Жизнь и творчество Винсента Ван Гога. Выдающиеся художники мира

Бельгийский художник Константин Менье (1831—1905) родился в Боринаже и много картин посвятил углекопам. В одной из его лучших работ, «Возвращение шахтёров» (1905), рабочие представлены во всей своей суровости. На их лицах нет улыбок, как нет ничего другого, что могло бы порадовать. Изнурённые тяжёлым неблагодарным трудом, но несломленные и гордые, они влачатся по домам, держа кирки в уставших руках. На заднем плане картины чёрный дым из трубы закрывает небо, на котором нет и проблеска света.

Особое внимание шахтёрскому труду уделял русский художник Николай Касаткин (1859—1930). Так, в 1882 году он впервые посещает Донбасс, где изучает быт углекопов. В своей картине «Сбор угля бедными на угольной шахте» (1894) Касаткин изобразил мрачную будничную жизнь женщин и детей шахтёров. В письме Льву Толстому он делится впечатлениями о бельгийских копях: «Бельгия – страна холмов и заводов, жутко по ней ехать, когда видишь на угольной горе чёрных изнурённых женщин и детей и тележки, бегающие по канату, как живые. Там можно поставить памятник человеку, который ничего не изобрёл»34.

Обладая некоторыми познаниями в религии и снабжённый рекомендацией отца, Винсент довольно быстро нашёл работу в местном приходе Пти-Вама, небольшом поселении, зажатом между шахтами «Маркасс» и «Фрамери». Он с пламенной горячностью начал проповедовать библейские сюжеты местным ребятишкам. Вместе с учениками Ван Гог пел песни и гимны, показывал детям свои рисунки, а по вечерам устраивал совместное чтение Библии.

Того жалованья, которое назначили Винсенту, еле-еле хватало на пропитание, зато комнату для проживания в доме пекаря ему предоставили бесплатно. Манерой одеваться Ван Гог постепенно начал походить на шахтёров: не совсем опрятная и часто грязная одежда стала для него повседневностью.

Весной 1879 года пасторский сын на шесть часов спускается в шахту «Маркасс», чем он не позабыл поделиться с Тео: «Спуск в шахту – это жутковатый опыт, для этого используется нечто вроде корзины или клетки, словно ведро в колодце, но этот колодец 500—700 метров глубиной, и когда снизу смотришь вверх, обнаруживаешь, что дневной свет уменьшился до размеров звезды в небе. Ты испытываешь такое чувство, будто впервые попал на морской корабль, только ещё хуже, но, к счастью, это длится недолго. Шахтёры просто привыкают к этому, но всё же сохраняют непреодолимое чувство страха и ужаса, которое неотступно сопровождает их и для которого есть основания и причины. Но когда ты уже внизу, страдания остаются позади и твои старания щедро вознаграждаются тем, что ты там видишь» (151).

Провожатым выступил некий мужчина, проработавший там тридцать три года. Он, никуда не спеша, подробно объяснял своему спутнику, как устроена шахта. Рабочие непосредственно добывают породу в забое, который представляет собой небольшую ячейку. В них углекоп трудится стоя, а иногда лёжа – всё зависит от условий. В «Маркассе» пять уровней, из которых три верхних истощены, и за углём приходится спускаться всё ниже и ниже.

Винсент восторгается забоями и печалится, что художники не торопятся изображать их на картинах: «…это было бы чем-то новым и неслыханным или, вернее, невиданным» (151). Далее в письме он представляет сюжет такого полотна: вот вереница забоев, свод которых удерживается деревянными балками; в каждом забое трудится углекоп, облачённый в одежду из грубого холста; тусклый свет маленькой лампы пробивается из абсолютной темноты.

Ещё Ван Гог пишет о старых и ослепших клячах, которые таскают вагонетки с углём. И тут мне на память приходит лошадка из «Жерминаля» Эмиля Золя. В затопленной шахте она носилась с обезумевшими глазами, ища спасения. Но всё напрасно: вода поглотила несчастное животное, не оставив ей никакого шанса.

Самих углекопов Винсент описывает как необразованных, невежественных, но смышлёных и расторопных в работе. Как и Менье, Ван Гог подчёркивает их угрюмость. Также пасторский сын подмечает, что они не любят общаться с посторонними людьми. Их круг – это углекопы, и они живут своим узким миром.

