а тут воздух был чище. Холодный, резкий, но живой.

Мята подошла к краю платформы и посмотрела на рельсы.

Они уходили далеко, в белую пустоту.

Прикрывая ладонями от ветра, она зажгла последнюю сигарету “Winston”

и закашливаясь затянула горький дым.

Где-то там, за горизонтом, стоял поезд. Или не стоял. Может, его не существовало вообще.

Она задумчиво посмотрела вдаль, щурясь от ветра.

Грустно стало вдруг. Без причины.

Как будто эти рельсы вели туда, где всё уже давно закончилось.

Мята постояла так ещё немного, пока не стало совсем холодно.

Потом развернулась, натянула капюшон поглубже и пошла обратно по той же тропинке, домой.

Мята шла домой медленно.В Железноярске никто не любил спешить. Здесь всё приходило поздно: автобусы, зарплаты, новости. Даже весна, и та всегда опаздывала.

Её дом стоял на окраине – старый, облезлый, весь в трещинах. Такие здесь называли «панельный гробик». Узкий подъезд, скрипучие ступени, тусклый свет лампочки под потолком, которая моргала, будто ей скучно.

Она достала ключи из кармана, долго возилась с замком – он заедал. Потом дверь поддалась, и она вошла.

Тепла внутри не было.

Мята сняла сапоги, сбросила куртку прямо на пол и прошла на кухню.

Всё здесь выглядело так же, как и всегда. Стол, покрытый клеёнкой в цветочек,ковёр на стене. Чайник, который кипит только с третьего раза. Маленький телевизор в углу, который показывал два с половиной канала, но никто давно его не включал.

На стене висели старые обои – когда-то светлые, теперь серо-жёлтые, как будто на них годами дышали сажей.

Мята закинула на плиту чайник и села за стол.

Открыла конфеты, те самые дешёвые, и начала разворачивать одну за другой, это были батончики “РотФронт” очень напоминающие ей детство.

В доме было тихо.

Только издалека доносился глухой заводской гул – как будто город напоминал о себе даже тут, внутри.

Она жила с бабушкой, но та уехала на неделю «в санаторий», как она говорила, хотя все понимали – просто лечь в больницу полежать, чтобы "не мешаться".

Поэтому сейчас Мята была одна. И в этом тоже было что-то хорошее.

Она любила тишину.

Любила этот странный покой, когда ничего не происходит, и никто не спрашивает, как дела в школе, почему она опять одна, почему волосы такого цвета.

Мята сидела за столом, пока чайник медленно начинал шуметь, и смотрела на окно, за которым кружился снег.

Она думала, что когда-нибудь тоже исчезнет, как этот снег – растает и пропадёт.

Но пока – вот она, здесь, дома, и впереди вечер, похожий на сотни других.

И вдруг, где-то на самом краю этой тишины, ей показалось, что за окнами глухо гудит поезд.

Мята лежала в своей комнате, укрывшись старым, тяжёлым одеялом, которое пахло пылью и мятным леденцом.

Окно запотело от её дыхания, и за ним был только снег.

В Железноярске ночью всегда снег.

Музыка в наушниках шла тихо, почти вполголоса, но Мята её уже не слушала.

Она смотрела в потолок, глазами скользила по трещинам, будто искала там какие-то знаки.

Иногда ей казалось, что в этом городе никто не умеет мечтать.

Все или работают, или пьют, или просто ждут чего-то, сами не зная чего.

Но у неё были свои мечты.

Тихие, странные, не для чужих ушей.

Она думала про любовь.

Не такую, как в книжках или фильмах. Не про цветы и вечные клятвы.

А про простую – такую, которая согревает, как чашка чая в холодной комнате.

Чтобы кто-то просто пришёл и остался. Чтобы можно было молчать вместе и знать, что ты не один.

Мята не знала, как это выглядит в жизни.

В её школе все только смеялись или дрались.

Но ей хотелось, чтобы где-то там, за рельсами, в том самом белом тумане, был человек, который тоже ищет кого-то.

Она представляла его – не лицо, не голос, а просто тёплый силуэт, который однажды появится на пороге.

И они уйдут вместе куда-то далеко.

Туда, где нет вечной зимы.

Где никто не спрашивает, почему ты такой странный.

От этой мысли ей становилось чуть легче, но и грустнее тоже.

Мята закрыла глаза, и последние слова песни на плеере прозвучали почти как шёпот:

«И если б даже небеса мне дали еще шанс

Я б сново побежал наверх по этажам.»

Она уснула, не снимая наушников.

На следующий день снег шёл с самого утра.

Мята сидела за последней партой в 10Б классе, щёки у неё ещё горели от мороза после дороги. Вокруг гудел унылый гул голосов – одноклассники обсуждали что-то своё, как обычно, не замечая её.

Школа в Железноярске была такая же, как всё здесь: облупленные стены, серые коридоры, скрипящие двери. В классе пахло мокрыми варежками, старыми учебниками и пожеванной жевачкой

Учительница, женщина с вечно простуженным голосом, пыталась всех утихомирить, но безуспешно.

И вдруг дверь в класс распахнулась.

На пороге стоял мужчина в полицейской форме. Шапка на затылке, на груди блестит жетон, лицо грубое, с красными щеками. Видно, что пришёл не впервые.

В классе стало тихо почти сразу.

– Так, – сказал он, оглядывая их тяжёлым взглядом. – Капитан Костылин, думаю вы все меня знайте

Он подошёл к учительскому столу, поставил на него папку и опёрся руками на край.

– Город у нас непростой, сами знаете, – начал он, не торопясь, словно повторяя старую пластинку.

– Зима длинная, поезда ходят редко. А в последние дни… поступают странные сигналы о пропаже людей.

Мята почувствовала, как что-то ёкнуло внутри. Она машинально сжала пальцы на коленях.

– Если видите незнакомый поезд, не подходите. Не пытайтесь залезть внутрь. Не трогайте то, что лежит рядом с рельсами.

Он говорил сухо, будто читая список штрафов.

– Всё, что связано с железной дорогой, – под контролем завода и городской администрации. Поняли?

Никаких игр у путей. Никаких «исследований» ночью.

Это не приключения, это риск.

Он сделал паузу и окинул класс тяжёлым взглядом. Кто-то хихикнул, но сразу притих.

– И последнее, – его голос стал ещё тише.

– Если кто-то увидит поезд, которого нет в расписании… сообщайте взрослым. Сразу.

Он захлопнул папку и посмотрел на учительницу.

– Всё. Надеюсь, больше не встретимся.

И ушёл, так же резко, как и появился.

В классе повисло неловкое молчание. Потом кто-то нервно засмеялся.

– Поезд-призрак, что ли? – сказал кто-то из передних парт, и весь класс зашумел

Но Мята сидела тихо, не двигаясь.

Она смотрела в окно на белые рельсы, уходящие вдаль, и в голове у неё звучали слова полицейского, как эхо:

«Если увидите поезд…»

После уроков школа вывалила на улицу шумной толпой.

Девчонки, натягивая шапки, смеялись в подъездах, пацаны толкались у крыльца, швырялись комками снега.

Мята, как обычно, шла одна, натянув капюшон и сунув руки в карманы.

Ветер сразу ударил в лицо, снег хрустел под ногами.

Она уже почти свернула за угол, как вдруг снежок шлёпнул её в плечо.

Не больно, но неожиданно.

Мята остановилась и обернулась.

У забора стоял парень – высокий, в чёрной куртке с капюшоном, лицо наполовину закрыто шарфом.

Она его знала – параллельный класс, вроде 10А.

Никита или как-то так. Он часто болтался с теми, кто дрался на переменах и бегал курить за гаражи.

Парень чуть улыбнулся уголком рта, будто проверяя, обидится она или нет.

– Чё такая злая? – сказал он, кивая на её хмурое лицо.

Мята вздохнула, не останавливаясь.

– Ничего.

Он неторопливо пошёл за ней, руки в карманах.

– Слышала, да? Капитан страшилки рассказывал, – сказал он, глядя на неё сбоку.

Мята пожала плечами.

– Говорит, мол, поезд кто увидит – сразу конец.

– А ты веришь в это? – спросил он, будто между делом.

Она на секунду задумалась.

– Всё равно, никто ничего не заметит— сказала она тихо.

Парень усмехнулся.

– Это точно. Тут хоть поезд, хоть метеорит – всем пофиг.

Они шли рядом какое-то время, молча, пока ветер не усилился.