17 апреля 1879 года на шахте «Аграп», находящейся всего в трёх километрах от Пти-Вама, произошёл взрыв газа. Метан, высвобождаемый из угольных пластов, всегда представлял опасность. Достаточно одной искры, и накопившийся газ превращается в смертельную огненную волну, которая, сметая всё на своём пути, мчится по туннелям шахты.

В результате катастрофы погиб сто двадцать один человек, многие остались инвалидами. Винсент не мог остаться в стороне от человеческого горя, постигшего множество семей его деревни. Все свои силы он бросил на уход за пострадавшими. Ежедневно он совершал обход, помогая потерпевшим менять повязки на обожжённых местах. Лекарств и перевязочного материала категорически не хватало, приходилось использовать всевозможные подручные средства.

Некоторые семьи лишились единственного кормильца. Женщины и дети оказались в тягчайшей ситуации – они прекрасно понимали, что их в этой жизни уже не ждёт ничего хорошего. Винсент изо всех сил старался помочь нуждающимся: раздавал своё небольшое жалованье, для обогрева хижин собирал уголь.

Но главное, чем мог помочь бедствующим Ван Гог, – это ободряющее слово истины. В трудных ситуациях слово становилось спасительной ниточкой. Не обладая выдающимися ораторскими качествами, но действуя от чистого сердца, Винсент вселял страдающим надежду. Наконец его познания в религии действительно приносили пользу людям.

Сам он вёл чрезвычайно скромный образ жизни, перебравшись из дома пекаря в заброшенную хижину. Часть своей одежды он раздал нуждающимся или же пустил на повязки, спал на соломе, как странник, питался чем придётся, иногда голодая целыми днями. Но Винсент был счастлив, принося пользу самым простым людям, оказавшимся в беде.

В свободное время Винсент часто думал о родителях и Тео. Его тяготила мысль о постоянных семейных спорах, и он не хотел никому омрачать жизнь, сознаваясь в этом брату: «А если без шуток, я искренне полагаю, что было бы лучше, если бы отношения между нами были доверительными. Если мне дадут понять, что я являюсь обузой или причиняю беспокойство тебе или всем дома, что я ни на что не гожусь, если я буду постоянно чувствовать себя незваным или лишним гостем, которому лучше вовсе не приезжать, и при этом буду стараться всё больше держаться в стороне от всех – когда я думаю, что всё на самом деле будет так, а не иначе, мной овладевает горестное чувство и меня одолевает отчаяние.

Мне сложно справиться с этими думами и ещё сложнее жить с мыслью о том, как много я принёс раздора, горя и печали нам с тобой и нашему дому» (154). В этих строках явно прослеживается меланхолия, которая, как червь, точила душу бедного художника всю его короткую жизнь.

Когда его ближайшие родственники, Тео и Дорус, навещали Винсента, они поражались аскетичности его образа жизни. Отец надеялся, что сын одумается и перестанет впадать в безумные крайности в своём служении людям. Проповедник должен быть примером для окружающих, но никак не юродивым, ходящим босиком, спящим на соломе и одевающимся в мешковину. Всё это входило в противоречие со взглядами Теодоруса, и он пытался объясниться с сыном. Винсент делал вид, что понял свои ошибки, но после отъезда отца принимался за своё.

Такое неистовое служение людям можно объяснить отношением Ван Гога к образу Христа: «Для Ван Гога Иисус Христос был персонификацией его собственного воззрения на мир. Это воззрение базировалось на кажущихся на первый взгляд противоречивыми постулатах о том, что страдание всегда желанно, а печаль лучше радости; эти парадоксальные идеи нашли отражение в его живописи»35. Как ни странно, но в дальнейшем Ван Гог нечасто писал картины на религиозные сюжеты. Исключениями являются «Пьета» (по Делакруа) и «Полуфигура ангела» (по Рембрандту), «Воскрешение Лазаря» (по Рембрандту), «Милосердный самаритянин» (по Делакруа). Первые две работы написаны в сентябре 1889 года, две последующие – в мае 1890 года, когда художник лечился в клинике Сен-Реми.

Если Иван Никитин (1680—1742), один из первых петровских пенсионеров36, был бит плетьми и отправлен на каторгу в Сибирь за хранение пасквиля на Феофана Прокоповича, то Ван Гог сам избрал путь такой же тяжкий, как у каторжника.

Самопожертвование для голландцев не было чем-то исключительным. Для ликвидации порывов плотин требовались усилия многих тысяч людей. История Нидерландов хранит тёплые воспоминания о коронованном брате Наполеона, который во время одной из таких катастроф бросился на помощь пострадавшим: «Через несколько часов после взрыва он уже ходил по развалинам. С военной оперативностью и целеустремлённостью он несколько дней практично и эффективно руководил спасательными работами. Он предоставил свой дворец для жертв катастрофы и пожертвовал солидные суммы из личных средств на восстановительные работы»37.

То, что делает честь монарху, а художника награждает бессмертием, недопустимо для простого служителя культа. В представлении местного церковного руководства проповедник не должен юродствовать и впадать в безумное самопожертвование. И уже в июле 1879 года евангелический комитет принял решение об увольнении Ван Гога, дав ему три месяца на поиск новой работы. В изданном по этому поводу документе написано следующее: «Каждый, кто поставлен во главе конгрегации, должен обладать талантом произносить речи. Отсутствие данного качества делает абсолютно невозможным выполнение основной задачи проповедника»38. Эти слова – очередное лукавство церкви: Винсента уволили вовсе не за то, что он не умел произносить речи, – причиной стало его самоотречение ради людей. Не зря немецкий философ Фридрих Ницше (1844—1900) так презрительно отзывался о церкви.

Винсент не спешил сдаваться и отправился на поиски Абрахама Питерсзена, проповедника, который помог ему устроиться в евангелическую школу Брюсселя. Одевшись в рубище, он пешком проделал большой путь, ночуя под открытым небом. Появившись в истерзанном виде, с кровавыми мозолями на ногах в доме проповедника, он испугал домочадцев. Абрахам пытался уговорить Ван Гога прекратить скитания и вернуться домой. Но всё напрасно: Винсент не хочет идти на попятную, и Питерсзен с большой неохотой даёт тому рекомендацию для боринажского проповедника Франка, который жил в шахтёрском посёлке Кем. В лучшем случае Винсент мог претендовать на роль помощника, и он прекрасно осознавал, что это его полный провал в «чёрной стране».

Однако в доме у Питерсзена произошло знаменательное событие, определившее судьбу Ван Гога. Абрахам увлекался акварелью и с интересом просмотрел рисунки Винсента. Они произвели на него сильное впечатление, и проповедник просит подарить ему портрет шахтёра. А после даёт ценный совет Ван Гогу: надо приложить усилия именно в живописи.

В августе блудный сын появился на пороге родительского дома в Эттене. Целые дни он посвящает чтению Диккенса и полностью поглощён своими проблемами и внутренними переживаниями. Дорус пытается ему помочь, но кризис в отношениях снова назревает. В июне 1880 года Винсент пишет Тео: «Вот почему я прежде всего склонен думать, что самое выгодное, самое лучшее и самое разумное для меня – уйти и держаться на приличном расстоянии, словно меня и нет. Что для птиц – линька, время смены перьев, то для нас, для людей, – бедствие или несчастье, трудная пора. Можно так и застрять в этом времени линьки, а можно выйти из неё обновлённым, однако такое не делается публично, это вовсе не забавно, это невесело, а потому следует скрыться. Что ж, пускай. Теперь же, хоть это отчаянно трудно – вернуть себе доверие всего семейства, возможно не лишённого предрассудков и других подобных им почтенных и модных свойств, я не совсем отчаиваюсь и верю, что понемногу, медленно, но верно восстановится сердечное согласие с теми и этими» (155). В этом же письме он сравнивает евангелическую церковь с академической художественной школой. Все они наполнены предрассудками и занимаются тиранией, не давая взойти ростку новой жизни. Это открытие Ван Гога стало для него отражением не только настоящего положения, когда его изгнали из проповедников, но и будущего противостояния с представителями академической школы. Для последних он был чудаковатым мазилкой, понапрасну расходующим краски и холсты.

В родительском доме Винсент задержался недолго, отправившись обратно в шахтёрскую страну. Чем-то она его вновь привлекла, возможно, угрюмыми лицами. Проповедник Франк ничем не смог помочь Ван Гогу, репутация которого уже была запятнана.