Он вдруг выдернул из кармана леденец и протянул ей, как будто это было самым обычным делом.

– Держи. Ты мне норм показалась.

Мята взяла леденец, не зная, что сказать.

Парень развернулся, уже уходя.

– Я Никита, если что, – бросил он, уходя в метель.

Она смотрела ему вслед, держа в руках леденец, и почему-то почувствовала, как будто мир вокруг стал чуть менее пустым.

Мята снова шла через пустырь, где ветром сдувало последние клочья прошлогодней травы.

На станции она бывала часто.

Здесь было тихо, а вокруг – ни души. Только рельсы и вечный гул города, доносящийся откуда-то из-под земли.

Но сегодня она свернула чуть раньше – к маленькому ларьку, стоящему у края дороги.

Ларёк был облеплен старыми объявлениями и листовками с надписью «ПРОПАЛИ» – лица на них стерлись от снега.

За мутным стеклом сидела продавщица – худая женщина с лицом, похожим на сушёное яблоко, в вязаной шапке и с свежим выпуском местной газеты.

– Чего тебе? – спросила она, не отрываясь от газеты.

Мята молча сунула на прилавок пару мятных купюр.

– «Винстон».

Сигареты здесь продавали всем, кого знали «в лицо». А её уже знали.

Продавщица кивнула, медленно достала из-под прилавка потрёпанную пачку.

– Всё тебе одной? – хрипло спросила она, прищурившись.

Мята кивнула.

– Тебе курить не надоело? Вон сколько девок спиваются здесь…

Но она не слушала. Схватила сигареты, сунула в карман и вышла.

На улице ветер сразу же ударил в лицо.

Она прошла дальше, за угол, туда, где начинались пустые пути.

Станция была той же, что всегда.

Старый вагон, ржавые лестницы, пустота.

Мята присела на скамейку, достала сигарету, зажигалку – с третьей попытки огонь дрожащим светом озарил её лицо.

Первую затяжку она сделала медленно. Густой дым обжёг горло, но ей это нравилось.

Снег ложился на пальто и волосы, она сидела, будто вырезанная из этого города, и смотрела на рельсы.

Ветер гнал снег по пустой станции.

Мята сидела на деревянной, промёрзшей скамейке, курила, глядя на рельсы.

Она затянулась и выпустила дым, когда услышала, как кто-то медленно идёт с другой стороны перрона.

Шаги были неторопливые, тяжёлые, будто человек не спешил никуда и не боялся холода.

Мята обернулась – его трудно было не узнать.

Евгений Стеклов.

О нем знали все кто жил в этом городе, еще несколько лет назад во всех газетах мелькала статья про его отца:

“Газетная заметка – «Сибирский Вестник» (архив, несколько лет назад)

Трагедия на железнодорожном заводе

В минувшую пятницу на территории железнодорожного завода произошёл несчастный случай, в результате которого погиб один из опытных работников – Иван Стеклов.

По предварительным данным, инцидент связан с неисправностью оборудования во время ночной смены. Однако точные обстоятельства происшествия до сих пор остаются невыясненными.”

Высокий, в длинном пальто, небритый, с той самой ленивой походкой, про которую говорили в школе.

В руке – банка дешёвого пива, из которой валил пар.

Он подошёл прямо к ней, остановился, посмотрел сверху вниз.

– Дашь сигарету? – спросил он спокойно, будто они знакомы сто лет.

Она чуть приподняла бровь, но молча протянула пачку.

Он взял одну, сунул в рот, достал зажигалку – руки не дрожали, даже в такой мороз.

Поджёг, затянулся. Дым вырвался из его рта медленно, плавно.

– Всё равно холодно, – пробормотал он, садясь рядом. Его голос был низкий, чуть хриплый, с оттенком чего-то усталого.

Сделал ещё глоток из банки.

– Куришь тут часто? – спросил он, будто между делом.

Мята пожала плечами:

– Иногда.

Он немного усмехнулся:

– Эта станция вообще то не самое безопасное место для посиделок.

Они молчали, куря вместе, пока вокруг падал снег.

Она чувствовала, что должна что-то сказать, но он сам нарушил тишину:

– Я тебя помню. Мята.

Она посмотрела на него с удивлением.

– Мы в одной школе учились, – сказал он. – Ты веселой девчушкой была,не то что сейчас.