Прочитав «Короля Лира» Уильяма Шекспира, наш герой сначала вдохновляется образом Кента, графа, за честность и прямоту изгнанного из страны и вынужденного вернуться переодетым слугой. Но затем переключает своё внимание на Эдгара: «Изгнанный Лиром, не узнанный своим ослеплённым отцом, он живёт в шалаше, притворяясь сумасшедшим, в ужасе бежит от невидимых мучителей, „гложет падаль и запивает болотной плесенью“. „Бездомные, нагие горемыки… В лохмотьях, с непокрытой головой и тощим брюхом“»39 – вот что из жизни Эдгара привлекло Винсента.

Грязный и усталый, весь в лохмотьях, он начал бессмысленно бродить по окрестностям, ночуя в стогах сена и не обращая внимания на наступившую зиму. Встречавшие считали его обезумевшим и сторонились. Но это нисколько не обижало Винсента, так как он считал Иисуса тоже сумасшедшим.

Три дня продолжалось его путешествие в никуда, пока он не вернулся обратно в Боринаж. Через некоторое время он вновь появляется в Эттене. Но что его ждало в родительском доме? Дорус берёт инициативу в свои руки и решается направить странного сына в клинику для душевнобольных в Геле.

Сама больница функционировала с XIV века и в течение столетий разрослась, превратив в клинику весь город. Тысячи пилигримов пытались излечиться здесь от душевных заболеваний.

Теодорус приложил все усилия, чтобы получить у эксперта заключение о невменяемости сына. Даже договаривается о встрече с известным гаагским психиатром Йоханнесом Николасом Рамаером. Но в последний момент Винсент отказывается ехать к эксперту. Планы отца по излечению сына рухнули.

Разъярённый Винсент в очередной раз покидает родной дом и направляется вновь в Кем. Через некоторое время он сообщает Тео, что начал рисовать. Живопись для Ван Гога стала продолжением его миссионерства, ведь с её помощью он хотел показать трудную жизнь простых людей. Кроме того, Винсент полагал, что в настоящих шедеврах есть Бог.

Первым заказчиком его рисунков стал отец, который заплатил по 10 франков за каждую из четырёх карт Святой земли. Ещё один рисунок с сюжетом из шахтёрской жизни приобрёл Питерсзен. Правда, эту покупку профинансировал Дорус, уговорив проповедника не сообщать об этом Винсенту. Получив за свой труд пусть небольшие деньги, Ван Гог почувствовал себя более уверенно, ведь, возможно, его скитания и поиски себя заканчиваются.

В письме Тео от 24 сентября 1880 года Винсент описывает свои первые шаги на новом поприще: «Я всё работаю над „Курсом рисунка“ Барга и намерен закончить его, прежде чем приступить к чему-нибудь другому, так как это изо дня в день разминает и укрепляет и руку, и разум, и я бесконечно обязан г-ну Терстеху, так великодушно одолжившему мне его. Эти образцы превосходны. Между тем я занят чтением книги об анатомии и другой, о перспективе, которую мне также послал г-н Терстех. Это учение – тернистый путь, и порой эти книги невозможно раздражают, но я всё же верю, что изучу их» (158). Начинающий художник очень точно подмечает, что живопись укрепляет его разум. Впоследствии именно она становилась той ниточкой, что спасала его от депрессивного состояния.

В письмах Тео Винсент всё чаще пишет о живописи и художниках. Если его прежние послания были насыщены проповедями, то теперь он почти не касается этой темы, полностью сосредоточившись на искусстве. В том же письме от 24 сентября 1880 года Ван Гог описывает мастерскую французского живописца и гравёра натуралистического направления Жюля Бретона (1827—1906). Он посетил её, когда путешествовал по Па-де-Кале во Франции, ища себе работу. Снаружи она показалась ему абсолютно негостеприимной, ибо построена из кирпича совершенно недавно и без каких-то изысков. Местность около Курьера – а именно там была мастерская – Винсент сравнивает с Боринажем, отмечая наличие более светлых тонов. В угольной стране он привык созерцать дымное и туманное небо. Также Винсент выделяет особую породу людей, угольщиков и ткачей, которые для него окружены ореолом загадочности. В будущем он планирует посвятить им ряд своих работ.

Осенью 1880 года Винсент перебирается в Брюссель, надеясь получить бесплатное образование в художественной академии, куда он и направил свой запрос на курс «Рисунок с антиков».