Она не ответила, только смотрела, как его сигарета мерцает в полутьме.

– А я тебя видела только в курилке на 3-ем этаже , – сказала она наконец.

Он слегка кивнул, сделав глоток пива.

– Потому что там теплее.

Он выдохнул дым в сторону.

– Говорят, ты что-то знаешь всё город, – вдруг бросила она.

Он усмехнулся, глядя на неё долгим взглядом.

– Все что-то слышали.

Но не все умеют слушать.

Он встал, стряхнул пепел в сугроб, допил пиво, смял банку и неглядя бросил в урну.

Вдруг послышался громкий и протяжной гудок поезда

Мята вздрогнула, вслушиваясь.

А Стеклов , выбросил сигарету в снег, затушив её подошвой.

– Вставай, – сказал он коротко, спокойно, но в голосе мелькнуло что-то резкое.

– Что? – удивилась она, но он уже схватил её за руку.

– Быстро. Не спорь.

Она не успела даже возразить.

Его ладонь была крепкой, горячей от мороза и пива.

Он потянул её прочь со станции, быстро, уверенно, не оглядываясь.

Позади нарастающий гул всё усиливался – где-то за стеной снега и тьмы поезд уже был близко.

– Что происходит?! – Мята пыталась вырваться, но Стеклов лишь бросил через плечо:

– Тебе не обязательно это знать.

Они свернули с платформы, исчезая между складами, где снег падал так тихо, будто там не существовало времени.

Позади станция медленно тонула в приближающемся гуле, который ощущался даже в костях.

Они шли быстро, почти бегом, по заснеженной тропе между складами.

Гул на станции всё ещё слышался – низкий, давящий, будто город задыхался.

Стеклов крепко держал её за запястье, не оглядываясь, пока, наконец, не свернул в тёмный тупик между бетонными стенами.

Только тут он остановился.Отпустил её руку.

Мята тяжело дышала, пытаясь осознать, что произошло.

– Что это было? – спросила она, срывающимся голосом.

Он молча стряхнул пепел, докурил, выкинул окурок в сугроб.

– Забудь, – сказал он тихо, как будто это был обычный совет.

Она смотрела на него в ожидании, но он не собирался объяснять.

Просто достал из внутреннего кармана ещё одну сигарету, закурил.

Сделал затяжку. Помолчал.

– Если хочешь ответов, – вдруг сказал он, глядя куда-то мимо неё, – приходи завтра.

Мята вскинула брови.

– Куда?

Он выдохнул дым, чуть прищурившись.

– Склад №7. После полуночи.

Он бросил последний взгляд – тяжёлый, внимательный, как будто проверял её.

– Если не придёшь – я не удивлюсь, – добавил он, разворачиваясь и уходя.

Мята осталась стоять одна, окружённая пустотой и снегом.

На станции уже снова было тихо. Гул стих.

Но внутри неё гудело сильнее, чем снаружи.

Она смотрела, как его силуэт растворяется во дворах.

И знала: этой ночью она вряд ли уснёт.

Глава 2 Черная Металургия

Виктор Чернов был человеком, которого в Железноярске знали без лишних слов.

Высокий и тяжеловатый, с широкими плечами и лицом, на котором каждый морщин был словно складка времени, он казался живым символом самого завода – тяжёлым, непоколебимым и неизбежным.

Его серые глаза всегда казались усталыми, но в них таилась хищная сосредоточенность – он видел город как шахматную доску, где каждый ход был важен.

В кабинете, где стены были покрыты пятнами от старой краски и следами машинного масла, Виктор чувствовал себя как дома – хозяином не только помещения, но и всего города.

В этот вечер он ждал Сергея Ларина – начальника местной полиции, человека, который давно уже не просто следил за порядком, а работал на Виктора, поддерживая его интересы.

Ларин вошёл без стука, тяжело переступая порог.

– Виктор Александрович, – начал он, снимая пальто, – последние дни напряжённые.

Появились разговоры, что в городе кто-то копается в наших делах. Есть пропажи, слухи о странных звуках на складах и у очистных сооружений.

– Да, – тихо кивнул Чернов, – город слишком шумный.

Но нам нужна тишина. Нам всем.

– А Стеклов? – спросил Ларин, опуская взгляд. – Его неоднократно замечали рядом с поездами

Если он продолжит – может серьёзно навредить.

– Пусть знает, – ответил Виктор холодно, – что за любопытство в нашем городе платят по-крупному.

Но пока мы держим его на поводке.

– Понял, – сказал Ларин, подходя к окну и глядя на серое небо. – Мы должны сохранить контроль.

– Именно, – согласился Виктор. – Железноярск – наш дом. И пусть он останется таким, каким мы его сделали.

Молчание длилось несколько мгновений, пока за стенами завода не загудел глухой рёв машин.

Железнодорожный завод – это не просто предприятие.

Это сердце и душа Железноярска, городообразующее начало, без которого сам город не мог бы существовать.

Огромные цеха, похожие на стальные гиганты, раскинулись вдоль железнодорожных путей, как стражи времени.

Постоянный гул машин, скрип металла и запах горячего масла проникали в каждую щель, наполняя город жизнью и тяжёлой работой.

Завод был словно отдельный мир – здесь варилась сталь, собирались поезда и правились рельсы, которые потом уходили в бескрайние сибирские просторы.

Для многих жителей он был одновременно и кормильцем, и палачом.

Работа на заводе была тяжёлой и небезопасной, а условия далеки от идеала.

Но люди цеплялись за неё, потому что за пределами цехов – холодная пустота и безысходность.

Ночами над заводом иногда нависал густой туман, смешиваясь с запахом химии и горячего металла.

Местные говорили, что завод хранит в себе тайны, о которых лучше не спрашивать.

Виктор Чернов правил этим миром – его власть была абсолютной, а секреты завода – крепче любого замка.

И пока в Железноярске снег продолжал ложиться всё толще, завод работал, словно сердце, которое не могло остановиться.

Глава 3. Тонкий лёд

Склад N7 стоял на окраине – засыпанный снегом, обшарпанный, среди других таких же серых построек.

Внутри пахло дымом, пивом и старым обсыревшим деревом. Горела железная бочка, рядом стояли ящики, пустые бутылки, валялись одеяла. Всё это больше напоминало временное убежище, чем место для встречи.

Четверо сидели вокруг огня – кто-то курил, кто-то лениво листал телефон, кто-то пил, не глядя ни на кого.

Когда Мята вошла, почти никто не обернулся, лишь Евгений, заметив её, слегка приподнял голову.

– Заходи, – спокойно сказал он, не вставая. – Место тут для всех хватает.

Мята прошла внутрь. Снег прилипал к её ботинкам, оставляя следы на полу.

Но тишину вдруг нарушил резкий голос из угла.

Это сказала Лика – худая, с тёмными волосами, в короткой куртке. Она сидела, поджав ноги, и смотрела с явным раздражением.

– Ты что, совсем? – она глянула на Евгения. – Зачем её сюда притащил?

Голоса на мгновение стихли. Остальные смотрели в костёр, будто их это не касалось.

Евгений не ответил сразу. Он медленно допил из банки, встал и повернулся к ней.

– Она пришла со мной, – сказал он просто, спокойно, но так, что больше никто не встрял.

Лика фыркнула, опустила взгляд.

– Потом сам пожалеешь, – бросила она, будто напоследок, и снова уставилась в телефон, отгородившись от всех.

Евгений подошёл ближе к Мяте, протянул ей банку пива.

– Не обращай внимания, – сказал он негромко. – Лика всегда такая.

Он чуть улыбнулся.

– Но ты привыкай. Здесь всегда у кого-то конфликты .

Мята села рядом, тихо.

Они сидели рядом у огня, слушая, как снова оживают разговоры – о чём-то простом, привычном.

Но в этом углу, в тени, между ними висело что-то другое – тихое, почти неуловимое.

Евгений посмотрел на неё и сказал, чуть усмехнувшись:

– Ну вот. Теперь ты тоже здесь.

Она посмотрела на огонь и почему-то тоже улыбнулась.

Без лишних слов.

Лика залпом опрокинула несколько рюмок.

Всё происходило так буднично, что никто даже не моргнул.

Она откинулась на матрас, глаза закатились, и по лицу разлилась вялая, липкая улыбка.

Вокруг было тихо. Лишь трещал огонь в жестяной бочке, бутылки постукивали друг о друга.