Некто Рулофс советует Ван Гогу начать писать с натуры под руководством опытного художника. В свою очередь Винсент продолжает работать над «Курсом рисунка» Барга. Кроме того, по «Анатомическим эскизам для художников» он исполнил скелет на пяти листах.

В Брюсселе Винсент знакомится с художником Антоном ван Раппардом, который на несколько лет становится его другом и наставником. Вот так он описывает встречу: «Побывал у господина ван Раппарда, который теперь живёт на рю Траверсьер, 64, и мы побеседовали. У него приятная внешность, я пока не видел его работ, кроме нескольких маленьких, выполненных пером пейзажей. Он живёт на довольно широкую ногу, и, принимая во внимание материальные соображения, я ещё не понимаю, является ли он тем, с кем я мог бы жить и работать. В любом случае я навещу его. Он показался мне серьёзным человеком» (160).

Встреча с Раппардом состоялась благодаря рекомендации Тео. Они познакомились, когда голландский художник работал в мастерской у Жана Леона Жерома, зятя Адольфа Гупиля. Будучи сыном богатого утрехтского адвоката, Раппард выглядел элегантно и серьёзно. Видимо, Тео надеялся, что новый знакомый положительно повлияет на непутёвого брата.

В своих письмах из Брюсселя Винсент всё чаще пишет о возникающих материальных проблемах. В одном из них он уточняет, что его минимальные расходы составляют 60 франков в месяц. Деньги требуются на аренду жилья, краски, холст и другие рисовальные принадлежности. В письме от 2 апреля 1881 года Ван Гог благодарит брата за финансовую поддержку и выражает надежду, что он скоро сможет зарабатывать по 100 франков в месяц, и этого будет достаточно.

Тем временем Ван Гог не теряет времени зря. Каждый день, с утра до вечера, он оттачивает своё мастерство. Нарисованных «Землекопов» и «Анжелюс» по Милле он направляет отцу, чтобы тот увидел старания сына. Также Винсент пишет копии по репродукциям немецкого художника Ганса Гольбейна Младшего (1497—1543), называя их непростыми.

Особое внимание Ван Гог уделяет пропорциям рисунков, искусным штрихам, композиции, идее и поэтичности. Он особенно ценит Огюста Перрена, Улисса Бютена, Альфонса Легро, Бретона, Милле, Израэльса. В первые месяцы занятия живописью Винсент делает абсолютно правильный вывод: картина должна содержать какую-то мысль, без неё работа неживая и не имеет художественной ценности. В последующем форма, цвет и мысль стали визитной карточкой всех его полотен. Их гармоничное, а часто фантастическое сочетание проложили его творчеству путь в вечность.

На рисунке углём «Рабочие, идущие на шахту», исполненном в Брюсселе, Винсент изобразил углекопов, бредущих вдоль изгороди малорослых деревьев. Простое чередование людей и деревьев, а также нагромождение других объектов (хижины, трубы, подъёмники, горы угля) выдают в авторе самоучку.

В одном из своих писем брату Ван Гог соглашается, что его новая страсть, живопись, непонятна простым людям и они могут счесть его за сумасшедшего: «Крестьянин, увидев, как я рисую старый пень и целый час сижу перед ним, подумает, что я сошёл с ума, и, разумеется, посмеётся надо мной. Юная дама, которая воротит нос при виде труженика в заштопанной, запылённой и пропитанной потом рабочей одежде, безусловно, не сможет понять, почему кто-то посещает Боринаж или Хейст и спускается в угольные шахты, и она тоже придёт к выводу, что я сумасшедший» (164). Но Винсент надеется, что его близкие, Тео, отец, господин Терстех и другие, поймут его.

Изначально в Брюсселе Винсент жил на те 60 франков, что присылал ему отец. Но долго так не могло продолжаться, ведь для Доруса это составляло треть заработка. К счастью, Тео на работе повысили жалованье, и с марта 1881 года он стал материально поддерживать старшего брата. Винсент, в свою очередь, пытался предложить свои услуги типографиям, но они не спешили воспользоваться ими, только какой-то кузнец поручил ему рисовать эскизы печей.

Попытка Винсента получить образование в художественной академии закончилась провалом: на его запрос пришёл отказ. В конце апреля 1881 года Ван Гог возвращается к родителям в Эттен.

Глава 9. Эттен (5 августа – 23 декабря 1881)

В Эттене Винсент продолжает заниматься живописью. На привезённой Тео бумаге энгр он в очередной раз копирует рисунки Барга, не спеша писать с натуры, объясняя это нежеланием упустить из вида важное.

Однако к концу лета Ван Гог всё-таки приступает к работе с моделями и в письме середины сентября 1881 года пишет Тео: «Я должен непрерывно рисовать землекопов, сеятелей, пахарей, мужчин и женщин. Исследовать и рисовать всё, что относится к крестьянской жизни. Так же, как многие другие делали это до меня и продолжают делать. Теперь я больше не беспомощен перед живой натурой, как раньше» (172). В доказательство своих слов Винсент в этом же письме рисует девять фигур: две из них копают землю; следующие две сеют; пятая мужская сидит на стуле, опершись головой о руки; шестая что-то просевает через сито, возможно, муку; седьмая женская работает метлой; две последние сидят на стуле и занимаются ткачеством. Все фигурки выполнены довольно грубо, без соблюдения пропорций тела. Но по их виду мы точно можем сказать, кто чем сейчас занят. И, видимо, Ван Гог стремился передать не сами фигуры, а действия. И что ещё интересно: на более поздних картинах эти фигуры вновь появятся в виде «Сеятеля», «Ткачей» и «Горюющего старика». Последнего он изобразит через девять лет, в мае 1890 года.

В поисках моделей и хороших сюжетов Винсент странствовал в окрестностях Эттена. Порой крестьяне соглашались позировать этому странному человеку. Но они не были профессиональными моделями и своё время старались тратить на сельскохозяйственную работу, поэтому рисунки с натуры не всегда хорошо получались. Однако некоторых крестьян Винсенту удавалось приводить домой, где в спокойной обстановке он учился своему ремеслу. Через некоторое время местным жителям надоело тратить попусту время, и они стали избегать начинающего художника.

Но не только живописью в Эттене увлечён Винсент. Он беззаветно влюбляется в тридцатипятилетнюю Кее Фос-Стрикер, овдовевшую дочь пастора Стрикера. Напомню, именно этот господин был мужем Виллемины, сестры Анны Карбентус-Ван Гог, и он помогал Ван Гогу готовиться к вступительным экзаменам в Амстердаме. Первая встреча с Кее произошла ещё в тот момент, но Винсент не обратил особого внимания на двоюродную сестру.

Сейчас начинающему художнику двадцать восемь лет, и он в плену романтического чувства, в чём признаётся Тео: «Я хочу рассказать тебе, как этим летом влюбился в Кее Фос, и настолько, что нахожу только такие слова: «Будто Кее Фос – самый близкий для меня человек, а я – для неё». И я признался ей в этом. Услышав мои слова, она ответила, что прошлое и будущее едины для неё и что она не сможет ответить на мои чувства.

Во мне кипела внутренняя борьба: покориться этому «нет, ни за что и никогда» или не считать дело решённым и оконченным, сохранить присутствие духа и не сдаваться» (179).

Обидный отказ «нет, ни за что и никогда» Винсент будет вспоминать всю свою жизнь. А что было бы, если бы женщина ответила взаимностью и пара зажила счастливой семейной жизнью? Добился бы Ван Гог таких успехов в живописи? И занимался бы он вообще живописью, не будь в его жизни столько мучений? На мой взгляд, ответ очевиден: Ван Гогу не потребовалась бы сублимация, и мир остался бы без великого постимпрессиониста.

В своих ухаживаниях, которые больше походили на преследование, Винсент заходит слишком далеко. Отказа возлюбленной ему было недостаточно, и он на эту тему беседует со своими родителями, родителями Кее, а также с дядей Сентом и его супругой. Сент опрометчиво говорит Винсенту, что всё в его руках и если он будут последователен и настойчив, то всё может получиться. Эти слова подействовали на отвергнутого жениха ободряюще, и он решил не уступать, повинуясь своим чувствам.

Ван Гог прекрасно осознавал, что Кее его не любит, о чём он писал Тео. Но эту ситуацию, когда один человек любит, а другой нет, он воспринимал как лучшую, чем когда нет любви вовсе. Винсент полагал, что на его усилия Кее рано или поздно ответит взаимностью, только стоит немного постараться и подождать: «Любить буду долго её, пока не полюбит в ответ» (179).